Феномен викингов
9
Набеги
Во многих книгах (в том числе и в этой) начало эпохи викингов представлено в виде карты. Нарисованные стрелки обозначают направления, даты и цели первых набегов, а весь процесс разбит на отдельные отрезки времени – например, по полвека. Одновременно карты отражают постепенную прогрессию морских нападений, в эти три столетия ставших для очень многих людей неотъемлемой частью жизни. Передвижения викингов чаще всего показаны довольно абстрактно, как точка на карте, из которой исходят последовательные «волны» атак.
На многих таких картах хронология набегов открывается нападением на островной монастырь Линдисфарн у побережья Нортумбрии в Северной Англии – монастырь разграбили в июне 793 года, и это был первый документально подтвержденный случай нападения викингов. На следующих картах отражена серия учащающихся нападений на другие монастыри и незащищенные поселения и в конечном итоге опустошение целых регионов, расположенных в непосредственной близости от рек и морского побережья, на Британских островах и на северо-западе Европейского континента. Многие ученые пытались разделить эпоху викингов на этапы, взяв за основу изменение тактики и характера морских нападений. Традиционно принято выделять начальный период спорадических набегов примерно с 789 по 805 год, затем период активного разграбления Ирландии и Шотландии до 834 года и, наконец, начавшийся после этой даты период появления настоящих армий викингов, готовых к ведению зимних кампаний.
Я также намерен придерживаться этой схемы, хотя полностью осознаю, что она скорее отражает события в ретроспективе, чем непосредственное их восприятие в ходе жизни. И конечно, мы знаем, что эпоха викингов не исчерпывалась одними только набегами. Ее основы были заложены за много веков до ее явного начала. Викинги были людьми со своей богатой и сложной культурой, носителями высокоразвитых тысячелетних традиций, обычаев и мировоззрения. Поступки викингов имели собственные мотивы и причины. Не в последнюю очередь действия викингов за рубежом объяснялись политическими и идеологическими тенденциями, основательно укоренившимися у них на родине в Скандинавии.
В истории человечества иногда можно различить то, что системные теоретики называют сингулярностью – это социальные изменения, сами по себе относительно небольшие, но имеющие долгосрочные и крупномасштабные последствия. Их бывает трудно вычленить, и часто они представляют собой результат внезапного совпадения множества отдельных более или менее случайных элементов. Однако стоит им начаться, как они становятся практически необратимыми – и возникает тот самый пресловутый переломный момент. Археология имеет дело с материальной культурой, то есть, буквально, с предметами, дошедшими из прошлого в настоящее, и поэтому редко встречается с непосредственными проявлениями сингулярности. Тем не менее, приложив усилия и проявив внимательность, их все же можно восстановить по некоторым косвенным признакам, в том числе и тогда, когда речь идет о начале эпохи викингов.
Но прежде чем отправиться туда, нужно сказать кое-что еще – в каком-то смысле это наш моральный долг. Изучать эпоху викингов по картам, а хронологию набегов по схематичным стрелкам – удобный, пожалуй, даже слишком удобный метод, позволяющий оставаться на безопасном расстоянии от происходящего. Но мы должны окунуться в реальность, прибавить резкость и увидеть, что на самом деле скрывается за путаницей дат, географических названий и подписанных стрелок.
* * *
Для многих людей день набега викингов становился последним днем земного существования, днем жестокой безвременной гибели. За каждой отметкой на наших картах стоит настоящее, исполненное всепоглощающего ужаса: взлетающие мечи и острые стрелы, внезапная вспышка боли, зияющая рана, тела на обочине дороги, осиротевшие дети, изнасилованные женщины, люди самого разного возраста и положения, угнанные в рабство, целые семьи, утопленные в крови, крики, а затем мертвая тишина там, где раньше царил оживленный шум, горящие руины, разоренные хозяйства, рухнувшие в одночасье религиозные убеждения, сменившиеся унижением и гневом, дороги, забитые беженцами, за спинами которых поднимаются столбы дыма. Безграничная, доведенная до крайности жестокость во всех ее проявлениях.
* * *
Объясняя зарубежные нападения викингов, никогда не следует забывать, кем и чем на самом деле были викинги – настоящие викинги – за рамками их увлекательно сложного мировоззрения и того замечательного факта, что каждый из них носил в себе олицетворение удачи и женского духа-хранителя. Англичане не зря называли их в стихах wælwulfas, «волки бойни», и сами викинги с этим соглашались. Великий исландский поэт-воин X века Эгиль Скаллагримссон так описывает свое участие в набегах (то, что он делает это в попытке произвести впечатление на женщину во время пира, пожалуй, тоже кое-что о нем говорит):
Farit hefi ek blóðgum brandi
svá at mér benþiðurr fylgði,
ok gjallanda geiri;
gangr var harðr af víkingum.
Gjǫrðum reiðir róstu,
rann eldr of sjǫt manna,
ek lét blóðga búka
í borghliðum soefask.
Я с мечом кровавым
И копьем звенящим
Странствовал немало,
Ворон мчался следом.
Грозен натиск викингов.
Пламя жгло жилища.
В городских воротах
Яростно я дрался.
В последние десятилетия VIII века сингулярность постепенно складывалась из пересекающихся комплексных тенденций, уже существовавших внутри скандинавского общества и возникающих в результате его взаимодействия с остальным миром. Не было какого-то одного события или фактора, положившего начало эпохе викингов и запустившего все сопутствующие процессы, – этих факторов и событий было много, и они действовали в совокупности. Пытаясь понять, что собой представляли все эти компоненты и каким образом их сочетание породило масштабную драму насилия, не следует ни на миг забывать об их многочисленности и комплексном характере.
И наконец, важно отметить, что в основе этого лежал экспорт тенденций и закономерностей, которые уже существовали внутри Скандинавии на протяжении веков – от конца периода Великого переселения народов до кануна эпохи викингов. Международные контакты и взаимодействия с давних пор составляли часть этого культурного пакета. На самом деле появление викингов не было для жителей других стран полной неожиданностью – на горизонте Северного моря вовсе не возникли из ниоткуда незнакомые варварские паруса. Жертвы скандинавов много раз встречали их раньше, но как торговцев, а не как грабителей. Неожиданным было насилие, а не сам факт встречи.
В VIII веке конфликты, повсеместно распространившиеся в мелких королевствах Скандинавии ближе к концу железного века, окончательно дестабилизировали ситуацию, особенно вдоль норвежского побережья. Напряжение возросло до такой степени, что для его разрешения потребовалась более обширная сцена. Нетрудно увидеть, какую выгоду приносили поиски богатств за западными морями – эти походы можно было использовать для расширения дружины, привлекая людей обещанием награды. Свою роль играли экономические стимулы: норвежские морские конунги и их собратья из Дании и балтийской Швеции преследовали собственные коммерческие интересы и, обращая взгляды на запад и на восток, видели возможность расширения активной внешней торговли. К этому следует добавить социальное давление: практика многоженства привела к появлению непривилегированного класса молодых людей, не имеющих никаких прав на законное наследство и минимальные перспективы вступления в брак. Но одно-два лета, проведенные в разбойных морских походах, давали им массу возможностей изменить качество жизни. Наконец, было еще традиционное скандинавское мировоззрение и его воинственный аспект, выразившийся в нападении на христианские культуры, которые, в свою очередь, тоже вполне серьезно стремились к его уничтожению.
Но прежде чем приступить к изучению этих глубинных причин в следующих главах, необходимо понять их следствия.
Рассматривая события ранней эпохи викингов в отрыве от более масштабных и длительных процессов, легко поддаться, образно выражаясь, диктатуре письменных источников. Более или менее современные тексты, такие как «Англосаксонская хроника», дают нам удобные летописные сводки, четко указывающие, что и когда произошло (например, набег на Линдисфарн – в 793 году). Поэтому, несмотря на всю критику и сомнение в достоверности отдельных деталей, неудивительно, что эти летописи всегда были в центре внимания ученых.
Однако самые ранние доказательства набегов викингов мы находим вовсе не в текстовых, а в археологических источниках. И, что особенно важно, они не только на 40 лет опережают нападение на Линдисфарн, но и происходят не с запада и Британских островов, а с востока – с Балтийского моря.
Примерно в середине VIII века (около 750 года) шведская морская экспедиция потерпела жестокую неудачу на острове Сааремаа или неподалеку от него у берегов Эстонии. Мы знаем это благодаря случайным находкам, сделанным в 2008–2012 годах, – на берегу моря на том месте, где сейчас находится деревня Салме, были обнаружены две корабельные могилы с мертвыми воинами. Корабли были расположены параллельно воде примерно в 40 метрах друг от друга на перешейке, в стратегической точке, где проходили другие суда. Вероятно, могилы были хорошо заметны – подразумевалось, что их должны видеть и помнить. До раскопок находок из Салме в ранее известных ладейных захоронениях викингов находили самое большое четыре-пять тел. В первом (меньшем из двух) корабле из Салме были найдены трупы семи человек, во втором – поразительное количество: не менее тридцати четырех тел. Обе корабельные могилы из Салме уникальны не в последнюю очередь тем, что дают ценные сведения о первых набегах, и поэтому нам стоит остановиться на них подробнее.
Меньшее из двух судов было гребным судном длиной примерно 11,5 метра и шириной 2 метра – возможно, что-то вроде корабельной шлюпки. Мертвая команда сидела на скамьях: шесть человек (три пары) на веслах, а седьмой, самый старший, на корме – вероятно, это был рулевой. Мужчин похоронили с различными инструментами и посудой, небольшим количеством оружия (его не хватило бы для каждого из них), большим количеством мяса и обезглавленными телами двух ястребов.
Второе судно было намного больше: настоящий морской корабль длиной 17 метров и шириной 3 метра. На одном конце, по-видимому в носовой части корпуса судна, были уложены бок о бок в четыре слоя 34 человека. На них и вокруг них было как минимум 42 меча, многие очень искусной работы, с украшенными золотом и драгоценными камнями рукоятями. На клинке одного из мечей даже был инкрустированный золотом рисунок – до находки в Салме ничего подобного археологам не встречалось. Из украшений на мужчинах были только простые булавки для плащей, практичные и прочные, подходящие для морского путешествия. Исключение составляли несколько человек в бусах и двое с ожерельями из медвежьих зубов – должно быть, это выглядело потрясающе. Поверх тел были разбросаны фигурки для настольной игры. Кроме этого, на некоторых умерших аккуратно уложили рыбу, другие держали в руках морских птиц. У нескольких мужчин на груди были сложены куски телятины, баранины и свинины. Палуба была завалена кусками говядины и свинины.
Вся груда тел была накрыта «курганом» из щитов, уложенных внахлест, так что над мертвыми образовался деревянный купол. Умбоны на каждом щите были расплющены, доски щитов изрублены, остальное оружие намеренно погнуто. Сверху курган укрыли цельным куском грубой ткани – судя по размерам, это был, скорее всего, парус. По краям ткань прижимал бордюр из камней. Поверх кургана из щитов положили трех хищных птиц. По периметру щитов разбросали шесть разрубленных на части собак. В вершину кургана вертикально воткнули два меча.
Захоронениям в Салме явно предшествовали какие-то боевые действия. Многие тела, особенно в верхних слоях «кургана» из щитов и в маленькой лодке, имели рубленые и колотые раны, травмы от удара тупым предметом, порезы на лице и руках, стрелострельные ранения бедер и тому подобное. В центре кургана лежал человек с самыми тяжелыми ранами и лучшим оружием; в числе прочего у него был меч с кольцами – признак вождя очень высокого статуса. По его телу, в отличие от других, не были разбросаны игровые фигурки, – только одна фигурка короля, которую вложили ему в рот.
Возраст умерших колебался от позднего подросткового до зрелого, большинству было за тридцать – мужчины в самом расцвете сил. Кроме того, они отличались необычайно высоким ростом. Изотопные исследования зубов показали, что все они (за некоторым исключением) были родом откуда-то из долины Меларен в Центральной Швеции. Этот вывод подтверждает сходство оружия и снаряжения из Салме с ладейными захоронениями Уппланда.
Следы многочисленных тяжелых ран на многих телах позволяют сделать очевидный вывод: захоронения в Салме показывают нам, чем закончилась для свеев морская экспедиция с элементами агрессии – другими словами, их разбойный набег. Также высказывались предположения, что это могла быть дипломатическая миссия: ястребов обычно использовали в качестве престижных подарков, и их было чрезвычайно трудно перевозить живыми. Если так, то дипломатия, мягко говоря, успеха не имела.
Бережное обращение с умершими, время и усилия, затраченные на похороны, а также сходство с ладейными захоронениями из континентальной Швеции позволяют предположить, что мертвых хоронили их друзья, а значит, что бы ни случилось, шведы в конечном итоге одержали победу. Анализ ДНК позволяет восстановить широкую картину родственных связей: судя по результатам, большинство умерших происходили из одной, хотя и очень обширной семьи, проживавшей примерно в одной местности. Четверо похороненных рядом друг с другом были родными братьями. В совокупности все это очень похоже на одну из ветвей тех семейных династий, которые составляли основные блоки власти в VIII веке.
То, что Аустмарр – Восточное море, как его называли на древнескандинавском, – стало важнейшим театром скандинавской борьбы за власть, а также сценой многочисленных разбойных набегов, ни в коем случае не должно нас удивлять. В полумифической истории династии Инглингов у Снорри прямо говорится об активных действиях королевства Центральной Швеции в этом регионе. Датчане, вероятно, были заняты чем-то подобным на южном побережье Балтийского моря. Этот вывод следует повторить еще раз: набеги викингов (набеги в самом прямом и буквальном смысле этого слова) изначально были нацелены не на запад, а на восток. Глядя под определенным углом, их можно расценивать как внутреннюю активность, развернувшуюся (воспользуемся анахроничным термином, который, однако, прекрасно отражает суть) в скандинавских территориальных водах. Вот почему даже в более поздний период встречаются рунические камни, говорящие о защите от викингов: они были хищниками с равными возможностями.
Известно даже, что один из королей Инглингов, Ингвар, погиб во время такого похода. Снорри пишет об этом:
Ингвар конунг заключил мир с датчанами и стал ходить в походы в Восточные Страны [Аустрвегр]. Одним летом он собрал войско и отправился в Страну Эстов [Эстония] и разорял ее в том месте, что называется У Камня. Тут нагрянули эсты [эстонцы] с большим войском, и произошла битва. Войско эстов было так велико, что шведы не могли ему противостоять. Ингвар конунг пал, а дружина его бежала. Он погребен там в кургане у самого моря. Это в Адальсюсле. Шведы уплыли домой после этого поражения. Тьодольв [скальд, автор «Перечня Инглингов»] говорит так:
И, говорят,
Ингвар конунг
Жертвой стал
Мужей Сюслы,
Эстов рать
Рядом с камнем
Разбила в бою
Ясноликого.
И океан
Мертвого князя
Песней Гюмира
Услаждает.
Район Адальсюсла – область на материке, расположенная прямо напротив Сааремаа, но местонахождение Камня (скалы в сердце моря) неясно. Возможно, ответ подскажет Historia Norvegiae («История Норвегии»), написанная намного раньше, чем «Круг земной» Снорри, в которой прямо говорится, что Ингвар «был убит в военном походе жителями острова в Балтийском море под названием Эйсюсла». От этого топонима произошло современное шведское название Сааремаа – Осель. Сопоставив все эти источники, мы понимаем, что Ингвар, очевидно, погиб и был похоронен в кургане рядом с морем на этом же острове. Правление Ингвара обычно относят к началу VII века, а захоронения из Салме появились на сто лет позже, но все же здесь есть повод задуматься – особенно если вспомнить мужчину с фигуркой шахматного короля во рту.
Если изначальное стремление на восток вполне понятно, то в равной степени понятно и то, что целью дальних морских плаваний, ознаменовавших, если можно так выразиться, выход викингов за пределы своей культурной зоны комфорта, был именно запад (Британские острова) и юго-запад – Франкия (территория современных Франции и Нидерландов).
Зловещие образы викингов встают на страницах «Англосаксонской хроники», придворной летописи королевства Уэссекс, в записи за 789 год:
В этот год Бертрик взял в жены Эдбургу, дочь короля Оффы. И в его дни пришли первые три корабля северян из Хордаланда. Тогда рив (магистрат) отправился туда и хотел принудить их пойти к королевскому городу, ибо не знал, что они такое. И затем они убили его. Это были первые корабли датчан, которые искали страну английского народа.
В «Анналах святого Неотса» указано, что это произошло на «острове под названием Портленд», лежащем недалеко от побережья Дорсета, близ Уэймута. Надо заметить, что дата вызывает сомнения: событие без каких-либо уточнений помещено в период правления одного из королей Уэссекса (786–802), и, следовательно, встреча не обязательно произошла именно в тот год, который указан в летописи (она была составлена несколько позднее). Также не совсем понятно, был ли визит в Портленд именно разбойным набегом или просто каким-то таможенным недоразумением и почему скандинавские корабли зашли так далеко на юг, нигде перед этим не пристав к берегу. Путаница усугубляется тем, что эти люди якобы явились из Хордаланда в Западной Норвегии, но в то же время писец утверждает, что они были датчанами. Собирательный термин Dani (и pagani, «язычники») в отношении скандинавов будет повторяться во всех английских источниках этого периода. Наконец, запись содержит вопиющую ошибку, возможно, даже преднамеренное искажение фактов: мы знаем, что контакты между скандинавами и англичанами на тот момент уже существовали как минимум сто лет и, вероятно, даже дольше. Возможные причины для осторожности автора «Хроники» станут понятны далее.
Если сопоставить представленную в «Хронике» версию первых набегов с данными современных ей писем и грамот, становится ясно, что Портленд, возможно, был далеко не первым таким случаем. В 792 году в грамоте короля Мерсии Оффы говорится о необходимости организовать в Кенте морской дозор против «морских язычников» (это могут быть только скандинавы), чьи блуждающие флотилии, по-видимому, уже в течение некоторого времени проявляли активность в указанном регионе.
Первый достоверно зафиксированный набег викингов на западе произошел в следующем году – это было, конечно, знаменитое нападение на нортумбрийский монастырь Линдисфарн, посвященный святому Кутберту. Монастырь располагался на Святом острове, и с материком его соединяла дорога, по которой можно было пройти только во время отлива. В «Англосаксонской хронике» говорится:
В этот год над землей нортумбрийцев произошли ужасные зловещие знамения, и люди дрожали, упав духом. Видели, как по небу проносятся огромные вихри, молнии и огнедышащие драконы. За этими знаками последовал великий голод, а вскоре после, в шестой день январских ид того же года гнусные язычники разграбили церковь Божию в Линдисфарне.
В «Анналах Линдисфарна» дата изменена на 8 июня, что представляется более достоверным с метеорологической точки зрения. Это второе описание нападения, вернее, реакция на него, – один из самых цитируемых текстовых отрывков периода. В письме королю Нортумбрии, написанном временно проживавшим при франкском дворе английским священником Алкуином, мы читаем:
Никогда прежде не было в Британии такого зверства, какое мы испытали ныне от рук языческого народа, и никто не мог помыслить, что они способны переплыть море и явиться к нам. Узрите: в церкви Святого Кутберта пролита кровь служителей Божьих, все сокровища, что украшали ее, расхищены дочиста, – самое священное место во всей Британии отдано на поживу язычникам.
В более поздних записях говорится, что монахов убивали на месте, топили в море или угоняли в рабство, а церковную утварь уносили с собой.
Алкуин несколько раз возвращался к набегу на Линдисфарн в своих письмах и заметках, и каждый раз при этом всплывает одна тема – тема неожиданности, ощущение, что ничего подобного прежде не случалось. Ранее ученые регулярно ссылались на этот момент, но его начали оспаривать уже в 1980-х годах, когда были обнаружены первые достоверные археологические следы существовавшей до эпохи викингов торговли в Северном море, позволяющие говорить о том, что еще до набегов между этими народами существовали тесные связи. Позднее обратили внимание на другой отрывок из того же письма Алкуина к Этельреду, королю Нортумбрии:
Подумайте о платьях, прическах и роскошных привычках князей и людей. Взгляните на собственные волосы и бороду, подстриженные, как у язычников. Разве ныне грозят нам не те же самые люди, чьим прическам вы хотите подражать?
Другими словами, люди, напавшие на Линдисфарн, были хорошо знакомы своим жертвам, – настолько, что успели обрести среди них славу законодателей мод, а это, безусловно, требует достаточно близкого общения. Ученые долго спорили о смысле слова navigium, которое обычно переводят как «набег с моря». Было принято считать, что оно, как указано выше, свидетельствует о беспрецедентности этого акта. Другая рука в рукописи изменила его на naufragium – «катастрофа», и, хотя это, вероятно, позднее добавление, оно не меняет общего смысла: Алкуин имел в виду не просто контакт, а агрессивное вторжение со стороны моря. Алкуина и его современников поразило то, что их скандинавские друзья пришли с оружием, а не с товарами на продажу. Именно это стало настоящим переломным моментом в развитии феномена викингов, с этих пор развернувшихся к остальным своей агрессивной стороной. В письме к епископу Линдисфарна Хигбальду Алкуин вызвался провести переговоры о возвращении захваченных в монастыре заложников, и это снова дает основания предположить, что у него была какая-то возможность связаться с похитителями, то есть он, вероятно, знал их.
Викинги вернулись в следующем году, уже хорошо понимая, что им нужно: своей целью они выбрали обособленные, незащищенные, но очень богатые монастырские обители. Вероятно, они успели достаточно изучить их во время своих торговых плаваний, поскольку рынки иногда устраивали рядом с монастырями. Нетрудно представить ошеломление скандинавов, которым довелось побывать в монастырской церкви: внутри непримечательной постройки, за которой присматривали слабосильные на вид мужчины с нелепыми стрижками, скрывались золото, серебро и прочие несметные богатства. Поэтому вопрос о мотивации здесь не стоял. На этот раз пострадали еще два близко расположенных друг к другу нортумбрийских монастыря, Монквермут и Ярроу. Во время налета один из предводителей викингов был убит, затем несколько кораблей потерпели крушение из-за непогоды, и часть команды смыло за борт, а когда уцелевшие выбрались на берег, их перебили местные жители. Даже в те ранние времена агрессия в набегах не всегда была строго односторонней.
В 794 году в «Анналах Ульстера» зафиксированы, хотя и без подробностей, массовые набеги на Британию. По общему мнению, после неудачи в Монквермуте викинги обратили внимание на Шотландию. В 795 году был разграблен монастырь на острове Айона и убито множество монахов (в 802 и 806 годах этот монастырь пережил еще два набега и в конце концов был заброшен). Однако уже в 797 году Алкуин с горечью пишет в обращении к жителям Кентербери, что «языческий народ завел привычку опустошать наши берега разбойными набегами и грабежами», и не похоже, чтобы он имел в виду лишь несколько набегов, случившихся в далекой Шотландии и на другом берегу Ирландского моря. Он также пишет о сражении с морскими захватчиками во Франкии в 799 году, а всего несколько лет спустя упоминает о нападении поразительного количества – двух сотен – кораблей на Фризию (сегодняшние Нидерланды).
Первое нападение на Ирландию произошло в 795 году, в тот же год, когда пострадал монастырь на острове Айона, и в похожем месте – на острове Ратлин. Продолжались набеги на западное побережье, были разграблены островные обители Инишмюррей и Инишбофин. Холмпатрик на восточном побережье подвергся нападению в 798 году. К началу IX века набеги в Ирландии происходили почти непрерывно, а прибрежные монастыри снова и снова становились легкой добычей. «Анналы королевства франков» отмечают, что в 808 году пираты захватили папского посланника, чтобы потребовать за него выкуп; это, как и события после нападения на Линдисфарн, ясно показывает, что с викингами все же была установлена какая-то форма дипломатических отношений. Те же франкские источники упоминают об особенно интенсивных нападениях в Ирландии между 811 и 813 годами.
Картину этого периода дополнительно проясняют сведения из Южной Англии: в Кентских грамотах в период с 811 по 822 год несколько раз упоминается защита против викингов, которые, по-видимому, двигались на запад вдоль побережья. Вероятно, речь идет об укреплениях и, возможно, сторожевых кораблях. В одной из грамот 811 года даже говорится об уничтожении береговых лагерей, из чего становится ясно, что викинги успели создать здесь какие-то наземные базы. Другие грамоты дают понять, что существовали укрепления для защиты от язычников и укрепления, построенные самими язычниками. В грамотах 814 года есть аналогичные отсылки к укреплениям против язычников, что позволяет предположить неоднократные вторжения, вероятно, возобновлявшиеся каждое лето. Набеги становились все более частыми. В 822 году упомянуты несколько нападений на Милтон, удаленный от берега на 15 километров. В этой же грамоте говорится о «врагах-язычниках», что поднимает закономерный вопрос о возможном существовании также «друзей-язычников». Во всех грамотах упоминается строительство мостов, позволяющих блокировать реки (тактика, с успехом использованная пятьдесят лет спустя во Франкии).
Интересно, что обо всем этом нет ни слова в «Англосаксонской хронике», согласно которой нападения викингов начали усиливаться только с середины 830-х годов. Однако «Хроника» была орудием придворной пропаганды Уэссекской династии. Похоже, некоторые новости не вписывались в желаемую общую картину, или, возможно, автор намеренно умалчивал о неэффективной обороне начала IX века, чтобы живописать героические подвиги Уэссекса в борьбе с датчанами десятилетия спустя. Несмотря на это, такая же картина вырисовывается по данным грамот в Мерсии на Среднеанглийской низменности. Намек на возможность переговоров с викингами и странное молчание «Хроники» даже заставили одного историка предположить, что захват Мерсии королем Эгбертом Уэссекским в 824 году мог состояться при военной поддержке скандинавов.
Возникает очевидный вопрос: откуда и как появлялись скандинавы. Первые налетчики приходили с западного побережья Норвегии, но ученые всегда предполагали, что их путь в Британию лежал прямо на юг, к северным Шетландским и Оркнейским островам. Далее, по мнению ученых, разбойники либо двигались на восток вдоль английского побережья к монастырям Нортумбрии, либо на запад, в Ирландское море, а затем в обоих случаях поворачивали домой. В свете новой интерпретации данных Кентских грамот, полностью отсутствующих в «Хронике», следует признать, что наше восприятие событий было искажено. Было выдвинуто достаточно правдоподобное предположение, что норвежцы тревожили набегами все европейское побережье за пределами Дании и Нидерландов, после чего кратчайшим путем направлялись к Британским островам. Оттуда они плыли на север обратно в Норвегию, либо прямо вдоль восточного побережья Англии и мимо Нортумбрии, либо заходили с юга в Ирландское море (иногда даже проплывали западнее Ирландии) и по дороге домой также неограниченно грабили и разбойничали.
Отдельное нападение, зафиксированное в устье Луары в 819 году, вполне вероятно, было совершено во время одного из таких плаваний на запад вокруг юго-запада Британии, прежде чем викинги повернули в Ирландское море. Крупнейший фризский рыночный центр Дорестад достиг расцвета в 830-х годах и позднее нередко становился мишенью нападений викингов, что также представляется вполне логичным, если пиратские флотилии двигались указанным южным маршрутом.
Корабельные могилы из Салме и новые работы из Британии в совокупности заставляют нас радикально пересмотреть картину ранних набегов викингов. И в Балтийском, и в Северном море большое значение имело, откуда и почему прибывали эти разбойники, – а это, в свою очередь, было самым тесным образом связано с политической и экономической ситуацией в Скандинавии. Кроме того, свою роль здесь сыграли рыночные силы, демография и идеология. Именно в этом комплексе факторов мы можем отыскать реальные истоки эпохи викингов.
