После переломного момента

Как бы ни были сильны переломные моменты, некоторые нормы все еще кажутся настолько устоявшимися, что создается впечатление, будто их никогда уже не изменить. Гендерная предвзятость в политике как раз и являлась одной из них. Проблемы, с которыми сталкивались женщины в политике, выглядели непреодолимыми.

Ранее я уже рассказывал вам, какая роль отводилась женщинам в парламенте, когда их количество не достигало уровня переломного момента. Могли ли эти нормы действительно измениться, если бы число женщин в правительстве всего лишь достигло переломного момента?

Да, могли. И они это сделали.

Исследования о женщинах в скандинавских законодательных органах показали, что открытая оппозиция против женщин в политике количественно значительно уменьшилась. Случилось это сразу после того, как процент женщин прошел переломный момент, и они больше не являлись символическим меньшинством. Одна из причин заключается в том, что следовать стереотипам становится труднее, если в правительстве появляется больше женщин. Их массовость затрудняет высмеивание. Теперь они – не разобщенная группа индивидов, а сплоченная команда. В Дании увеличение представительства женщин в законодательном органе привело к полному исчезновению открытой оппозиции по отношению к женщинам-политикам. Это совсем не означает, что тайные формы дискриминации полностью исчезли. Однако люди больше не чувствовали себя комфортно, публично унижая кандидатов из-за их гендерной принадлежности. И это явный признак того, что социальные нормы в отношении женщин в политике изменились.

Существенной чертой успешного преданного меньшинства является не только его численность, но и его обязательство. Одна из самых больших трудностей для ученых, изучающих участие женщин в политике, заключалась в том, что по мере роста своей роли они просто ассимилировались в политическую культуру мужчин. Если бы женщины затрагивали только темы, которые касаются коллег-мужчин, то их участие в политической жизни было бы почти бессмысленным. Они не занимались бы тогда проблемами, ради решения которых шли в политику. По сути, женщинам пришлось бы играть роль мужчин. К счастью, исследования переломных моментов говорят о другом.

В Швеции, когда численность женщин в местных законодательных органах достигла критической массы в 25 %–30 %, они смогли эффективно координировать свои усилия, чтобы продвигать новые темы, затрагивающие интересы женщин. Это не только сделало их более влиятельными в качестве политиков, но и позволило им эффективнее управлять своей политической карьерой. Показатели ухода среди женщин, ранее довольно высокие, упали до того же уровня, что и у мужчин. Мужчины и женщины, имеющие одинаковый стаж работы, переизбирались на равных основаниях. Женщины смогли включить в политическую дискуссию такие вопросы, как уход за детьми, репродуктивное здоровье женщин и равная оплата труда. Данные реформы значительно облегчили собственные заботы женщин-политиков, разрывающихся между семейной и профессиональной жизнью. Благодаря им они смогли стать более продуктивными членами парламента.

Как только переломный момент был достигнут, нормы политического дискурса в скандинавских законодательных органах изменились. Во многих странах женские проблемы стали постоянной составляющей политической платформы для всех профессиональных политиков – как мужчин, так и женщин. В результате институциональных изменений в правительстве создавались Советы по вопросам равного статуса, которые обеспечивали соблюдение политики равенства во всех законодательных органах.

Существование переломных моментов – вдохновляющий позитивный фактор для социальных изменений.

Но, как и во всех социальных науках, он имеет и обратную сторону. Вместо освобождения населения, переломные моменты можно использовать в качестве инструмента социального контроля.

Что заглушает переломный момент

В июне 2013 года по китайской провинции Синьцзян прокатилась волна насилия. В отдаленном городе Луккун граждане, вооруженные только ножами и самодельными факелами, напали на полицейские участки и правительственные учреждения. Погромщики убили семнадцать полицейских и чиновников. Правительственные войска нанесли ответный удар, расстреляв десять мятежников.

Провинция Синьцзян расположена между Монголией и Казахстаном и является одним из самых отдаленных уголков Северо-Западного Китая. Она более этнически разнообразна, чем остальной Китай. Местное уйгурское население в культурном отношении больше похоже на население соседних мусульманских стран, чем на доминирующее ханьское население Китая. Уйгуры говорят на тюркском (среднеазиатском языке, более похожем на турецкий, чем на китайский) и соблюдают религиозные и культурные обычаи ислама. Они воспринимаются настоящей угрозой китайскому культурному единству. Местное правительство установило необычайно строгую охранную политику по всей провинции Синьцзян. В таких городах, как Луккун, жесткие экономические и социальные санкции препятствуют продаже исламской религиозной одежды и ограничивают возможности трудоустройства для всех, кроме ханьцев.

Китайское правительство прекрасно понимает, что единственная реальная угроза их, казалось бы, неудержимой глобальной экспансии исходит не от внешней конкуренции, а от внутреннего инакомыслия. Международное господство Китая зависит от его национального единства. Восстание в Луккуне в 2013 году стало самой трагической вспышкой гражданского насилия, которую провинция Синьцзян наблюдала в течение нескольких лет. Китайские лидеры посчитали, что надо действовать незамедлительно. Правительство так и поступило. Оно отреагировало как через свой официальный канал СМИ, Global Times, так и через социальные сети, такие как китайская версия Facebook, называемая Weibo.

Правительственная дезинформационная кампания оказалась достаточно простой и убедительной. По официальной версии, восстание Луккуна на самом деле являлось случайным террористическим актом, совершенным мусульманскими экстремистами из Сирии. Стандартная стратегия дезинформации, которую мы ожидаем от авторитарных режимов. Возложение вины на иностранных экстремистов преследует несколько целей: способствует укреплению национального единства, еще сильнее отчуждает и позорит оставшееся мусульманское население Синьцзяна и создает видимость внешней опасности.

Хотя правда о восстании в Луккуне вызывает еще большее беспокойство. Реальные сообщения граждан провинции Синьцзян свидетельствуют о том, что в течение нескольких месяцев, предшествовавших нападениям, активность полиции в этом регионе усилилась. В результате серии задержаний, произведенных местными властями, многие уйгуры из Луккуна исчезли. Июньская вспышка стала ответом на ужесточившийся полицейский контроль.

Попытка Китая скрыть внутреннее несогласие не являлась чем-то необычным. В эпоху социальных медиа китайское правительство использовало стратегии почти столетней давности, и они никого не обманули.

Но затем Китай сделал то, чего никто не ожидал.

Когда из-за событий в Луккуне обстановка в социальных сетях начала накаляться, китайские правительственные чиновники, выдавая себя за обычных граждан, начали наводнять их фальшивыми сообщениями пользователей. Их посты не содержали дезинформацию о нападениях и критику независимых новостных репортажей о Луккуне. Вместо этого одни посты акцентировали внимание на одобрении местного парада, другие – провоцировали бурные политические дебаты о новых планах экономического развития Китая, а третьи призывали пользователей сети высказать свое мнение о недавней речи председателя КНР Си Цзиньпина, которая носила название «Китайская мечта».

Какое отношение все это имеет к событиям в Луккуне?

Никакого.

Это был стратегический ход. Посты являлись частью хитроумно разработанной и широко развернутой в Китае общенациональной кампании за социальный контроль. Китайские чиновники не стали использовать социальные сети для борьбы с мнениями, которые очерняют режим, или для обсуждения характера инцидента в Луккуне. Вместо этого они просто спровоцировали большое количество случайной болтовни, чтобы отвлечь граждан от реальной проблемы.

Одновременно и комично, и блестяще. Представьте себе, что произошло бы, если бы в разгар протестов в Фергюсоне люди отвечали на посты #Blacklivesmatter рассказами о местных парадах или с энтузиазмом делились комментариями о недавних выступлениях республиканского руководства. Их бы проигнорировали или, что более вероятно, съели живьем.

Но только если бы они составляли незначительное меньшинство в разговоре.

Новая стратегия Китая опиралась на теорию переломных моментов. Лидеры страны привлекли десятки тысяч скоординированных между собой правительственных акторов – скрытых поддельными учетными записями пользователей. Они одновременно публиковали и пересылали посты и комментарии, отвлекающие внимание от восстания в Луккуне. Эти государственные деятели стали известны как «Партия 50 центов», потому что им платили по пятьдесят центов (по-китайски «цзяо») за каждый пост, который они сделали.

Их усилия оказались настолько пугающе эффективными, что сегодня «Партия 50 центов» остается одной из основных стратегий социального контроля Китая. В течение года члены партии размещают в китайских социальных сетях около 448 миллионов постов. Если сравнить их количество примерно с 80 миллиардами постов, публикуемых ежегодно в китайских социальных сетях, получается соотношение – 1 фальшивый 50-центовый пост на каждые 178 настоящих постов. Оно оказывается еще выше, если принять во внимание стратегию переломного момента правительства.

Вместо того чтобы равномерно распределять свои 448 миллионов постов в течение года, они целенаправленно публикуют их в момент скоординированных всплесков активности. Сразу же после восстания в Луккуне члены «Партии 50 центов» разместили тысячи постов и перекрестных сообщений, направленных на изменение дискурса в социальных сетях. Их тактика была точно такой же, как и у Кантер. Если вы скоординируете достаточное количество людей на одном поведении, остальные начнут считать данное поведение нормой, а другие модели поведения менее приемлемыми.

В социальных сетях сила переломных моментов заключается в том, что люди общаются друг с другом только в том случае, если они являются частью одного разговора.

Если преданное меньшинство активистов (или секретных правительственных служащих) работает вместе, чтобы изменить тему разговора, остальным трудно сопротивляться координации с ними.

В конце концов, язык – это координационная игра.

«Партия 50 центов» заметно отличается от цензурных стратегий, используемых авторитарными режимами ХХ века. На самом деле это полная противоположность цензуре. Китай не столько сжигает мятежные книги, сколько наводняет рынок привлекательным популярным чтивом.

В апреле 2014 года в провинции Синьцзян произошло еще одно нападение, на этот раз на железнодорожном вокзале Урумчи, в результате которого погибли три человека. Но китайское правительство не стало тратить время на обвинения мусульманских экстремистов. Вместо этого всплеск активности «Партии 50 центов» породил тысячи постов, восхваляющих достоинства новой жилищной политики Китая. Развивая данную тему, члены партии запустили несколько новых тем для обсуждения, посвященных возможностям экономического развития в провинции Синьцзян. Их активность быстро потопила сообщения граждан о нападении.

Одной из самых странных и мощных тактик отвлечения внимания, использованных в тот день, оказалось теоретическое обсуждение маоистской доктрины. Члены «Партии 50 центов» начали оживленную дискуссию о том, как китайское руководство должно учитывать мнение масс при принятии правительственных решений, которая вылилась в широкое и вдумчивое обсуждение коммунистических принципов. Железнодорожная станция Урумчи, все еще охваченная пламенем, была забыта.

В отличие от тактики, применявшейся в нацистской Германии или сталинской России, стратегия китайской «Партии 50 центов» заключалась не в том, чтобы остановить поток информации. Скорее, она основывалась на контроле над тем, как информация воспринимается и интерпретируется. Стратегия разрешала обмен идеями, но все время сама формировала социальные нормы, которые управляли ценностью этих идей.

Казалось бы, чтобы данная стратегия социального контроля была эффективной, «Партия 50 центов» должна оставаться секретной. Но самое невероятное, что она таковой не являлась. Все в Китае знали о ней. На самом деле власти и не скрывали ее существование. Когда мои коллеги из правительственного департамента Гарвардского университета опубликовали исследование, разоблачающее «Партию 50 центов», китайское правительство опубликовало официальный ответ. Оно признало заслугу партии в «руководстве общественным мнением» в интересах Китая. Вместо того чтобы отрицать участие партии в социальных манипуляциях, правительство превозносило ее достоинства!

Почему данная тактика работает, хотя все о ней знают?

Невероятная правда заключается в том, что «Партия 50 центов» успешна, только потому что все знают о ней.

Стратегия Китая – хитрый способ охоты на ведьм. Во время охоты на ведьм люди вынуждены скрывать свои истинные убеждения из страха быть признанными ведьмами. Как только люди перестают читать мысли друг друга, они верят, что окружающие поддерживают охоту на ведьм, даже когда никто подобного не делает. Надвигающаяся паранойя и страх обвинения в колдовстве заставляет даже самых скептически настроенных граждан подозревать окружающих в том, что они ведьмы.

В китайских социальных сетях единственное доказательство невиновности гражданина – обвинение других людей в том, что они являются тайными правительственными заговорщиками. «Партия 50 центов» использует эту тактику «наоборот». Члены партии как бы обвиняют обычных китайских граждан в поддержке проправительственных взглядов. Они создают несколько идентичностей и публикуют аргументы от лица противоборствующих сторон, участвуя в жарких дискуссиях с самими собой и с другими членами «Партии 50 центов». Они даже пишут в темах обсуждения отвлекающие комментарии, обвиняя других участников в том, что они пишут отвлекающие комментарии. Некоторые из этих обвинений верны, поскольку ссылаются на посты, сделанные другими членами «Партии 50 центов». Но, конечно, большинство из них фальшивые.

Результат тот же, что и при охоте на ведьм. Чтение мыслей становится невозможным, если вы не способны определить, кто лжет, а кто искренен. Каждый в итоге координирует любое поведение, которое кажется приемлемым среди его окружения, даже если оно – созданная правительством фикция.

Гениальность данной стратегии заключается в том, что полная прозрачность отношения правительства к существованию «Партии 50 центов» создает поразительное отсутствие прозрачности в отношении реальных убеждений граждан.

Обвинения в заговоре становятся настолько будничными в китайских социальных сетях, что совершенно теряют свою силу. В результате исключается любое возможное доказательство искренности.

С тех пор как Китай впервые начал экспериментировать с данной стратегией в 2004 году, десятки академических исследователей и СМИ пытались связаться с членами «Партии 50 центов», чтобы те прокомментировали их тактику социального контроля. Ни у кого еще не получилось добиться интервью. Но в 2011 году известному китайскому художнику и активисту Айю Вэйвэю это наконец удалось. Находясь в заключении в китайском лагере для военнопленных, Ай Вэйвэй сумел связаться и поговорить с одним из членов «Партии 50 центов».

Ай Вэйвэй задал ему, наверное, самый острый вопрос о честности стратегии и социальных манипуляциях:

– Вы считаете, правительство имеет право манипулировать общественным мнением? – спросил Ай.

– Да, – ответил член партии. – Правительство Китая просто обязано контролировать и направлять общественное мнение. Большинство китайских пользователей сети… не имеют собственного мнения и слишком легко верят лжи и поддаются провокациям, содержащимся в ложных новостях.

После долгой борьбы с самим собой член «Партии 50 центов» все-таки признался, что намеренно распространяет ложные новости.

Ай Вэйвэй продолжал:

– Вы сами верите в те точки зрения, которые выражаете?

– Я не обязан им верить, – ответил собеседник. – Часто мы прекрасно знаем: то, что мы говорим, ложно или не соответствует действительности. Но мы все равно должны это сказать, потому что такова наша работа.

Активистам необязательно самим верить в собственные слова, чтобы вызвать переломный момент. Им просто нужно быть преданными. В Китае и других странах возможность обмана в социальных сетях позволяет скоординированным акторам с пугающей легкостью менять социальные нормы, и никто этого даже не замечает.