В 1960-е годы мир менялся. Индия, Тайвань и Корея превращались в индустриальные страны. Каждая из них переживала исторический момент, называемый демографическим переходом, который являлся обрядом посвящения для всех современных наций.
За несколько поколений до этого США, Великобритания, Германия, Франция и другие западные страны претерпели такую же трансформацию. Но совершенно иначе. В конце XIX и начале XX веков медицинская наука и промышленные технологии еще только начали развиваться. Переход к модернизации был медленным и постепенным.
Но в 60-е годы дела обстояли совсем не так. Первая половина XX века ознаменовалась замечательным союзом науки и промышленности, позволившим обеспечить глобальное распространение вакцин против столбняка, коклюша, полиомиелита, дифтерии и оспы. В то же время, благодаря инновациям в области санитарии, очистки воды и производства продуктов питания, значительно увеличилась продолжительность жизни.
Но подобные современные чудеса создали необычную проблему для развивающихся стран: рост населения. В аграрных странах младенческая смертность, как правило, была довольно высока, и семьям требовалось много детей только для поддержания статус-кво. Такой баланс между рождаемостью и смертностью сохранял стабильный уровень населения.
В 60-х годах в упомянутых выше азиатских странах значительно улучшилось медицинское обслуживание и начался быстрый, по сравнению с любым другим переходным обществом в истории, экономический рост.
Парадоксально, но слишком динамичные перемены к лучшему в области санитарии и вакцинации, а также увеличение запасов продовольствия едва не привели к многочисленным человеческим жертвам.
Если бы данные нововведения появились одновременно и распространились до того, как социальные нормы планирования семьи успели бы измениться, это привело бы к катастрофическому перенаселению.
Столетием ранее у людей имелись поколениями выработанные нормативные ожидания в отношении планирования семьи. Во время медленного процесса индустриализации на Западе возникали современные идеи (например, новое понятие детства). Постепенный прогресс в области медицины и доступности продовольствия приводил к культурной адаптации, которая меняла социальные нормы в отношении семьи.
В начале ХХ века процесс модернизации в США породил прогрессивных проповедников прав женщин и контрацепции. Активисты, такие как Маргарет Сэнгер, которая была основательницей организации «Американская лига контроля над рождаемостью», полвека работали над тем, чтобы помочь снизить в стране рождаемость. И только в 1965 году Верховный суд наконец узаконил использование противозачаточных таблеток (супружескими парами, но все еще не одинокими женщинами). Но почти за сто лет до легализации противозачаточных таблеток контроль рождаемости уже распространился среди женщин по всей территории США, что привело к пятидесятипроцентному снижению национального уровня рождаемости в период с 1850 по 1900 год. К 60-м годам контроль над рождаемостью был законодательно одобрен в большинстве районов страны.
У Кореи не имелось столько времени.
Всего за несколько лет детская смертность в стране резко упала, а доступность продовольствия резко возросла. Давние социальные нормы по-прежнему поощряли многодетность – пять-шесть детей в семье. Но теперь почти все эти дети выживали и сами в будущем планировали иметь по пять-шесть детей. Которые, в свою очередь, рассчитывали на то же самое. Математика проста. Через два поколения случится массовое перенаселение, и люди начнут голодать.
Корея нуждалась в повсеместном контроле над рождаемостью, который к тому же должен был распространиться достаточно быстро. Чтобы добиться успеха, корейцам пришлось принять беспрецедентный социальный вызов. Традиционные представления о гендерных ролях, правах женщин и большом количестве детей в семье глубоко укоренились в национальной культуре страны. Многодетность являлась показателем социального статуса и личных достижений человека.
Внедрить идею контрацептивов оказалось очень сложно.
Что еще хуже, в данной ситуации нельзя было воспользоваться западным опытом. Хотя новые медицинские и технологические инновации пришли именно оттуда, Запад никогда не совершал столь быстрого культурного перехода. Поэтому не мог помочь с решением корейской проблемы.
Индия, Тайвань, Индонезия, Пакистан и множество других государств столкнулись с аналогичными трудностями. Страны усердно трудились, разрабатывая агрессивные программы популяризации контрацепции. В те времена, как и сегодня, доминирующей стратегией распространения информации в области общественного здравоохранения были средства массовой информации.
Таким странам, как Пакистан, которые в основном полагались на вещательные средства массовой информации, никак не удавалось достичь своих целей в области контроля за рождаемостью. А вот Корея справилась со всем с опережением графика. За двадцать лет контрацепция распространилась по всей стране. Корею так и не смог никто превзойти.
Что же сделала Корея, чтобы за двадцать лет победить многовековую культурную традицию?
Корейская программа контроля рождаемости стартовала достаточно просто. Жителям деревень по всей стране предлагался список противозачаточных средств: таблетки, презервативы, диафрагмы, внутриматочные спирали (ВМС) и даже вазэктомия.
В некоторых деревнях контрацепция успешно внедрилась, а в других так и не прижилась. Люди из неблагополучных деревень имели доступ к тем же методам контроля рождаемости и получали ту же рекламу и стимулы, что и люди из благополучных деревень, но ничего не менялось.
Аналогичная ситуация сложилась пару десятилетий спустя в Кении. В 1977 году контрацепцией пользовались только 1,7 % всех семей Кении. В середине 80-х годов началась агрессивная политика распространения противозачаточных средств. В некоторых деревнях она оказалась невероятно успешной, быстро достигнув отметки в 40 % семей, в то время как в других деревнях ее почти полностью отвергли.
Почему же одни и те же методы в одних местах оказались результативными, а в других – нет?
И в Корее, и в Кении успех зависел не от доступности методов контрацепции, не от маркетинговых подходов, а от социальных связей внутри каждой деревни. Социальные сети людей определяли успех или неудачу.
Существовала четкая разница между деревнями с противоположными результатами. Все «успешные» деревни имели схожую структуру социальных сетей – в них существовали кластеры сильных связей между друзьями и соседями. Между самими кластерами также существовали прочные связи. Такие избыточные социальные связи стали укрепляющими путями, которые распространили контрацепцию от одного кластера к другому через различные социальные группы деревни. «Неудачные» деревни не имели подобных укрепляющих сетей. В них также существовали социальные кластеры, но связи между ними оставались слабыми.
В корейских деревнях, где распространение увенчалось успехом, женщины, как правило, использовали те же методы контрацепции, что и их подруги и соседки. Фактически в каждой «успешной» деревне достигалось полное единодушие в выборе методов контрацепции.
Если посмотреть на корейскую историю сквозь призму прилипчивости – с убеждением, что определенные тенденции или технологии по своей сути более привлекательные и запоминающиеся, – тогда случившееся покажется вполне логичным. Одни способы контрацепции просто представлялись более привлекательными, чем другие. Возможно, они оказались проще в использовании, или более запоминающимися, или более культурно подходящими. Как бы то ни было, их было легче распространить. А если какой-то метод преуспел в одной деревне, естественно, следует ожидать, что он преуспеет и во всех остальных.
Однако в Корее дело обстояло совсем не так. В то время как в каждой отдельной деревне было достигнуто полное единодушие относительно того, какой метод контрацепции всем использовать, между разными деревнями не возникло никакой корреляции. Одни поселения единогласно выбрали внутриматочную спираль, тогда как вторые предпочли таблетки, а третьи прониклись идеей вазэктомии. Иными словами, никакой конкретный метод контрацепции не стал ключом к его успешному распространению.
Почему во всех «успешных» деревнях не прижился один и тот же метод контроля рождаемости? Из-за силы социальных норм.
Корейские семьи узнавали о контрацепции от своих друзей и соседей. Решение начать ею пользоваться основывалось на общении со сверстниками, которые могли дать информацию о каком-то варианте, обсудить преимущества и недостатки и побудить к применению. В конечном счете, популярность у сельских жителей конкретных средств контрацепции зависела не от его качества, а от социального одобрения других людей. Какой бы метод ни применяли окружающие, женщина, скорее всего, тоже предпочтет именно его.
«Заражение» корейских деревень было вызвано не особенностями конкретных продуктов контроля рождаемости, а, скорее, социальным принятием контрацепции.
Первые последовательницы являлись членами тесно сплоченных женских групп – кружков дружбы и консультаций в каждой деревне. В них женщины могли говорить о контрацепции и делиться своим опытом. Как только члены женской группы принимали тот или иной метод, он переходил от групп раннего принятия к другим социальным группам в деревенской сети.
Невероятный успех корейской инициативы по контролю рождаемости резко контрастирует с кампанией Google Glass. Обе инициативы бросили вызов социальным нормам. Успех Кореи и неудача Google показывают, как социальные сети могут ускорить изменение социальной нормы или полностью заблокировать это изменение.