Глава 9

Витгенштейн: #metoo и секрет культурного переворота

Сегодня Розабет Мосс Кантер является звездным профессором Гарвардской бизнес-школы и всемирно известным экспертом по увеличению производительности на рабочем месте. Но в 1977 году она только начинала свою карьеру ученого. В том же году она опубликовала научный труд, который быстро привел ее к академической славе: новаторское исследование о том, как гендерное неравенство влияет на эффективность работы организации. Увеличится ли производительность, если фирма введет более справедливую оплату труда? Увеличится ли количество инновационных продуктов, если на руководящих должностях появятся женщины? Кантер решила ответить на данные вопросы, проведя тщательное этнографическое исследование нюансов динамики среди мужчин и женщин, работающих в мощной технологической компании. Попутно она открыла для себя ключ к пониманию социальных перемен.

Кантер заметила, что когда женщин в компании работает значительно меньше, чем мужчин, они неизменно подвергаются дискриминации и сексуальным домогательствам, и зарплата у них гораздо ниже. Согласно результатам исследования, в таких компаниях очень мало возможностей для повышения статуса женщин или улучшения условий их труда. И все же, согласно этнографии Кантер, они существуют. Когда женщины занимают определенный процент руководящих должностей в организации – от 20 % до 35 % – культура фирмы резко меняется. Другими словами, данный процент является переломным моментом.

Вы, вероятно, знакомы с общим понятием переломного момента. Его популяризировал Малькольм Гладуэлл в одноименной книге. Но я использую его в несколько ином значении, основываясь на научной теории о том, что существует измеримая критическая масса в организациях и популяциях, которая, если будет достигнута, может вызвать радикальные изменения в поведении людей. Кантер, например, считала, что если бы количество женщин достигло критической массы в верхних эшелонах власти организации, все сразу изменилось бы. Они бы разрушили гендерные нормы, которые позволяли дискриминации процветать, и ввели бы новые нормы, обеспечивающие гендерное равенство.

Кантер выявила несколько характерных признаков организаций, в которых число женщин было ниже предполагаемого переломного момента. Особенно примечательно, что женщины в таких компаниях играли символическую роль. Они выделялись на собраниях и конференциях, поэтому коллеги-мужчины рассматривали их как эталонных представительниц своего пола, их действия воспринимались как модель поведения всех женщин в целом. Они становились символами того, что и как женщины должны делать.

В то же время от них требовали соблюдать ряд строгих социальных норм, похожих на своеобразные ритуалы. Они обязаны были проявлять уважение к своим коллегам-мужчинам, демонстрировать нарочито мужское или женское поведение, в зависимости от того, что требовала ситуация, и посещать неформальные общественные мероприятия чаще, чем их коллеги-мужчины. Следуя этим социальным нормам и соответствуя ожиданиям своих коллег относительно того, как они должны вести себя, будучи представительницами своего пола, женщины избегали координационных проблем.

Подобные социальные нормы имели несколько легко выявляемых последствий для карьеры женщин: их неофициально наказывали, когда они не проявляли уважения к коллегам-мужчинам. В результате доля женщин, покинувших компании на расцвете карьеры, была выше, чем доля мужчин. Кроме того, из-за своей малочисленности женщины не имели надлежащего наставничества со стороны других женщин. Они часто сталкивались с ролевым конфликтом, пытаясь понять, как воспользоваться стратегиями, которые работали для их коллег-мужчин, чтобы продвинуться по службе. Наставники-мужчины просто не могли научить их ничему другому. При этом стратегии противоречили социальным представлениям о том, как женщины должны вести себя в компании. Данный конфликт и невозможность его разрешения мешали продвижению женщин по службе.

Наиболее яркими признаками того, что компания находится ниже предполагаемого переломного момента, являлись известные нормы неравной заработной платы, сексуальные домогательства и сексуальное насилие.

Вслед за Кантер другие ученые распространили ее открытия на политическую сферу. Детальные исследования, анализирующие изменение доли женщин в скандинавских законодательных органах, показали похожие результаты. Когда число женщин в законодательном органе оказывалось ниже предполагаемого переломного момента, их способность продвигать новые политические цели и решать конкретные проблемы женщин в государстве сводились фактически к нулю.

Самая большая проблема для женщин-политиков, которые представляли собой символическое меньшинство, заключалась в том, что их не воспринимали в качестве серьезных игроков на политической арене. Им и их способностям не хватало признания, и они вынуждены были подчиняться политической культуре, которая агрессивно отвергала ценность вклада женщин в законодательные дела. Будучи символическими членами законодательного органа, избранные по всем правилам женщины часто убеждались, что не смогут достичь своих политических целей. Разочаровавшись, в итоге они уходили. Поэтому показатели их ухода со службы были непропорционально более высокими относительно показателей политиков-мужчин. Зачастую женщины добровольно решали не баллотироваться в качестве действующих лиц.

Для символического меньшинства, как в бизнесе, так и в политике, существенной проблемой становилось то, что им не хватало достаточной критической массы для создания легитимности вопросов, которые их интересовали. Таким образом, женщины не могли переключить профессиональный дискурс на решение касающихся их ключевых проблем, таких как уход за детьми или сексуальные домогательства. Доклад датского парламента показал, что «большинство политиков не имели необходимого представления, позволяющего говорить о положении женщин, дискриминации, неравенстве, женских болезнях, низких зарплатах, разделении труда между полами, сексуальных домогательствах или сексуальном насилии в отношении женщин». Следовательно, члены парламента мужского пола чувствовали себя некомфортно, когда данные темы обсуждались на сессии. Когда женщины пытались поднять подобные вопросы, они сталкивались с сильной оппозицией. Их коллеги-мужчины не могли авторитетно высказываться на предложенные темы, и поэтому считали, что те не подходят для парламентских дебатов. В сущности, язык политики, а следовательно, и ее содержание, определялись полом политиков.

Главная идея Кантер состояла в том, что все изменится, если женщины достигнут переломного момента. Это потрясающая гипотеза. И она имеет огромное значение для #MeToo и других движений за социальные изменения.

Если нужный процент людей встанет и скажет, что они не потерпят неподобающего сексуального поведения на рабочем месте, то даже небольшое меньшинство сможет спровоцировать серьезный культурный сдвиг.

Вдохновляющая перспектива. Но как ее достичь?

Когда я впервые познакомился с данными идеями, меня поразила та возможность, которую они открывали для объяснения, как происходят социальные изменения. Идея нахождения точного переломного момента для перемен является чем-то вроде Святого Грааля для социальной науки. Вера в то, что «пороги» или переломные моменты действительно существуют, живет почти столетие. Данный вопрос активно обсуждался учеными и философами по крайней мере с 1950 года. То есть задолго до того, как новаторские исследования Кантер по гендерной динамике дали ему новую жизнь. На более практическом уровне определение критической массы, необходимой для изменений, – это то, к чему активисты, предприниматели и политики стремились на протяжении многих поколений. Все хотят знать, действительно ли существует переломный момент для социальных изменений? Если да, то что же это такое?

Для меня задача сводилась к двум основным вопросам. Во-первых, как доказать, что переломные моменты действительно существуют? В конце концов, есть множество факторов, которые могут объяснить, почему происходят социальные изменения: демографические сдвиги, новое законодательство, снижение уровня безработицы, изменение технологий на рабочих местах, колебание цен на жилье. Кроме того, известно множество различных сил, которые вдохновляют на перемены. Как убедиться, что именно критическая масса активистов вызвала изменение социальной нормы, достигнув переломного момента?

Во-вторых, если переломный момент существует, есть ли способ вычислить, где он находится, математически? Как много социального подкрепления необходимо? Можем ли мы точно определить критическую массу, при которой социальные изменения сдвинутся с мертвой точки?

Я нашел решение в работах Людвига Витгенштейна. Он считал, что то, как люди осмысливают мир, как они действуют и во что верят, на самом деле является всего лишь координационной игрой. Для меня это означало, что переломный момент в действительности являлся просто ситуацией, в которой люди больше не могли координировать свои действия друг с другом, не меняя поведения. Например, переломным для приветствия ударами кулаков окажется момент, когда люди перестанут успешно проводить свои профессиональные встречи. Традиционное рукопожатие будет мешать переговорам, так что от него придется окончательно избавиться. Несмотря на то что социальная норма рукопожатия является давней и почитаемой традицией в американской деловой культуре, я убежден: когда речь заходит о социальных нормах, наша потребность в координации сильнее, чем наша любовь к традициям. Поэтому данная потребность станет ключом к социальным изменениям.

Чтобы проверить собственную гипотезу, мне требовалось изучить, как изменится поведение людей в реальной координационной игре. Витгенштейн нашел философскую лабораторию для изучения социального поведения. Могу ли я найти – или создать – социологическую лабораторию для проверки теории переломных моментов? Не с детьми, только познающими нормы, как это делал Витгенштейн, а со взрослыми, которые их уже используют. Так я смогу увидеть, способно ли достижение критической массы активистов заставить людей изменить нормы, которым они давно следуют.

Я решил создать онлайн-сообщество, в котором люди играли бы в те же самые игры социальной координации, в которые мы регулярно играем в нашей повседневной жизни, следуя нормам языка и вежливости. Мы все задумываемся над тем, как вести себя в различных сферах нашей социальной жизни – на работе, в романтических отношениях, при встрече с друзьями или с незнакомыми людьми. Поэтому я и создал социальное сообщество в интернете, чтобы наблюдать процесс общественной координации в действии. Это была бы социальная чашка Петри, в которой я мог бы выращивать культуру, посеянную среди людей, взаимодействующих там. Как только все создали бы набор нормальных моделей поведения для общения друг с другом, я намеревался посмотреть, смогу ли я успешно его разрушить. Моя цель заключалась в том, чтобы заставить людей принять новый образец поведения. И сделать это, включив группы активистов в сообщество. Чтобы в конечном счете получить ответ на главный вопрос: сколько людей, ответственных за перемены, требуется для их осуществления?