Часть четвертая. Цена крови
Глава XIII
Где-то перед рассветом – Дианора не знала, который час, – она поднялась с постели и подошла к окнам, выходящим на балкон. Она так и не спала всю ночь. Как не спал и ее брат, вдали от нее, на юге: он сражался в битве ночи Поста, а потом встречал вместе с женщиной начало весны на вершине холма, отвоеванного у Тьмы.
Сама она провела эту ночь в одиночестве, лежа в своей постели, и ее посещали призраки и воспоминания. Теперь она смотрела в холодную тьму, в которой не было ни намека на весну или на обещание будущих всходов. Предутренние звезды все еще сияли, но луна уже давно зашла. С моря дул ветер. Она едва различала флаги, развевающиеся на мачтах кораблей в гавани у мола Прыжка за Кольцом.
Один из этих кораблей недавно прибыл из Играта. Он доставил сюда Изолу, певицу. А назад поплывет без нее.
– Сварить кав, госпожа? – тихо спросил Шелто у нее за спиной.
Не оборачиваясь, Дианора кивнула:
– Пожалуйста. А потом приходи посидеть со мной, нам надо поговорить.
Если она будет действовать достаточно быстро, думала Дианора, если раскрутит все, не оставив себе времени на колебания и страх, то у нее, возможно, и получится. Иначе она пропала.
Дианора слышала, как Шелто возится на маленькой кухне, устроенной в ее комнатах. Огонь в очаге поддерживали всю ночь. Может быть, Играт и не соблюдал тех же весенних и осенних обрядов, что и жители Ладони, но Брандин редко препятствовал соблюдению местных обычаев и ритуалов, и Дианора никогда не зажигала огня в дни Поста. Как и большинство женщин сейшана, если на то пошло. Восточное крыло дворца еще две ночи будет погружено в темноту после захода солнца.
Она хотела выйти на балкон, но ей показалось, что там слишком холодно. Внизу еще не было заметно никаких признаков жизни. Она подумала о Камене ди Кьяре. С восходом солнца его, вероятно, вытащат наружу, со сломанными костями, и оставят умирать на колесе на виду у народа. Об этом она тоже запретила себе думать.
– Вот кав, – сказал Шелто. – Я сделал его очень крепким, – неловко прибавил он.
Тут она все же обернулась, и сердце ее защемило при виде беспомощности и тревоги в его взгляде. Она понимала, как его душа болела за нее в эту ночь. Бессонница оставила следы на его лице и на ее лице тоже, подумала Дианора. Она догадывалась, как выглядит в это утро. Она заставила себя улыбнуться и взяла у него предложенную кружку. Напиток согрел ее ладони и успокоил еще до того, как Дианора сделала первый глоток.
Она села на стул у окна и указала Шелто на второй. Он секунду поколебался, затем сел. Дианора молчала, взвешивая свои слова. И внезапно осознала, что не знает, как подойти к этому тонко. Вот тебе и циничная придворная интриганка, насмешливо подумала она.
Глубоко вздохнув, она сказала:
– Шелто, мне нужно подняться сегодня утром на гору, одной. Я знаю, как это сложно, но у меня на то свои причины, и очень важные. Как мы можем это устроить?
Он наморщил свой гладкий лоб. Он молчал, и Дианора видела, что он думает, как ответить на ее вопрос, а не пытается понять его или осудить. Она опасалась другой реакции, но с опозданием осознала, что боялась зря. С Шелто не надо было бояться.
– Это будет зависеть от того, состоится ли сегодня бег в гору.
Сердце ее наполнила любовь к нему. Он даже не спросил ее о причинах.
– Почему он может не состояться? – задала Дианора глупый вопрос и еще до его ответа поняла, почему.
– Камена, – сказал Шелто. – Не знаю, разрешит ли король устроить эти соревнования в день казни. Если они все же состоятся, вас пригласят посмотреть на завершение бега из королевского павильона на лугу, как обычно.
– Мне необходимо быть одной, – повторила она. – И наверху, на горе.
– Одной, но вместе со мной, – поправил он. Это была почти мольба.
Дианора сделала глоток из кружки. Это был трудный момент.
– Часть пути, Шелто, – сказала она. – Мне необходимо сделать там одно дело, самой. Мне придется оставить тебя на полпути к вершине. – Она смотрела, как он колеблется. И прибавила, пока он не заговорил: – Я бы не стала так говорить, если бы это не было необходимо. Никого, кроме тебя, я бы не хотела видеть рядом с собой.
Она не объяснила, для чего именно это необходимо, и видела, как он борется с желанием задать ей этот вопрос. Но все же Шелто сдержался, и Дианора понимала, чего ему это стоило.
Он встал.
– Тогда мне надо узнать, что происходит. Я скоро вернусь. Если соревнование состоится, то у нас, по крайней мере, будет предлог, чтобы выйти из дворца. Если нет, нам придется думать дальше.
Она с благодарностью кивнула и проводила его взглядом, аккуратного и подтянутого, внушающего бесконечную уверенность своей надежностью. Дианора допила кав, глядя в окно. Снаружи все еще было темно. Она прошла в соседнюю комнату, умылась и оделась с особой тщательностью, понимая, что сегодня это может иметь значение. Выбрала простое платье из коричневой шерсти с поясом на талии. Стояли дни Поста, не подходящее время для роскошных нарядов. У платья имелся капюшон, под которым можно было спрятать волосы, это тоже могло иметь значение.
К тому времени как Дианора была готова, вернулся Шелто. На его лице было странное выражение.
– Они бегут, – сообщил он. – А Камену не казнят на колесе.
– Что с ним случилось? – спросила она, испытывая инстинктивный ужас.
Шелто заколебался.
– Пустили слух, что ему уже дарована милосердная смерть. Потому что подлинные заговорщики сидят в Играте, а Камена – всего лишь жертва, орудие.
Она кивнула.
– А что произошло в действительности?
Лицо Шелто помрачнело:
– Может быть, вам этого лучше не знать, госпожа.
Вероятно, он прав, подумала Дианора. Но она уже зашла слишком далеко этой ночью, и ей предстоит еще более долгий путь. Это неподходящее утро для того, чтобы прятаться или искать убежище.
– Возможно, – только и сказала она. – Но я бы предпочла, чтобы ты мне рассказал, Шелто.
Он несколько секунд помолчал.
– Мне сказали, что его собираются… изменить. Рун стареет, а у короля должен быть шут. Необходимо подготовить замену, а на это может уйти много времени, в зависимости от обстоятельств.
Обстоятельства, подумала Дианора, и ее затошнило. Например, является ли запасной шут здоровым, талантливым, нормальным молодым человеком, любящим свою родину.
Даже понимая, чем шуты Играта были для его королей, даже сознавая, что Камена пожертвовал своей жизнью, совершая вчерашний поступок, она все равно не могла удержать тошноту, думая о значении слов Шелто. Она вспомнила, как Рун рубил вчера тело Изолы. Вспомнила лицо Брандина. И заставила себя не думать об этом. Она не могла себе позволить думать о Брандине в это утро. Собственно говоря, лучше было вообще ни о чем не думать.
– Меня еще не вызывали? – напряженным голосом спросила она.
– Пока нет. Позовут. – Его голос тоже звучал напряженно, новости о Камене, очевидно, взволновали и его.
– Я знаю, – сказала она. – Но не думаю, что мы можем ждать. Если я выйду вместе с остальными, то уже не смогу ускользнуть. Что произойдет, как ты думаешь, если мы вдвоем попытаемся уйти сейчас?
Ее голос был спокойным и ровным. Лицо Шелто стало задумчивым.
– Можем попробовать, – ответил он, помолчав.
– Тогда пойдем.
Ее страх объяснялся просто: если она будет ждать слишком долго или думать слишком много, ее парализуют сомнения. Главное – действовать, продолжать действовать, пока она не доберется до определенного места.
То, что случится потом, если вообще что-нибудь случится, она оставит на милость богов Триады.
С сильно бьющимся сердцем Дианора вслед за Шелто вышла из своих комнат в главный коридор сейшана. Первые тонкие лучи света уже проникали в окна восточного крыла. Они вдвоем направились в другую сторону и по дороге встретили двух молодых кастратов, идущих в сторону апартаментов Венчеля. Дианора посмотрела на них в упор. И впервые испытала удовольствие, увидев промелькнувший в глазах обоих мальчиков страх. Сегодня страх был оружием, орудием, а ей понадобятся все орудия, какие она только сможет отыскать.
Шелто повел ее дальше, не спеша, вниз по широкой лестнице к двойным дверям, выходящим наружу. Она догнала его как раз в тот момент, когда он постучал. Когда стражник снаружи открыл двери, она шагнула через порог, не дожидаясь его вопроса или объявления Шелто. Проходя мимо, она бросила на него спокойный взгляд и увидела, как он широко раскрыл глаза, узнав ее. Дианора пошла дальше по широкому коридору. Минуя второго стражника, она увидела, что он – тот самый юноша, которому она вчера улыбнулась. Сегодня Дианора не стала улыбаться.
Она услышала, как Шелто за ее спиной произнес быструю, неразборчивую фразу, а потом вторую, в ответ на вопрос. Потом услышала его шаги в коридоре. Через секунду дверь за ними закрылась. Шелто догнал ее.
– Мне кажется, нужно быть очень большим храбрецом, чтобы остановить вас сегодня, – тихо сказал он. – Они все знают, что произошло вчера. Удачное утро для подобной попытки.
Единственное утро для подобной попытки, подумала Дианора.
– Что ты им сказал? – спросила она на ходу.
– То, что смог придумать. Вы идете на встречу с д’Эймоном, чтобы обсудить вчерашнее происшествие.
Дианора замедлила шаги, обдумывая эту мысль, и в ее мозгу забрезжил план, подобно первым слабым лучам солнца, встающего на востоке над горами.
– Хорошо, – сказала она, кивая. – Очень хорошо, Шелто. Это именно то, что я собираюсь сделать. – Еще два стражника прошли мимо, не обратив на них никакого внимания. – Шелто, – сказала она, когда они снова остались одни, – мне нужно, чтобы ты нашел д’Эймона. Скажи ему, что я хочу поговорить с ним наедине до того, как мы все пойдем сегодня днем наблюдать за финишем бега. Скажи ему, что я буду ждать в Королевском саду через два часа.
Двух часов может хватить, а может и не хватить, она этого не знала. Но знала, что где-то на обширном пространстве Королевского сада, с северной стороны от дворца, есть калитка, выходящая в луга, а оттуда идет тропа к склонам Сангариоса.
Шелто остановился, и она тоже вынуждена была остановиться.
– Вы собираетесь пойти туда без меня, да? – спросил он.
Она не хотела ему лгать.
– Да. Я собираюсь успеть на эту встречу вовремя. После того как передашь ему мою просьбу, возвращайся в сейшан. Он не знает, что мы уже вышли из дворца, поэтому пошлет за мной. Проследи, чтобы его послание попало прямо к тебе, мне все равно как.
– Обычно они и так попадают ко мне, – тихо ответил он, явно недовольный.
– Я знаю. Когда он пришлет за мной, у нас будет оправдание для выхода из дворца. Через два часа спускайся вниз. Я должна быть в саду вместе с ним. Ищи нас там.
– А если вас там не будет?
Дианора пожала плечами:
– Тяни время. Надейся. Я должна это сделать, Шелто, я уже говорила тебе.
Он еще мгновение смотрел на нее, затем согласно кивнул. Они пошли дальше. Перед самым поворотом налево, на парадную лестницу, Шелто повернул направо, и они спустились вниз по меньшей лестнице на первый этаж. Она привела их в еще один коридор, тянущийся с востока на запад. Там никого не было. Дворец еще только просыпался.
Дианора посмотрела на Шелто. Их взгляды встретились. На неуловимое мгновение она испытала острое желание признаться ему во всем, сделать из друга союзника. Но что она могла сказать? Как объяснить посреди коридора, на рассвете, темную ночь и череду лет, которые привели ее сюда?
Она положила руку ему на плечо и сжала его.
– Теперь иди, – сказала она. – Со мной все будет в порядке.
Не оглядываясь, Дианора прошла немного по коридору, толкнула двойные стеклянные двери, ведущие в лабиринт Королевского сада, и одна вышла в серый, холодный предрассветный сумрак.
Его не всегда называли Королевским садом, и не всегда он был таким диким, как сейчас. Великие герцоги Кьяры в течение многих поколений создавали это место для собственного удовольствия, и оно менялось с годами вместе со вкусами и модой Островного двора.
Когда Брандин Игратский впервые приехал сюда, сад представлял собой блестящий образец регулярной парковой архитектуры: живые изгороди, искусно подстриженные в форме птиц и животных, деревья, расположенные на точно отмеренном расстоянии друг от друга по всему огромному пространству огороженного стенами сада, широкие аллеи с фигурными скамейками, стоящими недалеко друг от друга под благоухающими, тенистыми деревьями седжойи. Там был один аккуратный квадратный лабиринт со скамьей влюбленных в центре и многочисленные клумбы цветов, старательно подобранных по оттенкам.
Банальным и скучным назвал его король Играта, когда впервые прогулялся здесь.
За два года сад изменился. И очень сильно. Дорожки стали у́же, усыпанные листьями с нестриженых кустов летом и осенью. Казалось, они произвольно вьются сквозь густые рощи деревьев, с большим трудом привезенных со склонов гор и из лесов на севере острова. Некоторые из фигурных скамеек сохранились, и пышные, ароматные клумбы тоже, но живые изгороди в виде птиц и кусты в виде животных исчезли в первую очередь. Прежде аккуратным, симметрично подстриженным кустам серрано и другим кустарникам позволили разрастаться, и они стали высокими и мрачными, как деревья. Лабиринт исчез – теперь весь сад превратился в лабиринт.
Подземный источник заключили в трубы и изменили его течение, так что теперь отовсюду слышался шум бегущей воды. Здесь можно было наткнуться на покрытые листьями пруды, над которыми нависали ветви деревьев, давая тень в летнюю жару. Теперь Королевский сад стал странным местом, не заросший и, уж конечно, не заброшенный, но намеренно организованный так, чтобы внушать чувство неподвижности и изоляции и даже – иногда – опасности.
Например, в такое время, как сейчас, когда еще дует холодный предрассветный ветер, а едва поднявшееся солнце только начинает согревать воздух. Лишь самые ранние почки на ветвях деревьев и лишь первые весенние цветы – анемоны и дикие розы кайана – разнообразили цветовыми вспышками тусклое утро. Зимние деревья темнели на фоне серого неба.
Дианора задрожала и закрыла за собой стеклянные двери. Глубоко вдохнула холодный воздух и взглянула вверх, на облака высоко над горой, скрывающие пик Сангариоса. К востоку они начинали рассеиваться: позднее день будет ясным. Но не сейчас. Она стояла на краю дикого сада в конце зимы и пыталась вызвать в своей душе твердость и спокойствие.
Она знала, что в северной стене есть калитка, но не помнила точно где. Брандин показал ей эту калитку однажды летней ночью, много лет назад, когда они долго бесцельно бродили среди светлячков под стрекот кузнечиков и плеск невидимой воды в темноте рядом с освещенными факелами тропинками. Он привел ее к полускрытой вьющимися лозами и кустами роз калитке, на которую однажды случайно наткнулся. Он показал ее Дианоре в темноте, при свете факелов за спиной и голубой луны Иларион над головой.
Он держал ее за руку в ту ночь, пока они гуляли, вспомнила Дианора, и беседовал с ней о травах и о свойствах цветов. Рассказал ей игратскую сказку о лесной принцессе, родившейся в далекой, чужой стране, на заколдованной постели из снежно-белых цветов, которые распускаются только в темноте.
Дианора тряхнула головой, отгоняя эти воспоминания, и быстро зашагала по одной из узких, усыпанных галькой тропинок, которая уходила между деревьями на северо-восток. Через двадцать шагов она оглянулась и уже не увидела дворца. У нее над головой начинали петь птицы. Было по-прежнему холодно. Она натянула капюшон и почувствовала себя в своих коричневых одеждах жрицей неведомого лесного бога.
Подумав так, она вознесла молитву этому неизвестному ей богу, Мориан и Эанне, чтобы Триада даровала ей мудрость и чистое сердце, на поиски которого она вышла в это утро Поста. Дианора остро сознавала, что это за день.
Почти в эту самую минуту Алессан, принц Тиганы, выехал из замка Борсо в горах Чертандо на встречу на перевале Брачио, которая, как он считал, может изменить мир.
Дианора прошла мимо клумбы анемонов, еще слишком маленьких и нежных, чтобы их сорвать. Они были белыми, что указывало на их принадлежность Эанне. Красные принадлежали Мориан, и только в Тригии считалось, что их запятнала кровь Адаона на его горе. Дианора остановилась и посмотрела вниз, на цветы. Их хрупкие лепестки дрожали от ветра. Ее мысли вернулись к сказке Брандина о далекой принцессе, рожденной под летними звездами, в колыбели из таких цветов.
Тут Дианора закрыла глаза, понимая, что так не пойдет.
Медленно, намеренно, в поисках боли, чтобы подстегнуть себя, пробудить ярость, она вызвала из памяти образ отца, уезжающего на войну, потом матери, а потом Баэрда в окружении солдат на площади. И когда Дианора открыла глаза и двинулась дальше, в ее сердце не осталось и следа той волшебной сказки.
Тропинки безнадежно путались, но основная масса облаков была на севере, над горой, и Дианора старалась держать направление на нее. Странно было блуждать вот так, почти потерявшись среди деревьев, и она с испугом поняла, что уже очень много лет не испытывала такого одиночества.
В ее распоряжении оставалось всего два часа, а идти было очень далеко. Она ускорила шаги. Чуть позже справа от нее взошло солнце, и когда она в следующий раз взглянула вверх, часть неба уже стала голубой, и в этой голубизне кружились чайки. Она сняла капюшон и тряхнула головой, освобождая длинные волосы, и в ту же секунду увидела толстую, высокую северную стену из серого камня за рощей оливковых деревьев.
Стена вся заросла виноградными лозами и пучками мха, пурпурными и темно-зелеными. Тропинка заканчивалась у олив, разветвляясь на запад и восток. Дианора несколько секунд постояла в нерешительности, пытаясь сориентироваться, вспоминая то лето и ночные факелы. Потом пожала плечами и свернула на запад, потому что туда всегда стремилось ее сердце.
Через десять минут, обогнув пруд, в котором дрожало отражение белых облаков, Дианора подошла к калитке.
Она остановилась, ей вдруг снова сделалось холодно, хотя утро теперь, с восходом солнца, стало теплым. Она посмотрела на арку калитки и ржавые железные петли. Калитка была очень старой; кажется, на ней когда-то было что-то вырезано, но теперь это изображение, или символ, почти совершенно стерлось. Калитка заросла плющом и виноградом. Розовый куст, который помнила Дианора, еще стоял голый в этот первый весенний день, но шипы на нем были длинными и острыми. Она увидела тяжелый засов, такой же ржавый, как и петли. Замка не было, но она внезапно испугалась, что ей не удастся отодвинуть ржавый засов. Интересно, подумала Дианора, кто последним выходил через эту калитку на луг? Кто и когда, и зачем. Она подумала о том, чтобы перелезть через стену, и посмотрела вверх. Высота стены составляла десять футов, но Дианора подумала, что на ней могут быть опоры для рук и ступней. Она уже собиралась двинуться вперед, но тут услышала у себя за спиной какой-то звук.
После, размышляя над этим, Дианора пыталась понять, почему не испугалась еще больше. Где-то в глубине ее души, решила она, таилось предчувствие, что такое может произойти. Серый камень на склоне горы был всего лишь отправной точкой. Не было никаких причин надеяться, что она найдет этот камень или то, что ей нужно.
Она обернулась к Королевскому саду, одна среди деревьев и ранних цветов, и увидела ризелку, расчесывающую свои длинные зеленые волосы у пруда.
«Их находят только тогда, когда они сами этого хотят», – вспомнила Дианора. А потом ей в голову пришла еще одна мысль, и она быстро огляделась, чтобы посмотреть, нет ли рядом кого-нибудь еще.
Но они были совершенно одни в саду, вернее, в этой части сада. Ризелка улыбнулась, словно прочла мысли Дианоры. Она оказалась обнаженной, маленькой и очень хрупкой, но волосы у нее были такие длинные, что могли служить ей одеждой. Ее кожа, как и говорил Брандин, была прозрачной, а глаза огромными, почти пугающими, белыми, как молоко, на бледном белом лице.
«Она похожа на тебя», – сказал Брандин. Или нет. «Она напомнила мне тебя» – вот как он сказал. И каким-то потусторонним, пугающим образом Дианора почувствовала, что он имел в виду. Она помнила себя в год падения Тиганы, слишком худую и бледную, почти с такими же огромными глазами на вытянутом лице.
Но Брандин никогда не видел и не знал ее такой.
Дианора задрожала. Улыбка ризелки стала шире. В ней не было никакой теплоты, никакого утешения. Дианора не знала, ожидала ли она найти то или другое. Она и правда не знала, что ожидала найти. Она пришла, надеясь ясно увидеть свой путь, о котором говорилось в древнем предсказании, и, по-видимому, если ей суждено его найти, то это произойдет здесь, среди прихотливо извивающихся тропинок Королевского сада.
Ризелка была красива так, что дух захватывало, но эта красота не имела отношения к красоте смертных. У Дианоры пересохло во рту. Она даже не пыталась заговорить. Стояла совершенно неподвижно в своем простом коричневом платье, с распущенными темными волосами, спускающимися по спине, и смотрела, как ризелка кладет белый, как кость, гребень на каменную скамью у пруда и манит ее к себе.
У Дианоры начали дрожать руки, она медленно сошла с тропинки, прошла под аркой деревьев и остановилась перед этим бледным, неуловимым существом из легенды. Она стояла так близко, что видела, как сияют зеленые волосы в мягком утреннем свете. В бледных глазах были тень и глубина. Ризелка подняла одну руку, пальцы на которой были длиннее и тоньше, чем у любой смертной женщины, поднесла ее к лицу Дианоры и прикоснулась к нему.
Прикосновение оказалось прохладным, но не таким холодным, как она боялась. Ризелка нежно провела по ее щеке и по горлу. А потом ее загадочная, нездешняя улыбка снова стала шире, рука скользнула ниже, она расстегнула пуговицу на платье Дианоры и потрогала ее груди. Сначала одну, потом вторую, не спеша, все время улыбаясь этой своей таинственной улыбкой.
Дианора дрожала и не могла заставить себя унять дрожь. Потрясенная и испуганная, она почувствовала, как ее тело невольно ответило на это изучающее прикосновение. Она видела детские груди ризелки, полускрытые завесой волос. Неожиданно колени ее ослабели. Раздвинутые в улыбке губы ризелки открывали мелкие, острые, очень белые зубки. Дианора сглотнула, чувствуя в сердце боль, которой сама не понимала. Она молча покачала головой, не в состоянии заговорить. И почувствовала, что плачет.
Улыбка ризелки погасла. Она убрала ладонь и снова застегнула платье, почти извиняющимся жестом. Потом так же нежно, как и раньше, протянула руку и дотронулась до одной слезинки на щеке Дианоры. Затем поднесла палец к губам и лизнула его, пробуя на вкус.
Она и есть ребенок, внезапно подумала Дианора, эта мысль нахлынула на берег ее разума, словно волна прилива. И она тотчас же поняла, что это правда, сколько бы лет ни прожило это создание. Она спросила себя, не та ли это стройная, божественная фигурка, которую видел Баэрд при лунном свете у моря в ту ночь, когда ушел из дома.
Ризелка дотронулась до следующей слезы и тоже попробовала ее на вкус. Ее глаза были такими большими, что у Дианоры возникло ощущение, будто она может упасть в них и больше никогда не вернуться назад. Это был очень соблазнительный образ, путь к забвению. Она еще секунду смотрела на ризелку, потом медленно, с усилием снова покачала головой.
– Пожалуйста, – прошептала она, переполненная желанием и испуганная им. Она боялась, что слова, желание или томление – что угодно – могут спугнуть ризелку.
Зеленоволосое создание повернулось, и руки Дианоры сжались в кулаки. Но ризелка оглянулась через плечо, лицо ее теперь было серьезным, без улыбки, и Дианора поняла, что должна идти следом.
Они подошли к краю пруда. Ризелка смотрела в воду, и Дианора сделала то же самое. Она увидела отражение голубого неба над головой, одинокую белую чайку, разрезающую воздух над прудом, темно-зеленые кипарисы, похожие на часовых, и ветви других деревьев, еще лишенные листвы. И глядя на все это, она поняла, что именно здесь не так, и ее охватил холод слишком рано вернувшейся зимы. Ветер дул над ними и вокруг них, она слышала его в ветвях и чувствовала на лице и в волосах, но вода в пруду была абсолютно спокойной, словно зеркало, ее не тревожили ни прикосновения ветра, ни движение в собственной глубине.
Дианора отпрянула от края и повернулась к ризелке. Та смотрела на нее, ее зеленые волосы развевал ветер, сдувал их с ее маленького белого личика. Глаза теперь потемнели, затуманились, она уже не была похожа на ребенка. Она была похожа на одну из сил природы или на посланницу такой силы, в которой нет жалости к смертным. Здесь не найдешь ни доброты, ни защиты. Но Дианора, борясь с подступающим страхом, напомнила себе, что пришла сюда не за защитой, а чтобы узнать свой путь. Она увидела, что ризелка держит в руке маленький белый камешек, и увидела, как она бросила этот камешек в воду.
Никакой ряби. Вообще никакого движения. Камень погрузился в воду, не оставив следов. Но вскоре после этого поверхность пруда изменилась, потемнела, а потом отражения в ней исчезли. Никаких кипарисов. Никакого утреннего неба над головой. Никаких голых деревьев, обрамляющих полет чаек. Вода стала слишком темной, она ничего не отражала. Но Дианора почувствовала, как ризелка взяла ее за руку и потянула, мягко, но неумолимо, обратно к краю пруда, и она посмотрела вниз, так как вышла из сейшана, чтобы найти эту правду, это знамение. И в темной воде она увидела отражение.
Не свое или ризелки, вообще ничего похожего на Королевский сад в первый день Поста. Вместо него она увидела изображение другого времени года, поздней весны или лета, большую толпу людей, и даже каким-то образом услышала голоса этой толпы и сопровождающий их непрерывный шелест и шум волн.
И в глубине пруда Дианора увидела себя, одетую в платье такого же зеленого цвета, как волосы ризелки. Она шла одна в толпе этих людей. А потом увидела в пруду, куда она идет.
В то мгновение ледяная рука страха на секунду прикоснулась к ней и исчезла. Дианора почувствовала, как бешеное биение ее сердца замедляется все больше и больше. Глубокое спокойствие снизошло на нее. А через мгновение вместе с грузом печали пришло решение принять свою судьбу. Многие годы ей снился по ночам такой конец. В это утро она вышла из сейшана на поиски определенности. И теперь, над этим прудом, ее путь наконец стал для нее ясным, и Дианора увидела, что он ведет в море.
Голоса толпы растаяли, а затем и вся картина, и яркое летнее солнце. Пруд снова был темным и ничего не отражал.
Через некоторое время, через несколько то ли мгновений, то ли часов, Дианора снова подняла взгляд. Ризелка все еще стояла рядом. Дианора посмотрела в бледные глаза, намного более светлые, чем зачарованные воды, но не менее глубокие, и снова увидела себя ребенком, каким была так много лет назад. И вместе с тем не так уж много – мгновение ока или время падения осеннего листа по меркам этого существа.
– Спасибо, – прошептала Дианора. И еще: – Я понимаю.
И она стояла неподвижно и даже не дрогнула, когда ризелка приподнялась на цыпочки и поцеловала ее в губы прикосновением нежным, словно крыло бабочки. На этот раз не было и намека на страсть ни в дарящей, ни в принимающей поцелуй. Все уже закончилось, совершилось. На губах ризелки чувствовался привкус соли. То была соль ее собственных слез, поняла Дианора. Она уже совсем не ощущала страха, лишь тихую печаль, подобную гладкому камню в сердце.
Она услышала плеск и снова повернулась к пруду. Кипарисы опять отражались в нем, и теперь их отражения дрожали и ломались на мелкой ряби, вызванной ветром.
Когда Дианора опять подняла глаза, отбрасывая с лица волосы, то увидела, что осталась одна.
Когда она снова вышла на открытое место перед дверями дворца, д’Эймон ее уже ждал, одетый в серые официальные одежды, со Знаком Власти на шее. Он сидел на каменной скамье, прислонив к ней свою трость. Шелто топтался у дверей, и Дианора заметила промелькнувшее на его лице выражение облегчения, которое он не смог скрыть, когда она показалась из-за деревьев.
Она остановилась, посмотрела на канцлера и позволила себе слегка улыбнуться. Конечно, это было притворством, но к этому времени она уже научилась прибегать к нему без участия сознания. На обычно непроницаемом лице д’Эймона она прочла раздражение, и гнев, и другие приметы того, что случилось вчера. Вероятно, он готовится к бою, догадалась она. Было трудно, невероятно трудно переключиться снова на государственные дела и придворные манеры. Но это было необходимо.
– Вы опоздали, – мягко заметила Дианора, приближаясь к нему. Он встал ей навстречу, проявляя безупречную воспитанность. – Я прошлась по саду. Уже начинают зацветать анемоны.
– Я пришел точно в назначенное время, – ответил д’Эймон.
Когда-то она могла бы испугаться, но не сейчас. Он надел на шею Знак, стремясь подтвердить свою власть, но она понимала, как сильно должно было вчерашнее происшествие выбить его из колеи. Дианора не сомневалась, что вчера ночью он сказал Брандину, что покончит с собой; он был человеком, для которого старые традиции имели большое значение. Во всяком случае, она была защищена от него броней: сегодня утром она видела ризелку.
– Значит, я пришла раньше времени, – небрежно сказала Дианора. – Простите меня. Приятно, что вы так хорошо выглядите после вчерашних событий. Вам пришлось долго ждать?
– Достаточно долго. Ты хотела поговорить о вчерашнем дне, как я понимаю. О чем именно?
Дианора никогда еще не слышала от д’Эймона несущественного замечания, не говоря уже о шутке.
Не уступая его попытке поторопить ее, Дианора села на скамью, с которой он только что поднялся, и расправила на коленях коричневое платье. Сплела пальцы опущенных рук и подняла глаза. Выражение ее лица стало вдруг таким же холодным, как и у него самого.
– Он вчера чуть не погиб, – напрямик сказала она, лишь в последнюю секунду решив, какой путь избрать. – Он мог умереть. Вы знаете почему, канцлер? – Она не стала ждать ответа. – Король едва не погиб потому, что ваши люди были слишком благодушны или слишком небрежны и не дали себе труда обыскать игратян. Вы считали, что опасность может исходить только из провинций Ладони? Я надеюсь, со вчерашними стражниками разберутся, д’Эймон. И очень быстро.
Она намеренно употребила его имя, а не титул. Он открыл рот, потом закрыл, явно проглотив готовый сорваться с губ резкий ответ. Она рисковала, видит Триада, как сильно она рисковала, но если она не использует представившийся ей случай, то другого уже не будет. Лицо д’Эймона побелело от гнева и изумления. Он сделал глубокий вдох, пытаясь сдержаться.
– С ними уже разобрались, – ответил он. – Они мертвы.
Этого она не ожидала. Но сделала над собой усилие и сумела сохранить спокойное выражение лица.
– Это еще не все, – продолжала она развивать свое преимущество. – Я хочу знать, почему за Каменой ди Кьярой не следили, когда он ездил в прошлом году в Играт.
– За ним следили. Чего ты от нас ждала? Ты знаешь, кто стоит за вчерашним нападением. Ты слышала.
– Мы все слышали. Почему вы не знали об Изоле и королеве? – На этот раз язвительность, которую она вложила в слова, была подлинной, а не просто тактическим ходом.
Впервые Дианора заметила в его глазах искру сомнения. Он теребил свой Знак, потом спохватился и опустил руку. Последовала короткая пауза.
– Я знал, – наконец ответил он. Их взгляды встретились, в его глазах сердитым вызовом горел вопрос.
– Понятно, – ответила Дианора через мгновение и отвела взгляд. Солнце уже поднялось выше и заливало косыми лучами почти всю поляну. Если бы Дианора немного подвинулась на скамье, то оказалась бы в его теплом сиянии. Невысказанный вопрос в глазах д’Эймона повис в воздухе: «А ты бы рассказала королю, если бы узнала такое о его королеве?»
Дианора молчала, обдумывая последствия до конца. Признав это, поняла она, д’Эймон оказался в ее власти, если он уже не был в ее власти после вчерашнего провала и после спасения ею короля. И значит, подумала она, ей грозит непосредственная опасность. Канцлер не тот человек, которого можно сбросить со счетов. У большинства обитателей сейшана были подозрения насчет того, как и почему десять лет назад умерла Хлоиза ди Кьяра.
Дианора подняла взгляд и спрятала тревогу за нарастающим гневом.
– Чудесно, – ядовито сказала она. – Исключительно эффективная охрана. А теперь, конечно, из-за того, что мне пришлось сделать, ваш любимый придворный Незо просто обязан занять эту должность в Азоли. Ведь он получил почетную рану, спасая жизнь короля. Как это необыкновенно мудро с вашей стороны, д’Эймон!
Она рассчитала неверно. Впервые он улыбнулся, тонкогубой, безрадостной улыбкой.
– Так в этом все дело? – тихо спросил он.
Дианора еле удержалась от немедленного протеста. Она поняла, что ей выгодно, чтобы он так думал.
– И в этом тоже, – призналась она как бы нехотя. – Я хочу знать, почему вы отдавали предпочтение его назначению на должность в Азоли. Я собиралась поговорить с вами об этом.
– Я так и думал, – ответил канцлер, и к нему вернулась некоторая доля его обычного благодушия. – Я также проследил за некоторыми – не всеми, без сомнения, – подарками, которые получил Шелто за последние недели от твоего имени. Между прочим, вчера на тебе был великолепный кулон. Он оплачен деньгами Незо? Он пытался завоевать мою благосклонность с твоей помощью?
Он необыкновенно хорошо осведомлен и очень хитер. Дианора всегда знала это. Всегда было неразумно недооценивать канцлера.
– Эти деньги помогли его оплатить, – коротко ответила она. – Вы не ответили на мой вопрос. Почему вы отдаете предпочтение ему? Вы должны знать, что он за человек.
– Конечно, я знаю, – нетерпеливо ответил д’Эймон. – Иначе зачем мне хотеть, чтобы он убрался отсюда, как ты думаешь? Я хочу, чтобы он занял эту должность в Азоли, потому что не доверяю ему и не хочу держать при дворе. Я хочу убрать его подальше от короля в такое место, где его могут убить без лишних хлопот. Полагаю, я ответил на твой вопрос?
Дианора с трудом сдержалась. «Никогда, никогда нельзя его недооценивать», – снова сказала она себе.
– Да, – согласилась она. – А кто может его убить?
– Это очевидно. Пройдет слух, что жители Азоли сделали это сами. Полагаю, Незо очень быстро даст им для этого повод.
– Конечно. А потом?
– А потом король проведет расследование и обнаружит, что Незо брал большие взятки, а что он их будет брать, сомневаться не приходится. Мы казним кого-нибудь за убийство, но король решительно осудит методы и жадность Незо. Он назначит другого главного сборщика налогов и пообещает в будущем более справедливые меры. Думаю, это на время разрядит обстановку на севере Азоли.
– Хорошо, – произнесла Дианора, пытаясь не обращать внимания на небрежное «казним кого-нибудь». – И очень продуманно. Мне остается добавить только одно: новым сборщиком станет Раманус. – Она снова шла на риск. Если смотреть в корень, она оставалась пленницей и наложницей, а он был канцлером Играта и Западной Ладони. С другой стороны, существовали и иные способы измерять равновесие сил, и она старалась сосредоточиться на них.
Д’Эймон холодно смотрел на нее сверху вниз. Она выдержала его взгляд, ее глаза были широко раскрыты и смотрели неискренне.
– Меня давно забавляло то, – наконец произнес он, – что ты так покровительствуешь человеку, который захватил тебя. Можно подумать, что ты не возражала, что ты хотела этого.
Смертельно опасно, сверхъестественно близко к цели, но Дианора видела, что он ее испытывает, что этот выпад не имеет серьезных оснований. Она заставила себя расслабиться и улыбнулась.
– Как я могла возражать? Не попав сюда, я бы никогда не удостоилась таких приятных бесед, как эта. И в любом случае, – тон ее стал другим, – я действительно ему покровительствую. Ради блага жителей этого полуострова. А вы знаете, канцлер, что их благо всегда меня заботило. Он порядочный человек. Боюсь, что таких людей среди игратян немного.
Он несколько секунд молчал. Потом заметил:
– Их гораздо больше, чем ты думаешь. – Но не успела Дианора истолковать его слова и удивительный тон, которым они были произнесены, как он прибавил: – Я серьезно подумывал о том, чтобы отравить тебя вчера ночью. Или предложить освободить и сделать гражданкой Играта.
– Какие крайности, дорогой мой! – Но Дианора чувствовала, что ее охватывает холод. – Разве вы не учили всех нас, что равновесие – это все?
– Учил, – серьезно ответил он, не поддаваясь на провокацию. Как всегда. – Имеешь ли ты представление о том, что сделала с равновесием при дворе?
– А как я должна была вчера поступить, по-вашему? – спросила она очень резко.
– Речь совсем не об этом. Это очевидно. – На его щеках вспыхнули пятна, что было большой редкостью. Но он снова заговорил своим обычным тоном: – Я и сам думал о кандидатуре Рамануса на эту должность. Будет так, как ты предложила. А пока, я чуть было не забыл упомянуть, что король звал тебя. Я перехватил послание раньше, чем оно попало в сейшан. Он будет ждать в библиотеке.
Дианора стремительно вскочила, как он и предвидел, в страшном волнении.
– Давно? – быстро спросила она.
– Не очень. А что? Ты же любишь опаздывать. В саду цветут анемоны, можешь сказать ему об этом.
– Я могла бы сказать ему еще многое другое, д’Эймон. – Гнев душил ее. Она пыталась взять себя в руки.
– И я тоже. И Солорес, полагаю. Но мы редко это делаем, не так ли? Равновесие, как ты только что заметила, – это все. Вот почему мне все еще приходится быть очень осторожным, Дианора, несмотря на то что произошло вчера. Равновесие – это все. Не забывай об этом.
Она пыталась придумать ответ, оставить за собой последнее слово, но не смогла. Мысли ее разбегались. Он говорил о намерении ее убить или освободить, согласился с ее выбором для Азоли, а потом снова угрожал ей. И все это в течение нескольких минут! И все это время король ждал ее, и д’Эймон знал об этом.
Дианора резко повернулась и с отчаянием подумала о своем неприглядном наряде и о том, что нет времени вернуться в сейшан и переодеться. Она чувствовала, что раскраснелась от гнева и тревоги.
Шелто явно слышал последние слова канцлера. Его глаза над сломанным носом смотрели озабоченно и виновато, хотя он никак не мог помешать д’Эймону перехватить послание.
Она остановилась у входа во дворец и оглянулась. Канцлер стоял один в саду, опираясь на трость, – высокая, серая, худая фигура на фоне голых деревьев. Небо над ним снова затянулось тучами. Неудивительно, язвительно подумала Дианора.
Потом вспомнила пруд, и ее настроение изменилось. Какое значение имеют эти придворные маневры, в конце концов? Д’Эймон делает только то, что должен делать, и она теперь поступит так же. Она увидела свой путь. Она сумела улыбнуться, снова обрела внутреннее спокойствие, хотя в центре его все еще лежал камень печали. Низко присела в официальном реверансе. Пораженный д’Эймон неуклюже изобразил поклон.
Дианора повернулась и вошла в дверь, которую открыл перед ней Шелто. Она снова прошла по коридору, поднялась по лестнице, миновала тянущийся с севера на юг переход и две тяжелые двери. И остановилась перед третьей парой дверей. Больше по привычке, чем по другой причине, посмотрела на свое отражение в бронзовом щите, висящем на стене. Поправила платье и двумя руками провела по безнадежно растрепанным ветром волосам.
Затем постучала в двери библиотеки и вошла, крепко держась за свое спокойствие и за образ пруда, за круглый камень знания и печали в своем сердце, который, как она надеялась, станет якорем в ее груди и не даст сердцу улететь.
Брандин стоял спиной к двери и смотрел на очень старую карту известного в то время мира, висящую над большим камином. Он не обернулся. Дианора подняла взгляд на карту. На ней полуостров Ладонь и даже еще больший массив суши, занятый Квилеей за горами, простирающимися далеко на юг, до самых Льдов, были карликовыми по сравнению с размерами как Барбадиора и его Империи на востоке, так и Играта на западе за морем.
Бархатные шторы на окнах библиотеки не пропускали утренний свет, а в камине горел огонь, что ее встревожило. Ей было трудно смотреть на огонь в дни Поста. Брандин держал в руке кочергу. Он был одет так же небрежно, как и она, в черный костюм для верховой езды и сапоги. Сапоги были покрыты грязью, наверное, он очень рано ездил верхом.
Дианора постаралась забыть встречу с д’Эймоном, но не с ризелкой в саду. Этот человек был центром ее жизни; что бы в ней ни изменилось, это осталось прежним, но встреча с ризелкой обозначила ее путь, а Брандин прошлой ночью бросил ее на растерзание одиночеству и бессоннице.
– Прости меня, мой господин, – сказала она. – Сегодня утром я говорила с канцлером, и он только сейчас сообщил мне, что ты ожидаешь меня здесь.
– Зачем ты с ним встречалась? – Богатый оттенками, знакомый голос звучал почти равнодушно. Казалось, Брандин был поглощен картой.
Она не стала лгать королю:
– По вопросу о должности главного сборщика налогов в Азоли. Я хотела выяснить, почему он покровительствует Незо.
В его голосе прозвучала легкая насмешка:
– Уверен, что д’Эймон привел тебе убедительные доводы. – Он наконец обернулся и в первый раз посмотрел на нее. Он выглядел точно так же, как всегда, и Дианора знала, что происходит всегда, когда их взгляды встречаются.
Но час назад она видела ризелку, и, наверное, что-то изменилось. Спокойствие не покинуло ее; ее сердце осталось дома. Она на мгновение прикрыла глаза, скорее для того, чтобы осознать значение этой перемены и исчезновения давней истины, чем для чего-то еще. Она почувствовала, что сейчас заплачет, по многим причинам, если не будет очень осторожной.
Брандин опустился в кресло у камина. Он выглядел усталым. Это проявлялось в мелочах, но она так давно его знала.
– Теперь мне придется отдать эту должность Незо, – сказал он. – Думаю, ты это понимаешь. Мне очень жаль.
Некоторые вещи не изменились: как всегда, он был серьезен и неожиданно учтив, когда говорил с ней на подобные темы. Почему король Играта должен извиняться перед ней за то, что предпочел одного придворного другому? Дианора вошла в комнату, цепляясь за свою решимость, и, повинуясь взмаху его руки, опустилась на стул напротив него. Брандин смотрел на нее странным, почти отстраненным, изучающим взглядом. Интересно, что он видит? – подумала она.
В дальнем конце комнаты послышался какой-то звук. Дианора взглянула туда и увидела Руна, сидящего у второго камина. Он бездумно листал книжку с картинками. Его присутствие напомнило ей кое о чем, и гнев ее внезапно вернулся.
– Разумеется, ты должен предложить ее Незо, – сказала она. – Азоли – это его награда за доблесть на службе королю.
Он почти не среагировал. Его губы чуть дрогнули, на лице отразилась легкая ирония, но он все еще казался погруженным в свои мысли и почти не слушал ее слов.
– Доблесть, мужество. Будут говорить нечто подобное, – рассеянно произнес он. – Не убраться с пути вовремя, – вот что это было на самом деле. Д’Эймон уже вчера ночью начал распускать слухи, что это Незо спас мне жизнь.
На это она не среагировала. Не пожелала. Она даже не поняла, зачем он ей это говорит.
Вместо этого Дианора сказала, глядя через комнату на Руна, а не на короля:
– Это разумно, и тебе, конечно, известно, что мне все равно. Чего я не понимаю, это почему ты распускаешь лживые слухи насчет судьбы Камены. – Она сделала вдох и бросилась вперед очертя голову: – Мне известна правда. Это так чудовищно, так безобразно. Если нужно подготовить шута на смену Руну, зачем калечить невредимого, здорового человека? Зачем надо это делать?
Он долго не отвечал, а она боялась взглянуть на него. Рун, сидевший слишком далеко, чтобы слышать разговор, тем не менее перестал листать книгу и смотрел на них.
– Собственно говоря, имеются прецеденты, – вот что ответил в конце концов Брандин все еще мягким тоном. Но потом прибавил: – Вероятно, мне следовало уже давно забрать от тебя Шелто. Вы оба слишком многое узнаете, и слишком быстро.
Дианора открыла рот, но не нашла слов. Что она могла сказать? Она сама напросилась. Напросилась именно на это.
Но потом заметила краем глаза, что Брандин улыбается. Странная это была улыбка, и что-то странное было в его глазах, когда он смотрел на нее.
– Собственно говоря, Шелто еще сегодня утром был прав, но сейчас эти новости уже устарели.
– Что ты хочешь сказать? – Дианора почувствовала искреннюю тревогу. Сегодня утром в его поведении было нечто странное, и она никак не могла понять, что именно. Но знала, что не только усталость тому причиной.
– После прогулки верхом я отменил вчерашние распоряжения, – тихо произнес Брандин. – Наверное, сейчас Камена уже умер. Легкой смертью. Точно так, как гласили слухи.
Дианора осознала, что руки ее крепко стиснуты на коленях. Не задумываясь, она задала бессмысленный вопрос:
– Это правда?
Он только приподнял брови, но она залилась краской.
– Мне нет нужды тебя обманывать, Дианора. Я приказал привести свидетелей из кьярцев, чтобы не осталось никаких сомнений. Что нужно тебе для подтверждения? Прислать тебе в комнату его голову?
Она снова опустила глаза, вспомнив о том, как голова Изолы лопнула, словно раздавленный плод. Она сглотнула: он сделал это одним мановением руки. Дианора вновь посмотрела на короля. И молча покачала головой. Что произошло во время его утренней прогулки верхом? Что происходит здесь сейчас?
Потом внезапно вспомнила, что еще произошло с ним вчера. На склоне горы, в том месте, где возле дорожки для бега стоит серая скала. «Коль один мужчина ризелку узрит, его жизнь крутой поворот совершит».
Брандин снова повернулся к огню, положив ногу на ногу. И прислонил кочергу к своему креслу, поставив ее конец на каменную плиту перед камином.
– Ты не спросила меня, почему я изменил свои распоряжения. Это не похоже на тебя, Дианора.
– Я боюсь спрашивать, – честно ответила она.
При этих словах он оглянулся, теперь его черные брови не дрогнули, серые глаза пугали светившимся в них умом.
– Это на тебя тоже не похоже.
– Ты тоже не очень-то похож на себя сегодня.
– Это правда, – тихо ответил он. Несколько секунд он молча смотрел на нее, потом, казалось, подумал о другом.
– Скажи, у тебя с д’Эймоном был трудный разговор? Он тебя предостерегал или угрожал тебе?
Это не магия, настойчиво сказала она себе. Не чтение мыслей. Просто Брандин, как всегда, чувствует все нюансы, влияющие на тех, кто вращается по своим орбитам вокруг него.
– Напрямую – нет, – смущенно призналась она. Некогда она могла бы ухватиться за эту возможность, но настроение в это утро было таким странным. – Он… расстроен из-за вчерашнего. Думаю, боится, что при дворе нарушится равновесие. Как только заговорят о том, что это Незо спас тебе жизнь, мне кажется, канцлер почувствует облегчение. Ему нетрудно будет распустить подобный слух: все случилось слишком быстро. Сомневаюсь, что кто-то успел ясно все разглядеть.
На этот раз улыбка внимательно слушавшего Брандина была такой, какую она знала и любила. Они говорили на равных, их мысли текли по одному сложному пути. Но когда Дианора договорила, выражение его лица стало другим.
– Я успел, – сказал он. – Я все ясно видел.
Она снова отвела глаза и опустила взгляд на сложенные на коленях руки. «Твой путь теперь ясен, – сказала она себе так сурово, как только могла. – Помни об этом». Ей показали картину, где она стоит у моря в зеленой одежде. И после вчерашней ночи сердце снова принадлежит ей самой. Его удерживает камень, надежно скрытый в груди.
– Согласен, легко будет распространить историю о Незо, – сказал Брандин. – Но я много думал вчера ночью, а потом во время утренней прогулки. Сегодня я поговорю с д’Эймоном, после того как мы посмотрим окончание бега. История, которую все услышат, будет правдивой, Дианора.
Она подумала, что плохо его расслышала, а потом поняла, что расслышала правильно, и что-то в ней как будто достигло края, а потом перелилось через край, словно внутри нее находился переполненный бокал вина.
– Тебе следует почаще ездить верхом, – пробормотала она.
Он услышал. И тихо рассмеялся, но она не подняла глаз. У нее возникло настойчивое ощущение, что она не может позволить себе поднять глаза.
– Почему? – спросила Дианора, пристально глядя на свои сплетенные пальцы. – Два раза почему: насчет Камены и теперь этого?
Он молчал так долго, что в конце концов она осторожно подняла взгляд. Но он опять отвернулся к камину и помешивал в нем кочергой. В дальнем конце комнаты Рун закрыл книгу и теперь стоял у стола, глядя на них обоих. Он был одет в черное, конечно. Точно так же, как и король.
– Я когда-нибудь рассказывал тебе сказку, – очень тихо спросил Брандин Игратский, – которую слышал от няни в детстве? Сказку о Финавире?
У Дианоры снова пересохло во рту. Что-то было в его тоне, в том, как он сидел, в непоследовательности его ответа.
– Нет. – Она пыталась придумать какое-нибудь остроумное замечание, но не сумела.
– Финавир, или Финваир, – продолжал он, почти не дожидаясь ответа, не глядя на нее. – Когда я стал старше и заглянул в книгу сказок, то увидел, что он пишется и так, и так, а иногда еще двумя разными способами. Это часто случается со сказками, которые появились еще до того времени, как мы научились их записывать.
Он прислонил кочергу к подлокотнику кресла и сел, продолжая смотреть на языки пламени. Рун подошел к ним ближе, словно его привлекла эта история. Он теперь прислонился к одной из тяжелых оконных штор и обеими руками стал теребить складки.
Брандин продолжал:
– В Играте иногда рассказывают эту сказку и иногда верят в то, что этот наш мир, здесь, в южных землях, и на севере, за пустынями и за тропическими лесами – что бы там ни лежало, – всего лишь один из многих миров, которые боги создали во Времени. Говорят, что другие миры находятся далеко, разбросанные среди звезд, невидимые для нас.
– Здесь тоже существует такое поверье, – тихо произнесла Дианора, когда он сделал паузу. – В Чертандо. В горах когда-то существовало учение, очень похожее на это, хотя служители Триады сжигали людей, утверждавших такое. – Это было правдой: в Чертандо устраивали массовые сожжения еретиков во времена чумы, много лет назад.
– Мы никогда не сжигали и не казнили на колесах людей за подобные мысли, – сказал Брандин. – Иногда над ними смеялись, но это другое дело. Не сомневаюсь, что моя няня рассказывала мне то, что узнала от своей матери, а та от своей: некоторые из нас снова и снова рождаются в этих разных мирах до тех пор, пока наконец – заслужив своей жизнью это право – мы не рождаемся в последний раз в Финавире, или Финваире, в ближайшем из всех миров к тому месту, где обитают истинные боги.
– А после этого? – спросила Дианора. Казалось, его слова стали частью магических чар, окутывающих этот день.
– После – никто не знает или никто не сказал мне. И я не нашел этого ни в одном из свитков или книг, которые прочел, когда стал старше. – Он поерзал в кресле, его красивые руки покоились на резных подлокотниках. – Мне никогда не нравилась нянина легенда о Финавире. Существуют другие сказки, некоторые из них совсем не похожи на эту, и многие из них мне очень нравились, но почему-то запомнилась именно она. Она меня тревожила. Она делала наши жизни здесь просто прелюдией, они становились несущественными сами по себе и имели значение только для того, куда приведут нас потом. Мне всегда необходимо было чувствовать, что мои дела важны здесь и сейчас.
– Кажется, я с тобой согласна, – сказала Дианора. Ее руки теперь мягко лежали на коленях; он создал иное настроение. – Но почему ты рассказываешь мне эту сказку, если она тебе никогда не нравилась?
Самый простой вопрос.
И Брандин ответил:
– Потому что в последние годы мне снится по ночам, что я заново родился далеко от всего этого, в Финавире. – Тут он впервые с того момента, как начал говорить о сказке, посмотрел прямо на нее, и его серые глаза были спокойными, а голос твердым, когда он произнес: – И во всех этих снах ты была рядом со мной, и ничто нас не разделяло, никто не стоял между нами.
Дианора была не готова к этому. Совсем не готова, хотя, возможно, подсказки лежали перед ней все время, но она была чересчур слепа, чтобы увидеть их. И сейчас она вдруг тоже ослепла, слезы потрясения и изумления наполнили ее глаза, а сердце отчаянно, настойчиво забилось в груди.
– Дианора, – продолжал Брандин, – ты была так нужна мне вчера ночью, что я сам себя испугался. Я не послал за тобой только потому, что мне необходимо было как-то примириться с тем, что случилось со мной, когда ты отвела стрелу Камены. Солорес – это обман для двора, не больше: чтобы они не подумали, что опасность лишила меня мужской силы. Я провел всю ночь, шагая из угла в угол или сидя за столом, пытаясь понять, к чему пришла моя жизнь. Что это значит, если моя жена и единственный оставшийся в живых сын пытались меня убить и их попытка сорвалась только благодаря тебе? И размышляя об этом, поглощенный этим, я лишь к рассвету осознал, что оставил тебя одну на всю ночь. Дорогая моя, простишь ли ты меня когда-нибудь за это?
«Я хочу, чтобы время остановилось, – думала Дианора, тщетно вытирая слезы, чтобы ясно увидеть его. – Я хочу никогда не покидать этой комнаты, хочу снова и снова слышать эти слова, бесконечно, пока не умру».
– Во время утренней поездки я принял решение, – сказал он. – Думал о том, что сказала Изола, и наконец-то смог признать, что она права. Так как я не хочу и не могу изменить то, что обязан сделать здесь, то должен быть готов заплатить за это сам, а не руками других жителей Играта.
Дианора дрожала, не в состоянии сдержать слезы. Он не прикасался к ней, даже не сделал движения к ней. У стоящего за его спиной Руна лицо превратилось в искаженную маску боли, и страсти, и чего-то еще. Того, что она иногда на нем видела, но во что не могла заставить себя поверить. Она закрыла глаза.
– Что ты собираешься сделать? – прошептала она. Говорить было трудно.
И тогда он ей рассказал. Рассказал все. Назвал ей тот поворот дороги, который выбрал. Она слушала, слезы падали теперь не так часто, вскипали в переполненном сердце, и наконец она поняла, что колесо делает полный оборот.
Слушая серьезный голос Брандина на фоне потрескивания пламени в день Поста, Дианора мысленным взором видела лишь образы воды. Темной воды в садовом пруду и моря, которое ей в нем показали. И хотя она не обладала пророческим даром, она видела, куда их всех ведут его слова, и теперь понимала предсказание ризелки.
Она заглянула в свое сердце и почувствовала, к своему величайшему горю, что оно принадлежит ему, что оно все же не вернулось к ней. Но даже в этом случае, и это было ужаснее всего, она знала, что сделает.
В другие одинокие ночи в сейшане все эти годы она мечтала найти путь, который открывался перед ней сейчас, пока он говорил. В какой-то момент, слушая его, думая так, она больше не смогла выносить физического расстояния между ними. Она пересела со стула на ковер у его ног и положила голову ему на колени. Он опустил ладонь на ее волосы и стал гладить их сверху вниз, непрерывным движением, рассказывая о том, что пришло ему в голову ночью и во время прогулки. Рассказывая о том, что готов наконец заплатить цену за то, что делал здесь, на Ладони. Рассказывая о той единственной вещи, к которой ей так и не удалось себя подготовить. О любви.
Она тихо плакала и не могла остановиться, а его слова все текли, и огонь медленно умирал в камине. Она оплакивала свою любовь к нему, свою семью и дом, свою невинность, потерянную с годами, и все, что она потеряла, и горше всего оплакивала все будущие предательства. Все предательства, которые ждали за стенами этой комнаты, там, куда унесет их неумолимый бег времени.
