6. Две злые рыбки

Зал собраний находился на последнем этаже Южной башни, так что Георгу Нэю, придворному колдуну, нужно было всего-то покинуть опочивальню и взобраться по крутой лестнице. Округлое помещение с высокими потолками вмещало чертову дюжину причудливых резных тронов; Нэй чувствовал себя не в своей тарелке на жестком и неудобном седалище. Троны составляли идеальное кольцо и крепились к стенам. Скрипучие механизмы поднимали их над полом на разную высоту, так что образовывалась спираль: от трона, висящего под самыми стропилами, до едва приподнявшегося на пару футов. Совет занимал места по старшинству. Внизу сидел Нэй. Верхний принадлежал достопочтенному Улафу Усу. Сегодня его трон пустовал, как и несколько других. Колдуны, которых в кулуарах называли «Четверо Старых», проигнорировали совещание, сославшись на занятость, но все понимали: эти четверо слишком дряхлы, чтобы покидать свои катакомбы. Учитывая, как давно их видели в последний раз, можно было предположить, что колдуны, чей возраст в сумме перевалил за полтысячи лет, прикованы к постели. Усталые, немощные, озлобленные, они медленно разлагались в полумраке и даже через фамильяров не поддерживали больше связь с суетным внешним миром: он не интересовал их. У каждого из четверых были в свое время подмастерья, но ревнивые, мнительные старцы отравили учеников, боясь конкуренции.

Нэй рассчитывал не дожить до такого жалкого существования.

Старшим после неявившегося квартета был Юн Гай, изрытый морщинами, но по-прежнему активный и бодрый. Десятилетиями он искал эликсир бессмертия, но не преуспел в начинаниях.

Спинки тронов венчали деревянные насесты, отведенные фамильярам. Духи сидели не шевелясь, лишь движения век и глаз отличали их от мастерски сделанных чучел. Над лысой макушкой Юна Гая застыл огромный манул.

Нэй обвел коллег взором. Кроме старцев, отсутствовал Каххир Сахи, посланный Маринком на Восточные острова. Восемь колдунов держали совет.

– Вы, наверное, уже слышали, – задребезжал Юн Гай. – Венона Банти, наш бывший батлер, погибла.

Новость стала неожиданностью для половины присутствующих. Колдуны зароптали.

– Разве Венону не заточили в Юго-Восточную башню? – спросил тощий и неопрятный старик в женском платье. Диана Гулд, создательница ритуальных кукол, – она сидела рядом с Юном Гаем, а пепельный ворон замер на насесте ее трона. Длинными ногтями Гулд поглаживала соломенную куклу. Кукла наблюдала за происходящим живыми влажными глазами.

– Аэд, – обратился Гай к травнику. – Не соблаговолишь ли ты посвятить нас в подробности случившегося?

Аэд Немед, зеленомордый колдун, копия своего фамильяра – жабы, оскалил звериные клыки.

– Венону нашла на рассвете стража. Она сгорела в камере. Осталась горсть золы.

– Но ты опознал ее?

Немед зарычал в знак согласия.

– В камере, – сказал травник, – творилось заклятие. Я думаю, Венона колдовала. Хотела сбежать, но нечаянно сожгла себя.

– Вы не можете этого знать, – подал голос Нэй.

Юн Гай посмотрел вниз с трона.

– Венона не была колдуньей, – вторил приятелю Гарри Придонный. Он варил лаки и составлял календари.

– Ах, бросьте! – фыркнул горбоносый и остроухий Титус Месмер. Трон, ныне им занимаемый, прежде был собственностью Уильяма Близнеца, и вместо хамелеона на насесте сворачивалась кольцами змея. Фамильяра Близнец забрал с собой на ту сторону Реки. Говорили, духи проводят колдунов прямиком к Творцу. – Запрет Палаты министров никого не останавливает! Сегодня любая кухарка колдует, чтобы не подгорел рыбный пирог!

Колдуны зашушукались, вспоминая строгие нравы былых времен.

– Три года, – сказал Клетус Мотли, – Банти без ключа отпирала башни. Уж пару заклинаний точно выучила!

Члены совета явились на собрание в повседневной одежде, и только Мотли, алхимик и астроном, облачился в серебряные доспехи. Серебряными были радужки его глаз, и мех его прекрасного волка отливал лунным светом.

На Георга Нэя новость о смерти Веноны произвела двоякое впечатление. Да, первая женщина-батлер Полиса была жестоким и подлым человеком, достойной дочерью северного народа. Мстительная, коварная, до безумия ревнивая – в конце концов, она чуть не угробила Литу, заперев ее в башне с эманациями утопленников. Нэй подозревал, что имелись и другие соперницы, хладнокровно устраненные северянкой. Но как управляющая Венона была бесценна – необходимые для магических процессов артефакты буквально доставала из-под земли. И в постели… Нэй вспомнил горячую плоть красавицы, соски – тверже камня. И это совершенное тело обратилось в пепел?

На днях Нэй навестил арестантку. Она не молила о пощаде, не шантажировала прошлым. Лишь спросила ледяным голосом, как поживает плебейка и не развела ли она вшей в башнях.

Несчастный случай? Или убийство? У Веноны хватало врагов, но Пыточная хорошо охраняется, и Немед не почувствовал злого умысла…

– Я всегда говорил, женщин нельзя выпускать из кухонь! – Гарри Придонный сжал крошечные кулаки. – Но не верится мне, что Банти, изворотливая гадюка, причинила бы себе вред.

– Расследование проводит лично Сорель. – Юн Гай поспешил прервать дискуссию. – Оставим домыслы. Речь не о том. Полтора месяца, господа, мы не можем выбрать нового батлера.

– Отложить избрание! – Жилистый негр, создатель зомби Номс Махака, забряцал украшениями. Нарушая регламент, заулюлюкал его павиан. Волк Клетуса Мотли презрительно поджал губы, копируя мимику хозяина. – Ввести в башнях комендантский час!

– Я солидарен с Номсом, – сказал Немед.

– Но, по вашим словам, – вклинился Нэй, – Банти сожгла себя сама. К чему тогда предосторожности?

– К тому, что в башнях развелось слишком много проходимцев. Вечером, гуляя по галерее, я наткнулся на вашу рыбачку. Она шастает по покоям как по Кольцу!

«Надеюсь, – подумал Нэй, – Лита не стала заикой, увидев в потемках зеленую морду Немеда».

– Лита – мой подмастерье, – сказал он вслух.

Гарри Придонный визгливо рассмеялся. Захлопал себя по груди.

– Простите ради Творца, – сказал он озадаченным коллегам. – Я вообразил девку, избранную придворной колдуньей. Девку здесь, в тронном зале.

Диана Гулд нахмурилась. Клетус Мотли коротко хохотнул, оценив шутку Гарри, а Номс Махака замахал посохом из берцовой кости великана. Юн Гай призвал голосовать. Единогласно решили отложить избрание нового батлера. А вот идею с комендантским часом никто, кроме Немеда и Махаки, не поддержал.

Нэй не особо вникал в обсуждение. Мысленно он переключился с Банти на Сореля. Глава «Черного кабинета» был честолюбивым человеком – слишком честолюбивым, чтобы Нэй мог ему доверять. И полнота власти, которой милорд наделил Сореля, Нэя беспокоила. Маринк опирался на тайную полицию, а не на армию и флот, и это задевало высокопоставленных военных Сухого Города. Нэй опасался, что однажды герцог утратит контроль над големом, им сотворенным.

– Продолжим, – сказал Юн Гай. – Несколько нечистоплотных провизоров были уличены в том, что продавали заезжим рыбакам порошки.

Согласно указу Маринка, лекарства предназначались исключительно для жителей Оазиса. За крепостными стенами дети умирали от холеры и туберкулеза (шестое правило Полиса: «туберкулез – мудрая болезнь, и лечить его – преступление против Гармонии»). Даже бестолковых рыбацких знахарок отлавливала полиция.

Нэй посмотрел сквозь Титуса Месмера и словно бы увидел на его месте мертвого учителя.

«Это нас не касается, – твердо сказал Уильям Близнец из прошлого. – Не забивай голову, мальчик. Колдуны выше мирских проблем».

Он и не забивал. После смерти Алексис он вообще разучился сопереживать людям. Или думал, что разучился, – до встречи с чертовой Литой.

«Интересно, где она сейчас?»

Юн Гай озабоченно докладывал коллегам:

– Благодаря Облачному Оку, смастеренному господином Нэем, стража поймала шестнадцать нелегалов – и это за неделю! Торговцы треской вывозят из Оазиса сладости! Хотя всем известно: леденцы и халва противопоказаны детям рыбаков.

– Будь моя воля, – сказал Немед, – я бы закормил их леденцами, чтобы захребетники передохли в лачугах!

– И кто же в таком случае будет поставлять на кухню ваших любимых устриц? Зомби Махаки?

Немед гневно зыркнул на Нэя.

– Ваш подмастерье, – съязвил Клетус Мотли. Мозг Немеда был не приспособлен для острот. – Судачат, она управляет земными и речными тварями.

– Неслыханно, – зашевелился Махака.

– Пускай устрицы сами, лапками, приходят в Оазис.

– Боюсь, – сказал Нэй, – у вас очень туманные представления о моллюсках.

– Вы-то про них нынче знаете всё.

Нэй и Мотли схлестнулись взглядами.

– Ну, будет! – проворчал Юн Гай. – Надо решить, что нам делать с нелегалами.

– Запретить голодранцам вход в Оазис. – Травник так косился на Нэя, словно младший из колдунов сам был жителем Кольца. – Пускай доставляют свои телеги к воротам.

– Наказать! – гаркнул Махака. – Отравить их колодцы! Заразить чумой!

Внезапно в разговор вступила немногословная Диана Гулд. Поглаживая куклу, она изрекла:

– Мужчины, вы действительно хотите окружить Оазис тысячами ненавидящих вас людей? Сильных людей с сильными руками, такими, чтобы тянуть из воды сети? Хотите врага пострашнее кракенов и пиратов?

– Чушь! – зарычал Немед. – Они не посмеют!

Некромант Махака перекрикивал своего павиана. Но Клетус Мотли, Титус Месмер и Юн Гай погрузились в невеселые раздумья. Неужто впервые они увидели в доведенных до нищеты рыбаках потенциальную угрозу?

– А ведь она права, – сказал в коридоре Гарри. Колдуны рассосались по подземельям. За Гарри и Нэем семенили их фамильяры. Утомившись от собрания, духи резвились и покусывали друг друга; енот Гром ловил пушистый хвост ласки. – И в кои-то веки, – сказал Гарри, – прав этот заскорузлый дурак Махака. Рыбаков надо покарать. Чтобы ни днем ни ночью они не забывали, кто их защищает.

«Защищает?» – хмыкнул саркастически Нэй. В отличие от приятеля он бывал в Кольце и видел жизнь «защищенных» граждан за стеной.

– Только ли рыбаков? – спросил Нэй, завязав предварительно узел и убедившись, что вокруг нет ушей. Нить показала контуры маркиза Алтона, ждущего у покоев.

– О чем ты?

– Например, о прихожанах Церкви Распятого. Они безропотно подчиняются кардиналу Галлю. А у Галля конфликт с милордом из-за того, что милорд отказывается провозглашать Распятого Человека и Бога-Голубя единственными верными божествами Полиса.

– Эти несчастные богомолы! – отмахнулся Гарри. – Галль – трусливый тощий извращенец, не больше.

– Несчастные богомолы внутри крепости… измученные бедняки снаружи… агенты, получающие команды напрямую от Сореля… и сторонники министра Дамбли. Кого мы начнем запугивать сначала?

– Георг, – прищурился Гарри. – Не знал бы я тебя, подумал бы, что твоя вера в Гармонию пошатнулась.

– Ни в коей мере, мой друг. Просто… недобрые предчувствия.

– Просто кого-то опечалила гибель красотки Веноны. Творец, как я рад, что уродился защищенным от похоти! Женщины – зыбучий песок, Георг! Гони их прочь! Прорепетируй на своей грудастой подопечной.

Этажом ниже колдуны расстались. Нэй подумал о Балтазаре Руа. Давненько не было новостей от заклятого врага Маринка. Вельможи ошибочно полагали, что битва в Янтарной заводи поставила на мятежниках крест. Что Балтазар опустил руки или вообще умер. Но брат казненного герцога продолжал посылать в Полис шпионов. И вполне мог установить контакты с кем-то из министров, возмущенных политикой милорда.

Нужно ли сообщить об этом в «Черный кабинет»?

«Пусть каждый занимается своей работой», – решил Нэй.

Он сказал бы, что единственный человек во дворце, не жаждущий занять трон, стоит сейчас возле его комнат.

– Георг! Вы! Доброе утро!

– Какими судьбами, маркиз?

Алтон одарил колдуна подкупающей ребяческой улыбкой.

– Доставил вам письмо. – Молодой маркиз вручил Нэю бумажный прямоугольник. – На самом деле оно лежало здесь, под дверями.

Нэй узнал витиеватый почерк кнутмастера Серписа, начальника полиции Сухого Города.

«Георг, срочно явитесь в участок. Касательно вашей подопечной».

«Творец! – Нэй закатил глаза. – На пять минут оставить нельзя! Ну, что на этот раз?»

– Все хорошо? – спросил Алтон.

– Да… – Нэй сунул записку в карман сюртука. – Прогуляемся?

– С удовольствием.

Оазис купался в солнечном свете. Парки щебетали птицами, смеялись детскими голосами. Кебы везли напудренных пассажиров. Где-то играл оркестр. В такие погожие дни Нэй особенно остро ощущал свою причастность к Гармонии.

– Как ваша рана? – заботливо поинтересовался маркиз.

Они шли вдоль канала, по которому плыли неспешно прогулочные гондолы. Ветерок развевал флаги Полиса, пахло печеными овощами. Возле роскошного мраморного здания, храма Распятого Человека, столпились прихожане в белых одеяниях.

– Царапина, – ответил Нэй. На День Творца он принял участие в ежегодном турнире северян, уничтожил прожорливого тролльвала и заполучил между лопаток деревянную щепку. Лита втирала в его кожу мази, и Нэй невольно млел от прикосновения нежных пальцев.

Почести достались Алтону – Нэй был не против. Маркиз проявил себя настоящим героем, протаранив речное чудовище тендером.

«Из тебя выйдет толк», – оценил колдун.

– А здорово мы сработались, да? – Алтон расцвел. – Приставучая же слизь тролльвала!

– Поблагодари Вийона, что я тебя нашел. Погибни ты – и милорд казнил бы меня.

– Вы преувеличиваете. Отец слишком вас ценит.

«Да конечно». Нэй вспомнил Генриха Руа, лучшего друга Маринка. Дружба не стала помехой: Руа по приказу новоиспеченного милорда закололи пикой, привязали к хвосту марлина и пустили по Реке.

– К слову, об отце. Вечером он устраивает праздничный ужин и фейерверк в мою честь. – Алтон гримасой продемонстрировал отношение к папиным идеям.

– Значит, он на тебя не серчает?

– Ворчит… но, по-моему, втайне он мной гордится.

«Не этого ли ты добивался, мальчик?»

Они прошли под аркой, украшенной цветами. Девушки, одна краше другой, продавали фиалки и лилии. Парнишка-лоточник рекламировал свежий роман Джона Бабса. Нэй набросил на себя и своего спутника кокон невидимости – стайка девчонок, бросившихся было к ним, удивленно завертела головами.

– Вы представляете, – сказал Алтон, – кого отец позовет на ужин? Министров, графов, этого кошмарного кардинала! – Он высунул язык, имитируя тошноту.

– Да уж, – кивнул Нэй понимающе, – не то место, где я бы захотел оказаться.

– Но вам придется! – загорелся маркиз. – Вы не откажете мне! Вы были со мной на фрегате, а не дурацкий министр Дамбли! Мне шестнадцать лет, и я могу сам приглашать гостей.

Алтон передал колдуну полоски мелованной бумаги.

– Тут пять пригласительных билетов. Приходите сами и захватите друзей. Я вам доверяю.

– У меня нет пяти друзей, Алтон.

– Тогда раздайте билеты рыбакам. То-то папа посинеет от гнева. – Маркиз прыснул в кулак. – О! У вас ведь есть подмастерье! Говорят, очень хорошенькая!

– Если «хорошенькой» можно назвать камбалу.

– Пригласите ее. Я велю гувернантке снять мерки и прислать подходящее к случаю платье.

Они остановились у серого бетонного куба – полицейского участка Полиса. Алтон импульсивно схватил Нэя за плечи.

– Я задыхаюсь во дворце. Эти физиономии! Эти разговоры! Умоляю, Георг, спасите меня снова!

Через минуту, взбираясь по широким ступенькам, Нэй спросил Вийона:

«Я правда старею? Сперва рыбацкая девка вертит мной, а теперь – сопляк?»

– И это всё? – Венона Банти уставилась на любовника. Сорель поднялся с кровати и уже застегивал ремень. Мазнул безразличным взором по бывшей управляющей при Совете тринадцати. Многие мужчины отдали бы состояние, чтобы просто увидеть Венону голой; жгучая красавица возлежала на черном шелке, ее смуглую бархатистую кожу усеяли капельки пота, словно драгоценные камешки в свете газовых рожков. Плоский живот ходил вверх-вниз, косички разметались по подушкам, напоминая живых гадюк. Из гадючьего гнезда выглядывало рассерженное и оттого вдвойне красивое личико.

Да, многие мужчины убили бы за один поцелуй северянки. Но Артур Сорель не был из числа многих; он принадлежал к особой касте и с гордостью нес бремя избранности: служить Гармонии в том ее виде, который будет наиболее приемлем для сытой жизни.

– Голубка, – сказал Сорель холодно, – в моем возрасте нельзя перенапрягаться.

– Слабак. – Венона сдвинула ноги, звонко хлопнув влажными бедрами, перекатилась на живот. – Не стоило и раздеваться.

Сорель у зеркала приглаживал темные волосы. Колкости, расточаемые Веноной, ни капли не обижали его. Он вспомнил отца, которого прежний герцог, Генрих Руа, прилюдно избил тростью. Отец смиренно сносил удары и улыбался окровавленным ртом. Даже дома он не проклинал хозяина. Но когда сменилась власть и Маринк казнил Руа, престарелый отец сказал Артуру: «Это – сила Сорелей. Мы ждем и дожидаемся. Комфорт превыше ненависти и любви. Следи за ветром, сын, верь только течению».

Артур Сорель зорко следил за ветром. Флюгер подсказал, что эпоха Маринка подходит к завершению и пора искать нового работодателя. Такого, например, как Балтазар Руа.

– Почему ты медлил? – шипела Венона, комкая простыни. – Почему ты был так быстр в постели и так нетороплив, вытаскивая меня из Пыточной?

– Большие дела не терпят спешки.

– Большие! Тогда ясно… малыш.

Она мстительно оскалилась. Зарылась носом в шелк.

– Это белье покупали по моему приказу! Этот туалетный столик везли из Вагланда! Я – я! – я! – обустраивала быт чертовых колдунов, а они предали меня! Выкинули как мусор!

Венона впилась в свой скальп ноготками и выпучила глаза.

– Ненавижу! Георг Нэй, ненавижу тебя! Гарри Придонный, ненавижу! Клетус Мотли, ненавижу и презираю!

– Ну, хватит, – прервал Сорель.

Из заготовленного мешка он вынул небесно-голубое платье.

– Собрался подкупить меня тряпками?

– Ты же не пойдешь во дворец голой?

– Почему же? – ощерилась Венона. – Может, там найдутся настоящие самцы.

– Творец Рек не создал еще мужчину, способного удовлетворить твою похоть. Но, я слышал, в Бергенхейме водятся здоровенные кабаны.

– Когда я снова стану батлером, я скормлю бергенхеймским кабанам каждого, кто меня предал! Юна Гая, Клетуса Мотли, Диану Гулд! А простолюдинку я сожру сама!

Венона сунула пальцы между бедер и задергала тазом. Сорель поморщился мучительно. От криков северянки у него начиналась мигрень.

– Съесть простолюдинку ты можешь прямо сейчас. – Он зубами открыл пузырек и высыпал серый пепел в бокал с вином.

– Что это? – подозрительно насупилась Венона.

– Подарок от Аэда Немеда.

Внедрить агентов в тюрьму Полиса было половиной дела. Сорель не справился бы без помощи колдунов, Немеда и Махаки. Под защитой магии пленницу вызволили из клетки, а травник «опознал» в сожженном зомби Венону Батли и убедил всех, что гибель ее была случайностью.

Никто не додумается искать беглянку в бесхозных спальнях Северной башни.

– Ты собираешься отравить меня, малыш?

– Увы, ты слишком ценна для нас.

– Скажи, что здесь пепел плебейки. – Венона томно облизала край бокала.

– Здесь пепел ее волос, извлеченных из гребня. И не только. Немед постарался на славу.

– Скажи мне, скажи, что ты обещал.

Сорель вздохнул.

– Мы не убьем твою простолюдинку. Запрем где-нибудь на время ужина, и…

– И она поплывет со мной на Лингбакр. – Венона залпом осушила бокал.

– Зачем тащить ее к Балтазару? Прикончи девку здесь, после праздника.

– О, – Венона потянулась, – я давала ей шанс умереть быстро.

Глядя на голые груди северянки, Сорель даже пожалел, что поведанный им план был сплошной ложью. Венона не покинет дворец, не сбежит на Лингбакр; ей не будет суждено вернуться в Оазис с триумфом и стать батлером при безумном маркизе Батте. Сегодня вечером Венона Банти принесет себя в жертву ради Гармонии, и к тому моменту ненавистная ей плебейка истечет кровью. Две прекрасные девушки оплатят жизнями спокойствие Реки.

Убить Алтона можно было в башне Нэя или раньше, на турнире. Но Руа настаивал, чтобы молодой маркиз умер на глазах отца.

– Я ничего не чувствую, – пожаловалась Венона уже не своим голосом.

Сорель улыбнулся. Порошок подействовал мгновенно. Венона менялась: смягчались ее черты, светлели волосы и кожа, маленькие заостренные груди округлялись, увеличивались и тяжелели. Косы Веноны расплелись, зачарованный Сорель дотронулся до каштановых локонов.

– Что? – Венона взглянула на свои руки, на преобразившееся тело. Разница была очевидной, но только не для нее самой. О чем и предупреждал травник. Заклинание мнимого лица обведет вокруг пальца и человека, и духа, но тот, кто похитил чужую внешность, будет видеть себя прежним.

– Получилось? – спросила Венона, облизывая пухлые искусанные губы.

– О да, – сказал Сорель.

На смятом черном шелке перед ним сидела подопечная Георга Нэя, простолюдинка Лита. Сегодня вечером она застрелит маркиза Алтона. Шахматная партия продолжится без двух пешек и без ладьи.

Правопорядок в Сухом Городе регулировали патрульные, речная и городская стража и подразделение тошеров, прочесывающих подземные тоннели. Патрульной полицией бессменно руководил кнутмастер Серпис. Этим солнечным днем Серпис пытался вытолкать из своего кабинета Литу, дочь Альпина. Лита сопротивлялась, намертво вцепившись в дверной косяк. Пышные навощенные усы кнутмастера подрагивали от возмущения.

Брови Нэя непроизвольно полезли на лоб.

– Что происходит?

– Георг! Хвала Творцу! – Серпису таки удалось оттеснить зазевавшуюся Литу от кабинета. – Заберите ее, во имя Гармонии! Видеть больше не могу!

– Что-то новенькое. – Нэй покосился на взлохмаченную, покрасневшую Литу. Она же прожигала глазами главу полиции.

– Клянусь, – запыхтел Серпис, – не будь она подмастерьем колдуна, живо схлопотала бы теплые нары в Пыточной. И я бы лично, – он ткнул пальцем в висящую на груди медаль, – охаживал нахалку плетью, а потом обрабатывал бы раны речной солью!

– То есть моя подопечная не арестована?

– О, даже напротив! Я буду благодарен, если вы немедленно уведете ее из административного здания!

– Я никуда не уйду, – отрезала Лита.

– Это еще почему?

– Не уйду, пока они не отпустят Билли Коффина.

– Кто такой Билли Коффин? – спросил Нэй.

– Мой жених! – выпалила Лита.

«Да сам кракен, – подумал колдун, – не согласился бы стать твоим женихом, девка!»

– Георг, – взмолился Серпис, – она преследовала патрульный отряд от самого Кольца! Натравила голубей! Мои ребята с ног до головы покрыты птичьим пометом! Сержанту камнем разбили нос!

– Ты швыряла в полицейских камни? – Нэй опешил.

Лита молчала, сжав зубы.

– Не она, – сказал Серпис. – Иначе я бы не посмотрел, что подмастерье, – живо скрутил бы! Тот, кто это сделал, растворился в толпе. Форменное безобразие! Мятеж! Они там все мятежники за стеной!

– Давайте по порядку, – попросил Нэй. – Лита?

Девушка тряхнула своей шикарной гривой.

– Я навещала отца. Примчалась мама Коффина. Сказала, полиция задержала Билли по ложному обвинению. Я бросилась за этими дуболомами. Собрались люди, и кто-то кинул в сержанта камень. Но это был не рыбак, а горожанин. Я успела разглядеть его волосы – они пострижены цирюльником!

– Зачем, – взвыл Серпис, – горожанину переться в Кольцо и защищать какого-то доходягу?

– Это был провокатор, – заявила Лита.

Нэй взял подмастерье за локоть, но она пихнула его плечом.

– В чем обвиняется арестованный рыбак?

– Он призывал соседей к неповиновению.

– Неповиновение? Он бы не выговорил такого слова! Билли – тишайший увалень! У него мозг как у устрицы!

– В телеге Коффина нашли листовки… крамольного содержания.

– Да он читать не умеет!

– Лита. – Нэй подвинул подопечную. – Мы с кнутмастером поболтаем минутку.

Кабинет главы полиции был напичкан механическими канарейками. Серпис захлопнул дверь и привалился к стене.

– Как вы ее терпите, Георг?

– Не спрашивайте! – Нэй указал на седую прядь в своей косе, заплетенной на такотский манер. – Серпис, у меня к вам просьба.

– Что угодно, но пацан останется в каталажке.

– Разрешите мне воспользоваться заклинанием похищенного ока. Если он подбивал к бунту…

– Творец! Я сам знаю, что этот рыжий дурак невиновен! Но мы не должны прощать! Сегодня они швыряют в полицию камни, а завтра снесут ворота и будут купаться в прудах и кормить чумазое отродье конфетами! И кто-то же это напечатал!

Серпис ткнул Нэю листок. Колдун зачитал вслух:

«Рыбаки! Помните Левиафанову ночь! Требуйте лекарства для своих детей…»

– Такие листовки кто-то распространяет в Кольце.

Нэй принюхался к черным буковкам.

– Домашний станок. Дорогущий. И бумага стоит дороже лодки.

– Опять провокация?

– Большинство рыбаков безграмотны. Десяти лет не прошло с тех пор, как милорд построил рыбацкую школу и позволил их детям получать начальное образование.

– При всем уважении, – воскликнул Серпис, – не представляю, чтобы житель Оазиса печатал такую крамолу, подстрекая нищую сволочь к восстанию. В любом случае, – он забрал у Нэя листовку, – пусть разбирается Сорель. Политика не касается полиции. А Коффин… – Серпис осекся. Нэй раскладывал на столе, среди разобранных канареек и шестеренок, три полоски мелованной бумаги.

– Это пригласительные билеты. Сегодня во дворце праздничный ужин в честь маркиза Алтона. Не желаете ли выгулять дочерей? Знаю, вы давно хотели поболтать с министром Дамбли.

– Георг, – застонал кнутмастер. – Вы режете меня без ножа.

…В башню они возвращались через виноградники и ухоженное кладбище.

– Спасибо, – негромко сказала Лита. – Я ручаюсь, Билли…

– Знаю. – Нэй смотрел на надгробия с высеченными именами горожан. Здесь, под ивой, лежала и его мать, гувернантка при дворе Маринка. Речников и капитанов хоронили в Реке. – Кто-то вознамерился нарушить Гармонию.

– В Кольце она давно нарушена. Разве не справедливы требования снабжать лекарствами умирающих от туберкулеза? Разве старик, у которого отняли последнюю лодчонку, или женщина, не способная прокормить детей, – разве они не мечтают бросить в самодовольного сержанта камень?

– Это не твоя забота. Ты сыта, у твоего отца теперь водятся монеты.

– Тебе никогда не понять нас, придворный колдун.

Они обогнули мраморную усыпальницу.

– Венона Банти сгорела заживо в Пыточной.

– О… – Лита заморгала. Опустились уголки ее рта.

– Ты не рада?

– Я редко радуюсь смертям. Чьим бы то ни было.

– Она бы радовалась твоей смерти, поверь.

– Этим мы и отличаемся. Что произошло?

– Кажется, она творила заклятие и самовоспламенилась.

– Странный день, – сказала Лита.

– День еще не закончился. Ты готова принимать ванну? Вечером мы приглашены на ужин к милорду.

Но Лита не слушала про ужин. На слове «ванна» она завизжала так, что потревоженные воробьи вспорхнули с ветвей.

При появлении кардинала Томас Дамбли встал и склонил голову.

– Ваше высокопреосвященство, – произнес министр со всем фальшивым почтением.

– Рад вас видеть, Томас. – Кардинал Галль протянул руку с массивным кольцом тыльной стороной ладони вверх, но Дамбли сделал вид, что не заметил этого. Не хватало еще целовать стариковскую коричневую кисть, торчащую из широкого рукава красной рясы.

– Вы должны извинить меня за ожидание, – хрипло сказал кардинал.

– Пустяки. Мне было о чем подумать.

– Как? А, хорошо. Наш разговор подкинет вам новых мыслей.

– Не сомневаюсь.

– Позвольте. – Кардинал приподнял дрожащую руку, на этот раз чтобы пригласить гостя прогуляться.

Они вышли из комнаты, в которой Дамбли прождал более часа, и спустились по лестнице во внутренний двор. Кардинал часто останавливался. Дамбли терпеливо ждал, пока долговязый старик, напоминающий хищную птицу, откашляется. Он словил себя на глупой забаве: если свести глаза к носу, то фигура Галля превращалась в длинное кровавое пятно, прореху в мутном воздухе.

– Кха-кха… Слышал, вас можно поздравить с должностью казначея.

Дамбли промолчал.

Они попали в атрий здания, расположенного за Храмом Распятого Человека и скрытого от глаз зевак высокими стенами и цеховым каналом. Дамбли удалось откопать (утро он провел в архиве), что прежде здание принадлежало знатному семейству. Основательное, угрюмое, с каменными башенками и подвесными переходами.

Во дворе сновали клирики и монахи. Что-то носили, раскладывали – Дамбли не вникал. Вдоль стен, одна над другой, тянулись открытые галереи, соединенные внешними лестницами. В углах атрия горели светильники, хотя солнце еще стояло в зените. Фонтан в центре – символ Гармонии – давно не использовался по назначению, мрамор почернел от грязи.

Кардинал остановился, из его тощей груди вырвалось сиплое клокотание. Он достал шелковый платок и приложил ко рту. К старику бросились три служки в белых одеяниях, но Галль отогнал их взмахом руки.

– Вы в порядке? – спросил Дамбли.

– Мое здоровье в крыльях Господа, единство которого отказывается признавать тот, чье время истекает. Кха! Почитание мнимых богов есть путь в рабство духа. Идолопоклонничество! – Кардинал тяжело и шумно отдышался. – Но милорд уперт не только в вопросах веры. Он живет в старом, изгаженном, изувеченном мире. Он не понимает… Кха-кха… – Кардинал обвел рукой двор. – Что вы скажете об этом, Томас?

Дамбли внимательно осмотрелся.

На расставленных рядами столах лежали груды ткани. Восточный бархат, восхитительная шерсть, подкладочный шелк, переливающийся атлас. Материи угольно-черные, темно-синие, как Река в грозу, и небесно-голубые. Алые, горчичные, изумрудные. Некоторые ткани меняли цвет, когда министр хоть немного наклонял голову. Другие столы были завалены рубашками, халатами, юбками и горжетками. Еще здесь были шляпы на любой безумный вкус: в форме башни, женских губ, речной волны, крыльев; украшенные драгоценностями и бархатными лентами; широкополые и ветвящиеся. В некоторых спрятался бы фамильяр придворного колдуна, например куница Георга Нэя. Дамбли отметил также разнообразие башмаков, сумочек, кошельков и украшений.

– Что вы видите, казначей?

– Э-э… товар. Контрабанду.

– Я хочу, чтобы вы увидели будущее. А будущее за частной коммерцией.

– Ну…

– Никаких «ну», Томас. И прочь всякие «но». Грядут перемены. Война неизбежна…

Томас заозирался. Наткнулся взглядом на служек, которые следовали за ними по пятам. У мальчиков были такие бледные и непроницаемые лица, что Дамбли подумал о марионетках. Безумно красивых марионетках.

– Не вертитесь, здесь нет ушей. Только искупительный взгляд Создателя. Война, Томас, война. А война есть благодать коммерции.

Кардинал замолчал, неспешно увлекая Дамбли между столами в сторону голубятни.

Дощатый пол устилали опилки, голубиный помет и кусочки скорлупы. Голуби важничали на стеллажах и насестах. Они отличались от тех птиц, что гадили на памятники Маринку, и тех, что иногда запекала в глине голытьба Кольца. Статная осанка, горделиво раздутый зоб, длинные ноги в штанишках из перьев. Красные глазки уставились на Дамбли.

Кардинал сунул руку в леток для выгула, но сизый красавец уклонился от сморщенной длани. Перебирая лохматыми ногами, покачивая смешным хохолком, голубь отошел от сетки. Галль повернулся к Дамбли.

– Очень спокойные птицы. Умиротворенные. Созданы для созерцания. Я часто беру их на проповеди как напоминание, что все мы близки драгоценным перьям Господа.

Дамбли коротко кивнул. Рядом с кардиналом он казался маленьким. Его ноги были кривыми и короткими, а живот округлым, что создавало обманчивое впечатление добродушия. Под широким лбом прятались маленькие тускло-зеленоватые глаза, по черепу ползли глубокие залысины. На министре несуразно сидел модный камзол в оборках, ляжки обтягивали кюлоты с золотой каймой, завязанные под коленом.

– Следуйте за мной, казначей. Кха-кха… Моим ногам нужен отдых.

Кардинал замешкался у одной из резных каменных колонн, склонившись к самому полу в приступе кашля.

Посреди огромной комнаты, облицованной плиткой, стояла медная красавица на львиных лапах. Горничные подстелили мягкие ткани, заполнили ванну до краев водой и удалились, перешептываясь и хихикая. Лита проводила их сердитым взглядом. Но взгляд оттаял, когда она осталась наедине с ванной.

– Я тебя так и представляла.

Пар клубился в воздухе. Лита стащила сапоги, сбросила одежду. Провела ладошкой по запотевшему ростовому зеркалу.

За шесть недель в Оазисе Лита преобразилась. Что-то неуловимое изменилось в лице. Пропала детская припухлость, заострились скулы. Она становилась женщиной. Не от этого ли был так печален отец во время ее визитов в Кольцо? Он словно говорил – не вслух, а взглядом: ты как мать, ты так на нее похожа. Вы обе меня покинули.

Лита приблизилась к деревянной приступке, призванной облегчить вход в блаженство. Над водой поднималось ароматное облако: мята, эвкалипт, липовый цвет. Как же хорошо…

Лите показалось, что она заметила некое движение у окна. Словно кто-то мгновенно отступил за тяжелую портьеру. Но потом занавесь колыхнулась снова, и Лита, дернув головой, хмыкнула, подошла и закрыла створку. Обычный сквозняк. А если кто-то видел ее с улицы – пускай глотает слюну.

В дверь постучали.

– Ну уж нет, – тихо сказала Лита. – Уходи. И не возвращайся.

Она повернулась к ванне. Сейчас она заберется в медную чашу, запахнёт балдахин, опустится в горячую воду и прижмет колени к подбородку. Нет, сначала она пододвинет к ванне столик с духами, маслами, розовой водой, а уж потом…

В дверь снова постучали, резко и настойчиво.

– Ты не посмеешь… кто бы ты ни был, ты не посмеешь…

Стук не смолкал.

Лита заковыристо выругалась, накинула халат, затянула пояс, надела тапочки и открыла дверь.

На пороге стояла женщина средних лет в высокой шляпе с кудрявыми перьями, которые хотелось погладить, ярко-зеленом бархатном платье, кремовой накидке. На сгибе локтя висела пузатая сумка, вышитая по кромке жемчугом. За спиной дамы маячили двое слуг со столиком-тележкой.

– Госпожа Борэ, – сказала женщина. – Так меня зовут. А ты, верно, Лита, дорогуша?

Лита подавила желание притвориться кем-то другим.

– Да.

Госпожа Борэ кивнула. Лита заметила капельки пота на лбу женщины.

– Меня прислал маркиз Алтон. Я подготовлю тебя к праздничному ужину во дворце его светлости. – Она внимательно оглядела Литу. – Шить по мерке нет времени, но я уверена, что непременно что-нибудь подберу на твою хорошенькую фигурку.

Лита растерялась.

– У тебя красивые бедра, – добавила госпожа Борэ. – Позволишь мне войти?

– Ага, да…

Лита освободила проход. Госпожа Борэ зашла в комнату, слуги вкатили столик, который едва прошел в дверь; полки его были завалены платьями и обувью.

– Вы свободны, – сказала госпожа Борэ слугам. – Дальше я сама.

Слуги переглянулись и остались на месте. Госпожа Борэ замахала на них руками в кружевных перчатках. Под ее левой рукой на золотой цепочке болтался молитвенник в кожаном чехле.

– Идите, идите… Я сама, все сама. Девочки будут примерять наряды.

Лита невольно улыбнулась.

Госпожа Борэ вытолкала слуг в коридор и перекрыла дверь засовом. Потом привалилась спиной к двери, вытерла пот со лба и вымученно улыбнулась Лите. Лицо у госпожи Борэ было широким и белым. Она обладала как минимум тремя подбородками и тучным телом. Почтенная дама еще раз оценивающе осмотрела девушку.

– Ну что, немного повозимся с оберткой, дорогуша? Да и про начинку не забудем. Мигом превращу тебя в аристократку. Ты бы видела, с какими уродинами мне приходится работать… толстые жены министров, их кривоногие шлюшки, все эти знатные особы…

Госпожа Борэ перешла на невнятный шепот, закружила, затопала вокруг Литы, отошла, наткнулась на ванну, удивленно глянула через плечо, повернулась и потрогала воду пухлым пальцем. Потом кинулась к тележке.

– То, что я надену на тебя сегодня, завтра возжелают все женщины Полиса! Ну-ка, что тут у нас.

Лита обомлела: так много платьев! Госпожа Борэ повернулась с первым нарядом из сверкающей парчи. Лита пискнула.

За низкой дубовой ширмой, что отделяла восточную часть комнаты, где хранились ведра, мочалки и полотенца, Лита натянула на голое тело прохладную льняную сорочку. Затем госпожа Борэ помогла ей надеть корсаж, к которому были пришиты рукава; пальцы дамы бесцеремонно трогали ее грудь, живот и бедра. Переминаясь с ноги на ногу, Лита влезла в шуршащую юбку и просеменила к зеркалу.

– Какие бедра, я же говорила! – восхитилась госпожа Борэ. – Видишь, как на них сидит юбка! Как чешуя!.. Хм, но тебе совсем не идут пышные складки.

Лите так не казалось. Наряд был превосходным. Изумрудный оттенок шел к ее волосам. Рукава обтягивали руки до кончиков пальцев, золотая тесьма вилась по предплечью. Лита нежно потерла пальцем тусклую серебряную пуговицу.

– Следующий! – скомандовала госпожа Борэ.

Следующий наряд был еще более прекрасен – теплого коричневого оттенка, с большими бантами. Вот только…

– Вы уверены, что это… не слишком? – Лита смотрела в зеркало на свою спелую грудь в вырезе-мысике, который словно прорывался золотым шнурком, бегущим к поясу юбки. – И это? – Она повернулась боком, выставила бедро. В высоком разрезе юбки пенились кружева.

Госпожа Борэ промокнула платком шею.

– Нет ничего слишком, когда ты молода и красива, дорогуша. С такой безупречной грудью и плечами можно позволить вырез и поглубже. Что-то не так?

– Не очень удобно ходить.

– Светская дама и удобства… – госпожа Борэ хрюкнула. – Ну умора!

– Я не светская дама.

– А если примеришь это?

– Ах!

Едва взглянув на платье, Лита поняла, что оно ей подойдет. Оно – то самое.

Она в жизни не видела такого прелестного кораллового оттенка. Казалось, создать такой не способна даже сама природа. Кружева на запястьях и шее были воздушными и почти прозрачными. Лита крутилась перед зеркалом и не могла поверить, что видит свое отражение.

Она рассмеялась:

– Жаба Нэй проглотит язык!

Но тут же погрустнела.

«Кем же я стану в этих вещах? – подумала она. – Кто передо мной?»

– Идеально! – воскликнула госпожа Борэ, зачем-то поглядывая на дверь.

Лита была с ней согласна. Вырез был не таким глубоким, как в предыдущем платье, и обнажал лишь тонкую шею.

– Я не захватила шляпы, – сказала госпожа Борэ, – но это пустяк. У тебя роскошные волосы, дорогуша. К тому же ты ведь не хочешь, чтобы у тебя болела голова?

– Голова?

– Носить их настоящее испытание. – Дама помассировала виски, перья на шляпе-башне колыхнулись. – Иногда кажется, что на голову поставили вазу. Та-ак… а теперь мы тебя обуем.

Хрустнув коленями, госпожа Борэ присела рядом с тележкой. Она выбрала пару туфелек из мягкой кожи, алых, как осенняя листва, с бархатной подкладкой такого же кораллового оттенка, что и платье.

– Многое бы я отдала за такую маленькую милую ножку, – сказала она, заканчивая с застежками. – Все что угодно, лишь бы избавиться от этих неуклюжих копыт. – Госпожа Борэ топнула ногой. – Ну-ка, пройдись!

Лита прошлась по комнате. Жемчуг блестел на носах башмачков, будто роса. Лита прошествовала вокруг ванны, о которой совсем забыла.

Лицо госпожи Борэ сморщилось – ее что-то смутило.

– Дай-ка мне свои руки, дорогуша… Нитки и иголки! Когда ты в последний раз занималась своими ногтями!

– Я… ну… никогда…

– Ты что, копалась на грядке?! – Госпожа Борэ всплеснула левой рукой, в правой она держала кисть Литы; Лита заметила, что рука женщины дрожит. – Или чистила рыбу?!

Госпожа Борэ разразилась эмоциональной лекцией об уходе за руками. Лита смущенно слушала. Живя в Кольце, она не сильно утруждала себя работой по хозяйству – большую часть за нее делали животные, но… Святые сети, что они, дети малые, эти ногти, чтобы о них так заботиться? Сгрыз – и порядок.

Облаченная в коралловое платье, она усомнилась в этом.

Госпожа Борэ раскрыла сумку, достала футляр, откуда извлекла маленькие ножнички. Она постригла ногти Литы, а затем отполировала шершавым белым камешком.

– Так, уже лучше. Но недостаточно! Подожди немного, дорогуша, пока я приготовлю живительную смесь по семейному рецепту… Будет немного неприятно, но она воскресит твои пальчики.

Госпожа Борэ уселась перед столиком с духами и маслами, сдвинула бутылочки к краю и принялась за работу. Из сумки на стол перекочевали глиняная ступка, пест, подписанные мешочки и склянки…

Лита подобрала подол платья и присела на край ванны. Госпожа Борэ подсыпала, подливала, смешивала и растирала. Руки ее дрожали, она потела и бросала на Литу беспомощно-извиняющиеся взгляды.

Из-за двери донесся шум: кто-то с кем-то спорил, но слов было не разобрать. Потом голоса стихли, остались приглушенные звуки какой-то возни, в коридоре тяжело затопали, зашуршали, и шаги стали отдаляться.

Литу кольнуло недоброе предчувствие.

Она хотела встать, но не смогла. Кто-то, сидящий в наполненной до краев ванне, удерживал ее за пояс-ленту. А затем – Лита даже не успела запаниковать – резко рванул на себя.

Лита провалилась в кипяток.

Они продолжили разговор в комнате, на побеленных стенах которой висели железные распятия. Галль устроился в кресле, положив длинные ноги на подпорки, указал на кресло напротив, и Дамбли сел.

– Благодарю вас.

Кардинал пошевелил ногами. Ненадежные с виду подпорки позабавили министра. «Больной голубь на насесте». Судя по красивой мебели – старинный секретер, письменный стол, – комната служила кабинетом. Повсюду были перья: на полу, на столе, на подоконнике.

– Томас, вы позволите мне продолжить?

– Разумеется.

Один из служек внес поднос с чаем и легкими пирожными. Кардинал нетерпеливо ждал; но было в его взгляде, впившемся в мальчика, что-то еще, что заставило Дамбли отвернуться. Кардинал продолжил, когда притворилась дверь:

– Томас! Вы полагаете, мне нравится происходящее в Полисе? Мне, как человеку под крылом Господа… кха-кха!.. всем нам, птенцам Божьим, глубоко скорбна мысль о предстоящих зверствах, маленьких и больших. Я каждый день молю Спасителя наших бессмертных душ о лучшем исходе.

«Бессмертных душ? – подумал Дамбли. – Твоей ли, Галль? Расскажи своему пернатому богу о том, как ты утоляешь свои потребности!»

Дамбли вспомнил недавний разговор с Артуром Сорелем. Когда они коснулись темы наклонностей кардинала, Дамбли промямлил: «Ходят разные слухи… близкие „друзья“ из мальчиков…», а Сорель усмехнулся: «Дамбли! Хоть здесь не играйте в дипломата! Кардинал – старый извращенец. Он погряз в постыдных отношениях, он непристоен и отвратителен. Но к этому набору нельзя добавить глупость. Галль – хитрая лиса. И смею надеяться, наша хитрая лиса».

Приватный разговор проходил в сером здании юридической конторы, принадлежащей зятю Дамбли. Дамбли жил по соседству, в скромных апартаментах, не имеющих даже трапезной, – другие министры хвастались собственными конюшнями, садами и винными хранилищами. Дамбли же волновала лишь широта его влияния.

Сорель сидел под стрельчатым окном, из которого лился ослепительный солнечный свет, превращая главу «Черного кабинета» в лучезарный контур. Доводы Сореля показались Дамбли убедительными, а предложение – заманчивым. Новоиспеченный казначей легко шагнул в измену. У Балтазара Руа были планы не только на Полис, но и на Союз Островов, и в этих планах, со слов Сореля, большая роль отводилась Дамбли. Большая роль для маленького человека, обманувшего свою судьбу – вырвавшегося из зловонной трясины Кольца. Хотел бы он увидеть лица вельмож и чиновников Оазиса, узнай они, что над их благополучием стоит внук речника.

Дамбли поскреб покрытую мелкими оспинами щеку и вернулся в настоящее.

– Но жизнь каждого есть испытание, – продолжал кардинал. – И, молясь, мы должны быть готовы к худшему. И в этом худшем увидеть зерна благодати, и… кха-кха!.. собрать их – крупицы будущего. Нашего с вами безбедного будущего. Ибо так угодно Господу, чьи крылья распростерли небеса и дали закон человеку на Реке…

Кардинал зашелся в кашле. «Да он болен, – впервые с должным вниманием подумал об этом Дамбли, – и, может, болен смертельно». Его это не волновало. Если на то пошло, он пришел к мысли, что недуг кардинала есть возмездие. Природа отомстила кардиналу за упорство в сексуальных уродствах. Его тело разрушилось: мускулы и мышцы превратились в требуху, дыхание смердело гнилью и порченой кровью.

Галль поклонялся деньгам и порочным желаниям. Дамбли – власти. Власть была его средой обитания, как вода для рыбы.

– Что вы хотите от меня? – прямо спросил Дамбли.

– Мне нужны ваше влияние и возможности, – прямо ответил кардинал. Блеклые покрасневшие глаза старика вдруг прояснились. На Дамбли смотрели колючие глаза хищника – без возраста, холодные и безжалостные. – Мы используем их для коммерческих целей. Станьте моим партнером, Томас. И когда закончится война, разделите со мной богатство.

– Но война даже не началась.

– Вы оглянуться не успеете, как все закончится. Как рухнет старое и поднимется новое. Но, чтобы подняться, надо быть готовым. Надо понимать… кха-кха… Чего захотят люди больше всего, когда снова смогут без боязни выйти из дома?

Дамбли помедлил.

– Я не могу прийти к одному выводу.

– Позвольте в это не поверить. Ну же, Томас, скажите мне! – вскричал кардинал простуженным басом. – Чего они возжелают сильнее всего?

– Тратить золото, – ответил Дамбли.

– Безупречно! Безупречно, как яйцо, из которого вылупилась Вселенная!.. Кха-кха…

Дамбли подождал, когда кардинал закончит кашлять и отнимет от лица платок, и будь он проклят, если не заметил на шелковой ткани кровь.

– Именно, они захотят тратить золото… – продолжил кардинал полузадушенным шепотом, – захотят забыть о войне… накупить кучу красивых тряпок и вещей… И мы должны быть готовы заранее, готовы удовлетворить их желания…

– Я понимаю…

– Вместе с вами мы откроем лавки по всему городу и наполним их товарами. Но нам нужны корабли. Одного паломнического судна, которым владеет церковь, слишком мало для моих планов… кха-кха… для наших планов. Нам нужен торговый флот. Ну, что думаете? Справится ли с этим казна?

– Для этого потребуется уйма золота.

– Уверен, вы что-нибудь придумаете. А еще нам понадобится собственное производство. Фабрики и мастерские. Мы сыграем по-крупному, Томас! Когда ставки столь высоки!..

Кардинал снова захрипел.

Дамбли не сдержался:

– А разве церковь формально не осуждает стяжательство?

У кардинала дернулась щека.

– Имеешь ум, имей и достаток, – сказал Галль, глядя прямо в глаза Дамбли. – Меру богатства определяет положение и одаренность. Господь никогда не отвергал торговлю. Любое дело, даже нечистое в глазах завистников, способно засиять под крыльями Создателя. Каждый должен следовать своему призванию.

Дамбли хотел уточнить, что это за призвание, но на этот раз смолчал. Глупо злить хитрую больную лису. Глупо раскачиваться на трухлявой балке. Глупо и опасно.

– Успех в торговле есть проявление добродетели, в нем кроется благословение Господне. Разве вы не видите? Все эти люди за стенами… кха-кха… они страдают в нищете и болезнях, потому что грешны перед Господом. А мы… кха-кха… распорядители Божьих даров…

Дамбли уже пожалел о своих словах, но кардинала было не остановить.

– Вам надо чаще бывать в храме, Томас. Посетить богослужение. Знаете, из чего состоит богослужение? – спросил кардинал, и тут же ответил сам: – Из проповедника, слушателей и певцов. Так было на Реке, в которой утонул Распятый Человек. Утонул ради искупления всех, в умилостивление за грехи человеческие. Так пожелал Господь, ибо Распятый Человек есть птенец Бога-Голубя; ибо все на небесах, в воде и на земле создано Им. Искупитель и Творец едины. Бог одновременно Голубь и человек… Там, на Великой Реке, на тридцать третий день после Потопа, проповедником был белый голубь, вестник Господень, слушателями были люди на большом плоту, а певцами – хор чаек. Белый голубь спустился с черных небес и сказал: «Терпите!»

«Какая короткая проповедь». Дамбли взял лежащее на ручке сиденья перо и покрутил перед лицом, глядя на кривой, загнутый книзу нос кардинала сквозь пушистое белоснежное опахало. Тяжелые синие веки кардинала были опущены.

– Людей на плоту испугала сияющая белизна перьев птицы, их праведность. Немногие приняли Распятого. Человек-птенец плыл на кресте, прибитый к нему. И те, кто уверовал, бросили плот и поплыли за Учителем. Распятый Человек искупил людской грех в Открытой Воде и подарил нам Новый мир…

«Болезнь и старость пошатнули разум Галля, – подумал Дамбли. – Остатки здравомыслия поддерживает только его алчность…» Тем не менее в словах кардинала о будущем и коммерции звучали пророческие нотки, казначей уловил их. «Я должен тщательно взвесить предлагаемый им союз». Он тоже закрыл глаза, и голос кардинала отдалился, истаял.

Из глубин раздумий Дамбли вытянул дважды повторенный вопрос. Кардинал интересовался, будет ли казначей на банкете в честь маркиза Алтона. Дамбли кивнул.

Не высказанное прямо слово «предательство» плавало в воздухе, как плесень, и оба вдыхали эти серые волокна, ветвящийся яд… или противоядие.

Когда Томас Дамбли шел через двор, голуби колотили крыльями о стены голубятни. Перья, повсюду были эти чертовы перья.

Кипяток ошпарил сознание.

Лита захлебнулась видениями. У ванной не было дна, и в бездонных глубинах под комнатой, под башней, под миром плавали мертвецы. Они повернули к ней свои одутловатые лица, розовато-синие, с комковатой пеной вокруг рта и ноздрей. Протянули разбухшие руки, покрытые бледными, с красноватым оттенком пятнами.

Лита рванулась вверх – и упала на керамический пол, руки заскользили по плитке. Вокруг был черный пар. Хмарь похитила ванну, столик, госпожу Борэ, стены комнаты. Но мертвецы остались – они бродили в этом тумане. Лита поднялась на колени и вытянула перед собой руки. Туман охватил ее со всех сторон, черный и жидкий, как плевок каракатицы. Девушка прислушалась…

– Кто здесь? – сказала она. – Что вам надо?

Голос отразился от черной дымки.

Позади Литы, совсем рядом, послышался негромкий стон.

Она обернулась…

В тумане проковылял седовласый здоровяк Томас. Тело матроса было изломано, под подбородком зияла страшная рана. Томас прятал руки за спиной и мотал головой, словно пытался что-то ей этим сказать. Лита потеряла призрака из виду. Дернула головой вправо… Там был чернокожий матрос Ндиди, он удалялся, клубы пара скрадывали его фигуру – последней исчезла освежеванная рука.

– Что ты туда подсыпала? – спросил кто-то. Откуда? Кто? Лита почти узнала голос.

Мимо промелькнули мальчики-мотыльки. Лита покачнулась, черный пар теперь был в ее голове, в ее груди, в ее горле… Она подавилась им, закашлялась, в глазах потемнело, Лита стала заваливаться вперед… оказывается, она стояла на ногах – и вот пол стремительно приближается к лицу…

Лита больно ударилась локтями о плитку. Перекатилась на бок.

– Я спросила, что ты туда подсыпала? – повторил знакомый голос совсем рядом. Это были не призраки. Призраки исчезли.

Лита встала на четвереньки. В глазах прояснилось. Она подняла голову и увидела госпожу Борэ, отступающую к двери. Лицо ее было перекошено, в руках подрагивала ступка со смесью, дама держала ее на вытянутых руках, будто боялась вдохнуть испарения. На госпожу Борэ надвигалась хрупкая фигурка с собранными в пучок огненно-рыжими волосами.

– Джиа? – вырвалось у Литы.

Джиа Бабби, она же популярный писатель Джон Бабс, кивнула не оборачиваясь. Внимание литераторши было сосредоточено на госпоже Борэ. В руке Джиа был молоток для отбивания мяса.

– Что ты подсыпала в смесь из своего чехла для молитвенника? – в голосе Джиа звучали стальные нотки. – Яд?

– Я… я… – Глаза госпожи Борэ расширились. Она громко зашептала: – Да, это был яд! Яд!.. Так будет лучше для нее… Если не я, то сделают они… – Она бегло оглянулась на дверь. – И они сделают это больно…

Джиа подняла молоток.

– Ах ты кошелка продажная!

– Они загнали в долги моего мужа… они угрожали…

– Ух я тебя!

Плошка выскользнула из рук госпожи Борэ, грохнулась на пол и раскололась. Разлететься на осколки ей не позволила вязкая кашица болотно-зеленого цвета. Женщина подпрыгнула, перебирая слоновьими ногами, и бросилась к двери. Заколотила по дереву кулаками.

Лита еще не успела прийти в себя после падения в мир за чертой. Она охнула, когда Джиа цапнула ее за локоть и поволокла к окну. Лита путалась в платье.

– Живо. Сейчас они будут здесь.

– Кто? – выдохнула Лита.

– Агенты Сореля. Потом объясню.

Джиа распахнула окно, вскочила на подоконник и помогла забраться Лите. Затем присела, взялась обеими руками за край Литиной юбки и безжалостно рванула в стороны. Затрещала ткань, у Литы защемило сердце. Джиа выбралась на карниз, встала в полный рост и ухватилась за что-то с внешней стороны.

– Не бойся, это несложно, – сказала она, подавая пример. – Видишь лунки? За мной!

В стене обнаружились ямки, выдолбленные в замшелом камне.

По комнате разнесся металлический скрежет – госпожа Борэ наконец вспомнила о засове. И о том, что умеет кричать.

– Сюда! Она хочет сбежать! Сюда!

Лита уже была на стене. До земли был один этаж, но Джиа карабкалась вверх.

– У них люди внизу. Ну же, девочка, еще немного.

За углубления было удобно цепляться пальцами. Девушки поднялись на крышу пристройки и побежали к стене башни. Они снова убегали, только на этот раз не от гигантских личинок, а от слуг толстухи… агентов Сореля? Что за требуха творится в этом разнеженном Оазисе? Лита отупело смотрела на молоток, заткнутый за пояс Джиа. Пыталась понять…

– Как ты оказалась в комнате? – спросила на бегу.

Джиа обернулась. Ее лицо сияло азартом.

– Забыла про мой маленький секрет?

«Амулет анонимности!» – сообразила Лита.

Пристройка огибала Южную башню и упиралась в крепостную стену. Лита наткнулась на спину Джиа. Стена башни в затененном углу была увита сухими виноградными ветвями. Джиа улыбнулась, раздвинула ветви, обнажив прореху в кладке, обернулась – погоня отставала – и юркнула в дыру. Лита – за ней.

Она следовала за подругой, взволнованная и злая. Сначала у нее отняли ванну, потом платье!

– Не отставай, – позвала Джиа.

Они поднялись по винтовой лестнице, затем пробежали по галерее с отверстиями, в которые стекал свет, спустились, миновали пустой зал – темные потолочные балки, желтая штукатурка, – взбежали по лестнице, промчались по коридору, в котором горели светильники, Джиа открыла дверь, еще одну…

– Она хотела меня убить, – сказала запыхавшаяся Лита. – Вот медуза горбатая!

– Мне эта модная карга сразу не понравилась.

– Как она себе это представляла? Что я выпью ту гадость?

– Что ты опустишь в нее руки, яд впитается в кожу и побежит по венам к твоему чудному сердечку.

– Бр-р-р.

– Бр-р-р, – согласилась Джиа.

Лита вспомнила мертвого Томаса, прячущего за спиной руки и мотающего головой. Призрак хотел ее предупредить? Успела бы она разгадать эту загадку, не приди Джиа на помощь?

Они пересекли комнату для сушки белья – на потревоженных веревках покачивались интимные дамские вещички. Джиа захихикала. Пробежали по мрачному проходу с занавешенными дверными проемами. В конце коридора чувствовался жар; они свернули в комнату с жаровней – слуги следили за огнем, Джиа сжала в руке амулет анонимности и заслонила собой Литу. Дверь. Другая. Третья. Они оказались в узком коридоре, плечи Литы терлись о стены, сверху спускались растрепанные охвостья каких-то шнурков, потолок опускался все ниже, пришлось пригнуться.

– Ты спасла меня, – сказала Лита.

– Ага. Второй раз, заметь.

– Заметила. Спасибо!

– Пустяки. Может, кто-нибудь напишет роман и о моих приключениях.

– Но почему… почему она хотела меня убить?

– Ой, тут такое закрутилось. Сегодня утром я наведалась в Северную башню, чтобы освежить впечатления, и угадай, кого там увидела? – Джиа не стала тянуть: – Венону «Ой-Косы-Мои-Косы» Банти и Артура «Тайны-Секретики» Сореля…

– Венону? Но она сгорела… Так сказал Нэй.

– Ты удивишься, сколько живых хотят казаться мертвыми.

«А мертвых – живыми», – невольно подумала Лита.

Коридор все не заканчивался. У Литы возникло чувство, что они карабкаются под уклон.

– Но как ты…

Джиа обернулась. Улыбка литераторши обезоруживала даже в такой дрянной ситуации.

– Я же сказала, что сама тебя найду.

– Ты… ты подглядывала за мной?

– Мне больше нравится слово «приглядывала». А что касается ванны… Ты ведь простишь мои маленькие шалости, а, сладкая?

– Тебя попросил Георг?

Джиа лукаво усмехнулась.

– Ответ «не могу тебя забыть» не устроит? Ха! Ты сказала «Георг»? А куда делась «Жаба Нэй»?

Лита закатила глаза, хотя подруга не видела ее лицо.

Коридор уперся в дверь, и девушки оказались на свежем воздухе. Лита огляделась. Их снова занесло на какую-то крышу. Дурманяще пахло цветами табака. Где-то недалеко, в русле прогулочного канала, били по воде весла. Лита осмотрела платье – грязь и рвань. Недолго она побыла светской львицей.

Джиа достала из кармана брюк блокнот и огрызок карандаша.

– Что ты делаешь? – спросила Лита.

– Секунду. Я должна это записать.

– Но…

– Мы оторвались… М-м, не хочу это забыть.

Лита заглянула через плечо Джиа. Она что, собирается описывать всю погоню?

Тонкие веснушчатые пальцы вывели на странице лишь два слова: «Медуза горбатая».

– Есть! – Джиа захлопнула блокнот, спрятала в карман и подошла к крутому скату.

– Нам придется прыгать? – спросила Лита. Земля внизу заросла разлапистыми сорняками.

Перед ними поднимались высокие тополя, слева – за задворками и черной стеной – скрежетали колеса и раздавался звук копыт, справа расстилались ровные ряды виноградных грядок.

– Тут не очень высоко, – сказала Джиа. – Эталонное завершение погони.

– И никак нельзя спуститься?

– Трусишка! Никогда не прыгала с крыш?

Лита подбоченилась.

– В детстве я часто… Да я выросла на крышах! Высота меня не пугала. Я закрывала глаза и представляла, что я легкая-легкая, словно шиндлерия.

– А это кто?

– Рыбка такая. Крошечная, почти прозрачная.

– А-а. Шин…

– Шиндлерия.

– Шин-дле-рия.

Перебираясь по скату на корточках, Джиа нашла место для прыжка. Лита спустилась следом, вцепилась в руку Джиа и попыталась что-то разглядеть в зарослях под ногами.

– Высоко, – сказала она, – футов пятнадцать…

– Не больше десяти. Страх увеличивает расстояние.

– Я вовсе не боюсь.

– Я про себя. Ладно, хватит тянуть… а то сама передумаю.

Они сидели на краю близко друг к другу. За низкой дверью, которая вывела их на крышу и которую Джиа подперла бруском, раздались рассерженные голоса.

– Готова? – спросила Джиа.

– Кажется…

– Тогда самое время закрыть глаза и представить, что ты легкая, как шиндлерия.

Сотни гостей уже собрались за банкетными столами под сводами огромных палаток. «Что-то новенькое», – подумал Нэй. Обычно парадные обеды и балы давались в Солнечной галерее большого Мраморного зала, украшенного по периметру сдвоенными колоннами. Но праздничный ужин в честь маркиза Алтона устроили на пленэре в дворцовом парке.

Лита удивила Нэя. Час назад она предстала перед ним взволнованной, спешащей, со сверкающими глазами – постучала в дверь его кабинета и буквально поволокла на банкет. Неужто ванна так подействовала? Или новый наряд?

Колдуна оглушило преображение плебейки. На Лите было платье из синего волнистого шелка, который шептал и мерцал при движении. Оборчатые рукава оставляли открытыми предплечья. Каштановые волосы («не хочешь увидеть, как эти локоны красуются на твоей подушке?») были аккуратно собраны на затылке, подчеркивая соблазнительную шею. А ее лицо… В лице девушки сквозили некая расслабленность и отрешение – будто с него сняли напряжение массажем.

Именно эта духовная отстраненность одновременно с физической близостью и красотой едва не заставили Нэя одним прыжком приблизиться к Лите, властно обнять и опустить ее лицо к выемке над своей ключицей. Нэй мысленно мотнул головой и произнес: «Хорошо выглядишь». Вийон, глазастый столбик, внимательно рассматривал подмастерье из глубины комнаты.

Лита повела себя странно: переступила порог, будто беря инициативу на себя, кокетливо положила руки на плечи Нэю, подалась вперед, коснувшись (случайно?) коленом паха колдуна, – и, словно опомнившись, тут же отстранилась. «Знаю», – сказала она. В тот момент Нэй понял, что может пропасть с этой девушкой. Нырнуть и не вынырнуть, как когда-то…

Или он уже на глубине?

Палатки соединялись между собой широкими арками, так что гости в разных «залах» могли видеть друг друга. Нэя с Литой провели в центральную палатку. Нэй осмотрелся: свободных мест почти не осталось.

Герцог Маринк сидел во главе длинного стола, окруженный первейшими персонами. По левую руку от милорда сидел Артур Сорель, по правую – Томас Дамбли, недавно назначенный казначеем. Рядом с Дамбли высился кардинал Галль. В уголках его приоткрытого рта блестела слюна.

Нэй мазнул взглядом по другим лицам – придворные колдуны вперемежку с министрами и их дамами – и вернулся к Сорелю. Начальник «Черного кабинета» заботился о своей внешности: тонкая бородка, черные волосы подстрижены до плеч и завиты. Его руки свободно лежали на столе, глаза невидяще смотрели куда-то вперед. Тут он моргнул и обратил лицо в сторону Нэя и Литы.

От цепкого взгляда Сореля Нэя избавил маркиз Алтон.

– Георг, вы пришли!

– Ты не оставил мне выбора, – шепнул Нэй.

– Вы меня не представите? – Алтон многозначительно покосился на Литу.

– А?.. Да, конечно.

Представив Литу, Нэй пропустил мимо ушей любезности маркиза.

– Георг, ваша компания спасет этот ужин, – сказал Алтон. – Я занял вам места. Надеюсь, вы не против? – Вопрос адресовался не только Нэю.

– Нет, что вы! – ответила Лита.

Они прошли вдоль стола, Алтон остановился. Нэй отодвинул два стула.

– Отец позволил вам сесть так далеко от него? – спросил он у маркиза. – На ужине в вашу честь?

– Это один из наших маленьких компромиссов, – подмигнул Алтон. – Не хочу сидеть рядом с этим…

Нэй понял, о ком речь, кивнул и сел возле Гарри Придонного. Алтон уселся с Литой. Выражение лица маркиза стало глуповатым, и Нэй подавил усмешку.

Стол застилали льняные скатерти с геометрическими узорами. Перед Нэем поставили серебряную тарелку, кубок, ложку и вилку, доску для резки мяса – круглую пластину из подсушенного ситного хлеба. Колдун тронул пальцем полотенце, причудливо сложенное в символ Гармонии.

Голоса стихли. Стены и остроконечный свод палатки похлопывали на ветру.

Слуги подали гостям салфетки, снятые с теплого хлеба. Кардинал благословил стол горстью мелких перьев, которые разлетелись и спланировали в салат с вареными змеиными яйцами, в похлебку из миног и рыб-песчанок, на жареный речной язык. Герцогу поднесли миску с водой, и он омыл в ней руки. Следом – Сорель и Дамбли. Бокалы наполнили вином.

Нэй повернулся к Гарри.

На том был костюм из сливового бархата с рукавами в желтую полоску. В широких рукавах карикатурно-маленькие руки Гарри делались похожими на обрубки ветвей.

Нэй наклонился к другу.

– Ты сегодня при параде?

Гарри зашевелился всем крупным телом. Костюм зазвенел богатой отделкой – золотыми и серебряными цепочками. Воротник кафтана подпер увесистые гладко выбритые щеки. Гарри передернул плечами. Енот Гром, фамильяр колдуна, привстал на коленях хозяина и тоже дернул плечами.

– Ты похож на восточного владыку, – добавил Нэй.

– Я похож на человека, который ожидает жаркое, – отмахнулся толстяк. Его лицо раскраснелось. Он брезгливо глянул через плечо Нэя на Литу, болтающую с маркизом, потом взял вилку и подцепил из блюда ломоть речного языка.

Вокруг стола закружили слуги. Подали суп из речной свиньи, копченую и соленую селедку, щуку в горчичном соусе, рубленую кефаль, соленую макрель, камбалу с вином и сахаром, угря с бульоном и гренками, линя в желе. Некоторые блюда были оформлены так изощренно, что выглядели совершенно несъедобными. Позолоченные тушки мерланга с бантами на хвостах. Обрамленные ядовито-красным тестом окуни. Гарри склонился над овальным блюдом с рыбьими головами: треска подмигивала колдуну вставленными в глазницы стеклянными камешками.

Нэй взял полоску зеленого сыра, устроил на тонком кусочке двухцветного – слои из ржаного и пшеничного теста – хлеба, откусил и стал медленно жевать. Глотнул вина. Смотрел на разряженных дам, чиновничьих жен, любовниц и дочерей, и думал о том, сколько кокетства порождают подобные мероприятия и вся дворцовая жизнь. Озабоченные внешностью женщины и мужчины… Нэй пробежал взглядом по нарядам Аэда Немеда, Титуса Месмера, Номса Махаки… Клетус Мотли сменил серебряные доспехи на белое одеяние; его башмаки тоже были белыми.

Подали пироги с устрицами и угрем.

Нэй заметил за столом, по левую руку от себя, кнутмастера Серписа и кивнул ему. Серпис поднял кубок, пышные усы начальника полиции были белыми от соуса.

– Надо взять жирных угрей, – шептал кто-то рядом с Гарри, – очистить от чешуи, хорошо промыть и кинуть в кипяток…

Нэй отклонился назад и с удивлением обнаружил, что собеседницей Гарри выступает старшая дочь Серписа, светловолосая девушка с красивым лбом, тонкой лепки носиком и длинными ресницами. Гарри уплетал кусок пирога и – вот чудо из чудес – внимательно слушал.

– …когда мясо отстанет от кости, надо срезать плавники, удалить кости и мелко нарубить рыбу. Подмешать яблочную кашицу, добавить четверть фунта масла, перемешать и запечь. В самом конце можно добавить немного лимонного сока и яичного желтка…

Гарри кивал. Нэй мотнул головой, будто сгонял наваждение.

Кто-то вскрикнул… Лита. По столу прокатились смешки.

Из разрезанного пирога напротив девушки выглядывала лягушка. Нэй улыбнулся уголком рта: обычное развлечение при дворе – в некоторых пирогах прятали живых лягушек или птиц, которые выскакивали во время трапезы. Лягушка заморгала красными глазами, проталкивая в желудок кусочек начинки, а затем резко выпрыгнула из пирога. И приземлилась на колени Литы – та снова вскрикнула и замахала руками:

– Уберите ее, уберите!

Реакция подмастерья смутила Нэя.

Алтон взял квакшу за лапку и опустил под стул.

Этот маленький подвиг маркиза вдохновил герцога на речь. Маринк встал, сполоснул руки в поднесенной чаше, вытер полотенцем и, высоко подняв кубок, заговорил. Лицо герцога напоминало маску бесконечно уставшего идола. Разговоры – во всех палатках – прекратились. Алтон тоже встал и терпеливо выслушал поздравления отца.

Все зааплодировали. Нэй присоединился к рукоплесканиям.

Перед второй переменой блюд – гусь, запеченный в красном бульоне, тюрбо в имбирном соусе, палтус на хлебе, судак в галантине, вареные крабы и раки, приправленные пряностями, сырный торт, груши, инжир, бланшированный миндаль – Нэй выбрался к парковой зелени. Вереница слуг двигалась между дворцом и палатками. Из кухонь, под которые во дворце отводилось два десятка комнат, всё несли и несли угощения. Голодный герцогский двор! Обросший курятниками и крольчатниками, грядками горчицы и физалиса, беспрестанно везущий с Востока фрукты и специи… Объедками сегодняшнего пиршества можно будет накормить всех обитателей Кольца – но, разумеется, никому и в голову не придет подобная глупость.

Вдоль балюстрады стояли столики с напитками. Нэй взял кружку эля. Напиток освежил горло.

Вийон выбрался из-за пазухи и принюхался.

– Сколько?

– Мог бы и не спрашивать.

Нэй снял со столика и поставил на траву поднос с марципановыми пирожными в форме креветок, политыми белым медом. Вийон обожал это лакомство – аппетиту зверька позавидовал бы и Гарри Придонный. Нэй ограничился пирожком с печенью трески.

Солнце висело над пушистыми округлыми кронами катальп. За балюстрадой властвовала симметрия парковых форм: аллеи и террасы, фонтаны и беседки, ручейки и живые изгороди. Нэю неожиданно захотелось пробежать до ближайшего мостика, перейти пруд и, не останавливаясь, укрывшись в коконе невидимости, зашагать по извилистой тропинке, идти и идти – и не возвращаться в духоту палаток. Он обернулся на вход в тканевой стене. Зря он беспокоился о Лите, о том, что ей будет неуютно на этом празднике. Похоже, ее полностью устраивает общество маркиза Алтона.

«Уж не ревнуешь ли ты?»

Нэй осушил кружку.

Возле столиков с выпивкой и закусками крутились титулованные особы, которым достались места в периферийных палатках. Атмосфера была фривольной, что легко объяснялось отсутствием внимания герцога. Дамы поглядывали на придворного колдуна из-под тяжелых ресниц. Графы, виконты и бароны высокомерно дымили трубками. Кое-кто уже изрядно размяк от возлияний.

Из палатки вышли Немед и Махака. Звероподобный зеленомордый Немед что-то втолковывал крепкому негру, чеканившему по дорожке посохом из берцовой кости великана.

Нэй выпил еще кружку эля и вернулся за стол.

Когда гостям предложили главное блюдо вечера – печенный в углях картофель, приправленный гвоздикой и шафраном, Нэй украдкой проследил за Литой. Картошка не произвела на девушку должного впечатления. Как и последовавшая за ней пицца – Лита почти не притронулась к пышущему паром слоистому кубу. В какой-то момент она почувствовала его взгляд, подняла глаза и посмотрела холодно и с вызовом – во всяком случае, так показалось Нэю.

На десерт были финиковая паста, торт с клубничным кремом, вишневый мусс, толстые куски мармелада, желейное безумие в форме островов, кораблей и замков, засахаренные яблоки и виноград. Слуги подливали в бокалы сладкое вино. Нэй наблюдал за подачей блюд и размышлял о неприятном предчувствии, пробудившемся после взгляда Литы. Или еще раньше?

Что его смущало?

– Друг мой, почему ты хмуришься? – спросил Гарри. Он раздавил короткими пальчиками горошек перца, растер и высыпал в кубок.

– Ты ничего не чувствуешь?

Гарри сделал глоток, облизал губы и с благостным вздохом откинулся на спинку.

– Чувствую глубокое удовлетворение. – Толстяк отрыгнул. – И приемлемое насыщение.

– Что-то в воздухе… – задумчиво сказал Нэй.

– Надеюсь, это не намек?

– У меня плохое предчувствие, – честно признался Нэй.

– Георг, ты меня тревожишь. Второй раз за день. Что на этот раз?

– Я не знаю.

– Вот и я пытаюсь тебя понять. – Гарри захохотал. – Пытаюсь, пытаюсь – и не получается.

– Что-то в воздухе, – повторил Нэй. – Как перед грозой.

– Могу сказать только одно… – начал было Гарри, но тут в палатке появился гофмейстер и объявил в жестяной рупор:

– Фейерверк!

– А вот тебе гром и молнии, – сыто улыбнулся Гарри, промокнул губы кончиком платка и тяжело отодвинулся от стола.

Гости потянулись на улицу. Некоторые задерживались у входа, где слуги предлагали миски с водой и зубочистки, горкой возвышающиеся на блюде, точно косточки лилипутов. Номс Махака достал из бороды личную зубочистку – вот она наверняка была чьей-то косточкой. Нэй увидел спешащих к арке Алтона и Литу. Он поднялся последним, и слуги принялись сгребать остатки еды в корзины, скатывать скатерти.

В парке зажгли сотни фонарей и факелов. Огни отражались в драгоценностях, глазах и наполненных до краев бокалах. В волосах дам блестели нити бриллиантов. Музыканты расчехляли гобои, лютни и флейты. Маринк, Дамбли и кардинал устроились в небольшой приподнятой ложе. Сорель куда-то подевался – Нэй не нашел его взглядом. Лита и Алтон о чем-то беседовали справа от ложи. Нэй решил им не мешать, но устроился за столиком с напитками так, чтобы не терять парочку из виду.

Его окутали пьяные голоса.

– А пойдем-ка после фейерверка на сте-ену, – протянул кто-то.

– Зачем? – хлюпая носом, спросил другой.

– Швырять деньги побиру-ушкам Кольца.

– А пойдем.

Люди двигались медленно, как канатоходцы.

Нэй заметил вдалеке у кленовой рощицы долговязую фигуру и сплел заклинание острого слуха. Кардинал припадал на подагрическую ногу. Рядом, в густой тени, двигалась другая фигура.

– Вы подумали над моими словами? – спросил кардинал.

– Разумеется, – ответила тень. «Казначей Дамбли?» – Но позвольте озвучить мое решение завтра, мне…

Музыканты грянули; вокруг замелькали лица, толпа собиралась на поляне перед прудом – и Нэй оборвал нить.

Он поискал взглядом Литу, но ее закрыли знатные зеваки. Мысли колдуна путались. Виной ли тому эль, или… Если бы сейчас начались танцы, он бы пригласил Литу; вот они встали в общий круг, взявшись за руки, вот вышли из круга, чтобы сделать фигуру, которую повторят остальные, вот он подхватил ее и закружил, вот они разошлись, раскланявшись…

Белокурый парнишка, сын какого-то министра, прокрался к Нэю и с благоговением дотронулся до его шпаги. Нэй растерянно улыбнулся.

Толпа замерла от громкого взрыва. Небо над парком стало ослепительно-белым, во все стороны полетели серебристые и золотистые всполохи. Ночь отступила. Пронзительные огни медленно опускались на землю. Лица людей окрасила новая вспышка, все стояли, задрав головы. Ахнули, когда с поверхности пруда вверх поднялось огненное кольцо, сыплющее красными искрами. «Чья работа? Юна Гая?»

«Почему ее не поразила картошка? – подумал Нэй. – Почему она не обомлела, увидев наряды и угощения?»

А ее светский разговор с маркизом… «Она никогда не выражалась так правильно. Когда успела научиться? Как и столовому этикету…» Нэю доводилось видеть, как едят бедняки: рыбный пирог служил им тарелкой и ложкой – отламываешь корку и поддеваешь соус из водорослей. Но Лита держалась на высоте.

Небо пылало разноцветными огнями. Яркие взрывы сопровождала «Музыка для герцогского фейерверка», за которую местный композитор получил в прошлом году Высший знак Гармонии.

Нэй прокручивал вечер назад, копался в деталях. Что значила неожиданная распущенность Литы, когда она прижалась коленом к его паху?.. А едва различимая нотка злости, которая то и дело слышалась в ее голосе?

И та лягушка, выпрыгнувшая из пирога… Почему Лита просто не приказала квакше убраться прочь?

Нэй с силой сжал кулаки и на секунду зажмурился.

«Черт… черт, черт, черт!»

Он стал проталкиваться сквозь толпу к ложе, где в последний раз видел Литу и Алтона.

В верху раскатисто грохотали фейерверки. Отблески света отпечатывались на глазах колдуна, проникали в мозг. Едва угасала одна вспышка, за ней тут же следовала другая. Золотые огни. Серебряные огни. Вихри огня над водой.

Неожиданно фейерверки утихли, Нэй вырвался из толпы и увидел Литу (Литу?) с Алтоном. Он побежал, протягивая к ним нить заклинания зоркого слуха. Вийон вытянулся струной вдоль позвоночника.

– Интересный день, – говорила Лита, – этот ужин, фейерверк. Ни за что не подумаешь, что в такой вечер кто-то может… умереть!

Лита перешла на крик, она швырнула последнее слово в маркиза, словно это был нож. Свет шипящих факелов отразился в капельках слюны и безумных глазах девушки. Метнулась тонкая рука – и дамский пистолет, настоящее оружие, устремился вверх и вперед, выцеливая грудь Алтона.

Реакция Нэя была инстинктивной. Сплести заклинание, швырнуть, обезоружить. Но, продолжая двигаться к Лите, он понимал, что не успеет. Ни телом, ни магической мыслью. Слишком далеко, слишком быстро все происходило. Предотвратить трагедию могло только чудо.

Прозвучал выстрел. Алтон – все-таки он был прирожденным борцом – успел отшатнуться, и пуля угодила в мякоть плеча. Алтона развернуло вправо. Лита снова навела на маркиза пистолет.

В следующий миг на голову девушки опустилось что-то большое и круглое. Раздался керамический хлопок, и на траву брызнули осколки. У Литы подломились ноги, она выронила пистолет и кулем повалилась на бок.

Над телом выросла невзрачная фигурка в платье прислуги. Служанка швырнула в сторону осколок фарфорового блюда – на таких подавали зубочистки – и закричала:

– Без ванны меня оставила, гниль глазастая! – Она саданула ногой под ребра лежащей без чувств девушки. – Да чтоб тебе сети чистить!

От гнева у служанки резко очертились раздувшиеся ноздри. Потеряв над собой власть, она продолжала пинать и топтать тело, бессознательно вопя:

– По стенам меня заставила лазить! С крыши прыгать! Украла мое лицо! Мать твоя рыба-капля! Да кто ты вообще такая?!

Нэй налетел на разъяренную служанку и оттащил в сторону.

– Слепой омар! Да чтоб у тебя клешни отвалились!

Голос был очень знакомым, но Нэй еще не понимал. Он передал служанку в руки подоспевшего кнутмастера Серписа и бросился к двум телам на поляне перед ложей.

Началась паника.

Первым делом Нэй проверил Алтона, благодаря Творца Рек за то, что рана оказалась неопасной. Алтон был в сознании и даже непонимающе улыбнулся колдуну. Нэй тронул маркиза за руку, кивнул, поднялся на ноги и, отстранив набежавших гвардейцев, подошел к бездыханному телу. К девушке, как две капли воды похожей на Литу.

Нэй присел на корточки и опрокинул на лицо девушки пузырек с зеленоватой жидкостью.

По лицу прошла судорога. Уголки рта опустились, изменились контуры бровей. Во внешности девушки – нет, женщины – проступило что-то враждебное.

«Заклинание мнимого лица!»

Лицо стало немного шире, кожа приобрела шоколадный оттенок.

– Венона, – сказал Нэй, глядя на ту, кого объявили мертвой.

Он резко поднялся и нашел взглядом нужного человека.

– Немедленно найдите и арестуйте придворного колдуна Аэда Немеда!

Капитан охраны два раза моргнул.

– Выполняйте! – гаркнул Маринк, появившись из-за спины Нэя. Дымное красное пламя осветило его длинное изможденное лицо.

Капитан исчез.

Герцог приблизился к Нэю.

– Георг! Она хотела убить моего сына. Объясните, что здесь происходит!

– Взгляните на нее.

Герцог опустил взгляд.

– Банти? Но…

– У меня лишь догадки, милорд. Но на них нет времени… Мы должны перекрыть все выходы из дворца! Пускай бьют в колокол!

Над парком отзвучала труба, и через несколько секунд начал громогласно и настойчиво звонить колокол. Это означало, что теперь охрана закроет все двери и ворота и никто не сможет беспрепятственно перейти через ров. Если только… уже не перешел. Нэй надеялся, что этого не произошло.

Гвардейцы сгоняли растерянных, испуганных гостей в кучи. Придворные дамы жаловались на грубое обращение, мужчины просились к столикам с напитками, кто-то невнятно бормотал оправдания. Часть охранников и лично Клетус Мотли искали Немеда, недавно опознавшего в черном спекшемся трупе Венону Банти. «Кто еще в этом замешан?»

Служанка, сорвавшая покушение на маркиза, билась в руках Серписа. Три гвардейца стояли в стороне, ожидая приказа.

– Отпусти! Слышишь! Я должна показать! И это ваша благодарность?!

– Покажешь, – отдувался начальник полиции, – в камере.

– Отпустите ее, Серпис, – сказал Нэй. – Что там у тебя?

Служанка вырвалась, гневно зыркнула на Серписа, отряхнула платье, сунула руку за воротник – Нэй положил руку на расстегнутую кобуру – и достала какой-то медальон. Стянула его через голову.

– Вот! Теперь узнаёшь?

Девушка изменилась – будто с глаз Нэя спала пелена. И не только Нэя.

– Опять ты? – изумился Серпис.

– Мне следовало догадаться, – сказал Нэй, глядя на Литу в платье прислуги. В руке девушки был амулет анонимности. – Как ты сюда попала?

– Мне помогла Джиа. Дала эту штучку, которую ты ей подарил. Она видела Венону и какого-то Сиреля в башне с призраками, но не успела тебе сказать.

– Сорель? – Нэй повернулся к Серпису. – Когда вы последний раз видели Сореля?

Серпис пожал плечами.

– Он не остался на фейерверк, – сказал подошедший Гарри. Он грыз засахаренный имбирь, тщетно пытаясь освежить дыхание.

Нэй достал из кармана сюртука ярко-синюю волосатую гусеницу и положил на язык. Слишком много фальшивых личин за один день – если кто-то из присутствующих не является тем, кем кажется, он хотел это видеть. Но разумом понимал: слишком поздно, спектакль подошел к концу, теперь придется разгребать последствия за кулисами.

– Вот щучья морда, – вырвалось у Литы. – Он идет сюда.

Все обернулись. К ним приближался герцог.

Нэй глянул на Литу. Девушка выглядела уставшей: немного ввалившиеся щеки, тени под глазами. Несмотря на это, она казалась еще более привлекательной и зрелой, чем во время их встречи на Реке, когда он спас ее из лап клановцев. И как он мог спутать ее с Веноной? Даже с Веноной, принявшей облик Литы! «Нельзя скопировать… это…»

«Как же я вляпался», – подумал колдун.

– Ваша светлость, – расшаркался перед Маринком Серпис.

– Милорд герцог, – поклонился Гарри.

Герцог смотрел прямо на Литу. Изучал ее колкими светло-серыми глазами.

– Ты спасла моего сына, – сказал он. – Я этого не забуду.

Все молчали. Лита будто проглотила язык. Герцог продолжал рассматривать девушку. Он не спросил, кто она: он знал. Секунду стояла тишина, затем произошло неожиданное.

Герцог приложил к груди руку и склонил голову.

Развернулся и пошел прочь.

– Сойдет за спасибо, – пробормотала Лита.

Маринк остановился под фонарем. Лицо герцога обратилось к дворцу.

– Мой сын, – сказал он достаточно громко, чтобы быть услышанным. – Я едва не потерял его…

На несколько мгновений герцог утратил самообладание. Порывисто двинулся в сторону связанной Веноны, остановился, беспомощно заозирался, словно забыл, где находится, потом впечатал ладонь в правую половину лица, медленно, с силой протянул вверх, сорвал с головы обруч с тремя символами Гармонии, увенчанными алмазами, и сделал странный жест – размахнулся для броска, но тут замер. Порыв схлынул.

Маринк уронил руку со знаком герцогского достоинства.

Худощавый мужчина с черным портфелем остановился в ярком дрожащем круге.

– Стоять! – крикнул караульный, выходя навстречу. Он опустил фонарь – света факелов было достаточно. Он был пьян, но узнал мужчину с портфелем.

– Господин Сорель?

– Мне надо пройти.

– Мы слышали колокол. Что-то случилось?

– Там вовсю празднуют героизм маркиза Алтона. Наверное, дали мальчику поиграть с веревками.

– Вот как… Вы уверены?

В темноте поднимались в беззвездное небо стены кронверка, к которым сходились крепостные куртины. С высоты башен кронверк, его бастион и полубастионы напоминали зубчатую корону, но сейчас, ночью, с высоты мостовой, это были всего лишь черные стены.

– Откройте ворота, – приказал начальник «Черного кабинета».

Караульный поставил фонарь на камни и едва не уронил алебарду.

– Но приказ… Когда звонит колокол…

Сорель глубоко вздохнул.

За спиной караульного появились другие стражи. Два… три…

Под свободным сюртуком на поясе Сореля висели две вещи: слева – кошелек с золотом, справа – позолоченный пистолет, подарок Маринка. Но Сорель выбрал вздох.

Вздох был сигналом.

Из темноты выступили с десяток бледных фигур. Они двигались немного дергано и неспешно, но зато были сильными и прямолинейными и не боялись пуль и клинков – если только свинец или сталь не разрушали их мозг. Затрещали кости. Караульные завопили.

Через несколько минут зомби покончили с охраной. Сорель переступил через раздавленные тела.

Наружные ворота бастиона вывели мужчину с портфелем в порт.

Сорель пересек плавучий причал, спрыгнул в ждущую его лодку и произнес единственное слово:

– Лингбакр.

Нэй и Лита сидели на ступенях парадного крыльца резиденции Маринка.

– Значит, ты принял меня за нее?

– Она использовала заклинание мнимого лица.

– Она? Не знала, что паучиха на такое способна.

– Ей помогли.

– Ах да, снова этот Тайны-Секретики, который подослал ко мне тетку с ядом.

– Артур Сорель. Да.

– Его поймали?

– Нет. И боюсь, он уже в открытой Реке.

Лита помолчала.

– Так что, ты не заметил никакой разницы?

– А?

– Я про гадину с косичками.

Он посмотрел на нее, задержался на мягкой ложбинке на верхней губе чуть дольше, чем следовало.

– Заметил. Но не сразу.

– Пф-ф, не сразу. Лет десять прошло, да?

– Что ты от меня хочешь? Она была твоей точной копией. Внешне.

– Это я видела, уж поверь. Перед тем как проверить ее голову на прочность большой тарелкой.

– Блюдом.

– Чего?

– Большая тарелка была блюдом.

– Это ты успел заметить! Да ты видел, как она виляла моей задницей?

– Ты… то есть она почти весь вечер провела с маркизом.

– Продал меня ему?

– Нет… я…

– Ага, – она странно посмотрела на него, – ясно.

Нэй решил не продолжать. Но Лита не умела долго молчать:

– Даже господин Вийон не узнал?

– Это сложное заклинание. Даже духи не…

– А где он сейчас?

– Разнюхивает и высматривает.

Факелы вдоль аллей и вокруг пруда давно потухли, но колдуну что-то чудилось в этой летней ночи, что-то… будто жирный черный дым все еще вился и полз в темном небе.

Нэй сказал:

– Я хочу, чтобы ты всегда брала с собой раковину.

– Даже в ванну?

– Ее можно положить на столик.

– Слушай! А ты можешь вскипятить воду, когда нас отсюда выпустят?

Нэй непонимающе сдвинул брови.

– Ну, опустить в воду палец или что там еще. Вода уже в ванне, так зачем таскать ее ведрами туда-сюда, если можно: раз – и тепленькая. Можешь так?

Нэй промолчал.

– Или мне организуют всё во дворце? Я все-таки спасла наследника, помнишь?

– Ты молодец, – честно сказал он.

Лита резко захохотала. Нэй вновь укорил себя за невнимательность: лже-Лита, Венона, ни разу не ошпарила его смехом.

– Крабы и устрицы, ты видел, – сказала она, настоящая и прямая, – что он хотел сделать?

– Кто?

– Этот. Главный. Герцог. Он едва не выкинул свою корону. Ну, или как там она называется.

Нэй ответил не сразу. Ощущение скорой грозы не исчезло. Только усилилось. И как знать, кому суждено устоять перед надвигающейся стихией. Нэй помассировал пальцами закрытые глаза.

– Но он ее не выкинул.