Глава XIV

– Вперед! – закричал Алессан, указывая на ущелье между горами. – Там деревня!

Дэвин выругался, пригнул голову к шее коня, вонзил пятки в его бока и помчался вслед за Эрлейном ди Сенцио на запад, к ущелью, к низкому красному солнечному диску.

Позади них вылетели из коричневатых горных сумерек по крайней мере восемь, а может, и двенадцать разбойников с гор. Дэвин не оглядывался назад после того, как бросил первый испуганный взгляд на бандитов и услышал их приказ остановиться.

Он не думал, что у них есть шанс, как бы близко ни была деревня. Перед этим они долгие часы неслись во весь опор, и кони, взятые у Альенор, устали. Если придется скакать наперегонки с бандитами на свежих конях, им конец. Он стиснул зубы и погнал лошадь, не обращая внимания на боль в ноге и жжение в снова открывшихся ранах, полученных во время прыжка со скалы этим утром.

Ветер свистел в ушах. Дэвин увидел, как Алессан обернулся в седле, в его руках оказался туго натянутый лук. Принц выстрелил в сумерки раз, потом второй, мускулы его окаменели и напряглись от усилия. Невероятная, отчаянная попытка при такой скорости и ветре.

Два человека вскрикнули. Дэвин быстро оглянулся и увидел, что один из них свалился с коня. Выпущенная бандитами пригоршня стрел упала на землю далеко от них троих.

– Они замедлились! – прохрипел Эрлейн, тоже оглядываясь назад. – Как далеко до деревни?

– По ущелью еще минут двадцать! Гони! – Алессан не стал больше стрелять и низко пригнулся, чтобы заставить своего серого скакать быстрее. Они неслись по ветру вдоль закатного луча, между погруженными в тень, поросшими вереском склонами гор и влетели в ущелье между ними.

Но им не удалось выбраться из него.

Как раз в том месте, где тропа повторяла изгиб возвышающихся гребней, восемь всадников выстроились в шеренгу поперек ущелья и хладнокровно целились в них троих из луков.

Беглецы резко остановили коней, подняв их на дыбы. Дэвин бросил взгляд через плечо и увидел, что преследовавшие их бандиты въезжают в ущелье за ними. Одна лошадь осталась без всадника, и еще один человек держался за плечо, из которого торчала стрела.

Дэвин взглянул на Алессана и увидел в глазах принца отчаянный вызов.

– Не будьте глупцом! – резко бросил Эрлейн. – Вы не сможете прорваться и не сможете убить столько людей.

– Я могу попытаться, – ответил Алессан, окидывая быстрым взглядом строй лучников и крутые склоны гор с обеих сторон и отчаянно стараясь найти какой-то выход. Но все же остановил коня и не поднял свой лук. – Прямо в ловушку. Какой блестящий конец двадцатилетних мечтаний! – В его голосе прозвучала едкая горечь, упрек самому себе.

Однако это правда, с большим опозданием понял Дэвин. Это ущелье между двумя горами было идеальным местом для засады, а, видит Триада, в пустынных районах южного Чертандо промышляло достаточно бандитов. Сюда даже барбадиорские наемники редко забирались, а честные люди никогда не передвигались по дорогам в столь поздний час. С другой стороны, выбора у них не было, учитывая, как далеко им предстояло ехать и как они спешили.

Непохоже было, что им удастся попасть к месту назначения. Или куда-то еще. Света еще хватало, чтобы разглядеть разбойников, и их вид не успокаивал. Пусть они были одеты разнообразно и небрежно, но лошади их совсем не напоминали тех разбитых кляч, на которых обычно ездят бандиты. Стоящие перед ними люди выглядели дисциплинированными, а оружие в их руках было опасным. Все это явно походило на тщательно подготовленную засаду.

Один всадник выехал на несколько шагов вперед из молчаливой шеренги.

– Бросьте свои луки, – произнес он спокойно и властно. – Не люблю разговаривать с вооруженными людьми.

– Я тоже, – мрачно ответил Алессан, пристально глядя на него. Но через мгновение бросил свой лук на землю. Эрлейн сделал то же самое.

– Мальчик тоже, – приказал вожак все еще тихим голосом.

Это был крупный мужчина средних лет, с широким лицом и пышной бородой, отливавшей красно-рыжим в сгущающихся сумерках. Широкополая шляпа на голове скрывала его глаза.

– У меня нет лука, – коротко сказал Дэвин и бросил меч.

Раздался издевательский смех столпившихся перед ними людей.

– Магиан, почему твои люди оказались на расстоянии полета стрелы? – спросил бородач уже громче. Сам он не смеялся. – Ты знал мои указания. Ты знаешь, как мы это делаем.

– Я не думал, что мы так близко, – раздался позади них сердитый голос, сопровождаемый топотом копыт. Это подъехали их преследователи. Ловушка захлопнулась спереди и сзади. – Его стрела полетела далеко при таком освещении и ветре. Ему просто повезло, Дукас.

– Ему бы так не повезло, если бы ты сделал свое дело как следует. Где Абхар?

– Получил стрелу в бедро и упал. Торре вернулся за ним.

– Пустая трата, – нахмурился рыжебородый. – Не люблю пустых трат. – Он теперь превратился в темный мощный силуэт на фоне заходящего солнца. За его спиной другие семеро всадников держали пленников на прицеле.

Алессан сказал:

– Если тебя оскорбляют пустые траты, то тебе не понравится итог этого вечера. Нам нечего вам дать, кроме оружия. Или жизней, если вы из тех, кто убивает ради удовольствия.

– Иногда, – ответил человек по имени Дукас, не повышая голоса. «Он говорит с пугающим спокойствием, – подумал Дэвин, – и крепко держит бразды правления бандой». – Двое моих людей умрут? Ты пользуешься отравленными стрелами?

На лице Алессана отразилось презрение:

– Нет, даже против барбадиоров. А вы?

– Иногда, – повторил бородатый вожак. – Особенно против барбадиоров. Это все же горы. – Он впервые улыбнулся холодной, волчьей улыбкой. У Дэвина внезапно возникло ощущение, что ему бы не хотелось иметь воспоминания этого человека или его сны.

Алессан промолчал. В ущелье становилось все темнее. Дэвин увидел, что он бросил вопросительный взгляд на Эрлейна. Чародей покачал головой, почти незаметным движением.

– Их слишком много, – прошептал он. – И кроме того…

– Седой – чародей! – раздался выразительный голос из строя за спиной Дукаса.

Неуклюжий круглолицый человек выехал вперед и встал рядом с вожаком.

– Даже не помышляй об этом, – продолжал он, глядя в упор на Эрлейна. – Я сумею блокировать все, что ты попытаешься сделать.

Пораженный, Дэвин взглянул на руки этого человека, хотя на таком расстоянии было трудно увидеть в темноте, все ли пальцы на месте. Но, наверное, двух не хватало.

Они случайно встретили еще одного чародея, и какая им теперь от этого польза?

– И сколько времени, по-твоему, понадобится Охотнику, чтобы найти тебя? – спросил Эрлейн шелковым голосом. – Если всплеск энергии от применения магии нами обоими приведет его к этому месту?

– Достаточно стрел нацелено тебе в горло и в сердце, – вмешался вожак, – чтобы этого не произошло. Но признаюсь, с каждой минутой приключение становится все более интересным. Лучник и чародей скачут под открытым небом в день Поста. Вы не боитесь мертвых? А чем занимается этот мальчик?

– Я певец, – мрачно ответил Дэвин. – Дэвин д’Азоли, недавно выступал в труппе Менико ди Феррата, если это вам о чем-нибудь говорит. – Очевидно, что сейчас важно было как-то поддержать беседу. Он слышал рассказы о том – возможно, так хотелось думать странствующим артистам, – что бандиты оставляли жизнь музыкантам в обмен на ночь пения. Ему в голову пришла одна мысль: – Вы приняли нас за барбадиоров, правда? Издалека. Поэтому устроили засаду.

– Певец. Умный певец, – пробормотал Дукас. – Пусть даже не настолько умный, чтобы сидеть дома в день Поста. Разумеется, мы приняли вас за барбадиоров. Кто на восточном полуострове, кроме барбадиоров и разбойников, стал бы бродить сегодня по дорогам? А все разбойники на двадцать миль вокруг – из моей банды.

– Разбойники бывают разные, – тихо сказал Алессан. – Но если вы охотитесь за барбадиорскими наемниками, то у вас на душе то же, что у нас. Я могу сказать тебе, Дукас, – и я не лгу, – что если ты нас здесь задержишь или убьешь, то доставишь такое удовольствие Барбадиору – и Играту тоже, – какого они от тебя никогда не ждали.

После этих слов воцарилось молчание, что ничуть не удивляло. Холодный ветер носился по ущелью, качая молодую траву в сгущающейся темноте.

– По-видимому, ты очень высокого о себе мнения, – произнес наконец Дукас задумчиво. – Возможно, мне следует узнать почему. Думаю, пора тебе сказать мне, кто ты такой и куда скачешь в сумерках в день Поста, а я уж сделаю собственные выводы.

– Меня зовут Алессан. Еду на запад. Моя мать умирает и позвала меня к себе.

– Какая преданность с твоей стороны, – произнес Дукас. – Но одно имя ни о чем мне не говорит, а запад – обширное место, мой вооруженный луком друг. Кто ты такой и куда едешь? – На этот раз его голос прозвучал резко, словно удар хлыста. За спиной у Дукаса семь лучников натянули тетиву.

Дэвин с бьющимся сердцем видел, как колеблется Алессан. Солнце уже почти скрылось, красный диск перерезала пополам линия горизонта в конце ущелья. Ветер задул сильнее, обещая холодную ночь после этого первого весеннего дня.

Дэвина тоже охватил холод. Он бросил взгляд на Эрлейна и обнаружил, что чародей смотрит на него, словно чего-то ждет. Алессан все еще молчал. Дукас нарочито шевельнулся в седле.

Дэвин сглотнул и, понимая, что, как бы трудно это ни было, ему все же будет легче, чем Алессану, сказал:

– Тигана. Он из Тиганы, и я тоже.

Произнося эти слова, он старался смотреть прямо на чародея разбойников, а не на Дукаса или других всадников. И заметил краем глаза, что Алессан тоже смотрит на него, чтобы не видеть глухого непонимания, которое, как они знали, появится на их лицах. С чародеем будет иначе. Чародеи могут слышать это имя.

Бандиты, стоящие перед ними и позади, зароптали. А потом один заговорил громко, среди теней наступающих сумерек в этом тоскливом месте. Голос донесся из шеренги за их спинами.

– Клянусь кровью бога! – раздался крик из самой глубины души.

Дэвин резко обернулся. Один из разбойников соскочил с коня, быстро вышел вперед и встал перед ними. Дэвин увидел, что это человек маленького роста, не намного выше его самого, лет тридцати или чуть старше, и что он неловко двигается, и ему явно больно: из его руки торчала стрела Алессана.

Дукас посмотрел на чародея.

– Сертино, в чем дело? – спросил он с раздражением в голосе. – Я не…

– Колдовство, – напрямик ответил чародей.

– Чье? Его? – Дукас кивнул в сторону Эрлейна.

– Нет, не его, – произнес раненый, не отрывая взгляда от лица Алессана. – Не этого несчастного чародея. Это настоящее колдовство. Могущество Брандина Игратского не позволяет вам услышать это имя.

Сердитым жестом Дукас сорвал шляпу, обнажив лысую голову с венчиком рыжих волос.

– А ты, Наддо? Как же ты его слышишь?

Стоящий на земле человек слегка покачнулся, потом ответил:

– Потому что я тоже родился там и на меня эти чары не действуют, или я еще одна их жертва, как вам будет угодно. – Дэвин услышал в его голосе напряжение, словно он изо всех сил старался удержать самообладание. Человек по имени Наддо сказал, глядя снизу вверх на Алессана: – Вас просили назвать свое имя, но вы назвали лишь его часть. Вы скажете нам остальное? Вы скажете мне?

Теперь его глаза уже трудно было рассмотреть, но голос говорил о многом.

Алессан непринужденно сидел в седле, даже после целого дня езды казалось, что он совсем не чувствует ни усталости, ни напряжения из-за их сложного положения. Но потом его правая рука поднялась и пальцы бессознательно зарылись в спутанные волосы, и Дэвин, видя знакомый жест, понял, что те чувства, которые он сам сейчас испытывает, вдвойне сильны в человеке, за которым он следует.

А потом он услышал в тишине этого ущелья, где раздавался лишь свист ветра в скалах и шорох конских копыт в молодой траве:

– Мое имя – Алессан ди Тигана бар Валентин. Если тебе столько лет, на сколько ты выглядишь, Наддо ди Тигана, ты поймешь, кто я такой.

Волосы на затылке Дэвина встали дыбом, его охватила невольная дрожь, когда он увидел, как Наддо упал на колени на холодную землю еще до того, как прозвучали последние слова.

– О мой принц! – полным боли голосом воскликнул раненый. И, закрыв здоровой рукой лицо, зарыдал.

– Принц? – очень тихо переспросил Дукас. Разбойники беспокойно зашевелились. – Сертино, объясни мне!

Чародей Сертино перевел взгляд с Алессана на Эрлейна, а потом на рыдающего человека. На его бледном круглом лице промелькнуло странное, почти испуганное выражение.

– Они из Нижнего Корте, – сказал он. – До прихода Брандина Игратского эта провинция называлась иначе. Брандин использовал чары, чтобы отнять имя у этой земли. Только те, кто там родился, и чародеи, благодаря нашей собственной магии, могут слышать это настоящее имя. Вот что тут происходит.

– А «принц»? Наддо назвал его так.

Сертино молчал. Он бросил взгляд на Эрлейна, и на его лице все еще было странное, смущенное выражение.

– Это правда? – спросил он.

И Эрлейн ди Сенцио с иронической полуулыбкой ответил:

– Только не позволяй ему стричь твои волосы, брат. Если только ты не хочешь попасть в рабство.

У Сертино отвисла челюсть. Дукас хлопнул себя шляпой по колену.

– Теперь еще и это! – рявкнул он. – Я ничего не понимаю. Здесь слишком много такого, чего я не понимаю. Я жду объяснений, от всех вас! – Его голос звучал резко, гораздо громче, чем прежде. Но он не смотрел на Алессана.

– Я понял достаточно, Дукас, – раздался голос сзади. Это заговорил Магиан, командир той группы, которая загнала их в ущелье. Он выехал вперед, и все повернулись к нему. – Я понял, что сегодня на нас свалилось состояние. Если это принц той провинции, которую ненавидит Брандин, тогда нам всего лишь надо отвезти его на запад, в форт Форезе по ту сторону границы, и сдать там игратянам. И чародея в придачу. И кто знает, возможно, кто-нибудь из них любит мальчиков. Поющих мальчиков. – В полумраке его улыбка была широкой и развязной.

Потом он прибавил:

– Мы получим награду. Земли. Может, даже…

Больше он ничего не сказал. Никогда. Застыв от изумления, Дэвин увидел, как Магиан широко открыл рот, глаза его на секунду выпучились, потом он медленно, боком сполз с седла и упал на землю рядом с Эрлейном, загремев мечом и луком.

В его спине торчал кинжал с длинной рукоятью.

Один из разбойников, стоящих в шеренге за ним, очень неторопливо спешился и вытащил кинжал. Тщательно вытер его о куртку мертвеца, потом спрятал обратно в ножны на поясе.

– Неудачная идея, Магиан, – тихо сказал он, выпрямляясь и глядя на Дукаса. – Очень неудачная идея. Мы тут не осведомители и не служим тиранам.

Дукас снова нахлобучил шляпу на голову, явно стараясь сдержаться. Он сделал глубокий вдох.

– В данном случае я согласен. Но напоминаю тебе, Аркин, что у нас есть правило не обнажать друг против друга оружие.

Лицо Аркина, очень высокого, почти тощего человека, было бледным до белизны, Дэвин видел это даже в темноте. Аркин ответил:

– Я знаю, Дукас. Это была пустая трата. Я знаю. Тебе придется меня простить.

Дукас долго ничего не говорил. И все остальные молчали. Дэвин, глядя мимо мертвеца, увидел, что два чародея смотрят друг на друга в упор.

Аркин все еще смотрел на Дукаса.

Тот в конце концов нарушил молчание:

– Тебе повезло, что я с тобой согласен.

Аркин покачал головой:

– Иначе мы не пробыли бы вместе так долго.

Алессан аккуратно соскочил с коня. Он подошел к Дукасу, не обращая внимания на стрелы, все еще нацеленные на него.

– Если вы охотитесь на барбадиоров, – тихо произнес он, – то я имею некоторое представление почему. Я занимаюсь тем же самым, только по-своему. – Он заколебался. – Вы можете поступить так, как предложил покойный: выдать меня Играту, и да, полагаю, вы получите награду. Или можете убить нас здесь и покончить с этим. Вы можете также позволить нам ехать своей дорогой. Но есть еще одно, что вы можете сделать, совсем другое.

– И что же это? – Казалось, Дукас вернул себе самообладание. Его голос снова звучал спокойно, как в самом начале.

– Присоединяйтесь ко мне. В том, что я пытаюсь сделать.

– И что же это?

– Изгнать обоих тиранов с Ладони еще до конца лета.

Наддо вдруг поднял голову, его лицо просветлело:

– Это правда, милорд? Мы можем это сделать? Уже сейчас?

– Есть шанс, – ответил Алессан. – Особенно сейчас. Впервые появился шанс. – Он снова перевел взгляд на Дукаса: – Где ты родился?

– В Тригии, – ответил тот после паузы. – В горах.

У Дэвина была секунда, чтобы подумать о том, насколько изменилось положение вещей, если теперь Алессан задает вопросы. Он почувствовал, как в нем снова шевельнулись надежда и гордость.

Принц кивнул:

– Я так и подумал. Слышал рассказы о рыжем капитане Дукасе, который был одним из вождей Борифорта в Тригии во время осады барбадиоров. После падения форта его так и не нашли. – Он помедлил. – Я не мог не заметить цвета твоих волос.

Несколько секунд эти двое застыли в неподвижности, словно живая картина, один на земле, второй на коне. Потом, совершенно неожиданно, Дукас ди Тригия улыбнулся.

– Того, что осталось от моих волос, – лукаво пробормотал он, снова срывая с головы шляпу широким жестом.

Бросив поводья, он спрыгнул с коня, шагнул вперед и протянул Алессану открытую ладонь. Тот ответил ему улыбкой и рукопожатием.

Дэвин задохнулся от нахлынувшего облегчения, а потом во всю силу легких поддержал восторженные крики двадцати разбойников, раздавшиеся в темном ущелье Чертандо.

Тем не менее он заметил, как раз когда крики достигли наивысшей точки, что ни один из чародеев не кричит. Эрлейн и Сертино сидели очень неподвижно, почти застыв на своих конях, словно сосредоточившись на чем-то. Они смотрели друг на друга с одинаково мрачными лицами.

И поскольку он это заметил, поскольку он становился человеком, который видит подобные вещи, Дэвин первым замолчал и даже инстинктивно поднял руку, чтобы призвать к молчанию остальных. Алессан и Дукас разняли ладони, и постепенно в ущелье вернулась тишина, и все посмотрели на чародеев.

– Что такое? – спросил Дукас.

Сертино повернулся к нему:

– Охотник. К северо-востоку от нас, довольно близко. Я только что почувствовал пробное прикосновение. Но он меня не обнаружил, так как я уже давно не прибегал к магии.

– Я прибегал, – сказал Эрлейн ди Сенцио. – В начале дня, на перевале Брачио. Всего лишь легкое заклинание, защита для одного человека. Очевидно, этого оказалось достаточно. Наверное, в одном из южных фортов находился Охотник.

– Он там почти всегда, – вяло произнес Сертино.

– А что вы делали на перевале Брачио? – спросил Дукас.

– Собирали цветочки, – ответил Алессан. – Я расскажу тебе позже. А сейчас нам предстоит разобраться с барбадиорами. Сколько их едет вместе с Охотником?

– Не меньше двадцати. Возможно, больше. У нас есть лагерь в горах к югу отсюда. Уйдем туда?

– Они последуют за нами, – возразил Эрлейн. – Он меня выследил. Выплеск магии будет выдавать меня еще по крайней мере один день.

– В любом случае мне что-то не хочется прятаться, – тихо сказал Алессан.

Дэвин быстро обернулся и посмотрел на него. Дукас тоже. Наддо неуклюже поднялся на ноги.

– Насколько хороши твои люди? – спросил Алессан; в его голосе и в серых глазах ясно читался вызов.

И почти в полной темноте Дэвин увидел, как внезапно сверкнули зубы тригийского разбойника.

– Они достаточно хороши, и их хватит, чтобы разделаться с десятком брабадиоров. Раньше мы не сталкивались с таким количеством, но раньше мы никогда не сражались бок о бок с принцем. Кажется, – прибавил он задумчиво, – мне тоже вдруг надоело прятаться.

Дэвин посмотрел на чародеев. Было трудно разглядеть их лица в темноте, но Эрлейн очень резким голосом произнес:

– Алессан, Охотника надо убить немедленно, иначе он пошлет изображение этого места Альберико.

– Он будет убит, – тихо ответил Алессан. И в его голосе тоже прозвучала новая нота. Что-то такое, чего Дэвин никогда не слышал. Секундой позже он осознал, что это смерть.

Плащ Алессана затрепетал под порывом ветра. Очень медленно он надвинул на лицо капюшон.

Дэвин тяжело пережил то, что Охотник Альберико оказался двенадцатилетним мальчиком.

Они послали Эрлейна на запад, к выходу из ущелья, в качестве приманки. Ведь он был целью преследователей. С ним отправились Сертино ди Чертандо, второй чародей, и еще двое мужчин, один из которых – раненый Наддо – сам настоял на том, чтобы быть полезным, пусть он и не мог сражаться. Они извлекли из его руки стрелу и забинтовали, как могли. Было ясно, что ему трудно, но еще яснее, что в присутствии Алессана он не собирается сдаваться.

Через короткое время, при свете звезд и низко висящего на востоке полумесяца Видомни, в ущелье въехали барбадиоры. Их было двадцать пять и Охотник. Шестеро держали факелы, что облегчило задачу. Хотя и не для них самих.

Стрелы Алессана и Дукаса встретились в груди Охотника, выпущенные с противоположных склонов перевала. Одиннадцать наемников упали под первым залпом стрел раньше, чем Дэвин понесся во весь опор вниз, вместе с Алессаном и шестью другими воинами, покинувшими укрытие. Они мчались, чтобы заблокировать западный выход из ущелья, в то время как Дукас и еще девять его разбойников перегородили восточный, из которого появились барбадиоры.

Вот так в эту ночь Поста, в компании разбойников с гор Чертандо, вдали от своего потерянного дома, Алессан бар Валентин, принц Тиганы, принял свой первый настоящий бой в долгой войне за возвращение. После тоскливых лет маневрирования, тайного сбора информации и тонкого руководства событиями он обнажил клинок против сил тирана в этом залитом лунным светом ущелье.

Больше никаких уверток, никаких скрытых манипуляций из-за кулис. Это был бой, так как время пришло.

Мариус из Квилеи сегодня дал ему обещание, вопреки мудрости и опыту, почти вопреки надежде. И после обещания Мариуса все изменилось. Ожидание закончилось. Он мог ослабить жесткие путы, так туго стягивавшие его сердце все эти годы. Сегодня ночью, в ущелье, он мог убивать: в память о своем отце, и братьях, и обо всех погибших у реки Дейзы и после, в тот год, когда ему самому не позволили умереть.

Его выкрали и спрятали в Квилее, за горами, у Мариуса, служившего тогда капитаном стражи Верховной жрицы. У этого человека были свои причины принять под покровительство и спрятать юного принца из северных земель. Это произошло почти девятнадцать лет назад.

Алессан устал прятаться. Время бегства закончилось; пришло время сражений. Правда, сейчас солдаты Барбадиора, а не Играта, обнажили против них мечи, но, в конце концов, это не имело значения. Оба тирана одинаковы. Он твердил это все годы с тех пор, как вернулся на север, на полуостров, вместе с Баэрдом. Эта истина была выплавлена, подобно металлу, в прочном горниле его сердца. Им надо уничтожить обоих, иначе они не добьются свободы.

И на перевале Брачио в это утро уничтожение началось. Был заложен замковый камень в арку его замысла. И поэтому сегодня ночью, в этом темном ущелье, он мог выпустить на свободу давно сдерживаемую страсть, собственные давние воспоминания о потерях и дать волю руке с мечом.

Дэвин, стараясь не отстать от принца, рвался в свой первый бой, и в его груди боролись восторг и страх, по очереди одерживая победу. Он не кричал, как большинство разбойников; он изо всех сил старался не замечать боли в поврежденной ноге. И сжимал в руке темный меч, купленный ему Баэрдом, держал его вверх изогнутым лезвием, как учили его зимой, по утрам, во время тренировок, которые теперь казались невообразимо далекими от событий этой ночи.

Он видел, как Алессан ворвался прямо в круговую оборону наемников, неотвратимый, как одна из его стрел, словно хотел одним этим прямым ответным действием оставить позади все те годы, когда подобные поступки были невозможны.

Яростно стиснув зубы, Дэвин следовал за Алессаном. Но все же отстал на шесть корпусов лошади и был один, когда рядом с ним вырос светловолосый барбадиор, неправдоподобно огромный на своем коне. Дэвин вскрикнул от неожиданности. Лишь некий слепой инстинкт выживания и рефлексы, заложенные с рождения, спасли ему жизнь. Он резко бросил коня влево, на свободное пространство, а затем откинулся назад и вправо, пригнувшись так низко к земле, как только мог, и изо всех сил ткнул мечом снизу вверх. Он почувствовал жгучую боль в поврежденной ноге и чуть не упал. Клинок барбадиора со свистом разрезал воздух в том месте, где только что находилась голова Дэвина. А через долю секунды Дэвин почувствовал, как его собственный, угрожающе изогнутый клинок прошил кожаную броню и вошел в плоть.

Барбадиор вскрикнул, звук получился жидким, булькающим. Солдат резко покачнулся на своем коне, меч выпал из его руки. Он поднес одну руку ко рту странно детским жестом. Затем, подобно медленно падающему горному дереву, боком соскользнул с седла и упал на землю.

Дэвин уже успел выдернуть свой меч.

Развернув коня почти на месте, он огляделся в поисках противников. Но никого не было. Алессан и остальные опередили его и дрались с наемниками, оттесняя их к востоку, навстречу группе Дукаса и Аркина.

Все почти кончено, понял Дэвин. Ему нечего больше делать. Со сложной смесью чувств, которые даже не пытался сейчас понять, он наблюдал за тем, как трижды поднялся и опустился клинок принца, и увидел, как погибли три барбадиора. Один за другим шесть факелов упали на землю, и их затоптали. А потом – всего через несколько мгновений после того, как они въехали в ущелье, как показалось Дэвину, – последний из барбадиоров был повержен и зарублен.

Именно тогда он увидел то, что осталось от Охотника, и осознал, как тот был молод. Тело растоптали в схватке, и вид его был ужасен. Оно лежало скрученное, неестественно распластанное. Лицо почему-то не пострадало, хотя для Дэвина, глядящего сверху, это оказалось самым худшим. Две стрелы все еще торчали из детского тела, древко одной из них сломалось.

Дэвин отвернулся. Погладил коня, подаренного Альенор, и что-то прошептал ему. Потом заставил себя отъехать назад, к тому человеку, которого убил. Это не то же самое, что спящий солдат на конюшне у Ньеволе. Не то же самое, сказал он себе. Это был открытый бой, и барбадиор был вооружен, носил латы и размахивал своим тяжелым мечом, стремясь отнять у Дэвина жизнь. У Дэвина не было никаких иллюзий относительно того, какой была бы их судьба, если бы барбадиоры и Охотник настигли его, Алессана и Эрлейна одних в этой глуши.

Это не то же самое, что произошло на конюшне. Он снова повторил это себе, и постепенно до него дошла призрачная, сбивающая с толку тишина, которая опустилась на ущелье. Все еще дул ветер, такой же холодный, как и прежде. Он поднял взгляд и с опозданием увидел, что Алессан незаметно подъехал к нему и тоже смотрит вниз, на человека, которого убил Дэвин. Оба коня били копытами и храпели, возбужденные яростью только что завершившейся схватки и запахом крови.

– Дэвин, поверь, мне очень жаль, – тихо пробормотал Алессан, чтобы никто другой не услышал. – Труднее всего в первый раз, а я не дал тебе времени приготовиться.

Дэвин покачал головой. Он чувствовал себя опустошенным, почти оцепеневшим.

– У тебя не было большого выбора. Может быть, так лучше. – Он неловко откашлялся. – Алессан, ты должен беспокоиться о гораздо более важных вещах. Я сделал свой выбор в лесу Сандрени прошлой осенью. Ты за меня не в ответе.

– В каком-то смысле – в ответе.

– Не в том смысле, который имеет значение.

– Разве дружба не имеет значения?

Дэвин молчал, внезапно оробев. Алессан умел так влиять на людей.

Через мгновение принц прибавил, как бы между прочим:

– Мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, когда я вернулся из Квилеи.

Казалось, он собирался прибавить еще что-то, но передумал. Однако Дэвин догадывался, что он хотел сказать, и что-то тихо затеплилось в нем, подобно зажженной свече.

Еще несколько мгновений они смотрели вниз, на мертвеца. Бледный свет узкого полумесяца Видомни давал достаточно света, чтобы увидеть его искаженное болью лицо с открытыми глазами.

Дэвин сказал:

– Я сделал свой выбор и понимаю необходимость этого, но не думаю, что когда-нибудь смогу привыкнуть.

– Знаю, я тоже не привык, – ответил Алессан. Он заколебался. – Любой из моих братьев сделал бы лучше то, ради чего я остался в живых.

Тогда Дэвин повернулся, пытаясь разглядеть выражение лица принца в тени. И через мгновение сказал:

– Я их не знал, но позволь мне возразить: я сомневаюсь в этом. Правда, сомневаюсь, Алессан.

Через секунду принц прикоснулся к его плечу:

– Спасибо. Боюсь, с тобой не все согласятся. Но все равно спасибо.

И с этими словами он, казалось, вспомнил о чем-то, или его снова что-то позвало. Голос его изменился:

– Нам надо ехать. Я должен поговорить с Дукасом, а потом нужно догнать Эрлейна и ехать дальше. Впереди долгий путь. – Он смерил Дэвина оценивающим взглядом. – Ты, наверное, очень устал. Мне следовало спросить тебя раньше: как твоя нога? Можешь скакать?

– Со мной все в порядке, – запротестовал Дэвин. – Конечно могу.

Позади них раздался саркастический смех. Они обернулись и увидели Эрлейна и других, которые вернулись в ущелье.

– Скажите, – обратился чародей к Алессану с едкой насмешкой в голосе, – какого ответа вы от него ждали? Конечно, он скажет вам, что может скакать. И будет скакать всю ночь, полумертвый, ради вас. И этот тоже, – он махнул рукой в сторону Наддо, стоящего сзади, – хотя познакомился с вами всего час назад. Интересно, принц Алессан, что чувствует человек, имеющий такую власть над людскими сердцами?

Пока Эрлейн говорил, к ним подъехал Дукас. Но ничего не сказал, а так как факелы погасли, стало слишком темно, чтобы разглядеть выражения лиц. Приходилось судить по словам и интонациям.

Алессан тихо ответил:

– Думаю, что ты знаешь мой ответ. Во всяком случае, маловероятно, что я буду о себе слишком высокого мнения, пока ты рядом со мной и уберегаешь меня от этого. – Он помолчал и прибавил: – Упаси тебя Триада от того, чтобы добровольно скакать всю ночь по чужим надобностям.

– У меня больше нет выбора в данном вопросе, – резко ответил Эрлейн. – Вы об этом забыли?

– Не забыл. Но не собираюсь начинать этот спор заново, Эрлейн. Дукас и его люди только что рисковали своими жизнями, чтобы спасти твою. Если ты…

– Спасти мою жизнь! Ей бы ничто не угрожало, если бы вы не заставили меня…

– Эрлейн, довольно! Нам очень много надо сделать, и я не расположен спорить.

Дэвин увидел в темноте, как Эрлейн отвесил насмешливый поклон, сидя верхом.

– Нижайше прошу прощения, – преувеличенно покорным тоном сказал он. – Вам следует заранее предупредить меня, когда будете расположены поспорить. Согласитесь, что данный вопрос имеет для меня определенное значение.

Казалось, что Алессан молчит очень долго. Потом он мягко ответил:

– Мне кажется, я догадался, что кроется за этим. Я понимаю. Дело в том, что мы встретили еще одного чародея. Рядом с Сертино ты острее чувствуешь то, что с тобой случилось.

– Не делайте вид, что понимаете меня, Алессан! – в ярости воскликнул Эрлейн.

Все еще спокойно Алессан сказал:

– Очень хорошо, не буду. В каком-то смысле я никогда не смогу понять тебя и то, как ты жил до сих пор. Об этом я уже говорил тебе, когда мы встретились. Но пока этот вопрос закрыт. Я буду готов обсуждать его в тот день, когда тираны исчезнут с Ладони. Не раньше.

– Вы погибнете раньше. Мы оба погибнем.

– Не трогай его! – резко приказал Алессан. Дэвин с опозданием увидел, что Наддо поднял здоровую руку с намерением ударить чародея. Уже спокойнее принц прибавил: – Если мы оба погибнем, тогда наши души смогут сразиться в Чертогах Мориан, Эрлейн. А до тех пор – достаточно. Нам предстоит многое сделать вместе в следующие несколько месяцев.

Дукас кашлянул:

– Между прочим, нам двоим тоже надо бы побеседовать. Мне хотелось бы узнать гораздо больше, прежде чем я пойду дальше этой ночной схватки, как бы она мне ни понравилась.

– Я знаю, – ответил Алессан, поворачиваясь к нему в темноте. Он заколебался. – Проедем вместе с нами немного дальше. Только до деревни. Вы и Наддо, из-за его руки.

– Почему туда и почему из-за руки? Я не понимаю, – сказал Дукас. – Вам следует знать, что в деревне нас не встретят с распростертыми объятиями. Причины очевидны.

– Могу себе представить. Это не имеет значения. Ведь сегодня ночь Поста. Вы поймете, когда мы туда приедем. Вперед! Я хочу показать кое-что моему доброму другу Эрлейну ди Сенцио. И полагаю, Сертино лучше тоже поехать с нами.

– Я бы не пропустил этого за все голубое вино Астибара, – ответил пухлый чародей из Чертандо. Было интересно, а в другое время могло бы быть даже забавно отметить, что он старается держаться на почтительном расстоянии от принца. Его шутливые слова были произнесены убийственно серьезным тоном.

– Тогда поехали, – резко приказал Алессан. Он развернул лошадь рядом с лошадью Эрлейна, чуть не задев его, и двинулся на запад, к выходу из ущелья.

Те, кого он назвал, последовали за ним. Дукас бросил несколько коротких фраз приказа Аркину, но слишком тихо, и Дэвин не расслышал. Аркин секунду поколебался, явно сгорая от желания поехать со своим вожаком. Но потом молча развернул коня в другую сторону. Когда Дэвин через несколько мгновений оглянулся, то увидел, что разбойники снимают оружие с тел убитых барбадиоров.

Он снова обернулся через несколько секунд, но они уже выехали из ущелья на открытую местность. С юга и с востока темнели горы, а с севера простиралась поросшая травой равнина. Входа в ущелье даже не было видно. Аркин и остальные скоро оттуда уедут, понимал Дэвин, оставив лишь мертвых. Только мертвых, на поживу стервятникам. И один из них убит его мечом, а другой – ребенок.

Старик лежал на кровати во тьме ночи Поста и во всегдашней тьме своей слепоты. Ему совсем не хотелось спать, он прислушивался к вою ветра за стеной и к голосу женщины в соседней комнате. Она щелкала четками, снова и снова монотонно повторяя одну и ту же молитву:

– Эанна, возлюби нас, Адаон, спаси нас, Мориан, храни наши души. Эанна, возлюби нас, Адаон, спаси нас, Мориан, храни наши души. Эанна, возлюби нас…

Его слух был очень острым. Обычно это служило компенсацией, но иногда – как сегодня ночью, когда эта женщина молилась, словно обезумевшая, – это становилось проклятием, особо изощренной пыткой. Она пользовалась старыми четками; он слышал их сухое, быстрое щелканье даже сквозь стену, разделявшую их комнаты. Три года назад, на день рождения, он сделал ей новые четки из редкого, полированного дерева танч. Чаще всего она пользовалась ими, но не в дни Поста. В это время она брала старые четки и молилась вслух большую часть этих трех дней и ночей.

В первые годы он проводил эти три ночи в сарае вместе с двумя мальчиками, которые принесли его сюда, – настолько ее непрерывные молитвы его раздражали. Но теперь он состарился, кости его трещали и ныли в такие ветреные ночи, как эта, и он оставался в собственной постели под грудой одеял и старался терпеть ее голос, как мог.

– Эанна, возлюби нас навеки, Адаон, спаси нас от всех напастей, Мориан, храни наши души и защити нас. Эанна, возлюби нас…

Дни Поста были временем раскаяния и искупления, но они были также временем, когда следовало подсчитывать дары и благодарить за них. Старик был циником по самым разным и веским причинам, но не назвал бы себя человеком нерелигиозным и не мог бы сказать, что прожил свою жизнь без благословения свыше, несмотря на двадцать лет слепоты. Большую часть жизни он прожил в достатке и близко к власти. Его долгая жизнь была благословением, и благословением было его умение работать с деревом. Сначала всего лишь разновидность игры, развлечение, это стало неизмеримо большим с тех пор, как они приехали сюда много лет назад.

Он обладал и еще одним даром, хотя о нем знали немногие. В противном случае он не смог бы зажить тихой жизнью в этой высокогорной деревушке, а тихая жизнь имела существенное значение, поскольку он скрывался. До сих пор.

Сам факт того, что он выжил во время долгого, лишенного света путешествия так много лет назад, был благословением особого рода. Он не питал иллюзий: он никогда бы не выжил, если бы не верность двух его молодых слуг. Единственных, которым позволили остаться с ним. Единственных, которые захотели остаться.

Теперь они уже не были молодыми и перестали быть слугами. Они стали крестьянами на земле, которой владели вместе с ним. И уже не спали на полу в передней комнате их первого маленького домика или в сарае, как в те годы, а жили в собственных домах с женами, и их дети жили рядом. Лежа в темноте, он возносил за это благодарность с таким же пылом, как и за все, что было дано ему самому.

Любой из них пустил бы его в свой дом на эти три ночи, но он не хотел обременять их. Ни в ночи Поста, ни в любую другую ночь. У него было собственное понятие о приличиях, и, кроме того, с годами он все больше любил собственную постель.

– Эанна, возлюби нас, как детей своих, Адаон, спаси нас, как детей своих…

Было ясно, что уснуть он не сможет. Он подумал о том, чтобы встать и заняться полировкой посоха или лука, но знал, что Менна его услышит и заставит заплатить за осквернение ночи Поста работой. Водянистая овсянка, кислое вино, его тапочки, назло переставленные с того места, где он их снял.

– Они мне мешали, – скажет она в ответ на его жалобу.

Потом – когда снова будет позволено разжигать огонь – подгоревшее мясо, кав, который невозможно пить, горький хлеб. По крайней мере, в течение недели. У Менны были свои способы дать ему понять, что для нее важно. После всех этих лет между ними установилось молчаливое понимание, как у любых престарелых супругов, хотя, разумеется, он не был на ней женат.

Он знал, кто он такой и что ему подобает, даже в этом падении, вдали от дома, от воспоминаний о богатстве и власти. Здесь, на этой маленькой ферме, купленной на золото, которое он прятал на себе во время долгого путешествия вслепую семнадцать лет назад, полный ужасающей уверенности в том, что за ним по пятам гонятся убийцы.

Однако он выжил, и мальчики тоже. Они пришли в эту деревню в один из осенних дней – незнакомцы, появившиеся в мрачное время. В то время, когда столько людей погибло и столько других было грубо сорвано с насиженных мест и разбросано по всей Ладони после прихода тиранов. Но они втроем как-то выдержали, даже ухитрились заставить землю кормить их в урожайные годы. В последнее время, в годы неурожая в Чертандо, ему пришлось растратить остаток золота, но, с другой стороны, зачем оно еще было нужно?

Правда, зачем оно еще могло понадобиться? Его наследниками были Менна и двое мальчиков – конечно, они уже перестали быть мальчиками. Только их он мог теперь назвать своей семьей. Кроме них, у него ничего не осталось, если не считать снов, которые все еще снились ему по ночам.

Он был циником, потому что многое повидал до того, как спустилась тьма, и после, вооруженный другим зрением, но не был настолько обременен иронией, чтобы она победила мудрость. Он знал, что ссыльным всегда снится дом, что испытавшие жестокую несправедливость никогда о ней не забывают. У него не было иллюзий, он не считал себя исключением из правил.

– Эанна, возлюби нас, Адаон, спаси нас от… Спаси нас Триада!

Менна внезапно замолчала. И по той же причине старик внезапно сел в кровати, морщась от резкой боли в спине. Они оба услышали этот звук, донесшийся снаружи, из ночи. Из ночи Поста, когда никто не должен находиться вне дома.

Внимательно прислушавшись, он снова различил его: слабый и нежный звук свирели перемещался во тьме, мимо стен их дома. Сосредоточившись, старик смог расслышать шаги. Он сосчитал их. Потом сердце его забилось с угрожающей быстротой, он вскочил с кровати так быстро, как только мог, и начал одеваться.

– Это мертвецы! – взвыла Менна в дальней комнате. – Адаон, спаси нас от мстительных призраков, от всех бед. Эанна, возлюби нас! Мертвецы пришли за нами. Мориан, богиня Врат, храни наши души!

Несмотря на возбуждение, старик остановился и отметил, что Менна, даже в страхе, все же включила его в свои молитвы. На миг он был искренне тронут. В следующее мгновение он с грустью признал тот неизбежный факт, что следующие две недели его жизни, самое меньшее, станут, вероятно, чистым мучением.

Конечно, он выйдет из дома. Он точно знает, кто это. Он кончил одеваться и потянулся за своей любимой тростью у двери. Он двигался как можно тише, но стены были тонкими, а слух Менны почти не уступал его собственному: не было смысла пытаться выскользнуть из дома тайком. Она знает, что он делает. И заставит его заплатить за это.

Потому что так уже случалось раньше. В ночь Поста и в другие ночи уже почти десять лет. Уверенно двигаясь внутри дома, он подошел к выходу и тростью откатил лежащее на полу у двери бревно. Потом открыл дверь и вышел. Менна уже снова молилась:

– Эанна, возлюби меня, Адаон, спаси меня, Мориан, храни мою душу…

Старик холодно улыбнулся. Две недели, по меньшей мере. Водянистая овсянка по утрам. Подгоревший, безвкусный кав. Горький чай из маготи. Он несколько мгновений стоял неподвижно, все еще слабо улыбаясь, вдыхая свежий, прохладный воздух. К счастью, ветер сжалился и немного утих, и его кости чувствовали себя превосходно. Подняв лицо навстречу дуновению ночи, он почти мог ощутить привкус наступающей весны.

Старик тщательно прикрыл за собой дверь и двинулся по тропинке к сараю, ощупывая тростью дорогу перед собой. Он вырезал эту трость, когда был еще зрячим. Много раз он ходил с ней во дворце, отдавая дань жеманству распущенного двора. Ее ручка была вырезана в виде головы орла, с любовно выполненными глазами, широко раскрытыми и полными яростного вызова.

Возможно потому, что он в эту ночь убил человека второй раз в жизни, Дэвин вспоминал другой, более просторный сарай для скота из прошедшей зимы в Астибаре.

Этот был гораздо скромнее. В нем находились всего две дойные коровы и пара коней для пахоты. Но он был добротным и теплым, в нем пахло животными и чистой соломой. Стены без щелей не пропускали резкого ветра, солому недавно сложили, пол был чисто подметен, различные орудия труда аккуратно развешаны и разложены вдоль стен.

По правде говоря, ему следовало проявить осторожность, а не то запах и атмосфера этого сарая могли унести его в прошлое намного дальше минувшей зимы. Домой, на ферму в Азоли, о которой он старался никогда не вспоминать. Но Дэвин устал, совсем обессилел после двух бессонных ночей и поэтому, как ему представлялось, оказался беззащитным перед подобными воспоминаниями. Правое колено, вывихнутое в горах, невыносимо болело. Оно распухло и стало в два раза больше обычного, до него нельзя было дотронуться. Ему пришлось идти медленно, прикладывая неимоверные усилия, чтобы не хромать.

Все молчали. Никто не заговорил с тех пор, как они добрались до окраины деревни примерно из двух десятков домишек. Единственным звуком в последние минуты, после того как они привязали коней и пошли пешком, была тихая мелодия флейты Алессана. Он играл ту самую колыбельную из Авалле, и Дэвин подумал, только ли он один узнал ее или Наддо тоже.

Здесь, в сарае, Алессан продолжал играть, так же тихо, как и раньше. Мелодия тоже старалась унести Дэвина назад, к его семье. Он сопротивлялся: если он поддастся, в том состоянии, в котором пребывает сейчас, то, вероятно, в конце концов расплачется.

Дэвин попытался представить себе, как звучит эта неуловимая, ускользающая мелодия для людей, прячущихся за стенами своих лишенных света домов в эту ночь Поста. Компания призраков, проходящая мимо, вот чем они показались бы этим людям. Восставшими мертвецами, идущими за давно забытой мелодией. Он вспомнил, как пела Катриана в лесу Сандрени:

И где бы я ни был, с водой ручейка
Пусть шепчутся сосны, но издалека
Будет мне в сердце струиться тоска,
Мечта о башнях Авалле.

Интересно, подумал он, где она в эту ночь. И Сандре, и Баэрд. Увидит ли он их снова. В начале этого вечера, удирая от погони в ущелье, он думал, что погибнет. А теперь, два часа спустя, они уже убили двадцать пять барбадиоров, объединившись с теми самыми разбойниками, которые их преследовали, и трое разбойников здесь, в неизвестном сарае, вместе с ним слушают, как Алессан играет колыбельную песню.

Даже если он проживет сотню лет, все равно ему не постичь всех странностей жизни.

Снаружи послышался шум, и дверь распахнулась. Дэвин невольно замер. И Дукас ди Тригия тоже, рука его потянулась к мечу. Алессан бросил взгляд на дверь, но его пальцы не дрогнули на дырочках свирели, и музыка продолжала литься.

Сгорбленный старик с львиной гривой седых волос постоял секунду, облитый сзади неожиданным лучом лунного света, потом шагнул внутрь и прикрыл за собой дверь своей тростью. После этого в сарае снова стало темно, и несколько мгновений ничего не было видно.

Все молчали. Алессан даже не поднял глаз. Нежно, с чувством, он закончил песню. Дэвин смотрел на него, пока он играл, и спрашивал себя, единственный ли он здесь человек, который понимает значение музыки для принца. Он думал о том, что довелось пережить Алессану за один лишь прошедший день, о том, навстречу чему он ехал, и в его душе шевельнулось сложное и неловкое чувство под звуки печальных последних нот песни. Он увидел, как принц с сожалением отложил в сторону свирель. Отложил в сторону принесенное музыкой облегчение и снова взвалил на себя бремя. Все виды бремени, которые достались ему в наследство, как цена его крови.

– Спасибо, что пришел, – тихо сказал он стоящему у двери старику.

– Ты передо мной в долгу, Алессан, – ответил тот чистым, сильным голосом. – Ты обрек меня на прокисшее молоко и испорченное мясо на целый месяц.

– Этого я и боялся, – ответил Алессан из темноты. Дэвин услышал нежность и неожиданный смех в его голосе. – Значит, Менна не изменилась?

Старик фыркнул:

– Менна и перемены – несовместимы. С тобой новые люди, а одного друга не хватает. Что случилось? С ним все в порядке?

– С ним все хорошо. Он находится к востоку отсюда на расстоянии половины дня езды. Мне надо тебе о многом рассказать. Я приехал не просто так, Ринальдо.

– Это-то я понял. У одного человека нога порвана изнутри. А у второго рана от стрелы. Оба чародея в плохом настроении, но я никак не могу вернуть им недостающие пальцы, и никто из них не болен. Шестой человек сейчас меня боится, но бояться не надо.

Дэвин ахнул от изумления. Стоящий рядом Дукас громко выругался.

– Объясните это! – яростно заворчал он. – Объясните все!

Алессан смеялся. И мужчина, которого он назвал Ринальдо, тоже смеялся, только тише.

– Ты избалованный и мелочный старик, – сказал принц, все еще посмеиваясь. – Тебе нравится пугать людей просто ради собственного удовольствия. Тебе должно быть стыдно.

– В моем возрасте осталось так мало удовольствий, – возразил тот. – Неужели ты мне откажешь и в этом? Говоришь, тебе надо о многом рассказать? Так рассказывай.

Голос Алессана стал серьезным:

– Сегодня утром у меня была встреча в горах.

– А, я думал об этом! И что из нее следует?

– Все, Ринальдо. Все. Это лето. Он сказал «да». У нас будут письма. Одно к Альберико, одно к Брандину и одно к губернатору Сенцио.

– А, – снова сказал Ринальдо. – К губернатору Сенцио. – Он произнес это тихо, но не смог совсем скрыть волнение в голосе. Старик сделал шаг вперед. – Никогда и не мечтал дожить до этого дня. Алессан, мы собираемся действовать?

– Мы уже начали. Дукас и его люди сегодня сражались вместе с нами. Мы убили кучу барбадиоров и Охотника, шедшего по следу нашего чародея.

– Дукас? Так вот кто это такой? – Старик тихо присвистнул, это был странно неуместный звук. – Теперь я понимаю, почему он боится. У тебя в этой деревне немало врагов, друг мой.

– Это я понимаю, – сухо ответил Дукас.

– Ринальдо, – сказал Алессан, – помнишь осаду Борифорта, когда впервые появился Альберико? Истории о рыжебородом капитане, одном из предводителей тамошних тригийцев? Которого так и не нашли?

– Дукас ди Тригия? Это он? – Снова раздался свист. – Рад встрече, капитан, хоть она, собственно говоря, не первая. Если я правильно помню, ты был вместе с герцогом Тригии, когда я нанес туда официальный визит лет двадцать назад.

– Визит откуда? – спросил Дукас, явно стараясь сориентироваться. Дэвин ему сочувствовал: он пытался сделать то же самое, а ведь ему было известно больше, чем рыжебородому капитану. – Из провинции Алессана? – наугад предположил Дукас.

– Из Тиганы? Ну конечно, – резко вмешался Эрлейн ди Сенцио. – Конечно, он оттуда. Это еще один пострадавший мелкий вельможа с запада. Поэтому ты привез меня сюда, Алессан? Показать, каким отважным может быть старик? Прошу прощения, но я предпочитаю пропустить этот урок.

– Начала я не расслышал, – тихо обратился к чародею Ринальдо. – Что ты сказал?

Эрлейн замолчал и повернулся от Алессана к человеку у двери. Даже в темноте Дэвин видел, как он внезапно растерялся.

– Он назвал мою провинцию, – объяснил Алессан. – Они оба считают, что ты из моей провинции.

– Возмутительная клевета, – спокойно заявил Ринальдо. И повернул свою крупную, красивую голову к Дукасу и Эрлейну: – Я достаточно тщеславен, чтобы считать, что вы могли бы уже меня узнать. Мое имя – Ринальдо ди Сенцио.

– Что? Сенцио? – воскликнул Эрлейн, потеряв от изумления самообладание. – Не может быть!

Воцарилось молчание.

– Кто именно этот самонадеянный человек? – спросил Ринальдо, ни к кому в особенности не обращаясь.

– Боюсь, это мой чародей, – ответил Алессан. – Я привязал его к себе при помощи древнего дара Адаона принцам нашего дома. Когда-то я тебе об этом рассказывал, по-моему. Его зовут Эрлейн. Эрлейн ди Сенцио.

– А! – произнес Ринальдо и медленно выдохнул воздух. – Понятно. Плененный чародей, да еще из Сенцио. Это объясняет его гнев. – Он сделал еще несколько шагов вперед, постукивая тростью по земле перед собой.

Именно в это мгновение Дэвин понял, что Ринальдо слеп. Дукас тоже это заметил.

– У вас нет глаз, – произнес он.

– Нет, – спокойно ответил Ринальдо. – Конечно, прежде были, но мой племянник рассудил, что они мне ни к чему, с подачи обоих тиранов. Этой весной будет семнадцать лет с того времени. Я имел смелость противиться решению Казальи отказаться от титула герцога и стать губернатором.

Алессан в упор смотрел на Эрлейна, пока Ринальдо говорил. Дэвин тоже посмотрел на него. Чародей выглядел таким растерянным, каким Дэвин его никогда еще не видел.

– Тогда я знаю, кто вы такой, – заикаясь, проговорил он.

– Конечно знаешь. Как и я знаю тебя, и знал твоего отца, Эрлейн бар Алейн. Я был братом последнего истинного герцога Сенцио и прихожусь дядей тому позорищу, которое называет себя Казальей, губернатором Сенцио. И я не менее горжусь родством с первым, чем стыжусь называться дядей второго.

Явно пытаясь взять себя в руки, Эрлейн воскликнул:

– Но, значит, вам было известно, что планирует Алессан! Вы знали об этих письмах. Он вам рассказал. Вы знаете, что он собирается с их помощью сделать! Знаете, что это означает для нашей провинции! И вы все равно с ним? Вы ему помогаете?! – В конце его голос стал истерично высоким.

– Ты глупый, мелочный человечек, – медленно произнес Ринальдо, делая паузы между словами для большего веса, голосом твердым, как камень. – Конечно, я ему помогаю. Как еще нам справиться с тиранами? Какое другое поле боя можно сегодня выбрать на Ладони, кроме нашего бедного Сенцио, вокруг которого Барбадиор и Играт кружат подобно волкам и где мой распутный племянник накачивает себя вином и изливает семя в задницы шлюх! Ты хочешь, чтобы свобода далась легко, Эрлейн бар Алейн? Думаешь, она упадет тебе в руки, как падают желуди с дубов по осени?

– Он считает, что свободен, – резко вмешался Алессан. – Или был бы свободным, если бы не я. Думает, что был свободен до того, как встретил меня у реки в Феррате на прошлой неделе.

– Тогда мне больше нечего ему сказать, – с презрением ответил Ринальдо ди Сенцио.

– Как вы… как вы нашли этого человека? – Это спросил Сертино у Алессана.

Чародей из Чертандо все еще держался в противоположном от принца углу сарая, как отметил Дэвин.

– Находить таких людей было моим занятием в течение двенадцати лет, – ответил Алессан. – Мужчин и женщин из моей провинции и из твоей, из Астибара, Тригии… со всего полуострова. Людей, которым я мог доверять и у которых были причины ненавидеть тиранов так же сильно, как и я. И желание стать свободными такое же сильное, как у меня. Действительно свободными, – прибавил он, снова бросив взгляд на Эрлейна. – Хозяевами нашего собственного полуострова.

Он с легкой улыбкой повернулся к Дукасу:

– Как оказалось, ты хорошо спрятался, друг мой. Я думал, что ты, возможно, жив, но не имел представления, где ты. Мы прожили в Тригии с перерывами целый год, но никто из тех, с кем мы говорили, не знал или не хотел сказать ничего о твой судьбе. Сегодня мне пришлось проявить огромную хитрость, чтобы выманить тебя и заставить самому найти меня.

На это Дукас рассмеялся глубоким, грудным смехом. Потом серьезно сказал:

– Жаль, что этого не произошло раньше.

– Мне тоже. Ты даже не представляешь себе, как жаль. У меня есть друг, которому, по-моему, ты понравишься, как и он тебе.

– Я с ним встречусь?

– В Сенцио, в конце весны, если события будут развиваться как надо. Если мы сможем заставить их развиваться как надо.

– В таком случае лучше сначала расскажи нам о том, как они должны развиваться, – рассудительно заметил Ринальдо. – И позволь мне заняться вашими двумя ранеными, пока ты будешь рассказывать о том, что мы должны знать.

Он двинулся вперед, ощупывая землю перед собой, и подошел к Дэвину.

– Я – Целитель, – серьезно объяснил он, резкость ушла из его голоса. – Твоя нога в плохом состоянии и нуждается в лечении. Ты позволишь мне попытаться?

– Так вот как вы нас узнали, – сказал Дукас, в чьем голосе снова звучало удивление. – Я никогда прежде не встречал настоящего Целителя.

– Нас не так много, и мы не стремимся к известности, – ответил Ринальдо, уставившись в никуда пустыми глазницами. – Так было еще до того, как пришли тираны: этот дар имеет границы и свою цену. Теперь мы скрываемся по той же причине, что и чародеи, или почти по той же причине: тираны с радостью захватывают нас и заставляют служить им до тех пор, пока наша сила не истощится.

– Они это могут? – спросил Дэвин хриплым голосом. Он осознал, что уже очень давно ничего не говорил. Ему стало страшно при мысли о том, как звучал бы его голос, если бы ему пришлось сегодня петь. Он и не помнил, когда в последний раз чувствовал себя настолько измученным.

– Разумеется, могут, – просто ответил Ринальдо. – Если только мы не предпочтем умереть на их колесах смерти. Такие случаи известны.

– Я буду рад узнать разницу между таким принуждением и тем, что со мной сделал этот человек, – холодно произнес Эрлейн.

– А я буду рад объяснить тебе, – резко ответил Ринальдо, – как только закончу работу. – И обратился к Дэвину: – У тебя за спиной должна быть солома. Ложись, пожалуйста, я посмотрю твою ногу.

Через несколько секунд Дэвин уже лежал на подстилке из соломы. С внимательной осторожностью старого человека Ринальдо опустился на колени рядом с ним. Целитель начал медленно тереть ладонью о ладонь. Затем бросил через плечо:

– Алессан, я говорю серьезно. Рассказывай, пока я буду работать. Начни с Баэрда. Я бы хотел знать, почему его нет с вами.

– Баэрд! – перебил его чей-то голос. – Так это он – ваш друг? Баэрд бар Саэвар? – Это воскликнул раненный стрелой Наддо. И, спотыкаясь, бросился к краю соломы.

– Да, Саэвар был его отцом, – подтвердил Алессан. – Ты его знал?

Наддо так разволновался, что почти не мог говорить.

– Знал? Конечно, я его знал. Я был… я… – Он с трудом глотнул. – Я был последним учеником его отца. Я любил Баэрда, как старшего брата. Я… Мы плохо расстались. Я ушел в тот год, после падения.

– И он тоже, – мягко сказал Алессан, кладя ладонь на дрожащее плечо Наддо. – Вскоре после тебя. Теперь я знаю, кто ты, Наддо. Он часто говорил со мной об этом расставании. Могу тебе сказать, что он тоже горевал о том, как оно произошло. И продолжает горевать. Полагаю, он сам тебе об этом скажет, когда вы встретитесь.

– Это тот друг, о котором ты упоминал? – тихо спросил Дукас.

– Да.

– Он рассказывал тебе обо мне? – Голос Наддо высоко взлетел от изумления.

– Да.

Алессан снова улыбался. Дэвин, как он ни был измучен, тоже улыбнулся. Стоящий перед ними мужчина говорил совсем как маленький мальчик.

– А вы… А он знает, что стало с его сестрой? С Дианорой? – спросил Наддо.

Улыбка Алессана погасла.

– Мы не знаем. Мы искали двенадцать лет, спрашивали о ней повсюду, где только находили переживших поражение. Столько женщин носит это имя. Она и сама ушла через некоторое время после того, как он отправился меня искать. Никто не знает, почему или куда она ушла, а их мать вскоре умерла. Они… их потеря – самая глубокая боль Баэрда.

Наддо молчал; через секунду они поняли, что он борется со слезами.

– Это я могу понять, – хриплым голосом произнес он. – Она была самой храброй девушкой из всех, кого я знал. Самой храброй женщиной. И пусть она не была красивой, она все равно была такой… – Он замолчал, пытаясь овладеть собой, потом тихо закончил: – Кажется, я ее любил. Любил, я знаю. В тот год мне было тринадцать лет.

– Если богини и бог нас любят, – тихо сказал Алессан, – мы ее еще найдем.

Дэвин ничего этого не знал. По-видимому, есть еще столько вещей, которых он не знает. У него были вопросы, возможно, даже больше, чем у Дукаса. Но в это время Ринальдо, стоявший рядом с ним на коленях, перестал тереть ладони и наклонился вперед.

– Ты сильно нуждаешься в отдыхе, – прошептал он так тихо, что другие его не слышали. – Тебе необходим сон не меньше, чем твоей ноге лечение. – Произнося эти слова, он мягко опустил одну ладонь на лоб Дэвина, и Дэвин, несмотря на все свои вопросы и возбуждение, внезапно почувствовал, что плывет, словно по широкому, спокойному морю, к берегам сна, далеко от разговаривающих людей, от их голосов, их горя, их желаний. Больше он не услышал ничего из того, что было сказано в сарае той ночью.

Назад: Глава XIII

Дальше: Глава XV