Глава восемнадцатая
Либерте́-эгалите́
Идею, которая лежала на поверхности и ждала, пока на нее обратят внимание, Константину подала Женечка. В обычной своей манере — мимоходом, после любви. В последнее время ее любовь стала менее пылкой, но это объяснялось увеличившейся частотой встреч и потому не беспокоило Константина, который после истории с Ритой, да еще и при моногамных отношениях, стал изрядно ревнивым. Даже не столько ревнивым, сколько подозрительным. Известно же, что кто на молоке обжегся, тот и на холодную водку дуть станет. На всякий случай.
— А ты напиши президенту! — посоветовала она. — Вдруг сработает?
— Может лучше сразу в небесную канцелярию обратиться? — отшутился Константин.
— Не хочешь президенту, напиши в Европейский суд! — если на Женечку нападала охота давать советы, то советом она, обычно, не ограничивалась. — Мол так и так, мои права грубым образом нарушили, требую защиты и денежной компенсации. Тебе должны будут выплатить зарплату главного врача с момента увольнения и сколько-то там миллионов за моральный ущерб.
— Спасибо, я подумаю, — ответил Константин и привлек Женечку к себе.
«А что ты теряешь?», спросил внутренний голос.
Иногда внутренний голос вел себя очень странно, по-детски. Важно ведь не то, что ты теряешь, а то, что ты надеешься получить. Европейский суд? Ай, не смешите! Все эти либерте́-эгалите́ не для свергнутых главных врачей. Другое дело — если бы он был каким-нибудь известным диссидентом…
Но идея засела в уме и для того, чтобы избавиться от этой занозы, нужно было убедиться в ее бесперспективности. Да, вроде как в Европейский Суд по правам человека, находившийся в Страсбурге, могли обращаться индивидуальные заявители, считавшие, что их права были нарушены. Юрисдикция суда распространяется на все государства, входящие в Совет Европы, в том числе и на Россию. Гражданин может подать иск против своего государства… Подать-то он подаст, а что получит? Нет, тут был нужен совет знатока.
Спрашивать у Юрия, не знает ли он какого-то толкового адвоката, специализирующегося на жалобах в Европейский суд, не хотелось. Константин и сам не очень-то жаловал тех, кто через него пытался найти «хорошего эндокринолога», несмотря на то что за время своей административной деятельности изрядно подрастерял клинический опыт. Нет, лучше уж самому. Опять же — новый человек может увидеть в деле новые возможности, а приятель Юрия может их скрыть, чтобы не выставлять коллегу-рекомендателя в неблаговидном свете. Нет, бабушка, Царствие ей Небесное, правильно учила — если хочешь, чтобы все было хорошо, то делай сам.
— Дело затратное, — сразу же предупредил адвокат из международной конторы.
Константин уже понял это по тому, что за предварительную консультацию — просто за то, чтобы поговорить о перспективах! — с него содрали две с половиной тысячи рублей. Даже мысль мелькнула — может зря пошел в медицинский, а не в юридический? Впрочем, для этого пришлось бы уезжать на пять лет в Ташкент… Да не пришлось бы, не пришлось, потому что на юридический там он и никогда бы не поступил, ведь у бабушки и мамы не было ни влиятельных знакомств в узбекской столице, ни мешка денег.
— В расчете на перспективу можно и потратиться, — осторожно заметил Константин. — Как говорится, без расходов нет доходов. Но хотелось бы представлять, о каких суммах идет речь.
— Этого вам никто не скажет, — консультант, белобрысый очкарик, похожий на комедийного Шурика, улыбнулся вежливо и немного смущенно, так улыбаются врачи, когда сообщают пациентам о неизлечимой болезни. — На первых порах, для запуска, потребуется около двухсот тысяч. А дальше — по обстоятельствам. Образно говоря, сначала вы разжигаете костер, а затем подкладываете в него поленья, чтобы он не угас. Мы получаем оплату не по результату, а по затраченным усилиям. В принципе, для вас это выгодно, поскольку, в случае выигрыша дела, все полученные суммы остаются в вашем распоряжении.
— И долго будет гореть этот костер?
— Этого вам никто заранее сказать не может, — пожал плечами консультант. — Но там все не быстро, счет идет не на месяцы, а на годы. В лучшем случае — три, но может быть и десять.
— Десять? — переспросил Константин, подумав, что он ослышался.
— А чего вы хотели? — иронично поинтересовался консультант. — Это же Европейский суд по правам человека! Представляете, сколько жалоб туда поступает? Скажу сразу — жалоба нуждается в сопровождении. Нужно регулярно интересоваться ее судьбой, следить за тем, чтобы она не затерялась в бюрократической машине… Но вы можете не беспокоиться, сопровождение мы вам обеспечим. Как и все остальное…
«Влипнешь с вами конкретно», подумал Константин.
— Но и от вас тоже могут потребоваться некоторые усилия, — продолжал консультант. — Если общественное мнение будет на вашей стороне, то это благоприятно скажется на результате. Но этим вам придется заняться самому…
— Можно подробнее? — попросил Константин. — Что я должен сделать? Дать интервью? Написать в газету?
— Вам нужно будет найти журналиста, которого заинтересует ваша история, — консультант потер большим пальцем об указательный. — Он займется продвижением вашей истории в средствах массовой информации.
— Вы можете кого-то порекомендовать?
— Думаю, что да, — кивнул консультант. — Наше представительство в Страсбурге…
— Так это в Страсбурге? — ахнул Константин.
— Разумеется! — консультант посмотрел на него с таким удивлением, будто он спросил, где встает солнце. — Наша местная суета никому не интересна. Другое дело, если о вас напишут «Фигаро» или «Монд» и какой-то известный ведущий пригласит вас в свою передачу. Жаль, что вы не можете предстать в качестве борца с тоталитаризмом… Это бы подняло вашу популярность и… хм… сгладило бы впечатление от того, в чем вас обвинили.
— Что вы имеете в виду? — вскинулся Константин.
— Ну вы же получили пользу от того, за что вас осудили? — широко улыбнулся консультант. — Если называть вещи своими именами, то… Впрочем, простите, это не мое дело. Я просто хотел сказать, что имидж борца с тоталитаризмом пошел бы вам на пользу.
— В принципе, меня можно считать борцом, — ответил Константин, после короткой паузы. — Приватизацией завода и медсанчасти, которой я руководил, занимаются структуры, близкие к супруге мэра. Это годится?
— Все годится, — обнадежил консультант. — Хороший журналист из дохлой мухи не то, чтобы слона — динозавра раздует!
В общем, разговор получился хороший. Еще бы — за две с половиной тысячи-то! Почувствовав, что потенциальный клиент колеблется, консультант привел в качестве примера нескольких граждан, выигравших иски в Евросуде. Правда главных врачей среди них не было, все сплошь бизнесмены.
И хотелось, и кололось, и денег было жаль… Константин решил посоветоваться с Юрием, единственным адвокатом, которому он доверял.
— Шансы есть, — сказал Юрий. — Они там, на загнивающем Западе, те еще формалисты. Пусть все катится в тартарары, но, чтобы по правилам. Я не по фильмам ихним сужу… У меня дядька, брат матери, в Риге живет. Служил там еще при совке военным юристом, да и остался. Гражданским юристом, адвокатом по уголовным делам. Так он рассказывал совершенно невероятные вещи. Вора взяли с поличным, когда он баулы из обнесенной квартиры выносил. Два соседа в свидетелях, вещи и драгоценности налицо, в прошлом — две судимости за квартирные кражи. Но протокол составили с ошибками, и опись похищенного составили без углубления в детали. И что же в итоге? Оправдали за недостаточностью улик! Дядька мой, конечно, тот еще зубр, современный Плевака, но у нас бы такой номер не прошел — закрыли бы вора, как кисаньку. Взять, хотя бы ваш пример — рыпались мы грамотно и не на пустом месте, да все без толку. А в свободных европах иначе…
— Значит — советуете попытаться? — уточнил Константин.
— Ну, это как игра в рулетку с постоянным удвоением ставок, — усмехнулся Юрий. — Если денег хватит, то в конечном итоге сорвете банк.
«Квартира у меня есть, — подумал Константин. — Если мама надумает переехать, места хватит. На пропитание я зарабатываю. В кубышке еще кое-что есть… Пуркуа бы и не па? То есть — пуркуа па?
Мысли о Евросуде вызвали из глубин памяти основы французской речи, который Костик, по совету мамы, учил в детстве в качестве добавки к школьному английскому. Учил самостоятельно, по вузовскому учебнику. Осилил двадцать две главы, а потом забросил, поскольку было неинтересно учить язык, на котором и поговорить-то не с кем (на английском можно было хотя бы со школьной училкой Раисой Андреевной пообщаться). Но, к месту, многое вспоминалось. A défaut du pardon, laisse venir l’oubli… Лэс вэнир любли… Любли… Любли… Если любил по-настоящему, то не забудешь.
Время показало, что Нику он любил не по-настоящему. Со временем все плохое забылось и теперь было приятно позвонить бывшей жене для того, чтобы просто поболтать о том, о сем, а встречи с дочерью как-то незаметно перешли в субботние обеды в семейном кругу. Быстро похватав со стола самое вкусное, Марианна уносилась по своим девичьим делам, а Константин с Никой вспоминали прошлое или же обсуждали будущее своего ненаглядного ча́душка. Как-то раз между ними снова проскочила искра былых чувств — неожиданно для себя оказались в постели и, в целом, было хорошо, так что потом еще несколько раз повторили. И сейчас бы повторяли, если бы Нику не замкнуло на том, что любиться с бывшим мужем безнравственно. Константин удивлялся — ну что тут безнравственного, мы же не скачем голышом по тротуарам? Но Нику если замыкало, то конкретно. Упертая баба, мечта мазохиста. К счастью (а, может, и к сожалению?) Константин ценностей мазохизма не разделял, да и к садизму относился прохладно. Любовь — это радость, а радость и мучения несовместимы.
— Ты ведь мне сам говорил когда-то, что не стоит разжигать погасшие костры! — упрекала Ника. — Но сразу же после этого изнасиловал меня прямо на столе! А сейчас пытаешься разжечь снова! Зачем ты меня мучаешь?! Зачем?! Зачем?!
— Не изнасиловал, а просто проявил инициативу, — возразил Константин. — Ты не же отбивалась, а совсем наоборот.
— Все равно с моральной точки зрения это было насилие! — не унималась Ника. — Ты пытался утвердить надо мной свою власть! Хотел раздавить во мне человека!
Слова, слова, слова… Полемика с бывшей женой часто вызывала из памяти гоголевское: «Ей-богу, Иван Иванович, с вами говорить нужно, гороху наевшись». Зацепившись в детстве взглядом за это предложение, Костик долго не мог понять — почему именно гороху надо наесться, а не галушек или не борща? Потом осенило — чтобы пуками на все возражения оппонента отвечать, поскольку большего он не достоин. Действенный способ, только больно уж неприличный.
С Никой было нервно, а вот с Ритой было сложно и неоднозначно. На общем фоне злых, а то и вовсе яростных мыслей «ну как она могла?» и «вот же мразь!», нет-нет да проскакивали яркими вспышками воспоминания о том, как им было хорошо вместе. Было. Было. Было. Но прошло. Однако, несмотря ни на что, вспомнить приятно.
Константин держал руку на пульсе — наблюдал и за Кассией Иудовной, и за медсанчастью, и за всем заводом в целом. Не по пятам ходил, разумеется, а просто следил за тем, как развивались события. Какую-то информацию по старой памяти подбрасывали свои люди в верхах. Пусть теперь это были обрывки да намеки (спасибо и на этом!), но при их совмещении с теми слухами, которые курсировали вокруг завода, складывалась более-менее внятная картина.
В мае 2005 года завод закрылся, но медсанчасть продолжала работать. Рите удалось осуществить то, что собирался сделать Константин — приобрести магнитно-резонансный томограф и открыть косметологическое отделение, начинка которого в совокупности стоила дороже томографа. Впрочем, то была не ее заслуга, она же покупала не на свои, добытые ловкостью ума и напряженными усилиями, а на то, что ей давали хозяева. Приватизацией завода и всего, что ему принадлежало, включая медсанчасть, дом культуры, стадион и подмосковный санаторий, занималось некое ЗАО «Ерортмас», принадлежащее кипрской инвестиционной компании Gikor International Group, контрольным пакетом акций которой владела супруга московского мэра Надежда Тистрова. На месте завода и примыкавших к нему мелких предприятий, вроде фабрики по фасовке поваренной соли, должен был раскинуться жилой комплекс премиум-класса «Надежда» с самым большим в Европе торговым центром «Надежда» и сорокаэтажной гостиницей «Надежда» (дедушка Фрейд сказал бы по этому поводу, что столь настойчивое стремление к увековечиванию собственного имени порождено неуверенностью в завтрашнем дне и оказался бы совершенно прав — как только мэр, казавшийся всесильным и бессменным, слетел со своего высокого поста, бизнес его выдающейся во всех отношениях супруги начал съеживаться да рассыпаться).
— Надежда — мой компас земной! — напевал Константин, проходя или проезжая мимо заводских владений. — А удача — награда за смелость!
Удачей теперь считалось то, что можно будет получить по решению Европейского суда по правам человека. Окончательно настроившись на эту затею, Константин подвел примерный баланс.
Двести тысяч рублей на запуск. Пусть будет двести пятьдесят, с запасом.
За сопровождение много не возьмут. За что там брать-то? Ладно, положим тридцать тысяч в год, вместе со стоимостью телефонных разговоров. Должно хватить. Нет — пусть уж будет пятьдесят! Закладываться нужно с верхом — лучше пусть останется, чем не хватит. И настраиваться нужно на десять лет, так будет правильнее. В сумме получается полмиллиона.
Когда дело дойдет до рассмотрения, тут уж непременно придется раскошеливаться за присутствие адвоката в суде и прочие хлопоты. Но вряд ли на это потребуется более двухсот пятидесяти тысяч. Значит, в целом, юристы обойдутся в миллион. В худшем случае, при десятилетней проволочке. Немало, но посильно. В качестве в качестве компенсации материального ущерба, иначе говоря — за потерю дохода, получаемого в должности главного врача, Константин намеревался потребовать десять миллионов рублей, а моральные страдания оценивал в три миллиона. Вообще-то сначала оценил в пять, но Юрий, с которым Константин обсуждал детали (надо же на каком-то постороннем-независимом юристе сначала все обкатать) порекомендовал ограничиться тремя. И то, сказал, надежды мало, поскольку хорошие суммы обычно присуждают тем, кто длительное время провел в заключении, да еще и подвергался пыткам. Также Юрий посоветовал включить отдельным пунктом компенсацию судебных издержек. Константин замахнулся на полмиллиона, но Юрий объяснил, что круглые суммы вызывают недоверие, лучше пусть будет четыреста восемьдесят пять тысяч, так достовернее. До копеек опускаться не стоит, но и на сотни скруглять нельзя.
С юридической стороны сальдо складывалось привлекательное — тринадцать или двенадцать с половиной миллионов против одного. Хороший гешефт, дай Бог каждому! Но предполагалась еще одна статья расходов — на шумиху или, хотя бы, на движуху в средствах массовой информации. Для того, чтобы строить прогнозы, нужно было обладать какой-то исходной информацией, представлять, хотя бы в общих чертах, что сколько стоит. Да и как все это организуется тоже хотелось бы понимать. Интуиция подсказывала, что дуриком, с наскоку, ничего не добиться, нужно знать, за какие ниточки дергать.
Куда обращает свой взор человек, нуждающийся в помощи? К корням — начинает искать полезных людей среди тех, с кем сводила его жизнь. Первым делом Константин обратился к Нике. Как-никак переводчица, иняз окончила, должна иметь если не нужные связи, то выходы на них. Но бывшая жена категорически отказалась и попросила больше не впутывать ее в «очередные свои аферы».
— Какие аферы? — опешил Константин. — Ты о чем? Я же тебе все объяснил?
— Да я и без твоих объяснений прекрасно знаю, что ничем нормальным ты заниматься не способен! Ты всю жизнь чего-то комбинируешь, выгадываешь, ловчишь! А что мы с Марианной с этого видим?! Ты себе трехкомнатные хоромы купил, а мы в однушке ютимся!
— У тебя есть родительская квартира, — напомнил Константин (Никиных родителей уже не было в живых). — Объедини два жилья и тоже получишь хоромы.
— А жить мы на что станем?! — взвилась Ника. — На мои копеечные заработки и твои подачки?! Ты хотя бы представляешь, сколько всего нужно нашей дочери?! Если бы ты был настоящим мужчиной и отцом, то мне бы не пришлось возиться со сдачей квартиры!
«Вай дод! — тоскливо подумал Константин, ежемесячно отдававший Нике треть своей поликлинической зарплаты плюс сколько-то из кубышки. — Да она же шизофреничка! Как я раньше этого не замечал? Вот же угораздило связаться!».
Это как в лесу. Стоишь на каком-то месте и не видишь леса за ближайшими деревьями. А стоит сместиться чуть в сторону — и лес становится виден. Стоило только подумать о шизофрении, как сразу же стало ясно, что все эти резкие перепады настроения, способность заводиться с пол-оборота на пустом месте, странные решения и нелогичные поступки вызваны болезнью, а не странностями характера. Да и что вообще такое «странности характера»? Короче говоря, правильный диагноз — основа всех основ. «Только бы Марианне не передалось бы», — подумал Константин, наблюдая за беснующейся Никой, которая объясняла ему, пентюху неразумному, какими должны быть настоящие мужчины. Когда надоело наблюдать — развернулся и ушел, не прощаясь.
Большинство старых знакомых «потерялось». Оно и ясно — поддерживать отношения с главным врачом медсанчасти весьма полезно, а рядовой эндокринолог из окраинной поликлиники мало кому интересен. Константин хорошо это понимал и потому не расстраивался. Опять же, тот, кто пережил большое потрясение (предательскую измену любимой женщины), на мелочи обращать внимания не станет. Не звонит? Ну и хорошо! Не поздоровался при встрече? Ну и хрен с ним! Должок зажал? Да чтоб он им подавился в два горла! Пожалуй, только Лешка Бутаковский не исчез с горизонта — позванивал иногда, приглашал посидеть-потрындеть и даже про день рождения помнил.
— У меня таких зацепок нет, — ответил Лешка, в начале нового тысячелетия переквалифицировавшийся в арбитражные управляющие («из обналичников в обанкротщики», как шутил он). — Мои интересы дальше Калининграда не простираются. Ты лучше у Алика Пулатова спроси, думаю, что он тебе поможет.
— У Алика? — удивился Константин. — А чем он может помочь?
Алишер Пулатов проучился с ними до восьмого класса, а затем ушел зарабатывать большие деньги. Сначала работал в подпольном трикотажном цеху, затем торговал на рынке импортной жвачкой и сигаретами (в Самарканде это было просто — платили кому следует и торговали открыто) а в конце восьмидесятых, когда Константин заканчивал институт, вдруг пропал с концами. Ходили слухи, что его посадили за что-то серьезное, связанное с поездами. Одни говорили, что он обворовывал состоятельных пассажиров, а другие — что он возил в Москву травку-забавку.
— Алик сейчас в посольстве работает. Здесь в Москве, — огорошил Лешка. — Только я забыл, кем именно — то ли атташе по культуре, то ли его помощником.
— Атташе по культуре? — нижняя челюсть Константина уехала в эпигастральную область. — Алик?
Алик был так же далек от культуры, как Чукотка от Москвы. Далек во всех смыслах — сморкался при помощи двух пальцев, писал с ошибками, книжек не читал, его знакомство с музыкой ограничивалось блатными песнями, а знакомство с изобразительным искусством — порнографическими фотографиями.
— Закрой рот, а то желудок простудишь, — посоветовал Лешка. — Я тебе сейчас все объясню. Брат матери Алика женат на племяннице нашего великого земляка…
«Великим земляком» Лешка называл президента Узбекистана, который родился и вырос в Самарканде.
— Помнишь, как Алик исчез в восемьдесят девятом? — продолжал Лешка. — Он говорит, что родственник ему в Ташкенте хорошую работу дал, когда первым секретарем ЦК стал, но я подозреваю, что было не совсем так. Скорее всего, Алика все же закрыли, потому что такие слухи на пустом месте не возникают, но родственник его из тюрьмы выдернул и к делу пристроил. Алик быстро в гору пошел, большими делами начал ворочать, но потом расклады изменились и его отправили в Москву, вроде как в почетную ссылку. Ты к нему со всем уважением подойди и он тебе не откажет.
С уважением — так с уважением, тем более что проблема стоила хорошего обеда в ресторане «Узбекистан». Как и предписывалось установками восточного этикета, о деле Константин заговорил после того, как были обсуждены все новости и перемыты косточки всем знакомым.
— Г…но-вопрос, — сказал Алик, выслушав просьбу. — Пресса-х…сса — это моя сфера. Завтра напишу ребятам в Париж, чтобы выслали и прайс-листы, и контакты нужных людей.
— Ну, наверное, те, кто работает с посольством, не захотят иметь со мной дела… — подумал вслух Константин.
— Как не захотят? — хохотнул Алик, хлопнув по столу обеими ладонями. — Еще как захотят! Денег мало не бывает!
И ведь не обманул, добрая душа, и волынку тянуть не стал — через день прислал всю необходимую информацию, правда — на узбекском языке. Но Константин разобрался, чай не «Алпамыша» переводить. Самым ценным были не расценки, а контакты французских журналистов, снабженные перечнем контор, с которыми они сотрудничали.
Порадовавшись тому, как сильно облегчило коммуникации наличие интернета, Константин набросал черновик письма, перевел его на английский и отдал на вычитку соседке-пенсионерке, посвятившей жизнь преподаванию инглиша в средней школе номер 453. Не к Нике же обращаться, в конце концов!
По поводу бывшей жены Константин решил следующее — живых денег ей не давать, а оплачивать крупные покупки дочери, расходы на репетиторов и все такое прочее. Но оплачивать без участия Ники, чтобы к ее загребущим рукам ничего не прилипало. Нужен новый комп? Давай купим его вместе. С репетитором нужно расплатиться? Дай ему мой номер, пусть звонит. Вот только так, и никак иначе. Если человек не видит и не помнит добра, то с ним лучше вообще не иметь дела.
Из пятнадцати адресатов откликнулись двенадцать, что Константин счел добрым знаком — можно будет поторговаться. После первого базара отсеялось четверо, после второго — пятеро, а из оставшейся тройки Константин выбрал того, кто отвечал быстрее остальных и запрашивал меньше всего. Но и двух других с крючка спускать не стал, написал, что выйдет на связь, когда придет время действовать. Запас, как известно, карман не трет.
Самого вменяемого журналиста звали Дамьеном Готье. Судя по присланному им перечню публикаций, Дамьен был известным и востребованным акробатом пера. За большое интервью с фотографиями в газете «Либерасьон» он запросил полторы тысячи евро. Дорого, но Франция вообще недешевая страна, тираж у газеты под сто пятьдесят тысяч, и другие кандидаты хотели получить больше. Договорились встретиться в феврале 2006 года, когда у Константина был запланирован отпуск. Поездочка влетала в копеечку, хорошо, что не на пик туристического сезона попал, а наоборот, на затишье, но что поделать? По переписке дела не сладишь — Дамьен хотел видеть клиента и оригиналы его документов, а Константин, в свою очередь, хотел видеть того, кому он платит деньги. Да и в Париже побывать хотелось, а то ведь со всеми этими делами, он кроме южных морей да Самарканда никуда не ездил.
Разумеется, одним интервью дело ограничиться не могло. Возникший интерес публики нужно периодически подогревать, так что в год должно выходить не менее двух-трех материалов о мытарствах несправедливо осужденного Доктора Живаго (такое прозвище дал Константину Дамьен). Опять же — поездочки. Может понадобится с плакатиком около здания суда несколько дней простоять. Мама дорогая… Но, раз нужно — так нужно. Да и адвокаты говорили, что большая шумиха может побудить суд рассмотреть дело вне очереди. «Париж стоит мессы, а дело стоит прессы», сказал себе Константин и порадовался тому, что Дамьен отсоветовал ему связываться с телевидением. «Это безумно дорого, — написал француз, — и настолько же бесполезно, потому что после одного или двух появлений вас никто не запомнит. Другое дело, если вы совершите что-то выдающееся, о чем будут говорить во всех новостных программах, например — совершите самосожжение у здания суда в Страсбурге». Журналист-юморист, шутник хренов!
Новый 2006 год Константин встречал дома, с Женечкой.
— Этот год будет счастливым, праздничным! — убеждала она. — Я точно знаю! Он же начинается с воскресенья, а надежнее этой приметы нет. Я позавчера в соседнем доме была, у гадалки, так она мне сказала, что у моего короля все будет хорошо. Желания его, то есть — твои, исполнятся, а врагов чума заберет. И мне тоже кое-что хорошее предсказала…
Женечка кокетливо надула губки и скромно опустила взор на свои красивые колени (сидели за столом и ждали боя курантов).
— И что же? — спросил Константин, заранее зная ответ.
— Перемены в личной жизни, — Женечка посмотрела ему в глаза и улыбнулась. — А какие — не скажу!
Константин тысячу раз говорил, что изображать из себя идиота под свадебный марш Мендельсона он больше не намерен и что установившийся между ними гражданский брак ничем не хуже юридически оформленного. Но Женечке хотелось настоящей свадьбы, белого платья и метания букета в толпу незамужних дев. А Константин когда-то очень сильно хотел итальянскую кинозвезду Орнеллу Мутти… И что с того? А ничего! Увидел как-то на фотографии в журнале, как она выглядит сейчас — и расхотел!
Начавшийся с воскресенья год, огорчил уже в понедельник. Позвонила соседка из Самарканда и сообщила, что умерла мама. Вроде как ночью, во сне, потому что нашли ее в кровати. Позавчера они долго разговаривали по телефону, поздравляли друг друга, мама была в хорошем настроении, не жаловалась на здоровье — и вот тебе на!
Женечка порывалась лететь в Самарканд вместе с Константином, но он сказал, что это плохая идея и плохая примета. Рита была с ним в Самарканде. И где сейчас Рита?
— Зато я рядом! — с тихой гордостью победительницы сказала Женечка, ненавидевшая всех своих соперниц, но не досаждавшая любимому мужчине этой ненавистью.
