Глава седьмая
И как хорош тот новый мир…
Обновленная медсанчасть была настолько хороша, что просто захватывало дух, только вот с коммерческими клиентами дело обстояло плохо. Место совершенно непроходное — рабочий район, около секретного предприятия, и, к тому же, никому, кроме сотрудников и местных жителей не известное. Сотрудники лечились условно-бесплатно, а местные жители в большинстве своем лечили все болезни водкой. А те, кто мог бы представлять интерес, обходили медсанчасть стороной, поскольку были наслышаны о суровости местных врачей.
Да, в былые времена, которые Константин про себя называл «зазаборными», уровень суровости действительно зашкаливал. Негласным высочайшим приказом здесь были установлены свои критерии нетрудоспособности. Так, например, при температуре тридцать семь и три десятых градуса больничный лист не открывался, для этого требовалось иметь не менее тридцати семи и пяти. Давление сто шестьдесят на девяносто пять? Вот вам таблетка, положите под язык и возвращайтесь на рабочее место. Спину прихватило? Сейчас сделаем укол, полежите десять минут и вернетесь на рабочее место. Какой больничный? Не смешите! Вы же инженер, а не грузчик, мешки на горбу не таскаете… Попробуешь возмущаться — огребешь выговор за нетактичное поведение. Помимо этого, заводская администрация договорилась с руководством двух близлежащих поликлиник о том, чтобы сотрудникам завода больничные листы не открывались и не продлевались. Заболел — чеши в родную медсанчасть! Участковый терапевт мог открыть сотруднику завода больничный лист только при вызове на дом, но только открыть, а не продлевать, продлевать полагалось в медсанчасти. Если же кто-то особо умный приносил больничный откуда-то издалека, то его могли и не принять. Вас предупреждали, что нужно обращаться в свою медсанчасть? Так что же вы нам филькины грамоты приносите?
Ради исполнения своей мечты Константину пришлось наобещать начальству золотые горы, иначе все бы закончилось, не начавшись. В первые три месяца, пока дело ставилось на новые рельсы, «дачек» от Константина не ждали, но, начиная с четвертого нужно было оправдывать ожидания. Иначе… Впрочем, о том, что будет «иначе» думать не хотелось.
Рекламные объявления в газетах и по кабельному телевидению особого успеха не имели, поскольку объявления размещали все коммерческие медицинские учреждения. Нужно было как-то выделиться из серой массы…
Константин попытался было договориться о раскрутке с известной певицей Ириной Ястыковой, у которой в аранжировщиках подвизался знакомый по Самарканду чувак по имени Ренал, то еще трепло, если говорить начистоту. Выпивая-закусывая за счет Константина в недешевом ресторане «Узбекистан», Ренал бил по своей впалой груди костлявым кулаком и обещал, что для его земляка и лучшего друга Ирина сделает все, что угодно, потому что он ей как брат, а она ему как сестра. Так что не волнуйся, бирода́р, лучше еще коньяку закажи.
Разумеется, Константин понимал, что коньячком-шашлычком он не отделается — Ирине придется заплатить и заплатить прилично. Но наглая баба запросила столько, что даже торговаться не хотелось. Ясно, что у человека звездная болезнь в последней стадии. С такими дело иметь никаких ресурсов не хватит.
— Ты двух зайцев одним выстрелом бей! — советовал Шариф Насирович. — Бери врачей, у которых большая клиентура! И специалиста хорошего получишь, и его клиентуру. Разве плохо?
Не то, чтобы совсем уж плохо, но в целом — нехорошо. Во-первых, Константину нужны были вменяемые сотрудники, послушные исполнители его начальственной воли, а не корифеи с зашкаливающим чувством собственного величия. Во-вторых, клиентура должна быть привязана к клинике, а не к конкретным врачам, которые сегодня пришли, а завтра могут уйти. Ну и о том, как можно крысятничать, имея свою личную клиентуру, Константин тоже имел представление. А крысятничать, то есть, пардон, блюсти свой интерес, в поликлинике мог только один человек — главный врач. Quod licet Iovi, non licet bovi.
Пораскинув мозгами, Константин решил привлечь к сотрудничеству администраторов конкурирующих контор. Приходил, улыбался, расспрашивал, отпускал пару-тройку комплиментов, а затем, если считал возможным, делал милой девушке заманчивое предложение. Вы мне посылаете клиентов, а я вам плачу по десять долларов за каждого, кто воспользовался нашими услугами по вашей наводке. Вот вам карточки нашей медсанчасти, дающие право на десятипроцентную скидку. Давайте их тем, кого направляете к нам, по ним мы будем рассчитывать ваш заработок. Каким образом? А видите здесь внизу пять цифр мелким шрифтом? Это ваш личный номер. Расчет каждые две недели.
— Знаем мы вас, — недоверчиво отвечали милые девушки. — Мы вам клиентов, а вы нам фигу с маслом!
— А давайте попробуем посотрудничать! — предлагал Константин, улыбаясь во все тридцать два белых зуба. — Скажу вам по секрету, поскольку вы мне очень понравились, что наиболее активных агентов мы приглашаем на работу в нашу медсанчасть. На очень хороших условиях!
Про приглашение на работу, конечно же врал, а вот расчеты производил аккуратно. После первой получки активность агентов резко возрастала. Когда человек понимает, что старается не задаром, то старается как следует, нахваливая медсанчасть секретного предприятия, в которой раньше посторонние лечиться не могли.
Осложнений Константин не опасался. Если руководство клиники случайно узнает о том, что администратор работает налево, то проблемы будут у администратора, а не у того, кто ее к этой работе склонил. Уволят — и забудут. Однако же однажды к нему явились два парня специфической наружности, которые представились членами кузьминской группировки, крышевавший клинику «Медея-прим» на Волгоградском проспекте. Показав Константину пачку визиток медсанчасти, гости сообщили, что администратор Кристина призналась в получении платы за тридцать пять уведенных на сторону пациентов. Заплати́те за каждого по полторы штуки баксов штрафа и разойдемся мирно. В противном случае у вас будут проблемы.
— Вы вывеску у ворот видели? — дружелюбно поинтересовался Константин. — Слова «министерство по атомной энергии» прочли? Тогда могли бы догадаться, какая у меня крыша.
Указательным пальцем он нарисовал в воздухе буквы «ф», «с» и «б».
Парни оказались понятливыми. Переглянулись, сказали, что доложат руководству и исчезли навсегда. Константина сильно позабавила чиновная фраза «доложим руководству», казавшаяся совершенно неуместной в бандитских устах. На самом деле Константин не имел о собственной крыше никакого понятия. Шариф Насирович сказал, что со всеми претензиями он будет разбираться лично, а Константин уточняющих вопросов задавать не стал. Но в данном случае претензии были вызваны действиями Константина, поэтому правильнее было решить вопрос самостоятельно. Как говорили в Самарканде: «свою задницу каждый подтирает сам». Грубо, но метко.
Поняв, что от благодарственных писем пациентов толку не дождешься, Константин подъехал в редакцию «Московского сплетника» и договорился насчет большой позитивной (то есть — хвалебной) статьи. Расценки в газете-двухмиллионнике были аховыми, но они не шли ни в какое сравнение с тем, что запросила за пиар Ястыкова. Пообщавшись с выделенным ему в редакции корреспондентом, тупым как пробка и добавлявшим «ну, это…» к каждой фразе, Константин сказал, что напишет статью сам. Корреспондент не возражал, поскольку на гонорар Константин не покушался и, к тому же, поставил ему выпивку.
Статья написалась легко, поскольку литературные способности у Константина имелись, но вот с названием возникла заминка. «Приходите к нам лечиться!»? По́шло, да и редакция не пропустит. Константина предупредили, что открытой рекламы нужно избегать, это интересный репортаж из интересного места, не более того. «Мирный атом»? При чем тут атом? Тем более, что завод следовало светить по минимуму и именовать просто «машиностроительное предприятие». Но зато адрес можно было вставить в статью, «вплести», как выразился корреспондент. С адреса Константин и начал. «Рязанский проспект, дом шесть, корпус два… Многим в столице (и за ее пределами тоже) хорошо знаком этот адрес. Здесь находится клиника, в которой работают настоящие волшебники…». Кто заинтересуется, тот без труда найдет.
В конце концов пришлось остановиться на «Кузнице здоровья». То еще название, тоже пошлое и с ироническим привкусом, но зато хоть сразу становится ясно, о чем пойдет речь. Корреспондент название одобрил, статью напечатали без правок, а фотографии у корреспондента получились просто замечательные. Надо отдать ему должное — поймать момент он умел.
После публикации статьи Константин получил от Шарифа Насировича нахлобучку вместо ожидаемой похвалы — не стоит так выделяться, дорогой, надо быть поскромнее, забыл, разве, какое предприятие обслуживаем? Но, когда через неделю выручка увеличилась на сорок процентов, начальник заговорил иначе: «ай, какой молодец, давай и дальше продолжай в том же духе!».
Для того, чтобы соответствовать запросам современности, пришлось принять на работу представителей нетрадиционной медицины — гомеопата, мануальщика, травника и игольщика, оформив их как сотрудников «Авиценны», поскольку в медсанчасти таких ставок не было и быть не могло. Между «традиционалистами» и «нетрадиционалистами» сразу же возникли противоречия. «Традиционалисты» называли «нетрадиционалистов» шарлатанами и знахарями, а те, в свою очередь, при каждом удобном случае рассуждали о бессилии традиционной медицины и ее неспособности излечивать самые элементарные заболевания, не говоря уже о чем-то серьезном. Пришлось вправлять народу мозги на собрании. Объяснив, что все сотрудники служат одному и тому же благому делу, Константин предупредил о необходимости строжайшего соблюдения корпоративной этики и бережном отношении к чести родного учреждения. Свое мнение можно высказывать дома, в семейном кругу, а на работе извольте дружить и обмениваться клиентами, вместо того чтобы отваживать их своими склоками. Короче говоря, вот вам руководящая установка, а вот вам порог — выбирайте, кому что больше нравится. Народ проникся и осознал (к тому времени все уже успели убедиться в том, что Константин Петрович слов на ветер не бросает и второго шанса никому не дает).
Апофеозом рекомендованной главным врачом дружбы стала женитьба игольщика Подолянского на невропатологе Лазуткиной. Счастливые молодожены получили от Константина в подарок микроволновку и двухнедельную путевку в ведомственный санаторий «Грачево» — надо же проявлять заботу о вменяемых сотрудниках, чуткое отношение руководства хорошо мотивирует.
Новый 1997 год Константин встречал в радостно-благостном настроении. Жизнь, можно сказать, наладилась, вошла в нужную колею, стала на правильные релься. Слегка, самую малость, огорчало сознание того, что в тридцать лет он достиг пика своей карьеры. Выше отсюда идти было некуда. Ну и ладно — не очень-то и хотелось искать добра от добра. Хотелось дождаться в своем удобном кресле закрытия завода (было ясно, что долго он не протянет, развалится лет через пять, максимум — через семь) и прибрать медсанчасть к рукам, причем — единолично. Что может быть лучше собственной клиники? Разве что две клиники. Но это уже, как говорится, дело наживное…
Личная жизнь тоже радовала. Главное — это разумно организовать досуг. Выходные Константин обычно проводил с Машенькой, в ее уютной квартирке на улице Паперника. Двух дней совместной жизни было достаточно для удовольствия и недостаточно для того, чтобы отношения быстро приелись. Машеньку Константин про себя называл «светской женой», потому что с ней он появлялся в свете, то есть ходил в театры, в кабаки и просто прошвырнуться по центру. При сидячей работе хотя бы раз в неделю надо нагружать себя продолжительным моционом.
В медсанчасти Константина дарила любовью «полевая жена» — стоматолог Светлана Геннадьевна, добродетельная супруга и образцовая мать. Все нерабочее время она посвящала мужу, непризнанному гению мольберта, и сыну-пятикласснику, восходящей звезде отечественного футбола. Но ведь ради хорошего дела можно и чуток рабочего времени урвать, особенно если начальство не возражает. По нечетным дням, когда Светлана Геннадьевна работала в первую смену, она выкраивала …надцать минуточек для того, чтобы наскоро устроить Константину сеанс эмоциональной разрядки (так это называлось между ними). По натуре Светлана Геннадьевна была тихушницей, на пике наслаждения никаких звуков не издавала, только трепетала всем телом, словно выброшенная на берег рыба, так что в коридор никаких посторонних звуков не доносилось. Разумеется, сотрудники все понимали, но приличия тоже надо соблюдать. Страшно подумать, что было бы, вздумай Константин отлюбить в кабинете Женечку, которая на пике блаженства вопила так, что начинали колыхаться занавески и с непривычки кровь стыла в жилах.
Женечка сначала сильно расстраивала своим занудством, а затем вдруг резко изменила поведение. То ли кто-то присоветовал, то ли сама догадалась, что «кое-что», лучше, чем совсем ничего. После отбытия Константина на съемную квартиру, Женечка недолго подулась-покручинилась, а затем предложила идеальный вариант дальнейшего развития отношений.
— Жаль, конечно, что у нас не получилось ничего серьезного, — сказала она, глядя в глаза Константина своим фирменным, томно-проникновенным взором от которого в штанах сразу же становилось тесно. — Но мы могли бы сохранить хорошие отношения и встречаться иногда, например — раз в неделю. Без каких-либо обязательств и претензий. Не думай, что я имею на тебя виды, просто мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой. Ты не возражаешь?
— Если без обязательств и претензий, то не возражаю, — ответил Константин, несмотря ни на что, продолжавший испытывать к Женечке теплые чувства.
Сложилось так, что она приезжала к Константину во вторник вечером, устраивала нескучную ночь, а после того, как он уходил на работу, убиралась в квартире и готовила из имевшихся в наличии продуктов что-нибудь сытное и вкусное. Константин об этом ее не просил, как-то само собой все вышло. Приехав к нему в первый раз, Женечка ужаснулась беспорядку, а также пустоте в холодильнике и сказала, что завтра с утра приберется и «сгоношит на скорую руку чего пожрать» (с лексиконом у нее, родившейся и выросшей в рабочем районе, всегда были проблемы). В первый раз она сама сходила за продуктами, а впоследствии Константин следил за тем, чтобы ко вторнику запастись мясом и овощами. Денег за свои труды Женечка не требовала, а Константин их не предлагал, поскольку это все испортило бы. Проще дать пару раз в месяц какую-то сумму, вроде бы как на подарок — порадуй себя, любимая, чем душа просит. Так получалось гораздо элегантнее.
Как-то раз, после особо бурного соития, Женечка в измождении откинулась на подушку и мечтательно сказала в пространство:
— Для полного счастья чего-то не хватает только не пойму, чего именно…
— Поэзии не хватает, — уточнил Константин и через минуту выдал стихотворение. — Мы будем жить в сожительстве, сожительстве, сожительстве; сперва сугубо в мотовстве, а после — в расточительстве: икра — сугубо черная, коньяк — всегда французский, и вход в твое влагалище — как в молодости узкий!..
— Ух ты! — восхитилась Женечка. — Но ты же знаешь, что я больше красную икру люблю.
— Года грядут суровые, как объектив без птички, — продолжал Константин, не обращая внимания на комментарии. — Но мы с тобой, фартовые, сплетем тоску в косичку! И даже в колумбарии — ничуточки не бредни — стоять двум нашим урночкам в ячеечках соседних!
— Я не хочу кремироваться, — сказала Женечка, обиженно надув натруженные губки. — Боюсь огня, и что живой сожгут тоже боюсь.
— Ну это же стихотворение, а не завещание, — усмехнулся Константин, мысленно сравнивая Женечку с Никой.
В постели Женечка давала бывшей супруге не сто, а все триста очков вперед, но ценительница поэзии из нее была никакая, хоть обратно стихотворение (вполне, надо сказать, удачное) распридумывай — то ей черная икра не в цвет, то кремироваться она не хочет. Хорошо, хоть, не спросила, что означает слово «сугубо». С нее сталось бы… Ника сейчас оценила бы ритм, заданный тройным повторением слова «сожительство», похвалила бы тонкое противопоставление мотовства расточительству, а уж «сплетем тоску в косичку» сделала бы своей любимой поговоркой. И непременно попросила бы записать прочитанное для нее — она собирала автографы новых сочинений Константина в картонную папку с завязочками. Интересно, хранит ли их сейчас?
— Ты там за своими делами о дочери не забываешь? — волновалась бабушка.
— Не забываю, — честно отвечал Константин, встречавшийся с Марианночкой раз в две недели по субботам.
Нику сильно раздражало то, что дочь возвращалась домой ровно через два часа.
— Ты прямо как робот! — говорила она, неприязненно морщась. — Так нельзя!
Константин удивлялся — в чем дело? Режим встречи давно отработан. Сначала — пробежка по «Детскому миру» (дочь всегда заранее знала, чего ей хочется), а затем — обед в «Макдональдсе». На все про все, считая дорогу, уходит ровно два часа, плюс-минус одна-две минуты. Что им теперь — круги вокруг дома нарезать ради Никиного удовольствия? Перебьется!
Дела в независимом от российской помощи Узбекистане шли все хуже и хуже. Константин то и дело агитировал родню на переезд в Москву, но бабушка была категорически против, а мама не могла оставить ее одну.
— Здесь я родилась, здесь и помру! — говорила бабушка, отец которой приехал в Самарканд из Мелитополя в 1907 году на строительство первой городской трамвайной линии; с трамваем тогда не сложилось, но молодой инженер встретил «в краю вечнозеленого урюка» (бабушкино выражение) свою любовь, женился и осел на чужбине, которая со временем стала родной.
В глубине души Константин бабушку понимал, несмотря на то что через два разговора на третий уговаривал ее перестать упрямиться. Самарканд, несмотря на все его недостатки и самостийные закидоны местных властей, был теплым, уютным и несуетливым городом. А Москва была городом больших возможностей и радужных перспектив, но тепла и уюта ей явно недоставало. В огромном городе было только одно место, в котором Константину было тепло и уютно — его драгоценная медсанчасть. Проходя по коридорам, Константин часто цитировал про себя Шекспира: «И как хорош тот новый мир, где есть такие люди!».
