Глава шестая
Торговля черными кошками в темной комнате
Проблему с забором решили изящно, не заморачиваясь с двумя входами. Использовали такой универсальный и неотразимый повод, как усиление секретного режима. Вот зачем медикам, не имеющим непосредственного отношения к ковке ядерного меча нашей Родины, проходить на территорию строго секретного предприятия? А иногда ведь в медсанчасть и совершенно посторонние люди приезжают! Например — скорая помощь или (не про нас с вами будь сказано — труповозка). Нет уж, лучше пусть сотрудники ходят в медсанчасть через проходную, так спокойнее. Да и меньше станут бегать по врачам при таком раскладе — тоже выгода.
Проект перенесения забора разрабатывался под контролем Константина, который предусмотрел парковку на тридцать машиномест и площадку для пристройки, которая, возможно, понадобится в будущем. Пока что на этой территории устроили подобие скверика с бетонными клумбами и скамейками. Неплохо получилось, не хватало только фонтана, но это было бы уже чересчур.
В отличие от покойного Валерия Николаевича, убившего свою поджелудочную железу фатальными излишествами, Шариф Насирович не отпустил Константина в свободное плавание, а всячески пытался навязать ему свое видение процесса. Спрашивается — если ты такой умный, то чего же до сих пор сидел на попе ровно и не дергался? Разумеется, подобных вопросов Константин не задавал. Выслушивал очередную бредовую идею, хвалил-восхищался (без этого никак — восточный этикет!), а затем на пальцах доказывал нежизнеспособность или неуместность ценного предложения.
Например, Шарифу Насировичу захотелось устроить в обновленной медсанчасти выездную наркологическую службу. Да так захотелось, что просто вот вынь, да положь.
— Ты посмотри сколько объявлений в газетах! — горячился он, размахивая короткопалыми руками. — Любую открой и сразу увидишь «обналичим» и «выведем из запоя»! Мы деньги лопатой будем грести! Ты умный, ты хорошо дело поставишь, я знаю! Два почти новых рафика на заводе спишем под это дело и продадим Фирме…
«Фирмой», просто «фирмой», Шариф Насирович называл общество с ограниченной ответственностью «Авиценна» (привет родному Узбекистану!), учредителями которого были шурин Шарифа Насировича, племянница генерального директора объединения и… Вероника Вышеградская.
Когда встал вопрос о кандидатуре от Константина, он сразу же подумал о Нике. А о ком же еще было думать? Не о Женечке же, в конце концов, тем более что она уже начала немного надоедать. Совместное бытие поначалу вдохновляет влюбленных, но постепенно вдохновение уходит. Вместе с любовью. А, может, новое дело захватило Константина настолько, что все остальное слегка потускнело…
Ника казалась идеальной кандидатурой. Во-первых, фамилии разные. Ни один проверяющий не придерется к тому, что главный врач Иванов заключает договора с фирмой, учредителями которой являются граждане Камилов, Старчинский и Вышеградская. Во-вторых, Ника совершенно не разбиралась в теме и потому не имела возможности вмешиваться в дела. В-третьих, свою идею Константин преподал ей под соусом «это делается для Марианночкиного блага». Какая мать не поспособствует счастью своего ребенка? Ну разве что какая-то конченая ехидна.
Шариф Насирович настойчиво пытался пропихнуть в генеральные директора Фирмы своего шурина-соучредителя, но Константин решительно пресек эту идею, объяснив, что генеральный должен быть со стороны и не при делах. Случись что — он сядет, а мы другого найдем. По наводке Женечки наняли вменяемого пенсионера-алкаша по фамилии Тимошин, ветерана вневедомственной охраны. Тимошин обладал двумя достоинствами — благородной внешностью (если что, то можно и проверяющим его предъявлять) и привычкой пить в одиночку. А кто пьет наедине с собой, тот никому, кроме себя, спьяну лишнего не расскажет.
В принципе, можно было бы обойтись и без Фирмы, проворачивая дела непосредственно через медсанчасть, которая стараниями Шарифа Насировича получила право коммерческой деятельности под предлогом недостаточного государственного финансирования. Но это было бы слишком муторно в смысле бюрократизма, потому что для каждого действия пришлось бы собирать по нескольку подписей и слишком сложно в плане вытягивания заработанных денег со счетов. Нет, лучше уж заключить договор с «Авиценной» и работать без лишней суеты.
— Мне сказали, что на одного алкаша в среднем уходит два часа, — продолжал развивать свою идею Шариф Насирович. — Значит, за сутки одна дежурная бригада может обслужить двенадцать человек! Две бригады — это двадцать четыре клиента. Мы с разными ханыгами связываться не станем. Сделаем вип-услугу, наймем доцентов-кандидатов, оснастим их по полной программе и будем брать не меньше трехсот баксов за сеанс. Триста на двадцать четыре — это семь тысяч двести, для круглого счета будем считать, что семь. Тысяча уйдет на зарплату врачам и водителям, бензин-мензин и прочие расходы, а шесть мы разделим между собой. Другие радуются, если в месяц две с половиной штуки имеют, а мы с тобой в день будем с этого дела столько снимать! В день, ты подумай!
— Если шесть разделить на три, то получается две тысячи, — подумал вслух Михаил.
— Генеральному и штуки в день хватит, — махнул рукой Шариф Насирович. — Он и без того столько имеет, что давно со счету сбился, на вес деньги считает. Так что, давай начинать! Время — деньги! С меня машины и водилы, а с тебя врачи и все, что нужно по медицинской части!
— Надо бы сначала кое-что уточнить, — заводил свою вечную песню Константин и объяснял начальнику-компаньону изнанку дела.
Выведение из запоя на дому — занятие стремное. Для того, чтобы человек прекратил бухать, его нужно усыпить, медикаментозно. Нередко клиенты нарколога засыпают вечным сном… Нужны нам такие проблемы? Однозначно — не нужны. А некоторые алконавты в своем неадекватном состоянии могут пристрелить врача или топором зарубить, такие преценденты тоже бывали. К тому же, разбираться приходится не только с органами, но и с братвой, недовольной тем, как пролечили их кореша или тем, что кореш во время выведения отдуплился. Короче говоря, геморроя тут столько же, сколько и денег, а то и больше.
Другой вопрос — контроль над врачами. На выездной работе куча возможностей для того, чтобы калымить-левачить. Это только теоретически можно рассчитывать на семь тысяч в день. На практике денег будет гораздо меньше… Но сама идея хороша, что есть, то есть. Может сделаем наркологический кабинет с дневным стационаром на четыре-пять коек? Все на месте, под контролем, достойно-пристойно…
Тут главное соблюдать приличия — не спорить со старшим в открытую, а действовать окольным путем. Как пели в одном старом детском фильме: «Нормальные герои всегда идут в обход». Да, эти вечные мерлезонские балеты утомляют. Но что поделаешь? Пока так, а дальше будет видно. При всей своей вязкости Шариф Насирович был хорош тем, что ничего не понимал в медицине и не имел в родне врачей, которых мог бы поставить на место Константина. Опять же — земляк, общие знакомые есть, а это делает отношения более доверительными.
Женечка обрадовалась карьерному рывку любимого мужчины больше его самого и с какого-то перепугу решила, что теперь она станет главной медсестрой. А что тут такого? Главная медсестра должна быть надежным доверенным человеком, а кто надежнее и довереннее любимой женщины? Отсутствие руководящего опыта Женечку не смущало. Не боги горшки обжигают! Постепенно, в процессе работы, всему научиться можно, было бы желание.
Женечка не годилась в главные медсестры не только по личным качествам, но и по политическим соображениям. «Новый главный врач назначил свою любовницу главной медсестрой» — это же замечательный повод для кляуз! Зачем давать недоброжелателям в руки такой козырь? А в простых медсестрах Женечка оставаться не хотела, поскольку считала, что отношения с главным врачом дают ей право на руководящую должность и особое положение.
По-хорошему, если уж говорить начистоту, Женечке в медсанчасти оставаться не стоило. Дело было не в том, что чем меньше сплетен, тем проще жизнь, а в том, что ее неудовлетворенность своим положением рано или поздно начала бы создавать проблемы. Посредством долгих уговоров, перемежаемых клятвами в вечной любви, Константину удалось заставить Женечку написать заявление об уходе. Она устроилась по соседству в другое ведомственное учреждение — поликлинику Карачаровского механического завода, который в народе называли «лифтостроительным». На новом месте Женечке все не нравилось — ни начальство, ни зарплата, ни работа с урологом. От пациентов мочой разит, а от доктора — перегаром и чесноком. Выплеснув на Константина очередную порцию недовольства, Женечка отлучала его на день-другой от своего горячего сдобного тела, а поскольку недовольной она была часто, любовные утехи свелись к минимуму. Константину это было только на руку. Неловко же просто так встать и уйти от надоевшей (и надоедливой) женщины. Нужен повод, нужна почва… Женечка усердно удобряла эту почву своим глупым поведением. Если не хочешь потерять любимого человека, то старайся не обострять с ним отношений. «Я обиделась и сегодня не дам!» — это заведомо провальный путь. Сегодня ты не хочешь дать, а завтра я взять не захочу!
Уходить от Женечки в свой кабинет не тянуло, несмотря на то что в нем стоял удобный диван, и имелся отдельный санузел. Константин начал поиски квартиры и завел новую пассию — сотрудницу заводской бухгалтерии, как две капли воды похожую на Нику, только звали ее не Вероникой, а Марией Сергеевной. Впрочем, после первой же близости, случившейся на том самом удобном диване, Мария Сергеевна превратилась в Машеньку. Константин любил называть своих женщин ласковыми уменьшительными именами. Исключение делал только для Ники, которая однажды вызверилась на «Никусю» так сильно, что чуть до ссоры не дошло.
Машенька была милой и нежной, ну совсем как Ника в добрачный период. Звала к себе, благо жила одна в двухкомнатной квартире, но Константину больше не хотелось совместного проживания. Одному жить спокойнее, да и чувства так быстро не притупляются. Опять же, Машенька была хороша для утех, но на спутницу жизни как-то не тянула, потому что характер у нее был слишком уж легкий. Не женщина, а мотылек, бабочка в свободном полете. Ненадежная, короче говоря.
В кадровом вопросе Константину предоставили полную свободу. Делай, что хочешь, только чтобы весь заводской контингент своевременно получал медицинскую помощь без длинных очередей. Избавиться предстояло как минимум от половины сотрудников, а по-хорошему — так процентов от семидесяти. Уволить такое количество народа разом было невозможно, а вот по два-три человека в неделю — вполне. Пока увольняемые отрабатывали две положенные недели, можно было подыскать им замену, тем более что Константин к приходившим устраиваться на работу особых требований не предъявлял, обращал внимание только на вменяемость. Были бы мозги на месте, а все остальное приложится. Если кандидат впечатлял особо, то Константин устраивал ему проверку на грамотность — просил под диктовку написать фразу: «На террасе близ конопляника вдова коллежского асессора потчевала Фаддея винегретом». Те, кто не делал ни одной ошибки, заносились в негласный кадровый резерв. Не только вменяемые, но и умные люди ценны вдвойне — их можно приближать и повышать, будучи уверенным в том, что они не налажают на ровном месте.
Пенсионеров Константин подкупал обещанием торжественных проводов с вручением благодарственной грамоты и ценного подарка. На подарки он не скупился, тем более что их оплачивал завод. Женщины обычно получали тостер или миксер, а то и кухонный комбайн, а мужчины — радиоприемник или наручные часы. Все приличное, хорошего качества, а не из разряда «тронул — и выбросил». Только двое из особо упертых пенсюков ушли со скандалом, а все остальные уходили тихо.
Пенсионера уволить легко, а вот с теми, кто пока еще не достиг пенсионного возраста, было сложнее. Приходилось разъяснять каждому в приватной беседе, что обновленной медсанчасти нужны новые люди. Простите, но с вами нам не по пути, так уж сложилось. Можно уйти по-хорошему, с гарантией похвальных отзывов, а можно и по-плохому, после трех выговоров, выбирайте, что вам больше нравится. Разумеется, не обходилось без жалоб — старая гвардия предпочитала хлопать на прощанье дверями. Жаловались в основном генеральному директору объединения, но особо активные писали и в министерство, и в мэрию. От всех наветов Константин отбивался благодарностями, которые писали довольные пациенты. В обновленной медсанчасти не хамили, не было длинных очередей, не терялись анализы и всегда можно было попасть к нужному специалисту если не сегодня, то, в крайнем случае, завтра.
При найме Константин предупреждал всех, что вторая обоснованная жалоба означает немедленное расставание, что в очереди не должно быть более трех человек (крутитесь, как хотите, но соблюдайте!) и что заводские пациенты важнее коммерческих, поскольку наша коммерция идет до тех пор, пока завод нами доволен. Вымогать с заводских разрешалось только одно — благодарности, причем желательно, чтобы писались они не на имя главного врача, а на имя генерального директора. При желании можно и в газету какую-нибудь написать, вдруг кто-то соблазнится позитивный репортажик о нашей конторе сделать, это не только приятно, но и полезно в смысле раскрутки.
Ксерокопии всех жалоб, адресованных в горние сферы, спускались Константину для проработки. Одну жалобу Константин сохранил на память как образец великолепной каллиграфии и прикольную по содержанию.
«В нашей доблестной медсанчасти творится черт знает что, — писал своим образцовым, идеально четким почерком окулист Квасиловский, между прочим — убежденный трезвенник, несмотря на такую фамилию. — Вместо того, чтобы заниматься своими непосредственными обязанностями, главный врач торгует черными кошками в темной комнате. Куда это годится и сколько это будет продолжаться?».
Торговать черными кошками в темной комнате — это вам не хухры-мухры! Так и подмывало позвонить Квасиловскому и спросить, откуда он взял такое поэтичное сравнение, но это было бы стратегически неверным шагом — еще вообразит, кляузник хренов, что главный врач испугался его долбаной жалобы и теперь пытается наладить контакт. С глаз долой — из сердца вон! Как-то так.
Поликлинический антураж тоже изменился к лучшему. Стены из уныло-казенного зеленого перекрасили в приятный глазу светло-бежевый цвет, неудобные жесткие банкетки заменили на мягкие со спинками, повесили новые светильники, убрали с подоконников фикусы и прочую растительность, которая не добавляет кислорода, а только собирает пыль…
— Растения оживляют обстановку, — трепыхалась главная медсестра, которой оставалось работать около месяца, только она пока что об этом не знала. — Без них станет слишком голо!
Не стало. Константин оживил обстановку репродукциями пейзажей русских художников второй половины XIX века. Получилось симпатично и элегантно, одним словом — современно.
— Был сарай, а стал дворец! — восхищался Шариф Насирович, упуская из виду то, что на востоке дворцы называют «сараями». — А какие девушки в регистратуре сидят! Хоть женись по новой!
Девушки-регистраторы были предметом особой гордости Константина. Все как на подбор — умницы, красавицы и вообще милашки. Улыбнутся, помогут-посоветуют, на прощание скажут «доброго вам здоровья». Регистратура — это визитная карточка поликлиники, разве не так? Ворчливых гардеробных фурий Константин заменил приветливыми тетками, а уборщицам категорически запретил выступать по поводу того, что им, видишь ли, натоптали. Натоптали — так подотри, тебе за это зарплату платят, а если никто не натопчет, то на кой нужна уборщица?
Короче говоря, филиал Бутырской тюрьмы, в котором пациентов держали в струне, превратился в райский уголок, где все друг другу улыбаются и ведут вежливые речи. Рыба, как известно, тухнет с головы, но и с головы же начинает выздоравливать.
— Костик, как у тебя складываются отношения с коллективом? — волновалась бабушка.
— Нормально складываются, — отвечал Константин. — Коллектив у нас хороший, люди отборные, штучные.
А как же иначе? Сам ведь отбирал.
