Огненное погребение – один из самых распространенных в нашем времени стереотипов о викингах. Отправиться в вечность на горящей ладье – что и говорить, достойный способ уйти. Удивительно, но некоторых раннесредневековых скандинавов действительно хоронили именно так. Однако кроме этого, существовало еще множество других вариантов, и одна из отличительных особенностей погребального ритуала эпохи викингов заключается в том, что почти каждая могила уникальна в деталях.

Беглое изучение национальных реестров древних памятников показывает, что в Швеции и Норвегии известно около 28 тысяч кладбищ периода с 100 по 1000 год н. э., из которых, вероятно, половина относится к эпохе викингов. К этому следует добавить Данию, а также Исландию, Гренландию, Фарерские острова и колонии в других местах проживания диаспоры викингов. В совокупности это дает как минимум несколько миллионов отдельных захоронений – и ставит отдельную задачу обработки, анализа и интерпретации огромного массива данных. Это вызов, принять который археология пока еще не готова.

Исследовательский потенциал этого массивного корпуса информации – по сути, гигантского хранилища человеческих действий, эмоций и убеждений – ограничен и рядом других причин. Самая драматичная из них, и к тому же чреватая искаженным пониманием картины погребальных ритуалов эпохи викингов, заключается в том, что далеко не все умершие получали могилы, поддающиеся археологическому обнаружению. Предварительная корреляция идентифицированных поселений, плотности населения в усадьбах и количества данных о захоронениях приводит некоторых ученых к выводу, что из данных о погребениях «пропали» до 50 % населения.

Точно так же неизвестно, были это люди низкого статуса или обращенные в рабство, или же такое обращение с ними после смерти зависело от какого-то другого фактора. В «Саге об Инглингах» Снорри Стурлусон делает в целом довольно путаную попытку изложить погребальные обычаи языческого прошлого, однако прямо сообщает, что многих умерших кремировали, а их прах бросали в воду. Возможно, нам стоит просто поверить ему на слово – это определенно объяснило бы то, что мы видим (точнее, чего не видим) в данных археологии. Также недостаточно представлены детские захоронения.

В большинстве могил находится только один человек. Иногда похоронены двое, обычно это мужчина и женщина, в некоторых случаях в захоронении взрослого могут оказаться останки ребенка (возможно, следствие тяжелых родов, в которых погибли и мать, и младенец). Также известны случаи, когда к погребальным памятникам возвращались, чтобы захоронить второе или даже третье тело в уже занятую могилу или совершить то, что археологи называют вторичным захоронением, – например, закопать пепел другого умершего в склон кургана, не касаясь главной могилы. Массовые захоронения, связанные с битвами, казнями или эпидемиями, встречаются довольно редко, но самый редкий случай – это одновременное захоронение нескольких человек. Из них лишь единицы обнаружены в погребальных камерах, большинство найдено в ладьях. Смерть викингов не перестает нас удивлять.

Корпус древнескандинавских текстов содержит очень мало описаний жизни и верований викингов, написанных именно с информативной целью, – чаще это самостоятельные повествования, из которых ученый может надеяться попутно что-нибудь почерпнуть. Но есть исключения, и одно из них – первая книга Снорри Стурлусона «Круг земной», монументальная история королей Норвегии от неопределенного доисторического прошлого до XII века. Во вступительной саге рассказывается о династических перипетиях рода Инглингов, правителей Центральной Швеции и Норвегии и представителей новой знати VI века, успевших в числе первых оставить свой след в литературе. Это была история блестящего успеха эпохи викингов.

Часть повествования занимает попытка Снорри рационализировать дохристианских богов, особенно Одина, и изобразить их как выдающихся людей из далекого прошлого, которым народная молва позднее приписала божественные черты. Выходит довольно тошнотворная смесь, поскольку Снорри пытается втиснуть языческую веру в рамки христианской ментальности. Однако отдельный интерес здесь представляет список так называемых «Законов Одина», среди которых упомянут, по всей видимости, и подобающий способ обращаться с умершими согласно «старым обычаям». Этот отрывок стоит процитировать полностью:

Трудно оценить, насколько правдиво изображена эпоха викингов в этой средневековой небылице и есть ли в ней вообще хоть что-то от реальности. Однако в «Законах» прослеживается явное сходство с теми погребальными обычаями, которые мы можем наблюдать в археологии. Интересно отметить следующие моменты: все вещи, сожженные вместе с умершими, считаются их собственностью и отправляются вслед за ними в иной мир; вещи, захороненные без тел, также предназначены для использования после смерти и могут быть выбраны для этой цели еще при жизни, если человек хочет самостоятельно обустроить свое загробное существование; курганы предназначены только для особенных знатных людей (или знатных мужчин – трудно понять реальную степень андроцентричности этой формулировки); стоячие камни – для поминовения всех сто́ящих людей; и не со всеми умершими обращаются одинаково.

Держа все это в уме, мы можем представить погребальные ритуалы викингов в виде трехэтапной схемы – каждый из этих этапов подтвержден археологами и соотносится с вполне осязаемыми реалиями прошлого.

В первую очередь перед похоронами решался самый серьезный вопрос: сжечь тело или предать его земле (или обратиться к другому неизвестному нам способу, не оставлявшему следов)? В разных регионах предпочтения явно различались, хотя причины этого неизвестны. В Швеции кремация была широко распространена почти везде, за исключением ряда особых мест, например рыночных центров. В Норвегии и Дании практиковали кремацию в сочетании с ингумацией.

Второй важный вопрос касался внешней формы погребения – типа могилы. Здесь существовало много разных вариантов, но все они укладывались в рамки довольно стабильного и ограниченного набора решений, которые, по-видимому, не зависели от того, как было решено похоронить умершего – сжечь или предать земле. Самой распространенной формой могилы был земляной курган. Курганы могли быть разных размеров. Кроме этого, на земле выкладывали фигуры из камней – прямоугольники, круги, корабли и так далее, – внутрь которых помещали умершего. Тело могли поместить в подземную деревянную камеру, захоронить в ладье или другом судне. Иногда эти варианты комбинировали между собой – например, возводили вокруг кургана бордюр из камней или устанавливали камни на его вершине. У археологов есть более или менее точная терминология для разных видов погребений – обычно они пишут о погребальных камерах, ладейных захоронениях и тому подобном. Мы понятия не имеем, как все это называли люди эпохи викингов, но формы захоронений достаточно внутренне согласованы и, вероятно, имели наименования, более-менее похожие на наши, – другими словами, человек эпохи викингов мог бы сказать: «Я хочу одно из таких для своей матери», и археологи поняли бы, о чем речь.

Третий аспект погребальных ритуалов викингов был самым сложным, и здесь число вариантов вырастает, в сущности, почти до бесконечности. Ритуальные действия, которые совершали в каждом отдельном кургане, ладье, кладке камней или погребальной камере (и дюжине других известных нам категорий), почти в каждом случае были уникальными. Иногда (в большинстве случаев) разница не так велика, иногда она огромна, но, так или иначе, каждый случай оставляет впечатление индивидуальности: именно этот способ лучше всего подходил, чтобы проводить в мир иной именно этого человека.

Как это выглядело? Женщины, похороненные в рысьих шкурах или уложенные под тяжелые шкуры медведей. Вертикально воткнутые в могилу мечи. Щит, закрывающий лицо или лежащий рядом на уровне пояса. Одна-единственная монета, возрастом не меньше ста лет, уже истончившаяся. Ряд захоронений, в которых каждый покойник сжимает в руке гладкий белый камешек. Приведенная в могилу лошадь, которая фактически стояла на трупе, прежде чем ее зарезали; в ногах у того же захоронения, внутри могилы, вертикально поставленный камень, о который размозжили тело собаки. Мужчина и мальчик, похороненные в одной огромной могиле крест-накрест, так что их тела образуют жутковатую букву X. Ряд пряслиц, аккуратно выложенных вдоль ножен меча. Посох колдуньи, придавленный тяжелым камнем. Две разрубленные пополам лошади, чьи части тела поменяли местами. Яма с убитыми детьми, вырытая сбоку от воинской братской могилы. Человек в скромной могиле, поверх которой десятилетия спустя закопали полный людей корабль, так что его киль оказался точно над первым захоронением – с годами ритуал повторяли, людей и кораблей становилось все больше. Таких примеров хватило бы на целую книгу.

Широчайшим разнообразием отличаются не только наборы артефактов, но и сами обряды или церемонии. Выбор, сочетание, конкретный тип, качество, количество и точное расположение предметов – все это играло свою роль в ритуале погребения. Эти детали могут рассказать о последовательности событий и действий, о том, сколько времени было на них потрачено, и о пространственной сцене ритуала, в некоторых случаях выходившей далеко за пределы могилы. Некоторые из этих элементов могли быть спонтанными, другие заранее запланированными, третьи – продиктованы обычаями или даже законом.

Кроме различий между отдельными могилами, существовали также более широкие различия регионального и даже местного характера. Все это, в свою очередь, должно подразумевать как минимум некоторую степень вариативности смысла этих практик, а значит, и верований, касающихся обращения с умершими.

Сжигать умерших – не самая простая задача, и вряд ли скорбящие родственники могли быстро решить ее подручными средствами. Здесь требовалась помощь специалиста: нужно было не только возвести погребальный костер из перекрестно уложенных бревен и разжечь его так, чтобы обеспечить оптимальную циркуляцию воздуха и стабильное горение, но и поддерживать пламя, и следить за телом покойного и другими отправленными в костер предметами. Умершего могли подготовить для погребального костра, даже удалить внутренности (археологи находят характерные следы вскрытия на фрагментах обожженных костей), что, вероятно, позволяло сделать финальный процесс не столь неприглядным. Подготовленное тело клали на верх сложенного костра, иногда внутрь, в самых редких случаях (поскольку это неэффективно) сжигали прямо на земле.

Этот опыт не оставлял места для двойного толкования. В поэмах, в том числе в «Беовульфе», говорится о том, как огонь «поглощает дом костей», как плоть съеживается, а черепа трескаются в пламени. Если распорядители похорон не придерживали труп, он мог даже сесть посреди костра. Покойного часто сопровождали тела животных, в богатых захоронениях их могло быть очень много, и их трупы тоже дергались, обугливались и лопались. Археологические данные свидетельствуют, что в погребальный костер иногда клали кремень – эксперименты показали, что в огне он может внезапно взорваться, рассыпая фонтаны разноцветных искр; вероятно, это делалось специально.

Огонь и дым были видны с большого расстояния, особенно если костер устраивали на возвышенности. В византийских источниках есть отчеты очевидцев о том, как восточные викинги сжигают своих умерших при свете полной луны – другими словами, ночью. Саги рассказывают о том, как тела сидят в освещенных могильных залах, окруженные огнями, а в эддической поэме «Пробуждение Ангантюра» упоминаются могильные костры, пылающие вокруг курганов. Во многих захоронениях, в том числе в нескольких погребальных камерах и ладейных захоронениях, были найдены лампы – освещение играло какую-то роль в обряде, и возникает резонный вопрос: какую? Возможно, ответ связан как раз с тем, какое сильное впечатление производили свет и огонь на фоне окружающей темноты.

Мало кто сегодня видел своими глазами, как выглядит тело непосредственно после кремации – в обычной жизни мы, как правило, более или менее изолированы от телесных реалий смерти. Викинги, напротив, были очень хорошо с ними знакомы. После того как погребальный костер прогорал, тело вовсе не превращалось в удобную аккуратную кучку пепла. Мягкие ткани и одежда сгорали, но скелет оставался практически целым, хотя сильно обугленным и потрескавшимся. При раскопках остатков захоронений археологи могут увидеть, что человеческие кости извлекали, сортировали, очищали, иногда даже перемалывали. Обычно их хранили отдельно от останков животных, сожженных на том же костре (их тоже извлекали из мусора и обрабатывали), но иногда прах смешивали. Останки могли сложить в керамический сосуд, мешочек или шкатулку, собрать в небольшую кучку, просто разбросать прямо вокруг костра или закопать под ним и на том же месте поверх всего этого соорудить могилу. Кроме того, кости и пепел могли унести в другое место или несколько таких мест на большом расстоянии от костра. Есть примеры, когда из одного и того же костра, в котором сгорело несколько человек, возникло несколько разных могил, при этом пепел был тщательно отобран и распределен в соответствии с замыслом, которого мы не понимаем.

Все это поднимает еще один сложный вопрос. Мы знаем, что у значительной части населения не было могил, которые могли бы обнаружить археологи. К этому, однако, добавляется тот факт, что очень немногие из найденных нами кремационных захоронений содержат достаточное количество человеческих останков, сопоставимое с телом взрослого человека. В землю помещали лишь малую – иногда очень малую – часть сгоревшего тела. Современная профессиональная кремация превращает взрослого мужчину примерно в 7–8 литров пепла и костного материала (от взрослой женщины остается чуть меньше). В кремационных захоронениях эпохи викингов редко содержится больше литра останков. Никто не знает, что это значит. Возможно, похороны подразумевали разделение праха – часть для родных или присутствующих скорбящих, часть в землю, и так далее? Возможно, пепел хранили дома, хотя это вряд ли было широко распространенным обычаем – никаких постоянных признаков этого обнаружить не удалось. С точки зрения статистики вызывает озабоченность тот факт, что останки одного человека могли быть захоронены в нескольких местах, и это, так сказать, распределенное погребение было ошибочно зарегистрировано как несколько отдельных могил. Возможно, кремированных умерших отдавали окружающему миру, самому Мидгарду, – да, часть могли предать земле, а остальное развеять по воздуху и бросить в воду. Маловероятно, что на эти вопросы будет найден однозначный ответ, но трудно избавиться от ощущения, что мы пока даже не можем четко определить, что представляет собой могила эпохи викингов.

Мертвые люди и животные, конечно же, были в костре не одни. Трупы были окружены разнообразными предметами, начиная с одежды и личных нательных украшений. И если в одном случае это могли быть лишь ветхая изношенная рубашка, медная фибула и нож для еды, то в другом – мантия и украшенные драгоценностями королевские регалии. Кроме тела и того, что его прикрывало, к погребальному инвентарю в самом широком смысле могли относиться практически любые элементы материальной культуры викингов. Некоторые из этих предметов клали в костер еще целыми, другие (по неизвестным причинам) предварительно ломали. Все эти вещи затем находили свое место (или не находили, если так было задумано) в окончательной могиле. Так же как останки людей и животных, их извлекали из пепла, очищали, иногда переламывали и сгибали причудливым образом, а затем использовали в ритуалах, от которых археологи находят только окончательный результат. Кроме того, несгоревшие предметы могли засыпать землей вместе с остатками костра – еще одна стадия обряда, столь же неясная для нас. Недавнее исследование шведских захоронений показало, что иногда в пепел погребального костра с неизвестными целями клали целые птичьи яйца. Как минимум часть из них – яйца воронов, что, возможно, подразумевало связь с богом Одином (эти птицы считались воплощением его мыслей и разума).

Почему некоторые люди эпохи викингов предпочитали не сжигать своих мертвецов, а хоронить их в земле, неизвестно. Этот обычай более или менее распространен во всей Скандинавии, хотя в некоторых местах и в некоторые периоды времени таких случаев становилось больше. Возможно, для одних это был эмоциональный, почти инстинктивный выбор, а для других в этом имелся какой-то духовный подтекст. В сагах встречаются упоминания о том, что покойники «живут» в своих могилах – например, в «Саге о Ньяле» есть замечательный эпизод, где люди, идущие ночью мимо погребального кургана, обнаруживают, что он почему-то открыт, а внутри сидит его мертвый обитатель, весело поет и смотрит на луну.

В упомянутой выше эддической поэме «Пробуждение Ангантюра» рассказывается о путешествии его дочери на остров Самсё (на равном расстоянии от датских островов Ютландия, Зеландия и Фюн), представленный как странное промежуточное пространство, принадлежащее мертвым. Образ Хервёр – один из самых впечатляющих и превосходно прописанных образов дев-воительниц во всей древнескандинавской литературе. Она ищет могилу отца, чтобы забрать его зачарованный меч Тюрфинг, умеющий наносить только смертельные раны, и использовать его как инструмент мести. Поэму сложно понять, не говоря уже о том, чтобы ее датировать. Она не входит в традиционный эддический корпус, хотя явно написана в том же стиле, и поэтому ее иногда включают в другие сборники. В ней мы находим примечательные данные об отношении к погребению и о природе жизни «под корнями деревьев», как выражается героиня, – этот текст заслуживает того, чтобы уделить ему немного нашего времени.

Остров предстает в поэме как жуткое пограничное пространство, каким-то образом одновременно принадлежащее и нашему, и иному миру. Ночью здесь открываются врата между мирами, объятые пламенем. Пастух, провожающий Хервёр к могилам, явно напуган.

Решительно настроенная довести свою миссию до конца и «побеседовать» с покойными, Хервёр проходит сквозь туман, пламя и дым, мимо мертвецов, стоящих во плоти у своих могил, к кургану отца, похороненного вместе со своими телохранителями-берсерками – воинами, выходившими биться в состоянии экстатической ярости:

Обитатели могил встревожены. Мертвый Ангантюр отвечает на призывы с растущим отчаянием, пытаясь уберечь дочь от опасностей, которые принесет ее жажда мести: «Решетка Хель спущена, / курганы открыты, / весь острова край до моря в огне!» В стихотворении неоднократно говорится о том, что курганы открываются – входы в них окружены пламенем, – и дважды могила описывается как порог некоего чертога (чертогов). Но все напрасно, и даже когда отец предупреждает, что проклятый клинок принесет гибель ее роду, Хервёр продолжает стоять на своем и произносит великолепный стих, в котором отражена не только сила скандинавской поэзии, но и представления о природе разума («ограда хугра»). Замысловатую игру слов стоит оценить в оригинале:

Важно отметить: Хервёр грозит убитым, что если те не отдадут ей меч, то будут «все вместе лежать / в могиле гниющие, / мертвые с драугами». Очевидно, мертвые должны были отправиться куда-то дальше, одновременно оставаясь в могильном кургане, – противоречивая картина, которая обретает смысл, если взглянуть на археологические данные захоронений. «Пробуждение Ангантюра» – это решительно недооцененный источник для понимания взглядов викингов на смерть и погребение, а также, возможно, одно из лучших эддических стихотворений. Другой перевод хорошо отражает природу того места, где Хервёр без страха смотрит в свое обреченное будущее, уже осмелившись сделать то, на что до нее решались лишь немногие:

Прогуливаясь сегодня по кладбищам эпохи викингов, среди безмятежных пейзажей и поросших травой курганов, которые могут стать отличным местом для пикника, вы правильно сделаете, если вспомните остров Ангантюра и ужасы, творившиеся там в ночи, погребальные костры и разверстые могилы у врат Хель. Хервёр не дрогнула, переступая эту границу, но ее историю никак нельзя назвать счастливой.

Обряд ингумации чаще всего заключался в положении тела в прямоугольную могилу в гробу или саване либо без них. Также для этой цели могли использовать различные контейнеры, в том числе деревянные фургоны или повозки – похоже, этот вариант был как-то связан с женщинами высокого происхождения. Иногда встречаются небольшие кучки человеческих скелетных останков, по-видимому захороненные в ящиках, – возможно, разрозненные останки людей, погибших во время путешествия, доставленные домой к семье. Если это действительно так, это говорит о примечательном уважении именно к костям, в отличие от целого тела.

В большинстве случаев тела лежат на спине, но иногда они уложены на бок с согнутыми в коленях ногами. Возникшее ощущение, будто умершие отдыхают или спят, подкрепляют находки «постельного белья» – подушек под головой, одеял и покрывал. Иногда в могилу клали пучки трав, возможно, как средство от дурного запаха.

Еще одна особенность погребений – периодически встречающаяся деформация тел: неестественно вывернутые, сломанные или даже отсутствующие конечности, отделенная и помещенная рядом с телом голова, на место которой к шее приложена челюсть животного, трупы, положенные в могилу лицом вниз или засыпанные тяжелыми камнями, и многие другие примеры того, что археологи, за неимением лучшего термина, называют ритуальными травмами. Ранее эти практики считались девиантными, то есть отклоняющимися от нормы, но после продолжительного изучения в последние годы следует признать, что они встречаются гораздо чаще, чем было принято считать: их огромное разнообразие отвлекало внимание от масштабов их распространения. Что бы ни значили такие действия, они также были частью традиционно нетрадиционной погребальной обрядности.

Конечно, в регионах были разные предпочтения, и мы находим явные признаки существования местных обычаев. В некоторых областях Норвегии и Швеции умерших хоронили в сооружении, которое трудно назвать гробом, – оно больше походило на огромный продолговатый ящик длиной до 3–4 метров. Вероятно, его не приносили на место, а сколачивали прямо в могиле, однако он был сравнительно неглубоким – скорее как деревянный сундук, а не как настоящая трехмерная «комната» погребальной камеры.

В Исландии, особенно на севере страны, археологи обнаружили над захоронениями следы столбовых ям – над могилой стояли небольшие постройки или, как минимум, несколько отдельных столбов. Что это было – дома для умерших или место, где с ними могли пообщаться живые? Рядом с некоторыми раскопанными датскими могилами есть ямы, уходящие внутрь к захоронению под углом 45°, – очевидно, вставленные в них бревна торчали над местом упокоения в разные стороны. Невозможно определить, было ли к ним что-нибудь прикреплено и что это было, – часто такие столбы находят уже сгоревшими до основания. На некоторых могилах есть следы когда-то стоявших над ними вертикальных столбов, больше похожих на традиционные могильные памятники. В конце своего рассказа о похоронах на Волге ибн Фадлан упоминает, что на могильном кургане поставили березовый столб, на котором «вырезали» (вырезали рунами?) имя покойного и его короля.

Ингумации сопровождаются такими же погребальными дарами (или подношениями, или имуществом покойного, или что это было на самом деле), что и кремации, хотя в этом случае сохранность предметов по очевидным причинам намного лучше. Когда мы рассматриваем сегодня в музеях остатки погребений викингов, разница между деформированными обломками, когда-то пережившими костер, и изъеденными ржавчиной, но относительно целыми предметами из земляных захоронений не должна отвлекать нас от того факта, что материальный репертуар различных погребальных обрядов был по сути очень похожим. Можно предположить, что в кремационных захоронениях также участвовали некоторые вещи, которые мы уже не можем увидеть, – еда и напитки, ткани, мебель, деревянные орудия и всевозможные сосуды.

Самые маленькие курганы, вероятно, представляли собой всего лишь холмики, высотой не больше метра. Самый большой мог бы заслонить современный трехэтажный дом вместе с крышей. Иногда курганы стоят поодиночке, но чаще группируются вокруг усадеб или на крупных общественных кладбищах, относившихся к одной деревне или сразу к нескольким поселениям. В размерах захоронений также прослеживаются региональные тенденции, но даже на самых обширных могильных полях можно отследить «семейные участки», особенно теперь, когда установить родство помогает анализ ДНК. Могильные поля близ крупных торговых городов могут содержать тысячи захоронений. Такие кладбища, вероятно, следует рассматривать не столько как планы археологических раскопок, сколько как места опыта – места, где легче почувствовать присутствие Иных и, возможно, пообщаться с ними.

Рядом с курганами могли находиться разнообразные сооружения из камней, каменные бордюры или выложенные из валунов круги, прямоугольники, треугольники, звезды и другие рисунки. На поверхности кургана могли оставить голую землю, которая быстро покрывалась травой, либо засыпать ее тонким слоем мелких камней, благодаря чему курган принимал вид каирна. Некоторые курганы венчали вертикально стоящие камни самых разных форм и размеров – общим было только их подчеркнуто выдающееся положение. В источниках их называют bautastenar (менгир). Лучший пример сохранившегося в первозданном виде кладбища находится в Линнхольм-Хойе на севере Ютландии, где могильное поле, засыпанное принесенным ветром песком, осталось совершенно нетронутым. Почти каждое захоронение отмечено камнями, часто без рисунка, но явно представляющими собой неотъемлемую часть погребального ритуала.

На других могилах нет курганов, только камни, поставленные по уже упомянутому образцу. Также из камней могли складывать разные фигуры, в первую очередь контуры кораблей самых разных размеров, начиная от 1–2 метров и заканчивая крупнейшим из найденных на сегодня 360-метровым сооружением в королевском захоронении в датском Еллинге. Иногда камни выбраны как будто случайно, но есть примеры, когда их явно тщательно рассортировали и выкладывали по размеру, чтобы воспроизвести изгиб борта корабля, – самые высокие камни при этом стоят на носу и на корме. Каменные корабли встречаются поодиночке, парами и даже цепочками из трех или четырех, расположенных впритык. Внутри кораблей находится одно, иногда несколько кремационных захоронений, расположенных в разных местах по контуру «судна», а также остатки костров и пиров. Возможно, они происходили не во время похорон – в таком случае они указывают на повторное посещение места захоронения.

Есть также сооружения из камней необычной треугольной формы с вогнутыми сторонами, которые называют шведским словом treuddar, «трехконечники». Безусловно, это тоже могилы (как правило), но смысл этих каменных сооружений неизвестен. Один археолог предположил, что эта форма символизирует корни дерева – возможно, великого ясеня Иггдрасиля – и, таким образом, прямо связана с мифологией и более широкими представлениями о космосе.

Уникальную категорию погребальных памятников, с которыми мы уже несколько раз встречались, представляют так называемые картинные камни. Они встречаются только на балтийском острове Готланд и в нескольких других местах, связанных с его жителями. Это вертикально стоящие плиты из местного известняка, выбранного по причине доступности и легкости обработки материала – из него получаются прекрасные плоские плиты, отлично подходящие для резьбы. Картинные камни на Готланде появились в начале периода Великого переселения народов и просуществовали до самого конца эпохи викингов. Их форма со временем менялась – если поначалу это были низкие прямоугольные тумбы, то в X–XI веках они уже выглядели как массивные стелы высотой до 4 метров. От рунических камней на материке их отличает общее отсутствие надписей (хотя ближе к концу начали появляться и они), но прежде всего тот факт, что их поверхность покрыта резными изображениями – отсюда название. За пределами Готланда известны лишь несколько подобных картинных камней: один из Уппланда, два с Эланда и один из Гробини в Латвии. Считается, что все они поставлены в память об умерших в этих местах готландцах.

Картинные камни служили памятниками умершим. Их находят на кладбищах, где, по-видимому, они стояли на погребальных курганах либо рядом с ними. Кроме того, их, как и обычные рунические камни, ставили около дорог и в других хорошо заметных местах. Камни Готланда, по сути, выполняли ту же задачу, что их аналоги на материке, с той разницей, что здесь задействован не текстовый, а визуальный способ передачи информации. На шведских рунических камнях рисунки и цвет служили только для украшения, а основную суть передавали надписи и способ их расположения (важные имена или слова сразу привлекали взгляд, и, возможно, были дополнительно выделены разными цветами). Картинные же камни рассказывали историю в картинках.

Расшифровать их нелегко, хотя многим ученым удалось вполне убедительно соотнести найденные изображения со сценами и эпизодами из скандинавской мифологии, среди которых превращение Одина в орла после похищения меда поэзии, сказание о кузнеце Вёлунде, Гуннар в змеиной яме, и, в частности, эпос о Сигурде – убийце дракона. Это особенно важно, поскольку камни таким образом подтверждают подлинную древность тех историй эпохи викингов, которые, кроме этого, сохранились только в средневековых текстах, а также дают уникальную возможность увидеть, через какие сюжеты викинги осмысливали свой мир. Само по себе количество изображений с острова Готланд подтверждает важность этих сюжетов, независимо от того, понимаем ли мы, что именно означает каждый отдельный рисунок. При этом также важно признать, что все это было тесно связано с социальным статусом умерших.

В целом есть две разновидности расположения рисунков на картинных камнях: они либо беспорядочно покрывают камень без всякой видимой системы, либо сгруппированы в идущие одна за другой горизонтальные полосы, как в комиксе. Эти полосы можно «читать», последовательно двигаясь снизу вверх. Иногда картинные камни устанавливали один за другим вдоль границ усадьбы, при этом изображения с верхней полосы одного камня повторялись на нижней полосе следующего за ним камня, как бы говоря: «Продолжение следует». Поскольку эти камни ставили в память об умерших, каждое следующее поколение памятников не только доказывало многолетнюю связь живущих здесь людей с этой землей, но и собирало воедино историю рода, фактически создавая одну за другой главы династической саги. Добавим последний штрих: камни такого типа имели характерный контур в форме замочной скважины, возможно символизирующий дверь (сравните их с порталами более поздних деревянных зданий) и служивший входом… в какое-то иное место.

Представьте себе прогулку по землям богатой готландской семьи, где каждое поколение оставило после себя собственные памятники. Это мой отец, а там его отец, а вон тот выветренный камень у ручья – мой прадед. Мы всегда были здесь, а когда придет мое время, следующий камень расскажет и мою историю. Давайте подойдем к дверям. Хотите заглянуть и немного поговорить с ними?

Для ясности следует заметить, что не каждый картинный камень работал именно так, и представления археологов ограничены не только количеством сохранившихся образцов (из которых очень немногие до сих пор стоят на исходном месте), но и тем, что мы не всегда способны прочитать эти изображения. Это были истории в камне, но, похоже, одновременно они выполняли еще одну задачу – это могло бы объяснить, почему для них выбирали определенные изображения и какую роль играло явно бессистемное расположение некоторых из них. Почти на всех картинных камнях эпохи викингов, к какому бы типу они ни относились, имеется отдельный крупный мотив в виде идущего под парусом корабля. Часто корабль изображен во всех подробностях вместе с командой, носовой фигурой и даже рисунком на парусе. На камнях панельного типа корабль занимает нижнюю половину, а полосы с историями расположены над ним. На камнях с обманчиво бессистемными рисунками он может находиться в любом месте, но всегда хорошо заметен. Пытаясь понять значение корабля, стоит отметить, что на острове Готланд, который был в буквальном смысле центром балтийской торговли и точкой пересечения множества морских путей, нет ни одного ладейного захоронения. Что, если картинные камни – это в некотором смысле нарисованные ладейные захоронения, выполняющие те же ритуальные функции, но не через предметы, а через их изображения? Ладейные захоронения на материке, по-видимому, предназначались только для умерших самого высокого ранга, – разумно предположить, что так же обстоит дело и с картинными камнями. Материальная культура и обычаи Готланда во многом отличались от материальной культуры и обычаев на материке – возможно, и этот случай не исключение.

Но это еще не все. Если считать камни с изображенными в центре кораблями символическими ладейными захоронениями, то, возможно, некоторые более мелкие надгробные памятники на острове аналогичным образом представляли захоронения в повозках – еще одну категорию погребальных обрядов, не встречающуюся на Готланде. Наглядный пример мы находим в погребальном памятнике Айликн, жены Ликнатра из Ардре. Стенки контейнера, предположительно предназначенного для ее костей или праха, образованы четырьмя камнями, каждый из которых имеет характерную прямоугольную форму с приподнятым верхним краем – точно такие же очертания у повозок, изображенных на других готландских картинных камнях, например из прихода Грётлингбо. Если повозка служила статусным погребальным контейнером для состоятельных женщин в материковой части Скандинавии, ее подобие могло выполнять аналогичную функцию на Готланде. Здесь мы видим точную параллель с нарисованными ладейными захоронениями.

Картинные камни Готланда, вероятно, представляют собой единственную сохранившуюся возможность непосредственно соприкоснуться с реальным мировоззрением людей эпохи викингов (в отличие от него же, изложенного в средневековых текстах). Некоторые ученые посвятили всю свою профессиональную жизнь расшифровке этих изображений, и каждый год приносит новые открытия в этой области.

В островных поселениях находят и другие особенности, способные пролить свет на более широкие традиции. Как и следовало ожидать, погребальные ритуалы на Готланде, Эланде, Борнхольме и Аланде отличаются от ритуалов ближайших к ним материковых областей. В частности, на Готланде отдавали предпочтение обширным могильным полям, которыми пользовались веками или даже тысячелетиями. Также здесь встречается больше индивидуальных захоронений с необычными погребальными обрядами, включающими в себя различные ритуальные травмы. На Аландских островах между Швецией и Финляндией захоронение пепла умерших сопровождалось уникальным обрядом: на керамическую урну с человеческими останками клали миниатюрную медвежью или бобровую лапу. Этот обряд встречается только на Аландских островах и в некоторых скоплениях могил на реках Волга и Клязьма в России – предположительно, захоронениях странствующих аландцев. Таким образом, викинги приносили свои погребальные ритуалы с собой за пределы Скандинавии, создавая диаспору умерших.

Захоронения, которые археологи называют погребальными камерами, на самом деле больше похожи на маленькие деревянные комнаты, построенные под землей и обычно имеющие прямоугольную форму. Они могут достигать 4 метров в длину и около 2 метров в ширину, а в глубину чаще всего бывают около 2 метров – ровно столько, чтобы взрослый человек мог распрямиться в полный рост. Вместо крыши их покрывали деревянными балками, создавая герметичную камеру, верх которой чаще всего оказывался вровень с поверхностью земли или немного ниже. В большинстве случаев сверху затем насыпали курган.

Ритуал погребения в камере был известен за много веков до эпохи викингов и широко распространился в период римского железного века и Великого переселения народов, но своего апогея он достиг в IX и особенно X веках. Размеры и пышность этих захоронений, усилия, необходимые для их сооружения (особенно зимой, когда приходилось копать замерзшую землю), а также качество одежды и предметов, захороненных внутри вместе с покойными, – все это говорит о том, что погребальные камеры были местом упокоения богатых или привилегированных людей. Почти всегда такие погребения находят в земле, кроме того, в них обычно прослеживаются признаки гораздо более широких культурных контактов, чем в большинстве других могил: часто в погребальных камерах находят предметы и аксессуары костюма, привезенные издалека. Обычно это понимают как отражение связей умершего (или тех, кто совершал похороны), или как указание на то, что этот человек путешествовал, или, в некоторых случаях, что он сам был чужеземцем.

Чаще всего погребальные камеры встречаются в Швеции, где только в Бирке было найдено 111 образцов, около 60 таких захоронений известны в Дании и Северной Германии. Последние сгруппированы вокруг Хедебю – вероятно, первые города были эпицентрами этого необычного погребального обряда, распространившегося затем во многих регионах. В Норвегии обычай не получил широкого распространения, и в Каупанге (ближайший аналог Бирки и Хедебю) подобных захоронений пока не найдено. Также известно несколько примеров из Вестфолда, но в целом погребальные камеры на данный момент кажутся преимущественно восточным и южным феноменом.

Внутри погребальной камеры был мир в миниатюре. Умершие лежали в гробах, а также на спине или на боку на полу камеры (иногда это был настоящий деревянный настил, но чаще землю укрывали берестяными половиками), иногда сидели на стульях или даже лежали в кровати. Покойных часто окружают животные – в некоторых случаях на возвышении в ногах могли помещаться даже одна или две лошади. Погребальные камеры в целом характеризуются обилием, разнообразием и высоким качеством предметов, сопровождающих умершего. Вещи складывали горкой на коленях у покойного или вкладывали ему в руки, разные предметы прислоняли к стенам камеры или к сиденью, на стены вешали оружие и другие вещи, сундуки наполняли одеждой и постельным бельем (их также могли сложить на полу камеры). Покойные были с головы до ног облачены в богатую одежду и украшения. Особенно часто предметы раскладывали перед умершими, как будто те могли их видеть.

Чаще всего в сидячем положении в погребальных камерах похоронены женщины. Иногда люди сидят на палубах закопанных кораблей. Сидящий покойник сохранял инициативу, способность к действию. Например, в подобных захоронениях в Бирке умершие женщины, где бы ни находилась их могила, были повернуты лицом к поселению, предположительно, в сторону своего дома. Мертвец из «Саги о Ньяле» пел песни, сидя в своем кресле. В других сагах тоже есть эпизоды, в которых речь идет о сидящих умерших. Например, «Сага о Греттире» рассказывает о вполне реальном разграблении погребальной камеры, описание которой идеально совпадает с археологическими данными. Сделав подкоп в кургане, вор прорубает насквозь балки крыши, затем проваливается в зловонное пространство внизу и приземляется среди конских костей в одном конце помещения. Спотыкаясь, он начинает на ощупь продвигаться вперед в темноте, хватается за спинку кресла, нащупывает плечо сидящего, – а потом тот встает и… в общем, прочтите сагу.

Некоторые погребальные камеры просто сбивают с толку. В паре образцов, обнаруженных в Бирке, в центральном кресле сидят по два человека, в обоих случаях женщина на коленях у мужчины, при этом обоих удерживает обмотанная вокруг тела цепь. Что бы это ни значило, это, как и все остальное, было сделано не случайно.

Иногда мы находим копья, вертикально воткнутые в пол камеры или глубоко ушедшие в ограждение помоста для лошадей, куда их, должно быть, метнули с большой силой. Иногда попадаются застрявшие в стенах наконечники копий – древки успели сгнить, но изначально они преграждали пространство камеры, образуя над покойными нечто вроде решетки. В одном захоронении топоры загнаны в стены с такой силой, что лезвия почти целиком ушли в дерево. В паре финских могил времен викингов есть гробы, заколоченные вместо гвоздей наконечниками копий. Эти оружейные ритуалы рассказывают собственную историю, в основном утерянную для нас, хотя в письменных источниках можно найти некоторые намеки. Например, в них есть два упоминания о том, что простертое над человеком копье означает, что он посвящен Одину.

В Маммене в Дании была сооружена одна из самых богатых погребальных камер за всю историю эпохи викингов. В ней около 970 года похоронили человека, чья одежда позволила нам реконструировать костюм представителей верхушки общества. Сама камера напоминала зал (в ней даже была скатная крыша), спрятанный под огромным курганом. Мужчину похоронили с великолепно украшенным топором, который дал название всему стилю маммен в искусстве викингов. Покойного положили в гроб и поставили на крышку толстую свечу, которая продолжала гореть в темноте, пока из закрытой камеры не улетучился весь кислород.

На одном из кладбищ Хедебю в одной камере были похоронены несколько мужчин-воинов, при этом один из них был отделен от остальных низкой перегородкой на полу – здесь вспоминается Ангантюр и его товарищи-берсерки из той же могилы. После того как внутрь поместили всех животных, оружие и другие предметы, а камеру запечатали, сверху на крышу водрузили целый военный корабль, а затем над ним насыпали курган. Мачта корабля поднималась над вершиной, а нос и корма выступали по обе стороны кургана, словно устремленные вверх рога.

Эта глава началась со стереотипных «похорон викингов» – той формы погребения, которая регулярно встречается в любом разговоре об этих людях и их времени. Ладейное захоронение было, пожалуй, самым зрелищным (и репрезентативным) из всех вариантов погребальных обрядов эпохи викингов. То, что нам так много известно о ладейных захоронениях, отчасти связано с несколькими богатейшими образцами, обнаруженными в ходе археологических раскопок. Но в первую очередь этому способствовал сохранившийся со времен викингов совершенно необыкновенный письменный источник: «Записка» Ахмеда ибн Фадлана, о которой мы несколько раз упоминали выше.

В 922 году Ахмед ибн Фадлан по поручению халифа из династии Аббасидов отправился из Багдада в долгое и полное опасностей путешествие в земли булгар, столица которых располагалась в излучине реки Волги. Отчет ибн Фадлана, существующий в виде нескольких обрывочных поздних списков и одной более длинной, но также неполной рукописи (ни один из этих документов ни в каком смысле нельзя назвать оригиналом), охватывает только зарубежную часть его путешествия, пролегавшего через сотни километров недружелюбной местности и ознаменовавшегося множеством столкновений разных культур. Из текста косвенным образом становится ясно, что опасности похода спровоцировали обширное дезертирство в рядах дипломатической миссии, обернувшееся для ибн Фадлана неожиданным повышением: вместо того чтобы исполнять изначально назначенную ему роль образованного телохранителя, он превратился в секретаря всей миссии. Таким образом, на него легла обязанность передать правителю Булгарии послание халифа, заключавшее в себе попытку распространить ислам и предложение завязать торговлю. Имеющийся у нас документ представляет собой отчет о результатах этой миссии и вместе с тем, возможно, своего рода резюме-портфолио, которое могло бы заинтересовать будущих работодателей. Ибн Фадлан явно был замечательной личностью, но, к сожалению, о нем ничего не известно, кроме этого единственного текста – ни года его рождения или смерти, ни даже того, как закончилось его великое путешествие (очевидно, он все-таки вернулся домой). Хотя в его записке много отрывков, представляющих почти антропологический интерес, и ибн Фадлан проявляет себя как внимательный и любопытный наблюдатель, сегодня этот текст известен главным образом в связи с описанием группы людей, встреченных им в торговом поселении булгар недалеко от современной Казани. Он называл их аль-Руссия, в английской литературе их обычно называют «русы», а мы знаем их как скандинавских купцов, которые вели торговлю на евразийских реках, – другими словами, это были викинги в их восточном проявлении.

Помимо общих описаний внешности, одежды и личных привычек русов, величайший дар ибн Фадлана потомкам заключается в подробном описании погребальных ритуалов, лично виденных им во время похорон вождя русов, завершившихся сожжением его на корабле. Этот рассказ был известен задолго до того, как археологи нашли первые хорошо сохранившиеся ладейные захоронения викингов. В 1883 году текст ибн Фадлана даже вдохновил польского художника Генриха Семирадского на создание впечатляющего живописного полотна, которым восхищались в европейских салонах. В сочетании с волнующими сагами (которые тогда более или менее принимали за чистую монету) это способствовало возникновению господствовавшего в конце XIX и начале XX века романтизированного взгляда на эпоху викингов. Находки ладейных захоронений в Гокстаде и особенно в Осеберге все изменили – арабский текст как будто ожил на глазах: кабина на палубе, принесенные в жертву животные, даже их положение и состояние. Обнаруженная в Мешхеде (Иран) в 1923 году гораздо более полная рукопись «Записки» ибн Фадлана сделала новый вклад в археологию и источниковедение, одновременно их поддержав. В следующие десятилетия с открытием новых ладейных захоронений появлялись и новые параллели. Материалы раскопок перекликались с «Запиской» ибн Фадлана с почти пугающей точностью, от дорогой одежды умерших и оставленного на борту оружия и других ценных вещей до жертвоприношений животных и даже людей – в данном случае молодой рабыни. В итоге описанные ибн Фадланом русы были однозначно идентифицированы как скандинавы, и сегодня с этим фактом соглашаются все, кроме самых упрямых скептиков.

Археология не в силах показать нам сопровождавшие погребальный обряд события и эмоции, однако именно их нам показывает ибн Фадлан. Его «Записка» – единственный существующий рассказ очевидца о необыкновенном действе, поэтапно разворачивавшемся внутри и вокруг судна в течение целой недели перед церемонией сожжения. По многим причинам его рассказ – один из главных источников для изучения эпохи викингов. Текст очень длинный (к счастью для ученых), но вполне заслуживает того, чтобы ознакомиться с ним по порядку.

Когда ибн Фадлан узнал, что один из вождей русов умер, он выразил желание присутствовать на похоронах, потому что ранее слышал (он прямо говорит об этом), что это зрелище, на которое стоит посмотреть. И он был прав, хотя позднее, возможно, жалел о своем решении.

Первое, что он заметил: подготовка к похоронам была настолько сложной, что на нее ушло целых десять дней после смерти вождя. Все это время его тело находилось во временной могиле с временным погребальным инвентарем, в том числе едой, напитками и музыкальным инструментом. Возникает настойчивое подозрение, что все это должно было скрасить ему время в ожидании заключительных похорон и что покойный был каким-то образом осведомлен о происходящем. В эти же десять дней в лагере русов происходили непрерывные гулянья с музыкой, распутством и безудержным пьянством – почти все члены отряда были постоянно пьяны. Для умершего вождя сшили специальные погребальные одежды, на которые было потрачено не менее третьей части его состояния (если такие вещи изготавливали специально для захоронения, у археологов появляется повод для беспокойства). Еще треть его состояния пошла на изготовление необходимого количества алкогольных напитков, и только оставшаяся треть досталась его наследникам.

За всеми этими приготовлениями наблюдала женщина средних лет, грузная и мрачная, которую называли (как это понял ибн Фадлан через своего переводчика) Ангелом смерти. Интересно, что в тексте употреблен термин Маляк аль-Маут – в Коране это ангел, уносящий душу умершего в назначенное ей место. Возможно, это не случайное совпадение, поскольку это очень близко к тому, что могло быть сказано или понято, если один человек пытался перевести другому на арабский слово «валькирия». Вокруг корабля, вытащенного на берег и подпертого бревнами, ходили люди, играли на музыкальных инструментах и пели песни. К сожалению, в тот день переводчик ибн Фадлана отсутствовал, поэтому он не понял, о чем они говорили.

Когда приготовления только начались, рабов умершего собрали и спросили, кто из них добровольно согласится последовать за господином. Вперед выступила одна девушка – судя по арабскому тексту, возрастом около пятнадцати-семнадцати лет. Далее эту рабыню называют невестой мертвеца, одевают в красивую одежду и украшения и приставляют к ней собственных служанок (дочерей Ангела смерти). Все десять дней до погребения она пьет и пирует, а также совокупляется со многими мужчинами в лагере, особенно с родственниками покойного.

На десятый день корабль затаскивают на погребальный костер, который описывается как конструкция из бревен наподобие помоста (ибн Фадлан замечает, что она выглядит почти как дом – то есть, по-видимому, солидных размеров). На палубе устанавливают деревянную комнатку или кабину, а внутри устраивают кровать, покрытую византийской золотой парчой. Мертвеца вынимают – его тело почернело, но не пахнет, – одевают в погребальную одежду и доставляют на корабль. Там его усаживают на кровать и подпирают в таком положении подушками. Дальше в несколько приемов на борт переносят его имущество (ибн Фадлан прямо указывает, что это именно вещи, принадлежащие покойному), а вокруг трупа раскладывают разнообразные яства, напитки и травы.

Затем события набирают обороты. Девушка-рабыня ходит вокруг корабля от одной палатки к другой, и все находящиеся там мужчины по очереди совокупляются с ней, и каждый громко выкрикивает, что тем самым исполнил то, что от него требует долг. Затем к кораблю подводят собаку, разрубают ее пополам и две половины трупа бросают на палубу. Затем в кабину вносят оружие умершего (возникает вопрос – почему его отделяют от остального имущества?). Затем в жертву приносят лошадей и крупный рогатый скот – их не закалывают, а рубят на куски мечами. Лошадей сначала гоняют, пока они не устанут и не начнут лосниться от пота. Кур убивают, отрывая им головы, части сначала бросают по обе стороны от корабля, а затем на палубу.

Перед тем как девушка-рабыня взойдет на корабль, мужчины поднимают ее высоко вверх, чтобы она посмотрела на странную вещь – специально построенный, отдельно стоящий под открытым небом дверной косяк. Она последовательно называет три представших ей видения о загробном мире и его обитателях: она будто бы видит рай, красивый и зеленый, словно сад, потом своих умерших родственников, которые уже ждут ее, и, наконец, мертвого хозяина, который зовет ее к себе. Затем дочери Ангела смерти снимают с нее украшения. После этого девушка идет на палубу корабля, шагая по поднятым ладоням мужчин, с которыми она ранее совокуплялась.

Она поет, прощаясь со своими подругами-рабынями, затем ее заставляют быстро выпить два бокала крепкого алкоголя. Она начинает колебаться, кажется, пытается лечь и не хочет входить в кабину. Когда ее заталкивают внутрь (Ангел смерти при этом хватает ее за голову), девушка начинает кричать, но ее крики заглушают мужчины, ожидающие на палубе, – они бьют по щитам деревяшками, «которые принесли для этого». (Именно эти маленькие подробности – пьяная растерянность девушки, предусмотрительность мужчин с их щитами и деревяшками – придают повествованию ибн Фадлана ту ужасающую правдивость, от которой мороз идет по коже.)

Затем девушку кладут на кровать рядом с десятидневным трупом вождя, и шестеро родственников умершего насилуют ее. После этого, пока четверо мужчин держат ее за руки и за ноги, двое других душат ее скрученной тканью. В то же время Ангел смерти несколько раз наносит ей удары ножом между ребрами «в одно место за другим».

После того как живые покидают корабль, обнаженный мужчина, пятясь спиной вперед, обходит корабль по кругу и поджигает костер. При этом он отворачивает лицо и прикрывает анус пальцами (таким образом, все отверстия его тела либо направлены в сторону от корабля, либо защищены). Когда огонь, раздутый поднявшимся ветром, охватывает корабль и тех, кто на нем остался, русы одобрительно отмечают, как высоко дым поднимается в небо, – это значит, что их «господин» доволен. Когда пепел остывает, над остатками костра возводят курган, а наверху устанавливают березовый столб, на котором вырезают имя покойного и имя его короля. После этого русы уходят.

Ко всему этому следует добавить, выражаясь сухим протокольным языком, аудиовизуальные эффекты: крики животных, их внутренности, разбросанные по палубе корабля, дорогие ткани, залитые кровью, паника девушки, мухи в липких лужах крови, смесь запахов недавнего секса, старой смерти и жестокой бойни. Трудно поверить, что кто-то способен сохранять при виде подобного полное спокойствие – и, судя по грубому комментарию одного из русов (он сказал, что арабы, должно быть, совсем глупы, если хоронят своих мертвецов в земле вместо того, чтобы сжигать их), ибн Фадлану это явно не удалось. Должно быть, увиденное потрясло его до глубины души. Как я говорил выше, ужасающий рассказ ибн Фадлана очень важен, и его следует обязательно прочесть всем, кто считает викингов достойными восхищения.

Какие дополнения и изменения в эту картину вносит археология?

Обряд захоронения в корабле возник за несколько веков до эпохи викингов, и в нем могли использовать любые виды судов. Людей хоронили в маленьких лодках, рассчитанных на одного человека, в могилах, выкопанных в виде лодки, и даже просто положив рядом одну-две лодочных доски, которых, по-видимому, было достаточно, чтобы передать общую мысль с меньшими затратами (само собой разумеется, любой корабль – слишком дорогая вещь, чтобы просто закопать его в землю). Прославленные морские корабли занимают высшую ступень в этой иерархии, но даже они в некотором количестве встречаются в захоронениях.

Большинство судов, предназначенных для захоронения, вытаскивали на берег и ставили в неглубокие траншеи, достаточно емкие, чтобы корабль уверенно стоял в вертикальном положении, но при этом оставался большей частью выше уровня земли. Тела одного или нескольких мужчин и женщин заносили на борт и устраивали разными способами: клали посередине палубы или на кровать, усаживали на сиденье или подпирали подушками, иногда накрывали мохнатыми медвежьими шкурами. Часто умерших клали в кабину, обычно построенную в средней части корабля (в точности как рассказывает ибн Фадлан). На кораблях можно найти полный спектр погребального инвентаря: оружие, ювелирные украшения, инструменты, предметы домашнего обихода, в том числе ткацкие станки и сельскохозяйственные инструменты, а также разнообразные виды домашней мебели и тканей. В ладье из Осеберга были даже гобелены, спускающиеся с крыши кабины. Вокруг были расставлены сундуки, разложены свертки и стопки одежды. Также в Осеберге были найдены сложенные аккуратной стопкой подушки, между которыми загадочным образом было вложено по одному семечку каннабиса. Кроме этого, в захоронении могло быть дополнительное снаряжение: палатки, сани, даже целые повозки или корабельные шлюпки. В Осеберге на борт корабля вел ступенчатый трап. Также в изобилии оставляли еду и напитки.

Умерших часто сопровождало огромное количество принесенных в жертву животных – например, в захоронении в Осеберге найдено около двадцати обезглавленных лошадей. Вернемся к ибн Фадлану: представьте себе весь этот шум, потоки крови, красную землю вокруг корабля. В захоронениях находили целиком и частями трупы домашнего скота – коров, овец, свиней и коз. На кораблях часто встречаются охотничьи собаки: в Каупанге в Норвегии есть ладейное захоронение с собакой, которая, по-видимому, была изрублена на куски мечами, а ее отделенная голова лежала в чаше, стоявшей на коленях у сидящей женщины. По-видимому, похороны продолжали традицию кровавых ритуалов жертвоприношения blót. Встречаются также хищные птицы, в том числе невообразимо дорогие виды – соколы и ястребы разных пород. Попадается и настоящая экзотика, например совы, орлы и журавли. В ладейном захоронении в Гокстаде был даже павлин.

Если речь идет не о захоронении, а о сожжении кораблей, многое из перечисленного приходится восстанавливать по останкам, иногда очень фрагментарным. Даже закопанные в землю корабли обычно истлевают, и о них напоминают только ряды железных гвоздей, отмечающие места, где когда-то были доски. Некоторые сожжения, по-видимому, превосходили размахом все остальные: в Миклебосте в Норвегии был сожжен огромный военный корабль с пятьюдесятью четырьмя щитами, а их хозяева затем были тщательно собраны из пепла и разложены в отдельные сосуды. Это была квинтэссенция «похорон викингов».

Кроме Осеберга, Гокстада и Туне, с которыми мы уже познакомились, в Скандинавии на данный момент известно много других ладейных захоронений, хотя норвежские находки все же сохранились лучше всех остальных. За рубежом ладейные захоронения были обнаружены на Британских островах, особенно в поселениях на Оркнейских островах, – там они иногда обложены камнями со стороны носа и кормы. Обнаруженное в материковой части Шотландии захоронение корабля с оружием в Арднамерхан расширяет карту погребений викингов. Обособленное захоронение в корабле на Иль-де-Груа у южного побережья Бретани выглядело совсем иначе: его окружали стоячие камни и ряды каменных стоек, которые, по-видимому, указывали путь направляющейся к кораблю похоронной процессии.

Завершение ритуалов также может нам кое о чем рассказать. В конце описанных ибн Фадланом десятидневных похорон главным действующим лицом, по-видимому, становится обнаженный мужчина, единственный, кто приближается к костру, принимая при этом всевозможные меры предосторожности. Судя по его поведению, внутри корабля есть нечто способное к действию, и он старается защитить все отверстия своего тела, так как считает, что это нечто может двигаться. В тот момент, когда он зажигает погребальный костер, опасность, очевидно, исчезает – после этого все подходят, чтобы тоже бросить в пламя горящий факел.

О похожих предосторожностях напоминает и картина похорон в Осеберге, хотя здесь мы имеем дело не с кремацией, а с ингумацией. Большинство предметов погребального инвентаря размещены с большой аккуратностью и тщательностью, но самые крупные деревянные предметы, которые попали в захоронение в самом конце, – повозки, сани и так далее – буквально забрасывали на нос корабля прямо с земли, не думая о том, что все эти прекрасные вещи сломаются. Затем погребальную камеру запечатали, забив вход досками и, кажется, хватая для этого любой оказавшийся под рукой кусок дерева. Доски прибивали поперек как попало, стараясь как можно скорее закрыть вход в помещение, где лежал умерший. Гвозди забивали так поспешно, что мы можем видеть вмятины в дереве, оставшиеся там, где промахивались молотком, и согнутые гвозди со сломанными шляпками. Зачем нужна была такая спешка? Может быть, они чего-то боялись – так же, как разжигавший костер мужчина у ибн Фадлана?

Некоторые другие подробности обрядового поведения, которые мы находим в его рассказе, также совпадают с археологическими материалами и данными древнескандинавских текстов. Например, у скандинавов, судя по всему, были профессиональные плакальщицы, наподобие тех, которых можно встретить в более известных античных источниках. Эддическая поэма «Плач Гудрун», возможно, представляет собой текстовую запись как раз такого обряда – главная героиня оплакивает свою убитую дочь Сванхильд и призывает своих сыновей отомстить за сестру. Среди археологических находок есть двумерные условно женские фигурки с широко открытыми, словно в горестном крике, ртами и глубокими линиями на щеках. Было высказано предположение, что это могут быть символы траура: женщины поют причитания и царапают свои лица. В «Беовульфе» также говорится о женщинах, воющих на похоронах.

Даже подношения еды позволяют нам заглянуть в обряд немного глубже. Мы уже знаем о разнообразных сортах замечательного хлеба из Бирки, но самое маленькое печенье всегда происходит только из могил, и, возможно, его пекли специально для похорон, как особый хлеб для умерших. И вероятно, были очень веские причины, почему этот хлеб оставляли именно обугливаться на остывающем костре, а не сжигали вместе с трупами. Еще интереснее следы того, как делили буханки хлеба, найденные в погребениях. На поверхности некоторых из них сохранились сделанные ножом надрезы, подсказывающие, что хлеб делили на множество неравных порций самой необычной формы, не только отрезая куски и ломти, но и размечая его радиальными линиями. Было ли это связано со статусом, социальной ролью, семейными связями или чем-то еще? Или специалист по ритуалам распределял эти порции, по очереди называя по именам каждого бога или местного духа? Мы вряд ли когда-нибудь узнаем.

Семейные истории с продолжением на картинных камнях Готланда побуждают нас спросить, какую роль в жизни людей играли предки. Некоторые считают, что поклонение предкам составляло основу дохристианских верований в Скандинавии, и, следовательно, отношения с умершими были крайне важны для живых. Возможно, погребальный ритуал должен был, в числе прочего, официально представить недавно умершего коллективу ушедших предков в надежде, что они, в свою очередь, будут помогать живым.

Чтобы стать предком, недостаточно было просто умереть – требовалось отличиться в каком-то положительном смысле, по сути, быть избранным в качестве достойного примера не только для живых, но, как ни странно, и для мертвых. Предки были хранителями традиций, всех тех обычаев, которые викинги так высоко ценили и которые были для них ближайшим аналогом религии. Предки были нравственными судьями. Важно отметить: поскольку предки были напрямую связаны с отдельными людьми и с семьями, они жили в доме или рядом, в своих курганах. Таким образом, предки открывали гораздо более личный канал общения с иными мирами, чем высшие существа – боги и богини. Легко понять, почему люди считали эти отношения важными и старались их поддерживать.

Если верить позднему фольклору, живые члены семьи приглашали своих умерших на важные праздники, в частности на празднование зимнего солнцестояния – Йоля. Для них готовили особые яства, которые оставляли на ночь на столе в комнате, освещенной специально изготовленными свечами. Ужину предшествовала bastu, деревенская баня на дровах в небольшой хижине (такие и сегодня еще широко распространены в северных деревнях). Баню протапливали, заполняя помещение паром, а потом уходили, чтобы умершие могли очистить себя перед трапезой. Возможно, стремление викингов поддерживать хорошие отношения с умершими было, как и многое другое, всего лишь признаком незащищенной жизни в непредсказуемой среде.

Как человек становился предком? Возможно, это зависело от сложности похоронного обряда. В таком случае почести, с которыми провожали мертвых, отражали процесс их закрепления в своеобразном местном пантеоне предков. Но даже если так, не все предки были равны, и социальное расслоение касалось умерших ровно в той же степени, что и живых. Важно отметить, что в очень многих поэтических и прозаических произведениях говорится о человеческих героях, сохраняющих свой статус и после смерти (об этом же упоминает Адам Бременский).

Чем были могилы – местом, за которым нужно ухаживать и где можно провести несколько минут, предаваясь созерцанию или воспоминаниям, или чем-то другим? Данные указывают скорее на второй вариант, и возможно, это связано с изначальным смыслом активного поведения – если хотите, службы – на похоронах.

Вполне вероятно, что погребальные «ритуалы», как их расплывчато определяют археологи, представляли собой настоящее театральное действо. Возможно, археологические находки в захоронениях на самом деле документируют финал какого-то драматического спектакля, прилюдно разыгранного у могилы и транслирующего некое публичное послание или несколько посланий, предназначенных для разных сегментов аудитории. Вспомните финал «Гамлета»: как выглядит сцена после смерти датчанина? Поскольку это трагедия Шекспира, мы видим несколько мертвых тел, но их сопровождают материальные артефакты – одежда, оружие и другой реквизит, сценические декорации. Это сложная среда, если рассматривать ее как археологический памятник, – и именно в этом заключается моя мысль. Что, если сложные, изобилующие деталями композиции в могилах на самом деле представляют финальную сцену пьесы? Мертвые люди, убитые животные, множество предметов и даже корабли и другой транспорт лежат там, где остались, сыграв свою роль в драме похорон. Возвращаясь к «Гамлету» – сцена перед занавесом достаточно сложна, но не будем забывать, что ей предшествовала целая пьеса. Как насчет актеров, отсутствующих в финале, но сыгравших в драме главные роли? Как насчет смены декораций, многочасовых диалогов, актерской игры, исторического фона, затронутых в пьесе глубоких тем и даже юмора, оттеняющего общую мрачность сюжета? Мы снова можем вспомнить ибн Фадлана и десять дней приготовлений перед похоронами: что они делали там на самом деле?

И если каждые похороны были историей или спектаклем, то о чем говорит связь между отдельными похоронами? Мы наблюдаем эту связь в династических историях на картинных камнях с Готланда. Нечто подобное могло существовать в материковой Скандинавии, только не в визуальной, а в материальной форме. Например, на кладбище Гаузель в Рогаланде (Норвегия) внешне совершенно непохожие могилы (женщина, захороненная в гробу, мужчина, захороненный в лодке, и так далее) на самом деле имеют общие внутренние элементы (в упомянутом случае в каждой могиле лежала отрубленная лошадиная голова в уздечке). Я называю это погребальным мотивом, еще один ученый назвал это погребальным цитированием, но, так или иначе, речь идет о преемственности идей, повторяющихся в разных захоронениях, совершенных в разное время.

Продолжая развивать идею материализованных нарративов, встроенных в общую картину погребения, можно предположить, что эти истории были связаны с отдельными социальными группами, например семьями или кланами. У представителей высших слоев общества были скорее персонализированные похороны, так сказать, полное ладейное захоронение. Возможно, целью подобных представлений было рассказать о деяниях недавно умерших и тем самым включить их в более обширную картину, вписать их в родовую сагу. В этом случае они могли рассказывать о человеке, его семье, месте, где он жил, затрагивать более широкие темы идентичности и (духовной) истории, отсылать к мифам и великим преданиям о культурных героях. Все эти элементы, переосмысленные и объединенные в произвольном порядке, составляли уникальный погребальный акт, неразрывно связанный именно с этим конкретным умершим, которого хоронили здесь и сейчас, и разыгранный в сверхъестественном пространстве силы.

В захоронениях викингов можно обнаружить и другие смысловые пласты. В некоторых ладейных захоронениях расположение предметов соответствует относительному расположению функциональных помещений в высоком зале – кухонные принадлежности с одной стороны, место правителя в центре, спальня напротив и так далее. Возможно, корабли тоже рассматривали как жилища или залы умерших? В этой интерпретации важно то, что умершие оставались в кургане, направляя свою духовную силу на защиту и служение своему сообществу – что прямо противоречит идее смерти как путешествия. Впрочем, могло быть и так, что какая-то часть умершего отправлялась путешествовать, а какая-то оставалась – возможно, именно с этим связана «пропажа» значительной части человеческих останков в кремационных захоронениях.

Все происходящее не заканчивалось похоронами, и, пожалуй, мы даже не можем с уверенностью сказать, в какой момент заканчивались похороны. Во многих культурах и религиях в наши дни существуют очень длинные периоды формального траура и сопутствующих обрядов – возможно, у викингов было нечто похожее.

В первую очередь об этом говорит тот очевидный факт, что могилы продолжали посещать и обустраивать в течение долгого времени после окончания первичных погребальных обрядов. Из дневников раскопок большого ладейного захоронения в Осеберге становится ясно, что могильный курган изначально был насыпан только наполовину – земляной склон уходил вверх ровно над серединой корабля, и один конец могильной камеры оставался открыт. Экологический анализ показывает, что в таком состоянии курган находился неделями, возможно, даже месяцами. Все это время носовая часть корабля оставалась незасыпанной. Люди могли подниматься и ходить по палубе и даже войти в погребальную кабину и получить доступ к умершему. Можно также представить, как выглядел процесс разложения в открытой могиле. Возможно, именно с этим связана ситуация, когда на палубу внезапно в беспорядке набросали множество разных предметов, а кабину с лихорадочной быстротой заколотили досками.

Так же, согласно некоторым предположениям, дело обстояло с ладейными захоронениями в Вальсгарде, хотя они находились скорее в подобии погребального лодочного сарая. Но и в этом случае полузасыпанные корабли точно так же наполовину выглядывали из могильного холма.

Более скромные могилы тоже иногда открывали, предметы переставляли или уносили. Очевидно, это могло произойти вскоре после похорон, пока труп еще сохранял вид и не окончательно разложился. Однако трудно представить себе, чтобы такое «разграбление могилы» (как это называли раньше) происходило втайне. Вряд ли кому-то удалось бы проделать подкоп глубиной несколько метров, разобрать камни и прорубить деревянные балки, не привлекая внимания живущих поблизости людей. И вряд ли в маленьких поселениях можно было расхаживать с мечом чьего-то дедушки и ожидать, что никто этого не заметит. Здесь может быть несколько объяснений. В числе прочего, такие действия могли быть своего рода санкционированным ограблением. Предметы, слишком ценные для того, чтобы действительно оставлять их в земле, формально закапывали во время похорон, но позднее незаметно извлекали, в то время как общество соглашалось смотреть в другую сторону. Также не исключено, что ограбление и осквернение могил было осознанным агрессивным актом в контексте наследственной вражды или, если смотреть шире, династических войн. Именно так были вскрыты ладейные захоронения в Норвегии – проведенная недавно датировка лопат, которыми прорыли ходы в курган, показывает, что это произошло в период правления Харальда Синезубого – датского короля, известного своей агрессивной политикой и имевшего виды на Норвегию. Возможно, он выбрал мишенью предков своих противников, чтобы ослабить их власть и подорвать связь с землей, оскорбив честь их рода.

Важную роль в понимании похорон играет вопрос о том, куда, по мнению викингов, отправлялись умершие. Если отложить в сторону стереотип о Валгалле/Вальхолле, нам на самом деле относительно мало известно о конкретных верованиях, связанных с загробной жизнью, а в том, что есть, содержится много противоречий. Захоронения дают кое-какие подсказки, хотя их трудно интерпретировать. Например, иногда у похороненных людей и даже у сопровождающих их лошадей на ноги надеты подошвы (подковы) с шипами. Что это означает: похороны происходили зимой или мертвые должны были отправиться в какое-то холодное место? В письменных источниках упоминаются специальные «башмаки Хель», помогавшие мертвым быстрее пройти свой путь – возможно, это были как раз они? В ладейном захоронении из Скара на острове Сандей (Оркнейские острова) было найдено тело мужчины со сломанными ногами, перевернутыми пятками вперед. Что это значило – ему хотели помешать следовать за другими в загробный мир или не дать ему вернуться и досаждать живым?

В текстах источников вполне ясно отражена вера в беспокойных мертвецов – на древнескандинавском языке draugar. Их представляли вполне осязаемым образом, как ожившие трупы, возвращающиеся к подобию жизни. Истории не объясняют, кто может вернуться таким образом, а кто нет, но чаще всего это люди, которые и при жизни слыли возмутителями спокойствия, колдунами и просто негодяями. Некоторые драуги увеличиваются в размерах, становясь намного больше человека, и в состоянии нежити обретают дополнительную силу и мощь – в сагах герои часто сражаются с ними, избавляя людей от их навязчивых появлений. Малая часть этих призраков на самом деле приносит пользу – как, например, умершие женщины, которые возвращались готовить и наводить порядок в усадьбе (обычно к ужасу ее живых обитателей). Как именно мертвые возвращаются, точно не говорится. Не похоже, чтобы они в самом деле выбирались из могилы, раскапывая землю руками, – чаще всего они просто появляются из ниоткуда, словно призраки, несмотря на то что у них есть тело. Иногда, убегая от живых преследователей, они проваливаются сквозь землю. Попадаются захоронения, в которых труп придавлен камнями или изувечен, – как предполагают археологи, это могли сделать для того, чтобы покойник оставался на своем месте. В письменных источниках упоминаются правовые процедуры, позволяющие официально запретить драугам приходить, отдельно вызвать их для вынесения приговора и вернуть их в состояние смерти.

Если в погребении присутствуют транспортные средства, особенно корабли, исследователи нередко делают вывод, что смерть рассматривали как путешествие и что умерший должен был отправиться на корабле, в повозке или на санях в загробный мир. Возможно, так и было, – а может быть, это просто было исключительно дорогое имущество умерших (или их живых родственников), ничем не отличающееся от остальных артефактов. В Осеберге, самом крупном из всех ладейных захоронений, судно на самом деле стояло в могиле на якоре, привязанное мощным тросом к массивному валуну. Очевидно, оно все же не должно было никуда путешествовать.

У нас нет причин ожидать в этом вопросе какой-либо последовательности, поскольку сами викинги, по-видимому, не считали нужным ею озаботиться. Возьмем всего один, уже знакомый нам пример: один из русов на похоронах, свидетелем которых стал ибн Фадлан, прямо говорит ему, что мертвых сжигают (а не хоронят), чтобы они могли немедленно попасть в рай, и что их господин позаботился об этом, послав сильный ветер. Полагаю, мы можем со всей серьезностью отнестись к этому заявлению – оно дало бы вполне разумное объяснение обряду кремации.

Похоронные обряды, вероятно, включали в себя какие-то целенаправленные приготовления к загробному существованию, возможно, даже организованные попытки повысить вероятность того или иного посмертного будущего. При этом речь не обязательно шла о погребении, по крайней мере о погребении тела. Одним из примеров может служить феномен захоронения в земле накопленных богатств (обычно серебра). Поколения нумизматов рассматривали эти клады в основном с экономической точки зрения, как простейшую форму финансовой защиты до появления банковского дела – закопать деньги в землю тогда означало примерно то же, что хранить их под матрасом. В какой-то степени это, вероятно, справедливо, и рассказы о зарытых сокровищах иногда действительно оказываются правдой. Но в таких местах, как Готланд, где почти в каждом хозяйстве был найден как минимум один клад серебра, это вряд ли может служить единственным объяснением. Невозможно поверить, чтобы практически каждый хозяин усадьбы закапывал все семейные деньги на заднем дворе, а потом умирал, не успев никому об этом рассказать. Вероятно, накопительное поведение имело множество одинаково разумных объяснений. В числе прочего оно могло быть связано с похоронным обрядом, который проводили в отсутствие тела, или с захоронением тела в другом месте. Возможно, человек сам закапывал перед смертью свое серебро. Некоторые амбициозные личности еще при жизни воздвигали себе рунические памятники – это перекликается с утверждением Снорри о том, что человек мог спрятать в землю накопленное богатство, чтобы воспользоваться им в загробной жизни. Ученые слишком часто отмахиваются от подробностей «Саги об Инглингах», однако это красноречивое наблюдение отражает реалии эпохи викингов как минимум с той же долей достоверности, что и другие измышления Снорри.

В божественных владениях Асгарда было два главных места сбора умерших: Вальхолл и Сессрумнир. Последний принадлежал Фрейе и стоял на поле Фолькванг. В стихах и поздних текстах ясно сказано, что и то и другое место предназначалось для павших воинов – половина уходила к Одину, половина к Фрейе.

Сессрумнир – Вмещающий много сидений – был, по словам Снорри, «большим и прекрасным», и, судя по всему, во многом напоминал Вальхолл. В Младшей Эдде Снорри даже называет богиню Вальфрейя – «Фрейя убитых», по аналогии с валькириями. Это согласуется с отрывком из эддической поэмы «Речи Гримнира», где Один прямо говорит, что Фрейя каждый день выбирает половину убитых, причем она делает это первой, в то время как ему достается вторая половина. Фолькванг означает «поле воинства» – своего рода сверхъестественный плац-парад, где, как утверждают источники, богиня решает, кто достоин занять место на скамьях в ее зале. Роль Фрейи как божества войны часто упускают из виду.

В источниках Вальхолл предстает как блистающий, заметный издалека дворец, возвышающийся посреди равнины. По словам Снорри, стропилами в нем служат древки копий, «а крышу, словно черепица, покрывают золотые щиты». Скамьи застелены не тканями или циновками из плетеного камыша, а кольчугами (что, надо думать, довольно неудобно). Волк, зверь битвы, висит над порогом, а сверху кружит орел. В эддических поэмах есть намеки на то, что в Вальхолле имеются и другие залы, но далее этот вопрос не проясняется.

Внутри есть несколько особенных животных. Коза Хейдрун доится божественным медом – за день его собирается целый жбан. С рогов оленя Эйктюрнира капает роса – самая чистая влага в мире. В Вальхолле присутствуют все атрибуты жизни высоких залов Мидгарда, только с большим размахом. Слуги собирают растопку для очага, свиней нужно кормить, на полях пасутся лошади, а охотничьи собаки готовы преследовать дичь. Эйнхерии – бессмертные павшие воины – пьют, играют в настольные игры и сражаются друг с другом. Даже если их убивают, каждый вечер к ужину они снова встают и пируют отборными ломтями свинины, которые дает вепрь Сэхримнир, – каждый день его жарят, а на следующий день он снова становится целым.

В Вальхолле 540 дверей (столько же в чертогах Тора), и, когда наступит Рагнарёк, из каждой двери выйдет восемь сотен эйнхериев, чтобы сразиться в битве. Высказывались предположения, что этот образ, возможно, возник под влиянием смутных воспоминаний о римском Колизее – грандиозном сооружении ошеломляющих размеров с множеством арок, внутри которых разыгрывался бесконечный спектакль воинских поединков. Сейчас эта идея уже не пользуется в научных кругах былой популярностью, но, возможно, в ней все же что-то есть – подражание римским образцам было на Севере привычным явлением.

Чертоги Одина и Фрейи вмещают «всех мужей, павших в битвах от начала времен», однако их все равно окажется слишком мало, «когда явится волк» – а Фенрир неизбежно явится с началом Рагнарёка. Поэтому здесь особенно привечают королей с дружинами, и, когда они прибывают, валькирии подают им вино. В одном стихотворении – оно относится к числу самых ранних источников, повествующих о чертогах павших, – кратко и емко описывается, как это происходит. «Слово об Эйрике» написано по приказу королевы Гуннхильд, колдуньи, вдовы короля Эйрика Кровавой Секиры из Йорка. Убитый в засаде в «каком-то уединенном месте» в 954 году, Эйрик был одним из величайших викингов, в лучшем и худшем смысле этого слова, и его слава не угасла с X века до наших дней. В стихотворении Один и его слуги слышат, как к Вальхоллу приближается могучее воинство. Его ведет правитель, в свите которого идут короли, – величайший из гостей, несомненно, достойный своего места:

Еще одно обширное царство мертвых называлось Хель (произносится примерно как английское heal – «исцелять»). Неизвестно, имело ли это название неясной этимологии какое-то отношение к почти одноименному христианскому заведению. Хель располагался на севере, и его правительницу тоже звали Хель. Одна половина тела у нее была прекрасной, как у богини, а другая половина темно-синяя, цвета трупа. Она дочь Локи, появившаяся на свет в результате одной из его сложных любовных интриг, а характер у нее, по слухам, мрачный и угрюмый. Ее чертоги высокие, очень просторные и очень многолюдные (необходимость в дополнительном пространстве, вероятно, продиктована постоянным притоком новых обитателей). Самые подробные описания Хель можно найти у Снорри и в других поздних текстах, однако в эддической и скальдической поэзии тоже есть упоминания этого места и его хозяйки.

В стихотворениях несколько раз встречается отдельный мотив долгой и трудной дороги в Хель. Такой путь проделал Один на Слейпнире, чтобы найти объяснение ужасным кошмарам, тревожившим его сына Бальдра. Один будит мертвую колдунью у восточных врат чертога Хель, чтобы расспросить ее о снах Бальдра (которым посвящено отдельное одноименное стихотворение), но вдруг с ужасом замечает, что внутри уже расставляют скамьи, готовясь к приему юноши. Есть также эддическая поэма под названием «Поездка Брюнхильд в Хель» – рассказ о мертвой влюбленной валькирии, направляющейся туда в повозке, в которой она была сожжена на своем погребальном костре.

Вопрос о том, был ли Хель на самом деле «плохим» местом, долгое время занимал центральное место в исследованиях, посвященных загробной жизни скандинавов. Конечно, у него есть много недостатков: внешний вид и характер его правительницы, коннотации, связанные с севером в сознании викингов, ведущий туда долгий путь вниз – девять кругов сквозь темноту и туман. Все это звучит не слишком привлекательно. Впрочем, это могут быть всего лишь поздние христианские интерполяции, обусловленные сходством названия. Возможно, средневековым авторам было трудно воспринимать Хель иначе, чем дуальную противоположность Вальхолла, концепцию которого они более или менее понимали. Эту версию поддерживают витиеватые рассуждения Снорри: у него нож Хель называется Истощение, а ее чаша – Голод, ее постель зовется Одром Болезни, вход в ее чертоги – Камень Преткновения, ее слуги – Лодыри и Дармоеды и так далее. Ни один другой аспект загробной жизни в скандинавском мире и ни одно другое обиталище божества не описывается с такой настойчивой оценочной прямотой.

На самом деле в ранних источниках нет никаких сведений о том, что Хель был неприятным местом – более того, не было никакой связи между тем, куда человек отправится после смерти, и его прижизненными поступками (за исключением подвигов на поле боя). Не стоит забывать о том, что даже светлейший бог Бальдр отправляется в Хель после того, как его убивает его брат Хёд. И даже Эгиль Скаллагримссон – герой саги, типичный викинг, воин-поэт и образцовый почитатель Одина – сам говорит, что Хель ожидает его «на исходе старости». В ранних стихах говорится, что умирающие мужчины попадают в «объятия Хель». Есть много оснований полагать, что туда отправлялись очень многие люди, что они в целом были к этому готовы и мысль об этом совершенно их не расстраивала. Нам следует с осторожностью относиться к попыткам приравнивать Вальхолл к подобию христианского рая, а Хель – к его темному двойнику.

Вызывает беспокойство еще один факт, снова подчеркивающий, как мало нам известно о скандинавских верованиях: мы понятия не имеем, куда попадали после смерти женщины. Предположительно, большинство женщин, как и большинство мужчин, отправлялось в Хель, но как это соотносится с множеством статусных женских захоронений, во всех отношениях равных мужским? Возможно, Фрейя приветствовала в своих чертогах и женщин-эйнхерий, прибывающих к ней в повозках, остатки которых мы находим в курганах? Так говорит героиня «Саги об Эгиле Скаллагримссоне», однако это единичный случай. Впрочем, это можно рассматривать как лишний довод в пользу того, что Хель не был дурным и темным местом – это было просто еще одно место, где приветствовали всех прибывших.

И наконец, как будто для того, чтобы снова напомнить о фрагментарности наших знаний, одна строчка из эддической поэмы «Песнь о Харбарде» раскрывает перед нами целый мир отношений и вероятностей, про которые нам ничего не известно. В стихотворении говорится (курсив мой):

Судя по всему, обращенных в рабство тоже ждала вечность – очевидно, под присмотром бога грозы.

Отдельная загробная жизнь ожидала тех, кто погиб в море. Все утонувшие попадали в сети морской богини Ран, жены повелителя океана Эгира. Вероятно, их безымянный подводный чертог в каком-то смысле был морским аналогом Вальхолла или Хель (хотя неизвестно, была ли смерть на суше обязательным условием для попадания туда – например, как быть с великими воинами, погибшими в морском сражении?). Боги океана были очень древними – они упоминаются и в эддической, и в скальдической поэзии. У Ран было девять дочерей, духов волн. В их образах иногда ощущается легкий эротический оттенок, роднящий их с валькириями. В текстах их отец Эгир предстает дружелюбным, гостеприимным и щедрым, в то время как его жена олицетворяет коварную и непредсказуемую природу моря.

Во время Рагнарёка, пока эйнхерии будут сражаться на стороне богов, утопленникам предстоит сыграть особую роль, хотя эта роль ужасна, и вряд ли они ее заслужили. В конце, когда все силы соберутся на битву, на дне океана пробудится величайший из когда-либо созданных кораблей викингов. Его имя Нагльфар – Корабль из ногтей. Он называется так, потому что сделан из ногтей всех умерших людей. Долгие тысячелетия он понемногу увеличивался в размерах и ко времени Рагнарёка стал невообразимо огромным. Когда петухи пропоют, возвещая приближение битвы, позеленевший и прогнивший от долгого пребывания в воде Нагльфар поднимется с морского дна на поверхность. Его грузом будут все мертвые Хель, его капитаном – великан Хрюм, Локи будет стоять у руля, а утопленники будут его командой.

Наконец, в исландских сагах есть эпизоды, рассказывающие о загробной жизни на земле – в Мидгарде есть вполне реальные места, где пребывают некоторые умершие (помимо того, что они «живут» в своих могилах). Это почти всегда горы или холмы странной формы, скопления камней, неожиданно возникающие на плоских равнинах, и тому подобные объекты. Обычно в их названии так или иначе присутствует слово Helgafell («Священная гора»). В Исландии несколько таких мест можно посетить и сегодня. Каждое из них связано с определенным районом, часто также с влиятельными местными кланами. По сути, священные горы представляют собой нечто вроде семейных усыпальниц, где пересекаются два уже знакомых нам понятия: тесной связи людей с землей, на которой они живут, и места, куда можно отправиться после смерти. Возможно, это место находится по ту сторону «дверей», открывающихся за готландскими картинными камнями. Интересно, могут ли эти обители умерших быть пережитком древних локальных верований, более значимых для местных жителей, чем абстрактная загробная жизнь в Асгарде, Хель и чертогах Ран? В любом случае мир внутри священной скалы производит вполне приятное впечатление. В описаниях он выглядит как праздничный пир, где горит огонь и вдоволь еды и питья – в буквальном смысле сцена жизни после смерти.

Рис. 16. Священная гора Хельгафелл на полуострове Снайфедльснес в Исландии – одно из тех особых мест, где, по мнению викингов, обитали умершие. Здесь предположительно похоронена героиня «Саги о людях из Лососьей долины» Гудрун Освифрсдоттир (© Creative Commons)

Хотя некоторые из этих мест кажутся вполне привлекательными, в целом загробная жизнь у скандинавов никак не соотносилась с понятием воздаяния. В сознании викингов или в поступках их богов трудно обнаружить какую-либо нравственную систему. Кто угодно мог утонуть, и далеко не каждый совершал подвиги на поле битвы, – и все же обитатели чертогов Хель и Эгира в конце концов, в час гибели всего сущего, должны были сражаться на стороне зла. Наверное, живым было странно представлять, где на самом деле находятся их пропавшие в море родные и что с ними со временем произойдет.

Осведомленность викингов об окончательном предназначении их душ (за неимением лучшего термина), о судьбе каждого человека – об их обреченности, в изначальном смысле этого слова – и грядущей битве Рагнарёк заставляла их смотреть на мир совершенно иначе, чем живущих сегодня людей.

Инаковость викингов складывалась из верований и погребальных обрядов, мировоззрения и восприятия реальности, она пронизывала жизнь всех социальных слоев и каждого отдельного человека. Но что происходило, когда эта инаковость соприкасалась с внешним миром?

Разумеется, скандинавы контактировали с соседними регионами – эти связи существовали еще на заре железного века и даже раньше, в далекую доисторическую эпоху. Им доводилось бывать в чужих краях, и они были хорошо знакомы со своими ближайшими соседями за колеблющимися границами Севера. Но в середине VIII века воедино сошлись несколько факторов, придавших экспансии викингов заметное ускорение и сообщивших ей новое качество и новый размах.

Викинги появились на страницах хроник сначала как грабители и пираты; отдельные набеги постепенно переросли в полномасштабные вторжения и войны. Как торговцы они продвинулись дальше, чем когда-либо, и достигли евразийских степей. Как колонисты они обосновались по всей Западной и Восточной Европе, а как мореплаватели они открыли новые земли в Северной Атлантике, вплоть до берегов Америки.

Чтобы взглянуть изнутри на феномен викингов, понять, как он зародился и как постепенно распространялся по всему северному миру, требуется гибкость мышления. Нет смысла искать иллюзорные «спусковые крючки» и «дымящиеся ружья» там, где их никогда не было. Вместо этого стоит обратить внимание на подоплеку разбойных набегов, изучить характер движущих ими рыночных сил и политическую экономику лежавшей в основе всего этого воинской культуры.

Коротко говоря, пора добавить викингов в эпоху викингов.