8. Восточный бриз
Небо начало сереть, когда они услышали звук. Несколько матросов синхронно упали на колени, зажав уши ладонями. Нэю чертовски захотелось поступить так же, но он сдержался.
– Рыбьи кишки! – поморщилась Лита. – Это что такое?
Звук нарастал. Оглушающий скрежет ввинчивался в череп, сводил челюсти и заставлял позвоночник вибрировать.
– Сирены! – закричал штурман. – Мы обречены!
Нэй потянул за нить и запечатал штурману рот. Нужно было предотвратить панику. Он вспомнил, как давно, по пути к Косматому маяку, Лита спрашивала про сирен.
– Это не они, – твердо сказал колдун.
«Каллен» шел в предрассветной дымке. Капитан Сынок, Алтон, Нэй и Лита стояли на носу, напряженно вглядываясь в туман. От душераздирающего скрипа ныли зубы.
– Вот оно, – прошептала Лита, задирая голову.
Нэй встречал гигантские артефакты из Старого мира, из эпох до Реки. Странный металлический корабль в снегу у рифов острова прирученного электричества был в три раза больше той штуки, что он видел сейчас. И все же мурашки побежали по коже колдуна.
Во мгле вращалось огромное колесо. Добрых шестьдесят ярдов в высоту, оно зачерпывало люльками туман. Такие колеса, знал Нэй, использовали для развлечений в Вагланде. Детишки щекотали нервы, поднимаясь над парком. Милорд мечтал заполучить подобный аттракцион; чудовищная расточительность, по мнению Нэя, трата золота и железа.
Колесо, вырисовывающееся в сизом мареве, было намного крупнее вагландского. Древнее, проржавелое, покрытое, как лишаем, чешуей отслоившейся краски. Нэй припал к зрительной трубе, и под ложечкой засосало. На реях, у скособоченных кабин, болтались висельники. Мумифицированные тела и почти свежие трупы. Глаза – как заклепки на сваях. Мертвецы в металлической паутине поднимались к пепельным небесам и ныряли вниз.
– Право на борт! – скомандовал капитан.
Берег выплыл из мглы в опасной близости с кораблем: пологий песочный пляж и остовы каруселей, похожие на скелеты китов. Ветер трепал разноцветные ленты, ветер заставлял колесо вращаться, и несмазанные детали истошно скрежетали.
– Смотрите! – воскликнула Лита.
Цементный причал выползал из пасти истукана, как язык. Облезлое железное рыло частично занесло песком. У забытого бога были выпученные глаза и поблекшие красные волосы – намалеванные пучки по бокам яйцеобразного черепа. Вместо носа божество имело выпуклый красный шар. Его рот служил воротами в ад.
У ворот сгрудились люди. Нэй почувствовал, как впиваются в шею коготки Вийона.
Живые скелеты, дикари, облаченные в пестрые рубища, приветливо махали идущему мимо кораблю. Шаровары висли на костлявых бедрах, великанские ботинки шлепали по песку. «Каллен» шел так близко, что пассажиры и команда видели без зрительных труб загримированные физиономии островитян, красные носы, парики. Ряженые подражали своему хохочущему богу и тоже хохотали, беззвучно растягивая багровые губы. В руках они сжимали обглоданные кости. Облизывали их и посасывали, и махали кораблю, как зазывалы, приглашающие на ярмарку.
Казалось, это будет длиться вечность: улюлюкающие каннибалы, висельники, ржавые, залитые кровью карусели. Лита отшатнулась: вонь разложения достигла палубы.
Но вот проклятый пляж стал отдаляться, его обитатели – таять в тумане. Долго еще помрачневшие пассажиры слушали скрежет, наблюдали за все уменьшающимся колесом. Потом туман поглотил остров.
Наступило утро.
* * *
Георг Нэй вынырнул из неглубокого, как здешние лагуны, сна и уставился в мозаичный потолок. Над его софой сгрудились причудливые монстры в традиционных восточных нарядах. Художник поселил на лазурном фоне гибридов со слоновьими и обезьяньими головами, многоруких женщин, увешанных черепами. Демоницы показывали Нэю языки, живо вызывая в памяти образ Веноны Банти. Ее тоже называли многорукой, способной выполнять десяток поручений разом. Ее руки тоже были залиты кровью.
«А мои руки?»
Нэй помрачнел, наблюдая за пляской старых богов. Сколько же их расплодилось до Потопа? Наверное, Сухой мир был тем еще местечком: наводненное божествами поле боя, где адепты разных религий убивали друг друга во имя высокомерных небожителей.
«Лучше бы вы не всплывали из Реки», – подумал Нэй, имея в виду и слоноголовых толстяков, и Бога-Голубя, и всех прочих.
Просторную комнату заливал солнечный свет. Распахнутые двери выходили на балкон. За перилами из слоновой кости благоухал сад, давно приевшиеся ароматы бесцеремонно вторгались в покои. Балкон опоясывал здание, и можно было попасть в апартаменты маркиза Алтона – справа, и Литы – слева.
Нэй с досадой обнаружил, что, пока он дрых, кто-то (бесшумная служанка в сари?) убрал со стола объедки и поставил блюдо, полное вязких сладостей и засахаренных фруктов. Вийон развлекался тем, что разбирал и заново собирал алый гранат, зернышко к зернышку упаковывал обратно в кожуру. Перехватив взгляд хозяина, фамильяр смущенно обронил плод.
«Если мы пленники, – подумал Нэй, – то это странный плен».
Дворец, в котором жили странные пленники, представлял собой окруженную гранатовыми деревьями громадину. В саду работали девушки с миндалевидными глазами, подведенными сурьмой. Они ухаживали за розами, жасмином и кустами, названия которых Нэй не знал, и обругивали нахальных обезьянок. Прохаживались наложницы, чьи лица маскировал тончайший муслин. Гвардейцы носили голубые шаровары, а жрецы бесчисленных богов – оранжевые платья. Дворец изумлял обилием тигриных шкур и ковров. Обеденный стол в комнате Нэя был сделан из нефрита. Огромную кровать защищала москитная сетка, а окна закрывали ширмы из ароматной травы: слуги поливали их водой, охлаждая воздух. В комнате Литы были даже качели, подвешенные на цепях.
«Странный-престранный плен».
Нэй зевнул, хрустнув челюстью. Сладкое кушанье вгоняло в дрему. Вот и докатился он до послеполуденного сна, удовольствия стариков. Глядишь, и вовсе в спячку впадет, как Четверо Старых.
Нэй встал с софы и налил в фарфоровую чашку кофе, подслащенный тростниковым сиропом. Калькутта – самый большой остров Реки, заветная мечта Нэя – одаривал не тайными знаниями, но шикарными яствами. Матросы «Каллена» поглощали в порту рисовую водку, а капитана Пакинса, Сынка, Нэй видел вчера, осажденного смуглыми танцовщицами.
«Вы еще не решили свои вопросы?» – с надеждой спросил Сынок. Его зрачки расширились от употребления гашиша и нюхательной соли. Нэй опасался, как бы команда не подняла мятеж, отказавшись покидать гостеприимный край.
Но гостеприимство раджи вызывало самое меньшее вопросы, а то и тревогу у человека с развитой интуицией.
«Каллен» доблестно справился с испытанием. Помогли лаки Гарри Придонного и заговоренные паруса. Остановки свели к минимуму, памятуя о важности миссии. Лишь однажды Нэй сделал исключение, и они с Литой, Алтоном и новыми водоплавающими дружками вдоволь порезвились в теплых волнах. Как хороша была Лита, оседлавшая дельфина!
Промелькнули и исчезли за бортом населенные дикарями архипелаги, исполинские бетонные соты, взмывающие ввысь из Реки, барьерные острова, о которых рассказывал Каххир Сахи.
И вот перед коггом берег, изрезанный ласковыми бухтами, растопыривший скалистые пеньоны, как пальцы. Пальмы, отяжелевшие от кокосов, тамаринды, обвитые лианами. Потрясающий беспорядок джунглей.
– Я слышал, калькуттские девчонки творят чудеса, – располовиненное лицо капитана слилось в гримасе блаженства.
– А я, – вклинился пожилой боцман, – слышал о секте душителей, что рыскает в лесах. О жертвоприношениях под красной луной и о хороводе голодных демонов.
– Да ну тебя, – отмахнулся Сынок.
У входа в фарватер «Каллен» встречали пироги. Визит союзников не стал сюрпризом для людей Востока. Калькуттцы вручили подарки, и кувшины с питьем, и приветствия, нацарапанные на мясистых пальмовых листьях. Когг сопроводили по узкому каналу; в порту звенели бронзовые цимбалы и обученные слоны задирали хоботы и гудели – Лита повизгивала от восторга, а Сынок впивался глазами в полуголых туземок.
С тех пор миновало четыре дня. Четыре дня чужестранцев закармливали сладостями, поили терпким вином. Фокусники демонстрировали трюки с огнем и вышколенными пантерами. Рави появлялся до того, как гости успевали подумать о нем, и выполнял любую прихоть… кроме одной.
Аудиенция у великого раджи Пандея откладывалась с вечера на вечер. И Каххир Сахи, по словам Рави, был слишком занят, чтобы выйти к землякам.
«Позже», – говорил Рави, приставленный к чужестранцам, будто… кто? Батлер? Конвоир?
Они жили во дворце как почетные гости и свободно покидали его чертоги, гуляя по тенистым улочкам, но в городе Нэя не оставляло чувство, что за ними постоянно наблюдают. Что стадо верблюдов, вдруг возникшее на пути, корректирует их маршрут, что торговку, отвлекающую от заманчивого проулка, он видел в гранатовом саду…
Сколько всего могло поменяться дома за четыре дня, пока они пьют чай с плантаций неуловимого раджи и нюхают туберозы! А если прибавить десять суток плавания… Не висит ли уже на дворце Маринка символ Распятого? Не сидит ли на троне кукла с глазами-черепами?
При мысли о Батте у Нэя возникала изжога. Или виной тому карри и прочие острые специи?
– Георг. – Алтон прошел сквозь невесомую занавеску. На маркизе была рубашка из небеленого хлопка и голубые штаны. Сильнее загорит – совсем смешается с туземцами. – Я собираюсь на охоту. Составите компанию?
– Охота – развлечение бездельников, – изрек Нэй, механически поглаживая Вийона по холке.
– Охота, – парировал Алтон, – развлечение людей, у которых есть место, чтобы охотиться. Вы когда-нибудь бывали в джунглях?
– Приходилось. – Нэй услышал шаги в коридоре и посмотрел на дверь.
– Но точно не в таких больших! Идемте со мной, будет весело!
«Все веселее, чем таращиться в потолок», – сдался Нэй.
– Почему бы и нет… думаю, и Лита…
Инкрустированная серебром дверь отворилась, прерывая на полуслове, и Рави переступил порог. Он был облачен в белые одежды и тюрбан. Лицо сухое, морщинистое, но движения плавные и быстрые, ни намека на дряхлость. Клинышек седой бороды, орлиный нос, холодные, глубоко посаженные глаза. Над переносицей рядовых факиров сверкал драгоценный камешек, но Рави не носил украшений. На его лбу выпирала небольшая шишка, перечеркнутая шрамом, напоминающим подкову.
– Да благословит Ганга вашу тень. – Рави говорил на речном языке с едва заметным акцентом.
Нэй слышал о факирах разное. В Калькутте, городе укоренившихся предрассудков, эти фанатики не подчинялись религиозным или светским законам. Они считались святыми вне зависимости от совершенных грехов, им прощались убийства и святотатство. Факиры были верными псами раджи, исполнителями его царской воли, но даже повелители острова не смели их наказывать. Когда отец нынешнего раджи объединил провинции острова в единый город, факиры залили кровью дома своенравных князей.
Рави представился старшим факиром, браматмой, правой рукой Пандея, но с гостями он вел себя как обыкновенный дворецкий, и это тоже рождало подозрения.
– Мои друзья довольны? – Подобострастие контрастировало с ледяным блеском глаз. Нэй подумал о кобрах, подручных фокусников. – Еще чая? Фруктов?
«Не насмехается ли он над нами?»
– Спасибо, мы сыты.
– Собираемся проветриться, – сказал Алтон. – Георг, а вы видели Литу?
Рави опередил Нэя.
– Лита-джи отправилась в город.
– Я же просил ее… – Нэй потянулся раздраженно к висящей на шее раковине, но передумал. Свяжется с Литой позже, не при факире. – Рави, вы передали великому радже мою просьбу?
– О, да. Раджа примет вас. Как только будет готов.
– А господин Сахи?
– Полагаю, он немедленно придет, когда закончит свои дела. Безотлагательные дела, полагаю.
Нэй кивнул, сверля взглядом факира.
– Мы хотим поохотиться, – сказал Алтон бодро. – Могут нас отвести в джунгли?
– Само собой. – Рави поклонился. – Как прикажете, маркиз-джи.
Нэй задался вопросом: правда ли, что, умерщвляя бренную плоть годами поста, факиры учатся общаться с мертвецами и что простой смертный и вскрикнуть не успеет, если факир одними ногтями сорвет с него скальп, будто тюрбан?
* * *
За последнее время Лита поднаторела в умении ускользать от сопровождения. Пара нехитрых маневров, и ненавязчиво следующие за ней метисы потерялись в толпе. Лита вильнула вправо, в пахнущие мочой лабиринты. Раковина побурчала голосом Нэя и затихла, устав окликать, чертыхнувшись напоследок. Древние стены из песчаника то сужались, то расширялись. Стоял знойный полдень, солнце обжигало тесные закоулки, нагревало камень и голову беглянки. Зря Лита не прихватила шелковый зонтик.
Лите быстро наскучили сладости, качели и даже мраморная ванна. Радовали лишь слоны. Этих могучих животных она увидела еще в порту, где они таскали по набережной стволы тикового дерева, складывая в аккуратные пирамидки, и разгружали суда. Лилу, прекрасная молодая слониха, покрытая дорогой попоной, стала ее подружкой при дворе раджи. Утро начиналось с верховой езды вокруг дворца. Корнаки, погонщики слонов, были впечатлены мастерством Литы: та лихо взбиралась на Лилу, и великанша во всем повиновалась чужестранке.
Но сегодня Лита захотела пройтись. Ее подозрения насчет Калькутты полностью оправдались.
Во дворец новоприбывших гостей везли в паланкинах, обитых розовым атласом, на бархатных подушках. Сквозь занавес из кисеи Лита рассматривала потрясающие колонны, цоколи, портики, гранитные дома вельмож. Горожане отдыхали на террасах, пили чай или потягивали дым из хрустальных кальянов. Галдели разноцветные попугаи, ворчали домашние слоны. Рынок впечатлил обилием вычурной посуды, тигриных шкур, шакальих рогов и магических артефактов, которые мог купить любой желающий!
Дочери рыбака салютовала личная гвардия раджи, и служанки омыли ей ноги.
Калькутта разительно отличалась от всего, что когда-либо видела Лита (а за последний год видела она многое), но в одном была схожа с Полисом. Чуть отойди от яшмовых мавзолеев – и очутишься среди нищеты. В прогорклой вони дешевой стряпни, гниющих овощей, пота и навоза, в кругу измотанных работой бедолаг.
Глиняные дома рассыпались от старости. На обочине сгрудились калеки без ног, без рук. Мать прижимала к груди опухшего младенца и пыталась продать почерневший мандарин. На заиленном берегу прачки стирали белье, тут же плавала дохлая корова. Погребальная процессия двигалась в гору. Чтобы не столкнуться с надрывающимися плакальщицами, Лита свернула в арочный проем и перевела дух.
Ее обжег стыд. За масла, которыми она умащивала кожу, за халву, которую выбросила, надкусив, за качели и тисненые кресла.
«Где мое место? – спросила она бабочек, порхающих в одичавшем саду. – Возле Нэя, во дворцах, или в одном из Колец странно устроенного мира?»
Она вытерла влагу с ресниц и пригляделась. Арка вела в небольшой квадратный двор. Стены украшали барельефы. Лита остолбенела.
Художник изобразил совокупляющихся людей. Женщины и мужчины сплетались в самых невероятных позах – Лита сомневалась, что человеческий позвоночник выдержит такие трюки. Меланхолическое настроение испарилось моментально, и Лита прыснула в кулак. Она представила, как отец или Билли Коффин откликнулись бы на подобные художества. Зажмурившись, бежали бы прочь?
Стыдливо прикрытые зеленью – Лита отодвинула ветку, чтобы лучше видеть, – две девушки придавались запретной любви. Резчик не поленился, выписав их наготу во всех подробностях. Лита зарделась, вспомнив свою подругу Джиа.
А здесь…
Лита хихикнула, сообразив, чем является орнамент картины. Поначалу она приняла это за змей.
– Ужас. – Она дотронулась до барельефа. – Интересно, у Нэя такой же?
Достигнув восточных вод, они с колдуном и маркизом искупались в Реке, и Лита тайком рассматривала Нэя. Его обнаженный торс, иссеченный рубцами, шрам на левом соске. Она поймала себя на мысли: что было бы, будь они оба голыми? Лита, дочь Альпина, и самая гнусная жаба в Мокром мире, Георг Нэй? Прижались бы влажными телами и, возможно, даже губами… языками, как это делала с ней Джиа…
Чем Лита хуже танцовщиц раджи? Разве талия ее не такая же тонкая, ноги не такие же стройные, а груди – упругие и большие? Если калькуттские девицы приковывают взоры мужчин, может, и Лита распалила бы огонь в груди колдуна?
Не то чтобы она думала об этом всерьез или планировала нечто подобное. Глупости, конечно. Просто любопытно.
Лита облизнула пересохшие губы.
Возвращая в реальность, ожила раковина, привезенная с Косматого маяка. Далекий голос Нэя позвал по имени.
– …помощь… в ловушке… немедленно…
– На пять минут нельзя оставить, – пробормотала Лита.
* * *
– Творец Рек! Сколько земли! Можно идти целый день и так и не выйти к воде!
Алтон восхищенно оглядывал джунгли. С плато открывался вид на лощину, поросшую тамариндами, фикусами, манговыми и тюльпановыми деревьями. Зелень, как Река, обтекала скалы. Нэя больше интересовали руины, спрятавшиеся в тени крутых склонов. К ним он увлек маркиза.
В долину Нэя и Алтона доставили на верблюдах. Колдун решительно отказался от дальнейшей компании проводников, и скисшие слуги были вынуждены ретироваться. Напоследок они напомнили о хищниках, обитающих за стенами города, но победителя кракенов не пугали какие-то там кошки, пускай и довольно клыкастые.
Охотники уже полтора часа продирались сквозь лес и комариные топи, но не встретили никого крупнее юного оленя. Болота несколько охладили пыл Нэя, а вот Алтон был в ударе. Он пощадил олененка, но подстрелил зайца и полдюжины пернатых. Непуганые птицы принимали грохот мушкета за удары грома. Убивать их было легче, чем играть в биллбол со слепцом.
– Вот это жизнь! – воскликнул маркиз, перезаряжая оружие. – Я видел у ручья заросли перца. Для мяса – то, что надо. Пожарим зайца здесь же и запьем пальмовым соком.
– Неплохо, – оценил Нэй. Он поглядел на спутника задумчиво, выискивая что-то в его чертах, в ребяческой улыбке. К счастью, этот своенравный мальчик не был похож ни на отца, ни на старшего брата. Он являлся их полной противоположностью. А в кого удался сам Нэй?
Колдун вытер пот рукавом. Вийон вынырнул из бамбуковой рощи, оповестил о новой партии глупых уток. Фамильяр вошел в раж, гоняясь за дичью.
– Сначала руины! – сказал Нэй.
Азарт в нем будила не охота, а мысли о тайных знаниях, спрятанных под сенью утеса. Храмы забытых божеств, касты душителей, злобные призраки – вот что манило придворного колдуна, оказавшегося на восточном краю Реки.
С болот взлетали стайки ржанок и водяных курочек. Корни цеплялись за сапоги. Было жарко и влажно.
– Расскажите о радже, – попросил вдруг Алтон.
– Боюсь, я знаю не так много. Отец великого Пандея объединил пять раздробленных провинций в единый город, а сам Пандей вступил в Союз Островов и укрепил позиции на востоке. Старый раджа был другом твоего отца. Генрих Руа под влиянием Галля изгнал из Полиса калькуттцев, поклонявшихся Ганге, но герцог Маринк отменил запрет на многобожие и снискал милость раджи.
– Почему же Пандей прячется от нас?
– Надеюсь, скоро мы это выясним. Не разбей голову.
Алтон и Нэй нагнулись, входя в портал. Руины были остатками приземистой башни. Лианы, кирпичное крошево на полу, пыль. Четыре стены и голубое небо – там, где раньше была кровля. Ползучие растения свешивались в бойницы и закрывали собой кладку. Нэй решил, что башня служила пристанищем для тех, кого темнота застала в джунглях, защитой от диких зверей.
Ни намека на тайные знания.
– Давайте не возвращаться, – сказал Алтон, рассматривая безоблачную высь.
– Во дворец?
– В Полис. Давайте плавать, исследовать острова…
– Но герцог Маринк…
– Да я шучу, – грустно улыбнулся маркиз. – Просто размечтался. Георг?
– Да, Алтон?
Нэю послышался шорох листвы. Колдун переступил через хлам и выглянул в бойницу.
– У вас с Литой… вроде как любовь?
– Что? – Вопрос застал врасплох. – Творец Рек, мальчик, откуда эти бредовые фантазии?
– Я ведь тоже влюблялся. – Алтон пожал плечами. – В племянницу одного министра. В дочь одного капитана. Я тоже не мог отвести от них взор. Признайтесь, Георг…
Бамбук затрещал и раздвинулся в десяти ярдах от башни. Когда появился монстр, Нэй был даже рад, что не придется отвечать на дурацкие расспросы маркиза.
Громоздкое чудище вынырнуло из зарослей. Его конечности были толстыми и короткими, тело массивным, серая шкура собралась складками. Нэй пожалел, что оставил автомат на когге. Казалось, ни пистолет, ни охотничий мушкет не пробьют эту шкуру. Но первым, что бросилось в глаза, был устрашающе острый рог чудища. Он вырастал из морды, за ним виднелся второй рог, поменьше, а по бокам поблескивали черные глаза, полные тупой злобы.
Алтон охнул и вскинул мушкет. Нэй выхватил пистолет, но жестом велел компаньону повременить. Жуткий зверь заревел, сорвался с места и посеменил вниз по склону, нагнув голову и воинственно выставив рог. Копыта месили землю.
– Не стрелять! – скомандовал Нэй.
Потревоженные птицы вспорхнули в небо, поблизости затявкали шакалы. С проворностью, которой не ждешь от такой туши, монстр ринулся к порталу. Серая морда втиснулась в проем, подняв облако пыли. Нэй и Алтон отпрянули в противоположную часть помещения.
– Во имя Гармонии! – воскликнул Алтон. – Что оно такое?
– Рогонос, – вспомнил Нэй иллюстрацию из бестиария. Дардон и Гвиди утверждали, что природную броню этих тварей способен повредить лишь прицельный залп из пушки. Но те же Дардон и Гвиди, книжники, ни разу не бывавшие на Востоке, считали рогоносов полностью вымершим видом…
Разгневанный («Чем мы ему насолили?») крепыш вертел мордой, тщетно пытаясь достать двуногих. Портал был для него слишком узким, но, по всей вероятности, и мозг рогоноса не отличался размерами. Тварь бесновалась, продолжая воевать с проходом.
– Он не войдет, – заключил Нэй, опуская пистолет.
– А мы не выйдем.
Минут десять они наблюдали за бесчинствами агрессивного зверя. Рогонос то отбегал, то снова нападал, оглушал ревом, рыл копытами дерн.
– Может, воспользуетесь… как он называется? Купол невидимости?
– Кокон, – поправил Нэй. – И он не действует на животных.
– Будем торчать здесь, пока ему не надоест?
– Не похоже, что надоест, – заметил Нэй еще через пять минут. Он взвел курок.
– Что вы задумали?
– Я мог бы попасть ему в глаз.
– Постойте. – Алтон скинул на пол мешок и огляделся. – Похоже, дальше он не пролезет, и мы в безопасности.
– Предлагаешь заночевать здесь?
– Предлагаю позвать Литу. – Алтон указал на раковину речной улитки, висящую на шее колдуна. – Она дрессирует дельфинов и слонов, справится и с носорогом.
– Рогоносом, – автоматически поправил Нэй. – Ей понадобится самое меньшее час, чтобы найти нас.
– Здесь есть хворост. – Алтон окинул взором сухие ветки, валяющиеся на полу. – Зажарим зайца и отобедаем вместе с Литой. Все лучше, чем давиться халвой во дворце. Признаться, я бы не хотел, чтобы вы убили этого рогоноса. Он милый.
– Милый? – изумился Нэй.
– Напоминает министра Дамбли в профиль.
Нэй хохотнул.
– Что ж. Почему бы и нет? Нам все равно нужно найти эту несносную девку.
Он потянул за нить, и Вийон, выслушав указания, соскользнул с плеча, помахал пушистым хвостом и ушел через бойницу. Нэй поднес к губам хитиновую трубку.
– Лита, нам нужна помощь! Мы в ловушке, в джунглях, к северу от города. Немедленно ответь! Вийон встретит тебя и укажет путь…
Раковина сплюнула изощренной руганью. Нэй расслышал слово «жаба».
– В крайнем случае сосватаем ей рогоноса, – сказал колдун. – Они сойдутся характерами.
Алтон очищал пол от хлама и сгребал хворост. Чудище, подустав, улеглось напротив портала. Следило за манипуляциями людей. Как только разгорелся костер, оно снова вскочило на ноги и принялось взбудораженно наматывать круги и всаживать рог в пустоту.
– Не волнуйся, – сказал Алтон. – Мы и тебя угостим.
Увлеченный потрошением зайца, маркиз не видел, как внимательно смотрит на него Нэй. Мысленно колдун перенесся на две недели назад, в день, когда он посетил Юго-Восточную башню, чтобы изучить кабинет Сореля, и в итоге лишил жизни Венону Банти.
В день, когда Нэй узнал правду о своем происхождении.
* * *
Среди всех разновидностей домовых низшие духи, именуемые эшами, слыли наиболее скверными созданиями, плотью от плоти пепла и золы. Столетия, проведенные в душном дымоходе, никому не пошли бы на пользу. Эши питались пауками и летучими мышами и, случалось, атаковали малых детей. Настоящая астральная дрянь. Но была причина, по которой Нэй прибег к помощи зловредной нечисти: их феноменальная память. Эши знали наизусть содержание каждой записки, каждого документа, когда-либо сожженного в их камине. Правда, делились информацией они неохотно…
Коварный Сорель не знал, что бумаги, съеденные огнем, можно восстановить.
Нэй закатал рукава и вдохнул полной грудью, предчувствуя вонь. Он воспользовался ментальной петлей. Как только Вийон выгнал эша из гнезда, накинул лассо на тощую шею.
Запахло жженой шерстью, защипало глаза. У камина барахталось существо величиной с кошку. По черному, как сажа, тельцу пробегали языки пламени. Вийон оскалился, а эш полоснул когтями по паркету.
– Ну, тише, тише, – прикрикнул Нэй. – Не успокоишься – велю разобрать твой дымоход по кирпичикам.
– Не посмеешь! – зашипела нечисть, кривляясь. Обезьянья морда обросла клочковатой бородой. Из-под верхней губы торчали два желтых крысиных зуба.
– Еще как посмею, – уверил Нэй. Эш замер, высунул черный язык.
– За письмами пришел? Мои письма! Все мое!
– Мне нужны лишь те, в которых упоминаются Руа и кардинал Галль. Прочту – верну.
– Ищи! – каркнул эш. – Сам сажу соскребай и лепи из нее письма!
– Вийон, – Нэй подмигнул фамильяру, – приведи зомби, устроим тут ремонт. Демонтируем камин и пробьем окно, этой норе необходим солнечный свет.
– Стой! – запричитал астральный уродец. – Стой, не надо окон! Я отдам!
Нэй требовательно потянул за петлю, как за собачий поводок. Эш исторг из себя облако дыма. Дым осел на полу, он стремительно твердел и сплющивался, превращаясь в обугленную по краям бумагу. Чернота исчезала, бумага белела, проступали чернила. Нэй поднял письма и пересчитал. Девять штук. Неплохо.
– Это все?
– Все – про Руа и Галля. – Глазки эша злобно мерцали, как раскаленные угольки. Худая спина вздыбливалась огнем, искры скакали по шерсти словно блохи.
– Пшел вон. – Нэй убрал лассо. Эш закашлялся, помассировал шею, но не сдвинулся с места. Нэй, моментально забыв про мелкую нечисть, листал овеществленные письма.
– Георг Нэй, придворный колдун…
Нэй посмотрел на эша брезгливо.
– Ты еще здесь?
– Да, господин. – Нечисть состроила подобострастную гримасу. – Я подумал: раз ты изловил меня, может, заодно захочешь прочесть и другое письмо… письмо про беременную женщину…
– Не интересует. – Нэй шагнул к дверям, но слова эша заставили замереть.
– Гувернантка по имени Валерия. Это письмо о ней.
Нэй повернулся – словно заржавевший механизм сработал. Испарились куда-то уверенность и прыть.
– Что ты сказал?
Эш отполз к камину и сунул в пасть шестипалую лапу. Одними когтями он вынул из глотки дымящийся свиток, опоясанный ленточкой. Лента тлела, но не портила белоснежную бумагу.
– Было много писем в огне, – сладкоголосо изрек эш. – Милорд всегда просил господина Сореля позаботиться о женщинах. О тех, кто беременел от милорда. Чтобы детки не появились на свет. – Эш захихикал. Вийон обнажил клыки: как и хозяину, ему был противен тон каминного духа. – Господин Сорель следил, чтобы женщины не разродились, чтобы они молчали, чтобы замолчали навечно. – Эш швырнул свиток под ноги напрягшемуся Нэю. – Но один раз милорд сделал исключение. Ему так нравилась эта гувернантка, эта Валерия… Там все написано…
Пока Нэй склонялся к бумаге (долго, очень долго склонялся, выпростав окоченевшую руку), в глазах потемнело. Нэй втянул ноздрями воздух, всмотрелся в пляшущие строчки. Он узнал почерк Маринка.
Мало ли было гувернанток по имени Валерия в Полисе?
Мало ли кого герцог приказал оберегать?
Мало ли чьего бастарда велел пристроить в школу при Храме Распятого?
Нэй смотрел ошеломленно на расползающиеся буквы.
– Кто-то нашел папочку, – хихикнул эш.
* * *
Вокруг трещали молодые пальмы, ломался кустарник. Бросались врассыпную зайцы и вепри.
– Тише, Лилу! Тише! Не так быстро, девочка! – Лита погладила слониху по спине, и та тихо крикнула от удовольствия и зашевелила ушами. – Хочешь стряхнуть противного дядьку-колдуна? Очень тебя понимаю, но ему еще мир спасать…
Нэй обернулся к острой на язычок погонщице.
– Нам спасать.
– Видишь, девочка, и здесь без меня не может.
Нэй смолчал и глянул на Алтона, который ответил веселым взглядом и зреющей в уголках губ улыбкой. «Я нашел не только отца, но и кровного брата. Но как быть с этим знанием?» Нэй поерзал на сиденье. Он больше не оборачивался, смотрел на зеленолиственную реку поверх огромной серой головы, похожей на крылатый валун.
– Помедленнее… – Гигантская слониха уже не мчалась галопом. – Умничка, Лилу.
Колдун и маркиз покачивались в хаудахе, слоновьем седле. Вийон вцепился в плетеный борт. Лита устроилась на крупе животного, просунув ступни в петли на держащих седло веревках. Сильные стройные ноги и веревочные стремена – большего ей не требовалось. Ни бамбуковой трости, ни ужасного стрекала, которым корнаки усмиряли строптивых особей. Лите хватало касания ладонью (и мыслью), легкого нажима коленом, ласкового слова – и Лилу незамедлительно откликалась.
Алтон вслух восхищался умом слонихи и ее благородного племени, рассказывал истории, услышанные от корнаков. Как слоны играли с детьми, оберегали их. Как рубили лес и очищали стволы от ветвей. Как доставляли депеши. А случись что в долгом пути с хозяином – возвращались с его телом домой, скорбно трубя хоботом.
Кто знает, может, колдовство Литы рядом с великаншей уступило место дружбе?
– Ты ведь с ним говорила? – спросил Алтон, который в отличие от Нэя получал удовольствие от поездки.
– С кем?
– С рогоносом. Что ты ему сказала, чтобы он ушел?
– О-о, я посоветовала малышу поберечь желудок. Не портить его жабьим мясом.
– Малышу, – фыркнул Нэй.
Лита гортанно хохотнула.
Почему она разместилась позади них, а не привычно на шее слонихи? Чтобы наблюдать за ним? «И здесь без меня не может…» Ему показалось, или в ее словах была не только язвительность? Нэй не выдержал и посмотрел через плечо. Под его пристальным взглядом Лита внутренне засуетилась, отвела глаза.
Нэй тоже смутился, но попытался это скрыть. Нагнулся к корзине из листьев кокосовой пальмы – в таких туземцы носили на рынок плоды – и наугад вытянул лиственный конверт. Внутри оказались тонкие блины, сложенные несколько раз и пропитанные маслом и медом. Перед тем как примчаться к ним на помощь и спасти от монстра, Лита подумала об их желудках. Нэй не собирался благодарить ученицу, к тому же был сыт – заяц вышел чудесным, с хрустящей корочкой и сочным мясом. Задумавшись, колдун протянул сахарный блин Вийону, потом сам откусил кусочек и стал медленно жевать.
«Алтон… Батт… Лита…»
Брат, который не знает о родстве, которого он учил фехтовать, защищал… Другой брат, безумный, запертый в клетке, управляющий куклой с фарфоровым лицом… И простолюдинка, от долгого взгляда на которую становится неуютно, как в акульем брюхе…
– Лита, тебе ведь понравился заяц? – спросил Алтон.
– Было вкусно. Вы настоящий повар, маркиз. Но…
– Ха, кашевар из джунглей!
– Но хорошо, что меня не было рядом, когда бедняжка услышал выстрел. Не было в его голове.
– Он ничего не понял и умер счастливым. Отправился на речное дно, думая о пушистых зайчихах.
– Алтон!
– Странно, что ты вообще ешь мясо, – встрял Нэй. – Учитывая дружбу со зверюшками.
– О, кто заговорил о дружбе! Прочитал об этом после того, как скормил меня мертвому кракену?
Нэй пропустил мимо ушей.
– Хотя припоминаю, припоминаю. Не всем перепадает любовь Литы, дочери Альпина. Сколькими чайками ты пожертвовала у Косматого маяка?
– А! Еще один должок вспомнил! Если бы не я и не эти бедные птицы!..
Устроившись в хаудахе бочком, чтобы лучше видеть, Алтон переводил взгляд с Нэя на Литу. Ребенок, увлеченный перепалкой взрослых. Или, скорее, взрослый, увлеченный…
Вийон перебрался к Лите, словно выбрал сторону в споре. Нэй не стал укорять фамильяра.
– Спасибо, – неожиданно сказал он.
– Что? – тряхнула головой Лита.
– Спасибо… за то, что выручила.
– А-а… не за что.
На минуту все умолкли. В проносящихся мимо переплетениях лиан вопили и пыхтели обезьянки.
– Ух ты, – выдохнул Алтон.
Вийон свернулся улиткой в большом кармане-сумке под грудью Литы. Дух привязался к девушке после того, как слился с ней на острове прирученного электричества.
Густые джунгли сменились редколесьем, на которое волной накатывала саванна, полная высокой тревожной травы. Справа луг снова переходил в темный влажный лес, слева тянулись зеленые холмы с колючими рощицами. Отяжелевшее солнце впитывалось в горизонт. Путники пересекли саванну.
В сумерках начался город, широкая улица уперлась во дворец раджи. Вернее, в комплекс из шести гранитно-мраморных дворцов, которые скрывались за фасадом зданий, отчего конгломерат напоминал крепость. Комплекс, город в городе, возвели в качестве столицы объединенного княжества.
У огромных входных ворот из кованых железных прутьев их встречал старший факир Рави. В белом платье и тюрбане – два бледных пятна, вытянутое и круглое, – он смахивал на призрака. Не поэтому ли занервничала Лилу – глухо зафыркала, помахивая хоботом?
Ворота распахнулись. Рави терпеливо дождался, когда гости спешатся.
– Великий раджа Пандей готов вас принять.
«Да будет благословен этот день», – едва сдержался Нэй.
– Завтра. Рано утром.
* * *
В этой части комплекса Нэй еще не бывал.
Благоухали чайные сады. Широкие каменные ступени сходили к мутным прудам: калькуттцы превратили купание в ритуал. Горели на солнце маковки храма, который казался грудой восточных сладостей. Каменные изваяния буквально облепили святилище: разноцветные божества, демоны, люди и животные. Трехгрудая богиня с рыбьими глазами. Бог-слон. Многорукий усатый богатырь. Женщины с ножами и музыкальными инструментами. Отдыхающая корова. Клыкастые морды, что исторгали радужное пламя. Нэй не нашел двух одинаковых скульптур.
Рассвет выбелил небо. Впереди семенил босоногий мальчик-слуга. Видимо, Рави отвлекли дела поважнее, чем сопровождение чужеземного гостя в королевский дворец.
«Где раджа прячет свой гарем? В этом крыле, в том?»
Зигзагообразная площадь вывела к зверинцу. Людей в клетках было больше, чем зверей: метисы кормили и наглаживали дрессированных пантер, рысей и львов. Гривастый самец жмурился от удовольствия, пока смотритель хлопотал над ним с огромным гребнем.
Над двориками и садовыми аллеями нависали дворцы – каждый в своем архитектурном наряде. Нэй обошел очередной пруд, посреди которого прямо из кристально чистой воды – здесь купались только рыбы – росло разлапистое дерево. На голых черных ветвях, расцвеченных искусственными листьями, сидели механические птицы. Золотые и серебряные. Ладно сделанные, хитро. Они не только поднимали и опускали крылья, все в пластинках-перышках, и поворачивали голову – птицы переливисто щебетали. Нэй заслушался и засмотрелся. Кнутмастер Серпис пришел бы в восторг; Нэй представил, как взволнованно шевелятся пышные усы начальника полиции Полиса. Который год Серпис безуспешно трудился над певчим экземпляром, экспериментировал с тонкими мембранами и воздушными мешками.
Дул ветер, шелковые листья трепетали. Чирикали механические птицы – тише, тише. Мертвое черное дерево осталось позади. Приблизилось живое.
Мальчик-слуга провел Нэя мимо великого баньяна, дерева с сотней стволов и воздушным островом кроны. В густой райской тени двигались смуглые женщины, обернутые красной тканью. Ходили вокруг баньяна.
«А калькуттцы любят походить», – отметил Нэй. В местной пагоде он видел широкий коридор вокруг алтаря, по которому кружили верующие. Человеческие гусеницы. Не в пример прихожанам Храма Распятого Человека, коленопреклоненным, машущим руками-крыльями.
– Эй, – позвал колдун мальчика. – Ты понимаешь речной язык?
Слуга услужливо закивал.
– Да, сахиб. Дипак знать много языков. Дипак понимать.
– Что они делают? Это связано с религией? Религиозная ходьба?
Мальчик подумал и кивнул.
– Если долго ходить, то муж долго жить.
– А это… жены раджи?
Мальчик чего-то ждал.
– Великого раджи Пандея, – уточнил Нэй.
Слуга понял по-своему: повернулся и припустил по аллее, спеша доставить гостя к правителю города-острова. Нэй пожал плечами и пошел следом.
На подступах к королевскому дворцу выстроились вооруженные гвардейцы. Во двориках толпились мальчики-слуги и евнухи в шелковых нарядах, подпоясанные кушаками.
Проснувшись сегодня, Нэй обнаружил в комнате дорогие одеяния, кашемировый костюм, расшитый золотой нитью, но предпочел черные брюки, черный сюртук и широкополую шляпу с пером.
Он поднялся по широким ступеням и вошел во дворец. Внутри было не так жарко, как в покоях Нэя: благодаря бесчисленным окошкам и вентиляционным отверстиям помещения хорошо продувались. Стены и колонны оплетала глубокая резьба – будто косматые пряди лиан въелись в мрамор.
Его провели в круглый зал. Пол был выстлан жемчужно-розовым и лиловым мрамором с вкраплениями речных раковин. Изящный узор обегал узкие сахарные колонны и небольшие бассейны, отделанные изумрудно-зеленым кафелем, в которых плескались фонтаны. Повсюду были цветы – на мраморных парапетах бассейнов, в бамбуковых кадках, на приземистых столиках.
Представ перед раджой, колдун увидел, что Пандей восседает на эбеновом троне, инкрустированном драгоценными камнями. Камнями было усыпано и белоснежное облачение раджи. Солнечный свет преломлялся в сверкающих гранях. Нэй шагнул вперед, чтобы ослепительный блеск не так сильно ранил глаза.
Раджа едва заметно подался вперед. Это был большой рыхлолицый мужчина, с курчавой, темной как чернила бородой.
– Рад видеть в моем дворце прославленного Георга Нэя, подвигами которого восхищается весь Мокрый мир.
В ранний утренний час, несмотря на яркий наряд и обступающую роскошь, раджа выглядел… «не ахти», подумал Нэй. Бледная кожа, синюшные пятна под красными слезящимися глазами. Как будто Пандей не спал несколько дней или предавался обильным возлияниям.
– Великий раджа, – поклонился Нэй.
Пандей поморщился, словно ожидал, что заречный колдун бросится ниц.
Раджу окружал официальный мир: военачальники, старшие офицеры, губернаторы, управляющие. Нэй обежал всех глазами и не увидел Рави. Это не значило, что браматма и его факиры не наблюдают за круглым залом. За ним – чужаком.
После обмена любезностями раджа спросил:
– Мои слуги оказали вам должное уважение? Не впали в крайности?
– Благодарю. Мы злоупотребляем вашим щедрым гостеприимством.
– Продолжайте. Всегда есть «но».
– Но мы приплыли не отдыхать.
– И уж, верно, не болтать о важных делах в столь напыщенной толпе. – Раджа поднял волосатые ручищи, которые будто выпали из широких рукавов, только не вниз, а вверх, и два раза хлопнул в ладоши, грозно оглянулся по сторонам. – Оставьте нас.
Официальный мир, насмотревшись на заречного колдуна, потек к дверям, за которыми ждали столы с угощениями. Через несколько минут у трона остались только две изумительно красивые рабыни с хрустальными кувшинами в руках. Одна из них подошла к Нэю. Вино было ледяным и пряным, обжигало горло. Нэй отдышался и сказал:
– Могу я узнать о безотлагательных делах Каххира Сахи, придворного колдуна Полиса? Мы здесь уже пятый день…
– Можете, – перебил раджа, потирая виски. – И узнаете. Но вы хотели начать с другого. С просьбы. Я прав?
Нэй кивнул, глядя снизу вверх на сияющего раджу.
– Тогда говорите. О чем просит герцог Маринк, друг моего отца? Но прежде поведайте о том, что привело его к этой просьбе.
Нэю предложили пиалу, но не предложили стул. Глотнув вина, от которого заломило зубы, он начал рассказ. Его голос отражался от высокого расписного свода.
Он рассказал о мстительном Балтазаре Руа, младшем брате Генриха Руа, и сорванной попытке переворота. Об угрозе, нависшей над Полисом. О живом острове, Лингбакре, на котором плыли младший Руа, его слепые колдуны и приспешники. О сплочении перед неизбежной войной.
Но умолчал о недовольных обитателях Кольца, о рыбном духе вызревающего восстания. О богомолах, преданных тщеславному кардиналу Галлю. О замурованном в подземелье маркизе Батте, грязном безумце, которого Руа собирался сделать герцогом Полиса. Нэй не упомянул об этом, но по глазам раджи понял – Пандей знает гораздо больше, чем услышал. Больше, чем хотел бы Маринк.
Потом раджа спрашивал, а Нэй отвечал.
«А если раджа не согласится?» – спросил Нэй больше двух недель назад, и герцог ответил: «Обязан согласиться».
Придворный колдун не был в этом уверен. Ни тогда, ни сейчас.
«Да не будет он слеп пред ликом Творца».
Не ослепил ли раджу блеск минералов, которые покрывали его одежду и трон? Не сбили ли с пути разума десятки, сотни ленивых божеств?
Раджа сделал знак, и служанка поднесла ему хрустальный кувшин с красным вином. Раджа раздраженно отмахнулся. Красавица убежала и вернулась, неся пористый глиняный кувшин и блюдо с лимонами, разрезанными пополам. Хрупкая, пластичная, с чистой оливковой кожей и густыми смоляными волосами, она подала Пандею кувшин и, пока тот жадно пил, смазала ему виски лимонным соком.
– Полагаю, настало военное время. Что ж… – Раджа отер ладонью толстые губы. – Значит, Руа нужен трон, на котором сидит Маринк. Он пойдет на штурм?
– Это вопрос времени. Которого у нас нет.
«Нет у вас», – читалось в глазах раджи.
– На чьей стороне царица словяков?
– Чернава… – Нэй замешкался. Поставил на правду: – Я не знаю, как прошли переговоры в Мокрограде. Могу лишь надеяться, что ладьи словяков выступят под знаком Гармонии.
Раджа задумчиво покивал.
– Кто на стороне Руа?
– Уверен, он не побрезгует никем. Клановцы. Пираты. Служители церкви Чрева Кита.
– Северяне? Вагланд?
– Думаю, северяне будут наблюдать до последнего.
– Пока не разглядят победителя?
– Да.
– А лесные маги?
– Вагландцы предпочитают торговать кораблями, а не воевать.
– Значит, это вопрос цены. Маринк готов платить?
«У него нет выбора».
– Он готов покончить с Руа. Навсегда.
Раджа облокотился на трон и подпер пальцами широкий выпуклый лоб.
Нэй ждал. Ковер, на котором он стоял, опрыскали розовой водой, и от пола поднимался тонкий цветочный аромат. Колдун смотрел на переливчатое павлинье перо, что торчало из бриллиантовой броши-заколки на тюрбане правителя Калькутты. Взгляд сместился на спинку трона. На прорезанное и задрапированное бархатом оконце.
– Что ж. – Раджа поднял голову и выпрямился; оконце исчезло. – Тогда нам следует выяснить, во сколько Маринк оценивает помощь Востока. На что он готов ради победы.
– Не сомневаюсь, что благодарность милорда будет щедра.
– Благодарность? – усмехнулся в бороду раджа. – Я не прижму перстень к договору с этим словом. Благодарность! Что это? Хлопок по спине? Табун верблюдов? Дворец?
– Уверен, когда все закончится, вы и милорд решите…
Огромная ладонь с хлопком опустилась на подлокотник.
– Нет. Я решу это с вами, Георг Нэй. Решу как с послом Маринка. Здесь и сейчас. И если мы договоримся, то скрепим договор печатями.
«У меня нет выбора».
– Мы обсудим это здесь и сейчас, – помолчав, сказал Нэй.
Он протянул служанке пиалу и покачал головой, когда та поспешила ее наполнить. Вино нагоняло теплую сонливость.
Пандей откинулся на спинку трона. Закрыл глаза. Синие вздувшиеся вены бороздили верхние веки.
– Я хочу, чтобы Маринк после победы, которая будет достигнута с помощью моего войска, моих боевых слонов, моих кораблей… чтобы он ежегодно платил мне дань. – Раджа назвал размер подати и открыл глаза.
Нэй лихорадочно соображал. Мешала глупая бесполезная мысль: «Сборщики налогов добрались до милорда» – она крутилась в авангарде других соображений. Заплатит ли Маринк столько, сколько требует раджа? Будет ли платить каждый год, расковыривая рану политического бессилия? Выполнит ли обещание, данное… сыном?
Все это было далеко – за гребнем эфемерной победы. Далеко и зыбко. К тому же – не его головная боль. Но – как сказал Пандей, всегда есть «но» – Нэй не мог согласиться на условия раджи, не попробовав сбить цену.
«Кто-то торгуется за папочку», – хихикнуло воображение противным голоском эша.
– Ваше высочество….
Пандей прервал его взмахом руки.
– Я знаю, что вы скажете. Но прежде, чем начать торги, выслушайте одну историю. – Раджа снова закрыл глаза, и Нэй перевел взгляд на красавиц рабынь – это было приятнее, чем смотреть на вероломного бородача, который, с одной стороны, соглашался помочь, а с другой – грабил Полис. – Однажды евнух принес правителю кувшин с белыми и желтыми розами. Правитель любил цветы и велел набить кувшин серебром, но слуга сказал: «Мой господин, взгляните еще раз на эти чудесные цветы, чтобы понять свою невольную несправедливость». Раджа посмотрел на розы и понял, что слуга прав. Розы были двух цветов. Белого и желтого. Ему следовало заполнить кувшин серебром и золотом.
– Он так и поступил? – спросил Нэй.
Раджа пристально посмотрел на речного колдуна. Глаза правителя болезненно блестели.
– Он велел отрубить наглецу голову.
Нэй невольно хмыкнул. Вот она, царская справедливость.
Было понятно, на что намекает Пандей. Он не намерен торговаться – ни с Маринком, ни с его послом, Нэем. «Бери то, что есть. Вернее, отдавай то, что просят».
В желудке посасывало – вино пробудило аппетит. Нэй повернул голову к одному из столов – подставке из черепашьего панциря, отломил взглядом крыло жареного цыпленка, оторвал кусок лаваша, закинул в рот горсть засахаренных фруктов. По столу, между блюдами, были разбросаны белые, темно-красные, желтые соцветия. Не спрашивая дозволения, Нэй подошел к столу, взял половинку сочного манго, блестящего сахарной пленкой, и откусил.
– Эти цветы… – сказал он, вернувшись к ступеням перед троном раджи. Обвел взглядом зал. – Как они называются?
Раджа выразительно замер, а потом рассмеялся.
– Это левкой. Золотистый пахнет круглые сутки, темный источает аромат только ночью, белый не дает запаха. Очень поэтично и образно, не находите?
– Вы разбираетесь в цветах.
– Это моя страсть. Одна из многих.
Нэй вдруг вспомнил пруд с чистой водой и мертвое дерево с искусственными шелковыми листьями. Надо привезти Серпису одну из механических певчих птиц.
Пандей встал, чтобы размять ноги. Росту в нем было не меньше семи футов.
– Каххир Сахи… – начал было Нэй.
– Мы не закончили с договором. – Раджа опустился на трон. – Ежегодная подать была моим первым условием.
«Я не удивлен».
– Второе. Я выдам свою дочь за сына герцога Маринка, и мы породнимся.
* * *
Дорога шла под уклон, и рабы бежали галопом. Паланкин подпрыгивал. Дворец в окошке подпрыгивал в такт. Нэй поерзал на подушке и перевел взгляд на Рави, сидящего напротив. Казалось, что Рави передвигается как бы отдельно от паланкина – парит в воздухе внутри двухместного паланкина и поэтому не подскакивает вместе с ним.
– Вас укачало, Нэй-джи? – спросил браматма с хитроватым прищуром. – Приказать помедленнее?
– Не стоит.
– Как угодно.
Нэй откинул кисейный занавес, свесил в окно руку и разжал кулак. Соцветие левкоя, золотистое, раздавленное, выпало из ладони.
Бархатные подушки выскальзывали из-под задницы и спины. Нэй старался не шевелиться. Глядя в окно на вереницы кипарисов и пальм, следил за Рави краем глаза.
«Ты был там, – думал колдун, – за троном. Думаешь, не знаю? Считаешь меня ослом? Это оконце со шторкой… и как быстро ты появился, когда мы закончили с раджой. Ты прятался за спинкой трона, между боковыми стенками-ставнями, я видел трон сбоку, когда брал манго… Хитрец! Ты нашептывал радже через это оконце!»
Что это меняло?
Да почти ничего. У каждого властителя есть советники. Может, стоит поближе сойтись с Рави, чтобы попытаться смягчить требования Пандея?
Нэй почти физически противился этому. Рави был ему неприятен. Как неприятен ползущий по ноге красный скорпион. Рядом с браматмой внутренний голос Нэя не умолкал ни на секунду.
Вийон был солидарен с хозяином. Глядел на Рави черными бусинками глаз. Нэй не брал бесстрашного компаньона во дворец раджи – отправил порыскать снаружи. Дух-ласка вернулся с новостями о приставучих обезьянках.
В памяти всплыл разговор с раджой.
Три условия. Пандей выставил три условия.
Полис ежегодно платит Калькутте «благодарственную пошлину». Раз. Маркиз Алтон женится на принцессе Канти, дочери Пандея. Два… «А что, может, принцесса хороша телом и душой, и Алтону не придется жертвовать…» Нэй неосознанно мотнул головой. Так не бывает, это не сказка. Притча? Возможно. Притча о прекрасных рабынях, лакомых кусочках и страшных, как рыба-гроб, принцессах. Или огромных, как папаша.
Третье условие… Его поведает Рави. После того как Нэй встретится с Каххиром Сахи, к которому они ехали. Кстати, куда?
После приема во дворце Нэй отказался от завтрака в обществе чиновников и военачальников – рассевшись по рангу за длинным столом, воротнички и ожерелья рвали пальцами тушенную с овощами баранину, выгребали мясной фарш из тыкв, утирали рты листьями винограда. Он перекусил в своей комнате вареным рисом и айвой, и с ломтем арбуза, ярко-красным, роняющим тяжелые капли, спустился во двор к паланкину.
В окно пыльно пахли травы. Кобура давила на ребра, шпага лежала на коленях поперек паланкина. Рядом, свесив короткие лапы, вытянулся Вийон.
Ехали мимо кладбища. За невысокой саманной оградой среди могил сидели на траве туземцы, стояли белые воздушные шатры. Сквозь ткань просвечивали темные силуэты. Люди. В каждом шатре по человеку.
– Зачем шатры? – спросил Нэй.
– Для чтения священной книги.
За кладбищенской окраиной посетителей развлекали фокусники и сказители. Мчались карусельные звери – тигры, ягуары, пантеры. Детишки смеялись на высоких качелях – внизу, возвращаясь к земле, но, когда сиденье взмывало вверх, хватали ртом воздух и замирали, оглушенные небом.
Нэй не хотел, но вспомнил огромное ржавое колесо, колесо висельников, на острове каннибалов.
– Вы колдовали во дворце, – сказал вдруг Рави, – чтобы меня увидеть.
Нэй помедлил с ответом. Да, он не только догадался о том, что Рави прячется в потаенном пространстве за троном, но и проверил догадку, применив заклинание прозрачности. И Рави это почувствовал.
– Прошу меня извинить, если нарушил правила.
– Не стоит.
«Ты тоже заметил?»
Человек с шишкой повторил твои слова, – отозвался Вийон.
«Он издевается».
– Как вы узнали? – спросил Нэй, подталкиваемый любопытством. Взгляд невольно тянулся к шрамированной шишке на лбу браматмы.
Рави зажал руки в коленях.
– Тело человека – инструмент. Если его правильно настроить, то оно чувствует вибрации иной силы. Как кожа чувствует ветер.
– Я много слышал о целительстве, которым занимаются местные колдуны…
– Мы говорим не «колдун», а «мастер». Тот, кто управляет своим умом и организмом. Тот, кто достиг вершины духовного познания. Тот, кто освободился.
«Я не там искал тайные знания. Вот они, руины с письменами, – передо мной».
– Мастер и правда может излечить касанием руки?
Рави не моргая смотрел на него. На морщинистом черепашьем лице – ни одной эмоции. Клинышек бороды указывал на сдавленные коленями руки.
– Мастер обрубает нити.
– Заклинаний?
– Проблемные нити жизни.
Нэй вспомнил Аэда Немеда, придворного колдуна, лекаря и заговорщика. Предателя Гармонии, брошенного в подвалы Пыточной башни.
– Настои? Травы?
– Волшебные смеси используют в ритуалах. Они помогают войти в контакт с богом.
– С каким из? – не удержался Нэй.
Рави и бровью не повел.
– С любым.
«Весьма удобно».
– Даже с богом-разрушителем?
– Что есть разрушение? А что созидание? Это суть высших существ. Они создают и разрушают.
– А как же равновесие? Поддержка?
– Мгновение между созиданием и разрушением.
Нэй помолчал.
– Вы говорили о духовном развитии… Я слышал, что некоторые колдуны… мастера поднимают руки и держат их так месяцами. – Про жестокую аскезу местных святых Нэю рассказал Каххир Сахи, перед тем как снова уплыть на Восток. – Так долго, что иногда руки отсыхают.
– Человек гораздо больше, чем есть, – туманно ответил Рави.
Ласка приподняла закругленные ушки.
За окном катились назад, подпрыгивая, сточные канавы, желтые стены. Паланкин двигался вдоль глинобитных домиков, разделенных узкими проходами. Выскочил на горластый базар. Прилавки, застеленные пальмовыми листьями, горы свежих и сушеных фруктов. Мясники отирали о фартуки широкие ладони, продавцы одежды нахваливали яркие платья – сами ряженные в тряпье. Старик грузил на мула корзину с кедровыми орехами.
– Еще вопрос, – сказал Нэй. – Мастера и факиры – это ведь одно и то же?
Рави не успел ответить. А может, и не собирался.
Слуги остановились и опустили паланкин на землю.
Нэй вышел, поправляя ножны. Рави ловко спрыгнул с другой стороны и поспешил к двухэтажному кирпичному зданию с железными дверями. Двери открылись прежде, чем Рави приблизился к ним.
Белое солнце жарко висело над головой. Во дворе было пусто – ни пальмы, ни куста.
Нэй обернулся и увидел, что здание обнесено высоким зубчатым забором. Расспрашивая браматму, он не заметил, как они въехали на территорию… чего?
Он задержал взгляд на угловой башне с человеком, вооруженным духовой трубкой, заметил еще двоих, бредущих в короткой тени забора, с саблями на бедре, – и все прояснилось.
Его привезли в тюрьму.
* * *
Надзиратель провел палкой по прутьям решетки, сморкнулся в плечо и вернулся по коридору в тесную комнату со столом и стулом. В этой комнате остался Рави.
Каххир Сахи лежал на земляном полу, неподвижный, точно мертвая змея. Походная куртка и штаны были вываляны в пыли и превратились в лохмотья. Рукава у куртки отсутствовали. Из штанин торчали грязные ступни. Нэй смотрел на исцарапанную лодыжку узника, железное кольцо на ноге и толстую ржавую цепь между кольцом и железным ядром. Сахи приковали к пушечному ядру.
С одной стороны коридора располагались камеры – решетка от пола до потолка, между прутьями с трудом просунешь руку, решетчатая дверь; с другой, под самым потолком, тянулись узкие окна. Пыльный полосчатый свет косо ложился на пол камеры.
Нэй протянул нить заклинания, ощупал стены – и получил отпор. Как он и подозревал, в тюрьме (или конкретно в камере Сахи) глушили магию. Артефактом или ментальным усилием – другой вопрос.
Сахи приоткрыл левый глаз. Долго присматривался. Открыл правый глаз.
– Георг? Ты?
– Я.
– Неожиданно, неожиданно. Думал, прискачет Мотли в серебряном панцире. – Сахи увидел Вийона и подмигнул: – Привет, мышка!
Вийон настороженно водил мордочкой, высматривал что-то.
– Георг, Георг Нэй… коллега и друг… – Сахи пошевелил свободной от кандалов ногой, устроил ее на ядре. Он по-прежнему лежал на земле, словно отдыхал на мягком диване и его все устраивало. – Пришел, чтобы угостить меня элем?
– Как ты сюда попал?
– А, так тебе не сказали… Ха, кто-то любит нагнать таинственности!
– Как? – повторил Нэй.
Сахи криво улыбнулся. Затем медленно поднялся и сел, поджав под себя ноги. Бурая цепь прошуршала по полу.
Он был среднего роста, крепок, но худощав, с красивым смуглым лицом, обветренным в странствиях, и ясными голубыми глазами. Черные волосы с белой прядью на виске, которая привлекала к себе внимание, свалялись и пропитались пылью – прядь стала серой. У Сахи отросла борода.
– Это всё камешки. Забыл один в кармане, понимаешь? Ну, может, два или три.
– Не понимаю, – сказал Нэй.
– Ага, не понимаешь. Разумеется. Ну, тогда мне придется начать издалека.
– Это будет притча?
– Притча?
– Про евнуха и розы.
– Ха! Ты болтал с великим Пандеем! В моей истории и ему найдется место. Ну что, готов слушать?
– Мы можем сделать это быстрее.
– Ты о чем?.. О, нет, нет, благодарю, обойдусь без похищенного ока! Не хочу, чтобы ты копался у меня в голове. Там много личного, девочки-смуглянки, шелковые ремни, понимаешь? И садись, садись, шея затекла любоваться старым добрым другом.
Они не были друзьями, но Сахи любил поболтать. Нэй сел в проходе перед решеткой и скрестил ноги.
При всех недостатках Сахи был несравненным путешественником. Он преобразил географические карты Мокрого мира, потихоньку стирая на них огромное синее пятно Реки. Хорошая подготовка экспедиций и личная храбрость помогли ему проникнуть туда, куда ранее не ступала нога жителей Союза Островов. В его первом плавании на судне, помимо Сахи, было всего пять человек. Во второй и третьей экспедициях экипажи разрослись. Каждое путешествие было подвигом.
– Как ты знаешь, Калькутта не всегда была цельным пирогом, – начал Сахи. – Остров нарезался на провинции, провинциями заправляли вишенки-князья со своими солдатами и сундуками, ничего нового… Кстати, что там в Полисе?
– Много чего. Но это после.
– Как поживает Венона? Горячая штучка, верно?
«Горячая…» Нэя пробил озноб.
– Сначала…
– Ладно. После так после. Тебе оттуда виднее. Пошли дальше… Жили они жили, и тут прежний раджа, а дядька он был посерьезней Пандея, возжелал перемен. И предложил князьям отойти в сторонку: оставить армию и отказаться от доходов. Ну, как предложил. Приказал. А чтобы не сильно переживали, пообещал оставить жалованье на расходы и личную охрану. Почти все провинции сразу подчинились, и там раджа поставил своих губернаторов и управляющих. Ну а тех, кто ослушался, убедили факиры. Но…
– Всегда есть «но», – вырвалось у Нэя.
Сахи нахмурился, почесал бороду, кивнул.
– Но был один город в джунглях, в хорошо защищенной долине, который стоял на своем. Тала назывался. И что сделали жители Талы? Закрыли ворота и выставили охрану. Даже вездесущие факиры не смогли проникнуть за стены. Тогда раджа прислал посла. Но князь не собирался вести переговоры, он сказал: «Ваш раджа – вероломная обезьяна! Я лучше суну голову в пасть Кали, чем поверю его словам!» Посол вернулся ни с чем. Тогда раджа направил в неугодный город браматму-полководца. Армия осадила город…
Сахи облизал растрескавшиеся губы. Глянул на умывальник, но остался на полу.
Нэй прислушался к соседним камерам дальше по коридору. Тишина. То ли всех узников увлек рассказ Сахи, то ли камеры пустовали, как те, мимо которых Нэй прошел полчаса назад.
– Осада длилась недолго. Жители города умертвили себя, а местные колдуны прибегли к ритуалам черной магии, сделали что-то с трупами. – Сахи усмехнулся. – Говорят, использовали мясо совы.
– Совы?
– Ну, местные побаиваются сов.
– И что произошло?
– И мертвецы стали вампирами. Открыли после заката ворота – и давай пить да жрать. Браматму-полководца и верных ему факиров разорвали на куски. Солдаты, кто уцелел, дали деру. Сабля демонов не берет, пуля не берет – как с ними биться? Раджа, конечно, отрубил пару офицерских голов и обратно войска отправил. Но не для того, чтобы город брать, а чтобы вампиры из джунглей не выбрались. Понаблюдали, покараулили. Вампиры днем прячутся, а ночью далеко за ограду не суются, словят живность какую – и назад. Вроде как привязаны к городу.
По стене с потолка спустился паук. Песчаный и большой, как лимон, с челюстями, похожими на клешни краба, и устрашающими ногощупальцами, он сполз по исцарапанному кирпичу, вскарабкался на ногу Сахи, пискляво щелкнул клешнями и замер на бедре колдуна.
Вийон выгнул спину и зашипел.
Сахи погладил паука. Своего фамильяра.
– Вампиры? – сказал Нэй. – И как они выглядят? Как человек с крыльями летучей мыши? С хоботом вместо носа? Как мерцающий шар или сова?
Сахи покачал головой.
– Как мертвецы, в которых вселился злой дух. Местные называют их ракшасами.
– Демоны-кровопийцы…
– И людоеды.
– А колдуны?
– А что колдуны?
– Что с ними стало?
– Да почем мне знать. Может, доедают после ракшасов. Это ведь местная легенда. Но вампиры настоящие – я видел.
– Видел? Ты здесь каким боком?
– И правым и левым. Заглядывал в городок-призрак пару раз. Местных туда под страхом смерти не загонишь, а я… Забыл сказать. Это был очень богатый город. Алмазные и золотые рудники, всё под боком. В год дохода больше, чем у остальных провинций скопом. Князь Талы владел огромным богатством.
– Теперь понятно… И все это богатство осталось в городе?
– Прямо в цель, Георг. В самое яблочко. Осталось, спряталось. Но старый раджа перетерпел. Построил несколько вышек, с которых просматривался проход в долину, – и сделал вид, что Талы не существует.
– А Пандей?
– А новый раджа как-то пригласил меня на кувшин вина и спросил, боюсь ли я вампиров.
Нэй хлопнул себя по непривычно пустому бедру – ножны и кобуру он сдал в тесной комнате.
– Ты ходил в этот город проклятых! Искал драгоценности!
– Город проклятых! – воскликнул Сахи. – Ха! А мне нравится! Ты прав, старый друг, я ходил туда днем. Бр-р, то еще местечко. Вроде и нет никого, попрятались от солнца, стены да лианы только, а такой ужас берет, что закрой глаза – и беги…
– Ты нашел алмазы?
– Князь не держал все яйца в одной корзине. Я кое-что нашел, но смог взять не много – в камни точно вцепились призраки… тяжелые, что это ядро! – Сахи пнул ногой железный шар. – Потом отлеживался неделю, кошмары мучили, лихорадило. Отлежался и снова пошел. И снова вынес чуть-чуть. Просил дать носильщиков – никого, две головы слетели, а помощников не прибавилось. Тогда я снова пошел сам, но перед этим долго торговался с Пандеем о своей доле.
– Он рассказал тебе притчу?
Сахи хохотнул.
– В общем, я пошел. Набил мешок и карманы алмазами величиной с человеческий глаз, вернулся и… Ну, несколько камешков провалились в подкладку, затерялись, а сморчок Рави как-то об этом прознал.
– Угу.
– И вот, – Сахи развел руки в стороны, – я здесь.
– Сколько?
Сахи задумался, поглаживая волоски и щетинки на теле паука.
– Неделю, две, три… кто считает! Кормят терпимо, в голове полно воспоминаний, давно хотел перебрать, а душу греет мысль, что кто-нибудь придет за стариной Каххиром. Клетус Мотли в блестящем панцире. Или Георг Нэй с быстрым пистолетом.
Сахи поднялся на ноги и, заложив большие пальцы за проймы жилетки, в которую превратилась куртка, подошел вплотную к решетке. Прижался лицом, надавил – прутья врезались в кожу.
– Ну, и на что меня обменяют?
Голубые глаза смотрели мимо Нэя.
Нэй обернулся. В коридоре стоял Рави.
– Третье условие, – невозмутимо сказал браматма, глядя на Нэя. – Ты спустишься в долину неживых и уничтожишь ракшасов.
– Да ты сдурел! – закричал Сахи. – Там их сотни, тысячи!
– Днем они спят.
– Так иди и убей их в постельках! – Лицо Сахи горело от бешенства. – Возьми своих факиров и ступай! Что, страшно?! Ты не знаешь, о чем говоришь!
Рави даже не взглянул на узника.
– Это третье условие, – повторил он.
– Да какое, в глотку дьявола, условие? Нэй, о чем он говорит?! И это все для того, чтобы вытащить меня?
– Нет, – сказал Нэй. Он тоже не смотрел на Сахи. – Все гораздо сложнее.
Дух-паук подполз к прутьям, между которыми мог запросто пробраться, и остановился. На глазном бугорке блестела пара черных капелек. Казалось, паук смотрит на Рави с ненавистью.
Вийон забрался на плечо хозяина.
– Мне и моим людям нужен день на разведку, – сказал Нэй.
Рави склонил голову.
– Все что угодно.
– Георг! Это безумие!
«Будет неплохо, если вампиры пьют только кровь тех, кто виновен в их смерти».
На самом деле Нэй на это не рассчитывал. Он развернулся и пошел по коридору.
– И где находится ваш город проклятых?
Рави улыбнулся уголком рта.
– О, вы почти добрались до его стен во время вчерашней прогулки по джунглям. И небольшого приключения в руинах башни.
«Значит, за нами шпионят». Нэй не был удивлен.
– Эта башня… ее раньше использовали как вышку для наблюдения за проходом в долину?
Браматма кивнул.
– Никто больше не следит за городом?
– Для этого не используют башни, – уклончиво ответил Рави.
Нэй выбрался под раскаленное добела солнце – из одной духоты в другую. Прибавив шагу, чтобы оторваться от Рави, пересек двор. Глубоко вдохнул горячего воздуха.
«О Творец… сколько всего…»
Ему предстоял путь во дворец, подготовка к завтрашней разведке и… разговор с Алтоном. О долге и принцессах. Покусывая верхнюю губу, он отошел от паланкина и достал раковину речной улитки, некогда принадлежавшую смотрителю Косматого маяка.
– Лита… Ты там? Я… хм… мне нужна…
Она ответила сразу, будто ждала.
– Что? Не слышу. Похоже, опять забилась.
– Нет, раковина работает… Просто мне… хм… Можно тебя попросить?
– От кого прячешься на этот раз? От жирафа?
– Хочу, чтобы ты… поговорила с Алтоном. – И он объяснил.
* * *
Нэй разделся, повязал вокруг талии полотенце, другое набросил на плечи, сунул ступни в нелепые башмаки на деревянной подошве и толкнул дверь парилки.
Его обволок сухой жар, тело покрылось испариной. Горячий воздух обжигал легкие, Нэй приподнял к нёбу кончик языка и стал медленно дышать через преграду. Пахло деревом и травяным настоем.
Через двадцать минут из молочного тумана появился, мелко кланяясь, банщик. В предбаннике Нэй лег ничком на матрас и закрыл глаза. День подходил к концу и казался безумным нагромождением мыслей и образов, словно облепленный скульптурами храм. Этот день говорил голосами Пандея, Рави, Сахи, которые не желали умолкнуть. Нэй не победил ни одного монстра, а вымотался до предела.
Спины коснулись пальцы банщика, прошлись вдоль позвоночника, надавили у основания шеи. В кончиках и суставах пальцев туземца крылось волшебство. Сонное забытье. Закончив массаж, банщик надел на руку шерстяную перчатку и до красноты растер тело Нэя. Куском грубой глины очистил ступни его ног.
Нэй чувствовал себя опустошенным. Лежал на спине, медленно остывая.
Лениво думал о местных легендах. Ракшасах. Вампирах из подземной страны. Духах-демонах, которые вселялись в мертвые тела и управляли ими как… марионетками. Ракшасы пили кровь живых существ, поедали их плоть. Разносили болезни. Они скитались в ночи вокруг тех мест, где безвременно погибли, голодные, мучимые алой жаждой. «Вампиры съедают мозг жертвы, обматываются ее внутренностями и пляшут под луной», – сказал Рави в паланкине, когда они возвращались во дворец. Брехло. На кой мертвецам танцевать?
Нэй прошел в соседнее помещение, окунулся в бак с прохладной водой, помылся мочалкой из пальмовых волокон, побрился перед круглым зеркалом, пустив в раковину горячую воду, и вернулся в предбанник. Растянулся на матрасе. Банщик принялся растирать его ступни.
Нэй наткнулся глазами на переговорную раковину, которую повесил на вешалку поверх сюртука, и вспомнил маму, гувернантку и любовницу герцога Маринка… Милорд просил ее оберегать… Мама позаботилась о сыне, десятилетнем Нэе, даже после того, как ее слабое изношенное сердце остановилось. «Найди Уильяма Близнеца», – прошептала раковина, ночью, в пустой комнате, еще пахнущей мамой.
Но был ли это ее голос? Тогда у него и сомнений не возникло, чей же еще, он ведь больше ни с кем не общался через раковину. Но теперь, почти тридцать лет спустя, он… сомневался. Не оттого, что не верил в призраков – он повидал их немало, призраки бродили среди живых. А потому что… «Найди Уильяма Близнеца» – это все, что она хотела – смогла – ему сказать?
Потому что он слышал чужой голос, подражавший родному, навсегда замолчавшему? Голос того, кто пустил его судьбу по иному руслу…
Нэй оделся и вышел в сад. К ажурной беседке, окруженной декоративными кустами, которым придали форму слона и девушки-наездницы. «Лита и Лилу очаровали садовника?»
Лита сидела на скамейке из пальмовых веток.
– Косоглазый ишак! Презренный осел! – Она увидела Нэя. – Чего смотришь? Тренируюсь в местных ругательствах.
Темнело здесь рано. В черном небе висели мелкие синие звезды. Звезды мерцали на ветру. Разгоралась и желтела луна.
Нэй подсел к девушке.
– Что он сказал? Как воспринял?
– Алтон готов пожертвовать собой, – сказала Лита серьезным тоном. – Но вторую и третью жену выберет сам.
– Как? Он ведь…
– Поверил! – Лита захлопала в ладоши, прыснула. – Все прошло лучше не придумаешь. Оказывается, они уже виделись. И она ему понравилась.
– Кто? Принцесса Канти?
– А ты о ком спрашиваешь?
– О принцессе… Он ее видел… где?
– Ох и глупое у тебя лицо! В саду, когда гулял.
– Опять врешь?
– Цитирую: «Самая красивая девушка, какую мне довелось встретить».
– Цитирую?
Лита смутилась:
– От Джиа нахваталась.
– Часто общаетесь?
– Нет. Ты о ней хочешь поговорить или об Алтоне и Канти?
Он мотнул головой.
– Рассказывай.
– А что рассказывать. Маркиз увлечен, слюнки текут. Уши все прожужжал про ее родинки, похожие на капли чего-то там. Про черные глаза в форме чего-то… а, миндаля! И шелковистые реснички. Так и сказал – шелковистые! Про высокую грудь. – Нэй невольно покосился на вырез платья Литы. Лита заметила. – И тонкую талию. Ты бы его послушал! Губы как кораллы…
Нэй качал головой: не верилось, что так удачно сложилось.
– А зубы как жемчужины, – пробормотал он.
– Чего?
– Ничего.
Лита продолжила, и перед глазами Нэя возникла принцесса Канти. Он был почти уверен, что тоже видел ее раньше. В тени граната. У пруда с черным деревом. Где-то еще.
Смоляные длинные волосы, короткая челка, пряди-завитки. В волосах – белые шелковые нити, украшенные золотыми трубочками, на конце каждой нити – кисточка из бриллиантов и изумрудов. Украшения тренькают, когда Канти медленно шагает вдоль спокойной воды. Покачивает бедрами; край верхнего платья скользит по траве. Ее глаза не подведены сурьмой – Канти обладает сурьмой естественной; тонкая линия бровей, прямой нос, лоб цвета слоновой кости. Она поднимает руку и машет кому-то…
– Сколько ей лет? – спросил Нэй.
– Между пятнадцатью и восемнадцатью.
– Самый чарующий возраст.
– О, да ты знаток!
– Знаток?
– Как говорит Билли Коффин, у женщины должны быть три длинные вещи, три круглые и три маленькие. Длинные – руки, ноги и спина. Круглые – попа, бедра и колени. Маленькие – уши…
– Билли – это твой жених?
Лита фыркнула.
Нэй засмотрелся на ее золотистые ноги… изящную ступню, с которой она сбросила сандалию, подвижный большой палец… Он не знал, что происходит у него в душе. Может, была виновата ночь, желтая луна, крошечные звезды, но ему захотелось сбежать – в джунгли, к вампирам-ракшасам.
Он поспешно извинился и ушел в свою комнату.
Над кроватью кружило черное небо, дрожащие звезды путались в москитной сетке. От оконных ширм несло болотной тиной. После второго кувшина вина он перестал осознавать, что происходит. И в хмельном тумане к нему пришел мертвец.
Алексис.
* * *
Нэй проник в девичью спальню через окно, под покровом тьмы, как проникал два года назад, когда влюбленные прятались от строгого отца Алексис. Старик занимал должность секретаря при министерстве Дамбли и видел своим будущим зятем благовоспитанного чиновника. Мнение дочери тут не учитывалось совсем: пусть нравы Оазиса были свободнее, чем в Кольце, рыбаков и аристократию многое роднило. Секретарь умер прошлой зимой, и прятаться больше не имело смысла. Но Нэй спустился по водостоку, как тайный возлюбленный, а потом перевернул комнату вверх дном, как заподозривший измену супруг.
Он сидел над разбросанными по ковру уликами; желваки играли на молодом посмуглевшем в странствиях лице.
Дверь отворилась, и он подумал, что Алексис может испугаться.
«Пусть пугается», – решил он черство.
– Кто здесь? – Невеста повернула вентиль, газовая лампа озарила гостя синим пламенем, зашипела, словно рассерженная кошка.
Алексис обвела взором беспорядок, причину беспорядка. Побледнела ли она? Нельзя было сказать в тусклом свете. Девушка переступила порог и затворила дверь.
– Папа собирался установить решетки.
Нэй подобрал мешочек, набитый травами, пахнущий едко.
– Ничего не хочешь мне рассказать?
– Зачем же повторяться? – Алексис сняла фартук и развесила на спинке стула. Наследница обеспеченного отца, она добровольно прислуживала в городской здравнице. Смазывала мазями спины стариков, разливала солдатам колючую вагландскую воду. – Все то же самое мне придется рассказывать кнутмастеру.
От досады и обиды кровь прихлынула к щекам Нэя. Кулак сжался, давя мешочек.
– За кого ты принимаешь меня? Я не стану звать Серписа по пустякам.
– Но пустяки заставляют тебя злиться, Георг.
– Да, я злюсь.
– Ты ворвался в мой дом и рылся в моих вещах.
Этот ее тон – холодный, обвиняющий – приводил Нэя в смятение. Не она, а он пришел обвинять!
– Я – твой жених!
– Женихи входят через дверь.
– Хватит! – Нэй швырнул мешочек в стену. Алексис и глазом не повела. Что за прекрасные глаза у нее были, умные, внимательные, инкрустированные серыми радужками! Мог ли Нэй сердиться долго? – Немед был прав. У нас завелся вор, и этот вор – ты. Пользуясь моим именем, ты входишь в башни, чтобы брать лекарства. Скажешь, нет?
– Не скажу. – Алексис начала подбирать мешочки и баночки, пропавшее из лаборатории легочное зелье. Нэй снова вспыхнул. Порывисто схватил невесту за предплечье. Слишком грубо – она ошпарила его взглядом.
– Отпусти.
Он убрал руку, устыдившись.
– Милая. Зачем ты меня подставляешь? Учитель говорит, что рано или поздно я стану колдуном, одним из четырнадцати колдунов Полиса. У меня будет возможность бороздить Реку, исследовать острова! Я получу собственного фамильяра. Волка, как у Мотли, или там ворона. Но если Совет узнает, что моя невеста продает плебеям лекарства…
– Продает? – повторила Алексис. Теперь в ее голосе сквозило неприкрытое презрение. – Ты думаешь, я делаю это, чтобы обогатиться?
– Нет. – Нэй взлохматил короткие волосы. – Нет, конечно. Я оговорился. Ты отдаешь травы плебеям. Зная, как твой отец относился к этому. Как я отношусь.
– Они умирают. – Алексис прижала охапку мешочков к груди. – Маленькие дети кашляют кровью. А в Оазисе есть лекарства от чахотки. От туберкулеза и холеры.
– Шестое правило Полиса…
– Туберкулез – умная болезнь. – Алексис горько улыбнулась. – Вы отлавливаете знахарок, обрекая рыбаков на смерть. Но исцеляете вельмож. Кузин вельмож. Их тетушек.
– Мы? – Нэй защищался. – Я не кнутмастер и не солдат. Я – кандидат в колдуны. Моя репутация…
Алексис перебила:
– Я буду брать у Немеда травы. Пока вы не вышвырнете меня из башен. Пока ты не настучишь батлеру или Серпису. Что-то еще?
– Твоя своенравность…
– Георг! – Алексис присела на корточки возле жениха. Взяла за руку, посмотрела пристально в глаза. – Георг, я знаю, как все сложится. Ты станешь другим. Ты уже другой.
– Я – тот же.
– О нет. – Она печально качнула головой. – Я влюбилась в мальчишку, которого ненавидел мой папа и который был полной противоположностью папы. В доброго, веселого, жалостливого мальчика.
– Жалостливого? – Нэй ухмыльнулся. – Это слово воняет рыбной требухой.
– Твои новые дружки воняют требухой, – тихо сказала Алексис. – Мне снится кошмар, что вместо моего Георга я выхожу замуж за Элфи Наста. Ты становишься похож на Элфи, не замечал? Ты так же усмехаешься. Так же высокомерно бубнишь. Гармония! Закон!
– Поосторожней со словами, Алексис!
– А иначе?.. – Она отпрянула резко. – Отпусти меня.
– О чем ты…
– Я не желаю видеть, как ты превращаешься в Элфи. Жизнь с колдуном – это не то, о чем я мечтала.
– Перестань говорить ерунду! Мы помолвлены!
– Но ведь должен быть закон! – Алексис закружилась по комнате, роняя мешочки и вновь подбирая их. – Вы придумали тысячи законов. Найди такой, что разрывает помолвку, если невеста украла у зеленомордого Немеда травы. Отдай меня в Пыточную. Что угодно. – Она пригвоздила его лихорадочным взглядом. – Отпусти меня, Георг.
Нэй поднялся с кровати. Отряхнул куртку и прошествовал к дверям.
– Ты успокоишься, и мы побеседуем как люди. – Он указал на лекарства. – Это оставь себе, но ключ от лаборатории я забираю. В здравницу ни ногой. Ради нашей с тобой безопасности. Я не буду воровать лекарства, пальцем о палец не ударю, если ты подхватишь туберкулез.
– Отпусти, – повторила она, зажмуриваясь.
– Нет.
Он вышел из спальни и потянул за нить. Дверь с шумом захлопнулась. Он подумал: «Я люблю тебя, Алексис, и я тебя приручу и укрощу».
Но Алексис не поддалась дрессировке.
* * *
В стеклах зрительной трубы золотились на солнце верхушки лесов. Тамаринды, фикусы, манговые и тюльпановые деревья – густая чаща спускалась в долину, указанную проводником.
Нэй наблюдал за джунглями. Изучал каждую складку леса, извилистого склона, покрытого ползучими растениями. Прощупывал взглядом острые выступы скал. Всматривался в молчаливый город, обнесенный каменными стенами. Улицы заросли высокой травой. Лианы опутывали здания из серого камня, расползались по стенам, проникали в трещины и швы, расшатывая кладку.
Колдуна мучило похмелье. Чтобы приглушить головную боль, он терпеливо жевал семена кардамона. Раскупорил кувшин с водой, отпил. Утром принял дозу рвотного камня…
Рядом сидели маркиз Алтон и капитан Сынок. Алтон смотрел в зрительную трубу. Сынок тер воспаленные глаза – не так он представлял очередной день в раю. Нэй протянул ему кувшин.
– Если долго смотреть, то кажется, что на башнях кто-то ходит. – Алтон опустил трубу.
– Они боятся солнца, – сказал Нэй.
– Вы уверены?
– Нет.
– Может, это всего лишь легенда? – спросил Сынок потерянным голосом.
– Может, и так.
– Но вы так не думаете… сэр.
– Всегда есть что-то похуже простой смерти.
Сынок кивнул и стал возиться с мушкетом, чтобы скрыть дрожь. Это ничего. После Косматого маяка и острова воюющих богов Нэй не сомневался в том, кого рекомендовал в капитаны.
Маркиз светился изнутри. Подмывало спросить его о принцессе. Спросить и рассказать о многом.
Вскоре они заметили внизу, в ста ярдах от наблюдательного поста, движение листвы и веток, и немного погодя из бамбуковых зарослей вынырнул проводник. Это был мальчик-слуга, который вчера сопроводил Нэя во дворец раджи.
Почему Рави приставил к ним мальчишку? Больше не нашлось смельчаков?
– Сахиб, я провожать до стены, – предупредил слуга еще во дворце. – Дальше не ходить. Дальше мертвый человек.
На мальчике была свободная накидка из разноцветных лоскутов – коричневых, зеленых и серых. На шее – длинная нитка бус. Широконосый, с маленькими приплюснутыми ушами и тонкой косичкой волос, он подошел к сидящим на траве людям. Задержал раскосые глаза на Сынке, а когда тот поднял на него половинчатое лицо – резво повернулся к Нэю.
– Сахиб, можно идти.
Колдун встал.
– Тогда пошли.
– Георг, вы не передумали?
– Нет, Алтон. Вы с капитаном Пакинсом остаетесь здесь. Наблюдаете. Если мне понадобится помощь – выстрелю два раза.
– Даже при малейшей угрозе.
– Даже при малейшей.
– Хорошо, – сдался маркиз.
Нэй проверил сумку: полные магазины для пистолета, амулеты, пузырьки, фляжка с водой, лепешки с маринованными овощами. Мысленно позвал Вийона и тут вспомнил, что отправил фамильяра на разведку.
Хозяин?
«Ничего… я так…»
Мне вернуться?
«Нет. Осматривайся».
Перед тем как последовать за проводником, Нэй поднял трубу и снова посмотрел на город в темно-зеленом бассейне. Долина тянулась с запада на восток на протяжении десяти миль. Три оконечности представляли собой почти вертикальные скалы (утесы южной оконечности обрывались у самой Реки). Словно природа или сила, с ней сопоставимая, намеренно устроила это убежище для вампиров, чтобы человек не мог нарушить их неестественную жизнь. Попасть в лощину можно было через проход, спустившись по крутому скату.
* * *
Нэй шел за проводником. Осторожно ставил ноги, придерживаясь за лианы и низкие ветви. Иногда попадались горизонтальные участки, которые не требовали постоянного напряжения мускулов.
Мальчик остановился на небольшой лужайке, показал рукой.
– Осторожно, сахиб. Здесь быть ямы. Раньше ловить хищника.
– И много ловить?
– Тигра ловить. Пантера. Ягуар. Их детеныш.
Нэй прислушался к джунглям. Мечтательная тишина рассыпалась далеким тявканьем шакалов, перекличкой слонов, близким обезьяньим криком.
– Ракшасы охотятся на зверей?
Мальчик задергал плечами.
– Я не видеть. Но думать – да. Ночью хищник выходить. И мертвый человек выходить.
– А днем кто охотится?
– Большой кошка нет, кроме тигр. Но они редко нападать на человека.
Уклон стал ощутимее, Нэй и проводник будто спускались под землю. Колючие кусты цеплялись за одежду. Сочно пахло листвой, ветерок приносил с запада торфяной болотистый душок.
– Почему вы так боитесь ракшасов? Они страшнее плохого человека?
– Они болеть.
– Болеть?
– Да, сахиб! Они передавать болезнь. Человек их убивать, а потом умирать. Не сразу, но умирать.
Нэй с сомнением покачал головой.
Они спускались, укрытые плотной зеленью, и тут что-то хрустнуло впереди и справа, под склонившимся над обрывом саловым деревом. Схватившись за лианы, Нэй глянул вниз. Кряжистые корни торчали в воздухе огромной птичьей лапой. В просветах покачивалось человеческое лицо, уродливо-пустое, почти черное, запрокинутое. Мертвец смотрел на Нэя красными выпученными глазами. Шею мертвеца стягивала гнилая веревка, обрывок свисал на узкую грудь, впадину между острыми плечами. Висельник. Его лицо было черным из-за крови, которая перед смертью хлынула в голову через артерии и позвоночник.
Вокруг мертвеца зашевелились, затрещали кусты – костлявые синие руки потянулись к Нэю. Почуяв быструю горячую кровь, вампир прыгнул.
Синие пальцы схватили за голенище сапога из акульей кожи. Нэй начал валиться вперед, правая нога, на которой повис мертвец, соскользнула с корня. Гад тянул вниз. Тяжелый, не стряхнуть. Над головой скрипели и шуршали джунгли. Сапог не сползал, сидел на ноге плотно. «Перебьешься, тварь!» Вцепившись в лиану и тем самым удерживая себя над обрывом, Нэй свободной рукой расстегнул клапан кобуры, откинул крышку и вытащил пистолет.
Вампир подтянулся, схватился за носок сапога, вскарабкался выше. Острые когти вонзились Нэю в подколенную ямку. Мертвец разинул пасть. Длинные острые зубы тускло отливали красным.
Сунув ствол в пасть существа, Нэй спустил курок. Грохнуло, заложило уши. Черное лицо дернулось. Вырвав кусок позвоночника, пуля вышла из спины твари, воздух наполнился серой пылью. Вампир разжал пальцы.
В это мгновение громко лопнуло низкое зеленое небо: лиана, за которую держался Нэй, оборвалась, и он полетел вниз. Удар о землю. Из легких выбило воздух. Кувырок. Удар. Нэй катился по косогору, сминая большие влажные листья. Приложился головой о камень или бугорок. На секунду ослеп от боли. Зашарил, выискивая пистолет. Рука наткнулась на что-то гладкое и длинное.
Кто-то навалился сверху, темный на фоне широких листьев, закрывших небо. В нос шибанул густой трупный запах. Еще одна тварь!
Прижала, завозилась, горячо ударила по щеке. Нэй заслонился локтем, заворочался под вампиром. Саданул тем, что попалось под руку. Совсем рядом лязгали страшные клыки, окатывало смрадом. Горели злобой красные глаза. Когти полоснули по предплечью. Нэй схватил вампира за горло, сухое и шершавое, как кора, сдавил, оттолкнул, силясь распрямить руку. Другой рукой – каким-то гладким оружием, заостренным с одного конца, – влепил в оскаленную голову, в черную корку, которая прихватила грубые волосы. Из груди колдуна вырвался хриплый стон. Он снова ударил. Мертвец выгнул спину, дернулся из хватки – Нэй не отпускал. Вампир пропахал ему грудь когтями. Больно. Горячо. Только сейчас Нэй понял, что у противника нет второй руки. Хоть в чем-то повезло. А еще он наконец понял, чем отбивается от гадины. Что подобрал в траве.
Свежие раны сочились кровью, к ним тянулись синие губы, блестящие клыки.
Заглушив боль заклинанием и прогнав багровую пелену, Нэй расслабил руку, которой отталкивал вампира, и, когда тот упал на него, – с размаху вогнал оружие в череп твари. Мертвец судорожно забился, затих, красные глаза остановились, и Нэй отшвырнул его прочь. Тут же взвился на ноги, готовый продолжить схватку.
Вампир не шевелился. Из его височной кости торчала бедренная кость, острым обломком которой Нэй умертвил ракшаса.
Желтая человеческая кость.
Колдун выругался и отер руку о штанину. Упал на колени и зашарил в траве. Вскрикнул, когда ладонь коснулась холодного металла. Под карликовыми пальмами зашипели гремучие змеи.
С пистолетом в руке Нэй пошел вперед, осматриваясь. Другую руку он держал на эфесе шпаги.
Убитый вампир лежал на спине. Из раны не вытекло ни капли крови. Серая пыль – и только. Серая кожа словно тлела по краям разрывов. Мертвец был голый, но это была нагота оголодавшего хищника – костистая, жилистая, окаменелая. Нэй не мог рассмотреть в ней человека.
Он обошел тело кругом и заметил другую рану: лобная кость была проломлена над левым глазом. Не его рук дело. Похоже, не все жители проклятого города расстались с жизнью по собственной воле. Некоторым помогли.
И, похоже, не все кровососы ждали заката, чтобы выбраться из убежищ.
Он заметил еще двоих. Вампиры стояли у каменной стены, почти полностью скрытой толстыми лианами.
Вампиры – с веревочными кольцами на шеях – прятались в тени. Пылающие глаза следили за колдуном.
«Но из плоти мертвых возродятся чудовища».
Нэй осмотрелся.
Земля вдоль стены была истоптана, словно тут проходила шакалья тропа. Повсюду валялись обглоданные кости. Звериные и человеческие. Целые и расщеплённые.
Нэй прицелился в неподвижных тварей. По затвору пистолета ползал белый муравей.
У стоящего справа висельника сохранилась одежда. Юбка-запашка на костлявых бедрах, черная от грязи и крови. Спутанные волосы свисали до груди. У второго из верхней губы были вырваны куски, в щелях чернели неровные длинные зубы. Грудная кость торчала корабельным килем.
Вампиры содрогнулись, будто проснувшись, и пошли на него, петляя, держась в тени.
На этот раз у Нэя было время, чтобы выбрать оружие. Вогнать шпагу в глазницу, чтобы острие уперлось в затылочную кость? Или уничтожить мозг пулей?
Он выбрал бесшумную шпагу.
* * *
Мальчик сбежал.
Нэй склонялся к тому, что проводник завел его в ловушку. В конце спуска тот постоянно держался позади колдуна, направлял голосом.
– Ты не вернулся из джунглей.
Нэй обернулся.
Рави возвышался на склоне, в прогалине, поросшей красными огневиками, открытый солнечному свету. «Вампиры боятся солнца», – мелькнуло в голове Нэя, пока он смотрел на браматму.
– Какого водяного? – Нэй схватился за корни и полез на откос.
– Ты не вернулся, – повторил Рави.
Он стоял, скрестив на груди руки, и выглядел как человек, у которого вот-вот лопнет голова. Его мелко трясло, лицо побагровело, на шее вздулись вены.
Нэй почувствовал покалывание в мышцах рук и ног, особенно сильное в правой руке, в которой сжимал пистолет и которую поднимал, когда шишка на лбу Рави треснула по линии шрама.
От неожиданности Нэй остановился.
Края раны расползлись, и над переносицей браматмы распахнулся третий глаз.
Два обычных глаза Рави, глубоко запавшие в череп, темные и тусклые, вцепились в Нэя. Межбровный глаз был выпуклым, большим, болезненно-розовым, и этот страшный глаз видел Нэя насквозь.
Обморочная волна поднялась по телу Нэя, ударила в голову. Ярко полыхнуло в глазах – солнечные лучи превратились в белые острые ножи. Нэй зажмурился, продолжая взбираться к Рави. Будто утопая в зыбучем песке. Зыбучим песком был воздух. Еще немного, чуть-чуть… Рука с пистолетом двигалась вверх, но он уже почти не чувствовал ее.
Страшный глаз сковывал мышцы Нэя, опрокидывал в ледяное оцепенение.
Нэй поднял тяжелую ногу, медленно опустил, намотал на кулак стебли травы, подтянул себя выше, упал на колени. Голова раскалывалась от бессвязного гула, страшный розовый глаз наполнял ее голосами. Дюйм за дюймом Нэй распрямлял правую руку, мышцы извивались под кожей, дюйм, еще дюйм, из перекошенного рта Нэя свесилась нитка слюны. Суставы будто покрылись речной солью, локоть, плечо, Нэй наводил пистолет движением кисти. Прицелился и нажал на спусковой крючок.
Думал, что нажал…
Палец окаменел. Руки и ноги окаменели. Окаменевший Нэй смотрел на браматму.
В страшном глазе переливался поверхностный дрожащий огонь. В других глазах, в тонких губах Рави была жестокая насмешка.
– Ты не вернулся. Тебя съели демоны.
Нэй услышал шорохи за спиной, звук осыпающейся земли. Клацанье клыков. Но он мог лишь смотреть на Рави. Его разум онемел вместе с телом.
Губы браматмы шептали какие-то заклинания. Клацающие, шуршащие звуки приближались.
Внезапно над лесом прокатился гулкий выстрел. Рави дернулся и обернулся. Страшный розовый глаз исчез. Мушкет ухнул снова – и кто-то скатился по склону за спиной Нэя.
– Сзади!
Оцепенение прошло. Колдун снова владел своим телом. Крутанулся на коленях и всадил две пули в черное дьявольское лицо. Вампира отбросило назад.
Нэй повернулся и увидел, как Сынок размахивается и бьет Рави прикладом мушкета в лоб, добавляет лежачему.
Выше, в зарослях алоэ, стоял Алтон. Маркиз улыбался поверх мушкетного ствола.
– Закройте ему лоб! – просипел Нэй. – Обмотайте голову… этот глаз…
– Есть, сэр!
Грудь и руку жгло, сюртук был мокрым от крови. Обессиленный, Нэй опустился на траву, лицом к полуденному солнцу. В нескольких ярдах от оглушенного, связанного браматмы.
Везде есть свои святые и демоны. Праведники и предатели. Это залог Гармонии.
* * *
Мальчик был единственным, кто не запаниковал. Остальные, взрослые мужчины, бестолково молились речным богам, кричали друг на друга и пучили глаза. Пираты называются! Небось, кормили портовых девок историями о подвигах, водяных и сиренах, а очутившись в городе мертвых, испугались, как глупые звезды при виде Ашвини Кумары.
Мальчик, слуга, сопровождавший иноземного колдуна к радже, знал, что, пока Серебряный Чади не выкатит на полотно неба блюдце луны, Тала безопасна. Если, конечно, держаться подальше от зданий, в которых не бывает светло, от щелей.
В зияющей посреди тротуара яме полыхнули красные глаза. Мужчины заголосили. Мальчик подергал за рукав одного из них, уродливого, как Хираньякша. Указал на ящик, выданный стражей, прежде чем пиратов пинками и мушкетами загнали в Долину неживых.
– Надо открывать.
Аватар Хираньякши посмотрел на мальчика с ужасом и ненавистью, словно это четырнадцатилетний слуга придумал заманить иноземного колдуна в ловушку. План браматмы провалился. Сам Рави был ранен. Воины раджи схватили пиратов, прятавшихся в лагуне. Мальчик не знал подробностей, но догадывался, что пираты и Рави заключили некую сделку и что сделка эта привела в ярость великого Пандея. На рассвете за мальчиком пришли. Приставили к кадыку нож кукри и велели молчать.
И вот он в Тале, вместе с чужаками, перепуганными людьми Реки.
Аватар Хираньякши взломал ящик. Внутри лежали огнива и ветки бурасового дерева – знак бескрайней доброты раджи или, во что мальчику верилось сильнее, милости иноземного колдуна. Чудак! Поменяйся они местами, мальчик и шанса не дал бы своему недругу. Заковал бы в кандалы и привел в Талу на закате, а не в полдень.
Пираты дрались за огнива.
Мальчик незаметно ощупал свои волосы и вынул из косички стальную иглу. Спрятал в рукаве и внимательно осмотрел поросшие мхом дома, размышляя, как ему выбраться из города, пока васудев Дьяус держит небо голубым.
И тут наступила ночь.
* * *
Когда солнце внезапно сгинуло с небосвода, когда пришла тьма, люди внизу начали кричать. Эти головорезы, отщепенцы Реки, вопили, хватаясь друг за друга, друг друга отталкивая, взбираясь на стены в отчаянной и тщетной попытке спастись. Их привели в Долину неживых как скот на заклание, как жертвенных ягнят. Было ли Нэю жаль их? Нет, он не испытывал жалости: что-то важное погибло в Пыточной вместе с Веноной Банти. И пусть кричащие люди были лишь пешками на шахматной доске, в каждом из них он видел безумного братца Батта, и Балтазара Руа, и трехглазого Рави.
Покусившиеся на Гармонию да будут преданы смерти.
Нэй сидел на плоской крыше полуразрушенного храма, на горячем камне, заменившем ему трон. Он творил колдовство: три незримые нити сплелись в канат и простерлись над улицами города проклятых. Песчаный паук примостился у ног Нэя, направлял ментальную петлю. На северной оконечности Талы Каххир Сахи творил то же самое заклинание, и ему помогал Вийон. Нити колдунов соединились над руинами, сцепились. Так соединял Нэй свои заклинания с заклинаниями Уильяма Близнеца, усиливая магический эффект. Но вспомнилось Нэю и другое: как однажды он учил Близнеца ловить рыбу и был рад тому, что и сам способен открыть наставнику нечто новое.
Две удочки схлестнулись в центре Талы и призвали рыбу-тьму. Словно кракен поглотил город.
После застенков раджи Сахи был счастлив размять косточки. Нэй убедил великого Пандея, что не справится в одиночку. Сахи освободили утром, выпустили и членов команды, сопровождавшей Каххира в Калькутту. Речники во главе с Алтоном наблюдали за зрелищем со склона.
Сквозь ментальный канал между колдунами неслись обрывочные образы. Острова, которые посещал Сахи. Женщины и мужчины, с которыми он возлежал. Поток беспощадных картинок – от них у Нэя болела голова и ныли раны под бинтами. Вот почему колдуны Полиса практически не использовали двойные узлы. Тайное становилось явью, а постыдных секретов хватало у всех.
– О Творец. – Нэй поморщился, увидев в своей черепной коробке Каххира, полностью голого, измазанного глиной, танцующего перед каким-то похотливым восточным идолом.
– Не отвлекайся, Георг. – Сахи кашлянул на противоположном краю Талы.
В недрах города что-то ворочалось, пробуждалось. Истошнее вопили пираты.
Пиратский корабль обнаружил Вийон. Когг пришвартовался в тихой лагуне за утесом. Речные разбойники прибыли в Калькутту, опередив «Каллен». Заклинание похищенного ока расставило все по местам. Пиратов прислал Руа. Через парламентеров он заключил сделку с браматмой. Пираты и Рави были хорошо знакомы: браматма снабжал головорезов шкурами больших кошек, рабынями, алмазами, добытыми в Тале. Конечно, раджа не знал о торговле, равно как и о том, что факир втайне воскресил и возглавил культ кровавой богини-разрушительницы Кали. Руа пообещал ему целые острова для поклонения и жертвоприношений. Требовалась крошечная услуга: сорвать переговоры между союзниками.
Рави тянул время, откладывая прием у Пандея. Алкоголем и травами затуманивал разум владыки. Он понимал, что Пандей не пойдет на сделку с Балтазаром Руа, и использовал хитрость. По-своему верный Калькутте, факир не рискнул на прямую конфронтацию с раджой. Когда официальный прием таки состоялся, а Пандей огласил условия, Рави решил устранить Нэя руками – и клыками! – ракшасов. А позже разобраться с его спутниками.
Вийон, маленький лазутчик Полиса, сказал, что раджа взбеленился, узнав о предательстве браматмы: он топтал цветы, швырял посуду, сыпал проклятиями.
Факир был арестован, лишен регалий и заточен в тюрьму.
«Гармония не терпит пустых камер», – прокомментировал Сахи.
Вийон принес Нэю картинку: Рави в цепях, руки его вздернуты к потолку, голова слепо поворачивается – тесный кожаный шлем без прорезей закрыл ему глаза. Два обычных глаза и третий, межбровный, дарованный адепту кровавой богиней. Губы браматмы шепчут заклинания-ментрамы. Но все напрасно. Сам Рави вмуровал в тюремные стены амулеты, блокирующие магию. И лишь бессильно рычать способен теперь факир.
Гвардейцы схватили пиратов, застав врасплох. Но оставалась главная проблема: третье условие раджи. Город, кишащий вампирами.
Алтон и Лита предложили штурм. Было заманчиво посмотреть, как дочь Альпина на слонихе въезжает в долину, как Лилу топчет толстыми ногами мертвецов. Но у Нэя созрел иной план. Жестокий и коварный, под стать нравам Востока.
* * *
Мальчик понял, что это конец. Иноземный колдун обладал безграничной силой. Он победил васудев Дьяуса и сделал ночь. Может быть, вечную ночь.
Пираты панически чиркали огнивами. Полыхнули палки. В отсветах пламени двигались мертвецы. Изломанные тени окружали людей. Корни деревьев вздувались на разбитом тротуаре, как вены.
Вопль взмыл к черному небу и захлебнулся. Мальчик крутился на месте, высматривая хозяев Талы. Он увидел, как мертвый человек схватил за голову человека живого и уволок в темноту. Пират в кирасе упал, его оседлал скелет, облепленный лохмотьями кожи. Когти скребли по железным доспехам, пытаясь добраться до горячих внутренностей. Пират отчаянно завизжал и тем самым привлек внимание ракшаса к своему незащищенному лицу. Тварь впилась в его нос кривыми зубами.
– А ну иди сюда! – аватар Хираньякши сгреб мальчика в охапку. Заслонился им как щитом. – Не дергайся, обезьянка!
Три ракшаса двигались к ним на четвереньках. По расщеплённым подбородкам стекала розовая пена, веревки впились в дряблые шеи, прорезав мясо до позвонков, страшный голод пульсировал в глазницах. Мозолистая рука пирата заткнула мальчику рот. Нитка лопнула, бусы посыпались со смуглой мальчишеской шеи.
Руины исторгали мертвецов, скользящих будто туман над водой.
Мальчик брыкнулся и, изловчившись, ткнул иглой точно в горло пирату. Аватар Хираньякши захрипел, выпуская мальчишку, упал на колени и был тут же сметен троицей вампиров. Уцелевшие людишки скучились у наполовину рассыпавшейся стелы. Мальчик подхватил горящую ветку, замахал ею яростно. Оскаленные, тронутые гнилью морды наплывали и отскакивали. Из темноты, из червоточин, выбирались истлевшие, изголодавшиеся ракшасы. Желтые когти царапали брусчатку. Вспыхивали нечестивыми светлячками бельма.
Забулькало. Мельком взглянув на стелу, мальчик не увидел там никого. Лишь кровь, обагрившая плиту, лишь кираса, из которой, как из устричной раковины, выели содержимое. Ракшасы пожрали отряд быстрее, чем песок истек в малых часах. Во мраке хрустели кости и чавкали рты.
Мальчик таращился на ползущие в руинах тени. Мертвецы взяли его в кольцо.
На ссохшихся рылах отпечаталось ликование.
«О, Сурья, бог солнца, услышь меня…»
* * *
Город проклятых питался. Урчали впалые животы.
«Мастер обрубает проблемные нити жизни», – сказал факир.
«Пора обрубить пару нитей», – подумал Нэй.
Ради Полиса. Да хотя бы ради Литы.
Это было одно из немногих заклинаний, которое он разработал сам на основе существующего колдовства. Близнец находил магический трюк бессмысленным и непрактичным.
«Кокон наизнанку? Зачем? Проще зажмуриться – на то нам и даны веки. Но ты хочешь увековечить память подруги, я понимаю…»
Если кокон делал невидимым колдуна и того, кто был рядом, заклинание Алексис растворяло весь мир вокруг. Ненавистный мир, забравший у Нэя самое дорогое. После смерти невесты он лежал в своей спальне, накрутив ментальную нить, а Башня, Оазис, Полис исчезали. Купол накрывал Нэя. В действительности жизнь продолжала кипеть, там, за непроницаемой завесой тьмы, но она не касалась Нэя, она была омерзительной и пустой. Хаотичной.
Спустя много лет Нэй снова воспользовался заклинанием, названным в честь погибшей любви. Но теперь, усиленный и усовершенствованный, купол накрыл целый город. Небо пропало. Свет не проникал сквозь толщу темноты.
В мире без любви не должно быть солнца.
«Отпусти меня», – шепнула Алексис.
Нэй узнал правду уже после ее самоубийства, проведя собственное расследование. Тогда, почти семь лет назад, влияния кандидата в придворные колдуны хватило, чтобы перекрыть Алексис доступ к снадобьям. Стража арестовала ее за попытку проникнуть в здравницу. Оказавшись за решеткой, она попросила о помощи не у своего жениха, а у Уильяма Близнеца. Нэй познакомил невесту с наставником, как знакомят избранницу с родителем; втроем они неоднократно обедали и гуляли по паркам.
Близнец заверил Алексис, что ее тотчас же отпустят. Ушел домой и ни слова не сказал Нэю. Наутро ученик и учитель отправились за пределы Кольца, пробыли в плаваниях много дней. Они исследовали атоллы, опустевший храм Чрева Кита, затопленные деревни.
«Женщины, – сказал Близнец между прочим, – делают нас слабыми».
Неделю Алексис провела в каталажке. Она больше ни к кому не обращалась за помощью, даже матери не сообщила о своем аресте. Дочь секретаря Министерства ела похлебку и делилась сухарем с крысами. Нэй не сомневался, что делилась.
Так она была устроена.
На свободе Алексис ждали ее рыбаки-оборванцы. Она заразилась туберкулезом от умирающей старухи и ничего не сказала жениху, с которым виделась все реже. В те дни ему было не до любви.
Он мог достать для нее лекарства. Мог закрыть глаза на шестое правило. Она могла попросить. Но она не просила, а вместо лечебных трав приняла смертельную дозу яда. Чтобы не мучиться и не мучить других.
Как приговор, пронеслось в памяти: «Я пальцем о палец не ударю, если ты подхватишь туберкулез».
Внизу, под черным куполом фальшивого неба, погибали пираты.
«Ради Гармонии», – подумал Нэй. Слеза скатилась по его щеке: глаза слишком долго оставались распахнутыми.
«Отпусти», – прошелестел призрак из прошлого.
Куда? В хибары, оглашаемые надсадным кашлем стариков? В смерть, которая казалась Алексис лучше жизни с таким, как Нэй?
«Отпусти меня, Георг».
«Иди», – прошептал Нэй и тряхнул руками, словно выпускал зажатых в горсти бабочек. Нити заклинаний распались, расцепились удочки хитрых рыбаков. И тьма ушла. Свет хлынул в чашу долины.
* * *
Лучезарный Сурья внял молитвам мальчика. Солнце ослепительно полыхнуло в чертогах васудев Дьяуса.
Обманутые мертвецы задрали к небу морды. Парализованные, на миг они стали статуями, детищем безумного скульптора. Затем опарыши в складках серых шкур задымились. Съежились глазные яблоки.
Мальчик находился к ним так близко, что видел и личинок, и искры, забегавшие по угловатым фигурам. Вонь горелого мяса ударила в ноздри.
Высокий ракшас с веревкой на шее, в лохмотьях, некогда бывших офицерским платьем, воспламенился точно бумага. Огонь перекинулся на соседние ряды чудищ, в мгновение ока пожрал сухую плоть. Твари с червями в глазницах, твари-висельники, жители мятежной Талы, гибли, как мухи от дыма травы савитар.
Ускоряя процесс, мальчик ткнул факелом в тлеющую морду. Успел подумать, что отныне во дворце его будут звать «Дипак, убийца ракшасов». Нога потеряла опору, мальчик полетел в трещину, в подвал, в вампирское гнездовье.
Его поджидали.
Что-то длинное, напоминающее удава, шмыгнуло в недрах осевшего здания. Мальчик вцепился в палку, но она погасла. Что же это? Одержимая демоном змея?
Чудовище показалось у накренившейся колонны. Сторонясь света, оно двигалось на четвереньках. Бесконечное туловище, лоснящееся от гноя. Покрытая пластинами голова. Пластины шевелились, и под ними что-то хлюпало. Рты? Множество языков вылезло из черепа тут и там. Змееподобное нечто уже подползало к жертве.
Мальчик догадался, что перед ним колдун города проклятых.
Тигр прыгнул в подвал, на спину чудовища, и вгрызся в студень загривка. Мальчик смотрел изумленно, как прекрасный полосатый зверь рвет гнилую плоть, перемалывает могучей челюстью позвоночник. Чудовище завизжало, а тигриная лапа надавила на его затылок и впечатала пластинчатую морду в пыль. Миг – и уродливая голова отделилась от длинного тела.
– Спасибо, – прошептал мальчик.
Огромная кошка повернула к нему испачканную морду. Янтарные глаза переливались, хвост хлестал раздраженно по камням. Тигр прошел мимо мальчика, отершись гладким боком о его плечо, и в два прыжка покинул подвал. У животного было сегодня еще много дел.
Закрыв глаза, мальчик принялся перечислять имена охранителей. В списке отсутствовало имя Лита.
* * *
Солнце испепеляло вампиров. Они прогорали изнутри. Превращались в черные оболочки с оранжевыми вкраплениями тлеющих углей. Легкие порывы ветра разваливали мертвецов и уносили в края вечного покоя. Пепел струился по улицам Талы.
Отдельные особи, щелкая клыками, пятились в тень, забивались в норы. Тигры явились из джунглей. Они сигали со склонов урчащей волной. Хищники охотились на мертвецов, выискивали подземные ходы, ныряли в подвалы, лапами выскребали из щелей тлен.
Красавец самец мотнул головой. В его пасти было зажато тлеющее предплечье.
Нэй, забывшись, механически погладил по спине фамильяра. Вместо мягкой шерсти почувствовал жесткий панцирь в щетине, убрал руку. Паук Сахи брезгливо отряхнулся.
Тигры раздирали лианы, расправлялись с последними обитателями города проклятых. Подземелья оглашало утробное рычание.
– Чертов Восток, – проворчал Нэй и коснулся своей щеки, согреваемой солнцем. На пальцах блеснула влага. Нэй использовал заклинание похищенного ока, чтобы опасливо заглянуть внутрь себя.
Он увидел там Литу, оседлавшую дельфина, и невольно улыбнулся.
* * *
Ночной воздух вливался в комнату сквозь обрызганные благовониями занавески. Стоя у зеркала, Нэй снимал бинты, слой за слоем. Под промасленной материей раны затянулись, словно были нанесены не пять дней назад, а в прошлом месяце. Нэй потрогал их и хмыкнул. Следы чудовищных когтей превратились в пустяковые царапины.
Раджа даровал Лите слониху Лилу. А лучше бы передал Полису парочку целителей. Пригодилось бы их мастерство.
Бинты упали на мозаичный пол. Нэй поймал себя на том, что думает о лекарях для рыбаков Кольца, а не для родного папочки.
«Вийон, я что, старею?»
Вы заразились добротой раджи.
«О, у кого-то прорезался юмор?»
Лита учит меня шутить.
Без Рави Пандея будто подменили. Второй прием не имел ничего общего с первым.
«У притчи про розы есть продолжение, – сказал Пандей, покидая трон, чтобы взять Нэя под локоть. Рука повелителя Востока, мягкая на вид, оказалась очень крепкой. – Раджа вдохнул аромат принесенных евнухом роз, и сердце его растаяло. Он не мог воскресить евнуха, но велел раздать по золотой монете всем евнухам во дворце».
«И надо же, – ехидно подумал Нэй, – прекрасно после этого спал».
Милосердие владык напоминало гнездовье с ракшасами.
– Я отменяю первое условие, – сказал раджа, жестом приказывая рабыням подать вина. – Скажи герцогу: Пандей знает, чем друг отличается от должника.
– Великий Пандей. – Нэй склонил голову.
Ароматом роз стали несметные сокровища, извлеченные из подвалов и погребов очищенной Талы. Алмазов хватит радже на несколько перерождений, да благословит Ганга его тень. Отныне Калькутта была самым богатым островом Союза. И Пандей мог снизойти до поблажек. Главное – покинуть гостеприимный дворец, пока владыка не передумал, не унизил Маринка «благодарственными пошлинами».
– Но второе условие остается в силе, – заметил раджа.
– За будущую свадьбу. – Нэй поднял пиалу.
Доброта Пандея не распространялась на факиров, уличенных в сговоре с Рави. Гвардейцы бросали мастеров в застенки. «Какая занятная общность нравов», – не преминул сострить Алтон.
Этим вечером маркиз гулял в саду со своей принцессой. Восточный ветер награждал: кого любовью, а кого – погибелью.
Нэй был счастлив покинуть Калькутту, остров, о котором так долго мечтал. И Вийон радостно ерзал в предвкушении обратной дороги. Для кого-то это и был рай. В конце концов, разукрашенные каннибалы считали раем свой пляж со скрипящим колесом висельников.
«Мы выбираем обувь по размеру». Нэй с удовольствием обулся в сапоги из акульей кожи, пылившиеся в ящике все эти дни.
Команда готовила «Каллен» к отплытию. Сынок вздыхал, расставаясь с любвеобильными танцовщицами, и обе половины его лица выражали скорбь. Алтон целовал на прощание принцессу. Ее черные глаза в форме миндаля и родинки, похожие на капли чего-то там. Канти прибудет в Оазис после победы над Руа. С кораблями, груженными приданым.
После войны, мысли о которой не давали покоя.
Зашуршала раковина, лежащая среди гранатов.
– Жаба?
– Какого речного черта ты называешь меня жабой? – разозлился наигранно Нэй.
– Твое кваканье прерывается.
– Чего надо? – Нэй посмотрел на балкон.
– Я тут размышляла… Когда я стану колдуном, я могу сама выбрать фамильяра? Хочу, чтоб им был слон!
Нэй терпеливо помассировал переносицу.
– Мы не выбираем фамильяров, они приходят из тигля. И ты не станешь колдуном. Ты обыкновенная девчонка с несколькими магическими навыками.
– Несколькими навыками? – ахнула Лита. – Да я!..
В комнату устремилось облако мотыльков. Вийон подпрыгнул, ловя гостей. Насекомые забили крылышками по лицу Нэя. Он чихнул, отмахиваясь.
– Всё, всё!
– Скажи спасибо, что это не тигр!
Мотыльки воспарили к потолку.
– Переадресуй свой вопрос Гарри Придонному по возвращении.
– Вы не любите нас, потому что вы нас боитесь.
– Кого это – вас?
– Женщин.
Нэй взялся за нить, отпустил, взялся снова. Часть стены растворилась, и он увидел смежную комнату, покои Литы. Вещи, разбросанные по полу.
«Ну и свинарник», – подумал он.
Лита раскачивалась на качелях. В струящейся красной дупатте, в шароварах, расшитых серебром и крошечными зеркалами. Золотые браслеты окольцовывали щиколотки, как изящные кандалы. Единственная изумрудная туфелька болталась на пальчиках ноги. Лита грызла ноготь и буравила взором стену – сама того не зная, сверлила глазами Нэя за толщей мрамора и камня.
– Как считаешь, – спросила она в раковину, – дома все хорошо?
– Я надеюсь, – сказал Нэй.
Повисла пауза.
Под шелковым шарфом на Лите ничего не было. Глазам тайного наблюдателя открывалось ущелье между тяжелыми ядрами грудей, Человекомышь на цепочке и плоский девичий живот с морщинкой поперек пупка.
– Ну… до завтра… – сказала Лита.
– До завтра. – Он помедлил и отпустил нить. Стена «заросла» ковром. Нэй перехватил внимательный взгляд Вийона.
«Что?»
Дух промолчал.
– Пора спать, – заключил Нэй, раздраженно стягивая сапоги. В окнах пели сверчки. Всхрапывали слоны в загонах. Там, за пологом шелестящей ночи, Нэя ожидала неизвестность.
Что увидит он, преодолев Реку? Развалины Оазиса? Символ Распятого? Марионетку на троне?
Успеет ли?
Нэй задержался у двери, ведущей на балкон. Опустил ладони на травяную ширму. Постоял так минуту, резко качнул головой и повернулся к кровати.
«Цыц!» – бросил он фамильяру.
На балконе раздалось шлепанье босых пяток. Сердце Нэя замерло. Ширма раздвинулась, и Лита вошла в комнату. Ее глаза были широко распахнуты, пухлые губы приоткрыты, дыхание с шумом вырывалось из легких.
Вийон выскользнул за дверь. Чертов предатель.
Лита смотрела на Нэя в упор. Он вспомнил далекий-далекий день, когда кланяющийся старичок на джонке падальщиков вдруг обратился в хамоватую, несносную, восхитительную девчонку.
Молчаливый диалог длился вечность. А затем они ринулись друг к другу, колдун и плебейка Кольца, и губы их соединились, как нити заклинаний, а языки сплелись в магическом танце. Руки Нэя трогали, гладили, сжимали. Руки Литы не скучали без дела, пробуя и проверяя. Ногти порхали по рубцам.
Шарф стек на пол красной лентой. Лита чуть отстранилась, рассматривая Нэя потемневшими глазами.
– Откуда это? – спросила она, касаясь крестообразного шрама на левом соске.
– Была история, – хрипловато ответил Нэй. – Затопленный паром. Неважно.
– В книгах Джиа ты гораздо красноречивей.
Она обхватила ладонями голову Нэя, провела подушечками пальцев нежно, от уголков глаз к вискам. Он смотрел, как вздымаются, живут ненасытной молодой жизнью груди Литы, как проступают под кожей ниточки сосудов. Восхищенное лицо колдуна отразилось в лезвии. Лита вынула кинжал из-за пояса шаровар. Повертела и вложила его в руку Нэя.
– По правилам ты обязан отрезать мне мочки. Лиззи – мы учились в одной школе – сказала, это совсем небольно.
Нэй стиснул рукоять. Поцеловал шелковистую щеку. Поцеловал верхушки обнаженных грудей. Поцеловал живот. Встав на колени перед Литой, он осторожно, чтобы не поранить нежную кожу, сунул лезвие за пояс ее шаровар и распорол их. Ткань опала, зазвенев зеркальцами, открывая путь. В череде последних событий Нэй позабыл это чудесное ощущение: идти и знать, что путь верен.
– Мне нравятся твои мочки, – сказал он, роняя кинжал.
Лита улыбнулась и жарче, яростнее впилась в губы колдуна.
Ветер приносил ароматы благоухающего сада. Цветочный лепесток спикировал со стола и прилип к сверкнувшему лезвию кинжала.
Звероголовые боги наблюдали с потолка за тем, как двое смертных заново обретают Гармонию.
* * *
Калькутта растворилась в утренней дымке, наполнились западным ветром заговоренные паруса и словно тень убралась с палубы. Обленившиеся речники вспомнили свои навыки, заиграли мышцы под жирком, движения стали резвее, точнее. Капитан Пакинс на шканцах сбросил оцепенение и улыбнулся чему-то краем рта. Может, чайкам. Может, волнам.
Радостное возбуждение воцарилось на «Каллене». Только Алтон пригорюнившись глядел в воду. Печально вздохнул, услышав шаги, но, повернувшись к друзьям, нехотя заулыбался:
– Георг, Лита! Да вас не узнать!
– Я сам себя не узнал бы, питайся сладостями раджи еще недельку. – Маска привычной угрюмости сегодня плохо клеилась к лицу колдуна. Его глаза искрились, омолаживая благородные черты. Лита щурилась и прикусывала улыбку, словно удерживала внутри то ли огромную тайну, то ли щекочущих бабочек.
– Маркиз, над вашей кислой миной потешаются все союзные острова.
– Впервые слышу!
Лита подняла палец. В клетке на полубаке заголосили голубоногие олуши. Лита с удовольствием провернула бы этот фокус с Лилу, но слониху перевозили на одном из судов флотилии раджи, чтобы не подвергать испытанию остойчивость «Каллена».
Алтон хихикнул.
– Я немного…
– Затосковал по принцессе, – окончила фразу Лита. Запрыгнула на пороховую бочку. – Поверьте, вы глазом моргнуть не успеете, как Канти приплывет к вам. Я уже ломаю голову, что надеть на свадьбу.
– Тебя никто не приглашал, – буркнул Нэй.
– Вы все приглашены! – воскликнул Алтон. – Вы все! – Он помахал Сынку, и капитан непонимающе махнул в ответ. – И вы! И вы, Каххир!
Каххир Сахи, побрившийся, одухотворенный, в просторных восточных одеяниях, вышел на корму. Вийон и паук закружились по палубе, приветствуя друг друга.
– Ах, что за чудо – избавиться от пушечного ядра и цепей! – Сахи пригладил волосы, черные, с белоснежной прядью на виске. – Готовы умереть за Гармонию?
– Готовы жить во имя нее, – рапортовала Лита.
– Похвально. Где же ваша трость? – Сахи оглядел Нэя. Он подразумевал трость с золотым набалдашником – высший знак отличия в Калькутте, подарок Пандея. Вместе с тростью раджа даровал чужестранцам шкуры и вина, и механического соловья, поющего рулады по щелчку пальцев.
– Пришлось оставить в каюте. – Нэй окинул сердитым взглядом Литу. – Мне сказали, с тростью я похож на чиновника.
– На чванливого чиновника, – вставила Лита.
Проницательные голубые глаза Сахи лучились.
– Мой друг, самое время вам бросить эти глупые странствия и осесть при дворе. Мы вволю наплавались. По горло, к счастью, целое. Полагаю, щедрость милорда будет безграничной. Когда брат поведает о ваших подвигах Маринку… когда Руа будет уничтожен…
– Брат? – переспросила Лита.
«Он был в моей голове, – подумал Нэй, бледнея. – Он знает и про Банти, и про сгоревшее письмо».
– Маркиз Алтон. – Сахи смотрел Нэю в глаза и коварно улыбался.
«Жаль, я не бросил тебя в тюрьме», – помрачнел Нэй.
Как бы ни были радушно настроены колдуны, они не упустят возможность произвести должный эффект. И Сахи наслаждался эффектом.
– О, – засмеялся Алтон. – Мы не братья, увы.
– Братья, – сказал легкомысленно Сахи, разворачиваясь и удаляясь к корме. – Конечно, вы братья, если у вас один отец.
Паук посеменил за хозяином, стуча сегментированными конечностями. Лита посмотрела на Нэя, затем на Алтона. Ее челюсть отвисла.
– Речное пугало… – прошептала она.
– Георг? – Алтон, раскрыв рот, ждал опровержения несусветной чуши, озвученной Каххиром Сахи.
Чувствуя затылком ошарашенные взгляды друзей, Нэй отошел к фальшборту и вцепился в планшир. Ветер дул в лицо, остужал. Вопросы Алтона потонули в шуме.
Нэй не знал, кто воззвал к нему из раковины много лет назад – мама или кто-то другой, но три слова – «Найди Уильяма Близнеца» – изменили его жизнь. Подхватили кораблик и направили по ветру. «Найди Уильяма Близнеца» – это все прожитые годы, это магия, кракены, остров прирученного электричества, Косматый маяк и Лита.
Так, может, то была не мама? Может, сама Гармония обратилась к Нэю? И он все сделал правильно.
Все правильно.
Нэй улыбнулся.
«Каллен» шел в неизведанность, в туман. За ним, бороздя речную гладь узкими килями, следовала флотилия великого раджи.
