Глава пятнадцатая

Наша главная улица, как многие другие улицы в городе, вьется у подножья гряды холмов. Тропинка, по которой мы спускались теперь, вела в переулок, куда выходило несколько офисных зданий, в том числе и мое.

Ничего лучшего мне в голову не пришло. Я боялся идти туда, но что еще было делать? Мне почему-то казалось, что там мы сможем передохнуть. Вряд ли кто-то думает, что мы пойдем ко мне в офис; туда наведаются, лишь когда нас больше нигде не найдут. Час отдыха нам гарантирован. Можно даже поспать, хотя едва ли получится, а на будущее у меня там имеется бензедрин и другие стимулирующие средства.

За крышами уже сквозила улица, которую я помнил с раннего детства. Вот «Секвойя», где я пересмотрел столько дневных фильмов в субботу. Магазин Беннета, где я покупал конфеты перед сеансом и работал на каникулах старшеклассником. А в той квартирке над магазином я в свои первые студенческие каникулы навещал девушку, которая жила там одна.

В переулке не было никого, кроме собаки, нюхавшей картонку с отбросами, и стальная дверь на нашу черную лестницу стояла открытая.

Я готовился к схватке с любым, кто мог встретиться нам внутри, но мы никого не встретили. На втором этаже я приложил ухо к двери пожарного выхода. Всё было тихо, и мы прошли по пустому коридору к застекленной двери с моей фамилией. Ключ я держал наготове и сразу захлопнул за нами дверь.

Все поверхности в приемной и моем кабинете успели уже запылиться: медсестра после моего ухода тоже явно здесь не бывала. Воздух был затхлый, жалюзи опущены, и всё казалось каким-то чужим, но следов постороннего вмешательства я тоже не обнаружил.

Я уложил Бекки на широкий диван в приемной. Снял с нее туфли, укрыл простыней, принес подушку со смотрового стола. Она слабо мне улыбнулась. Я поцеловал ее как ребенка, без намека на секс, погладил по голове.

– Отдохни немного. Поспи. – Я надеялся, что выгляжу уверенным и спокойным, как будто точно знаю, что делать дальше.

Свои ботинки я тоже снял, чтобы меня не было слышно из коридора. Расстегнул пиджак, ослабил галстук и лег на другую, кожаную, подушку под выходящими на улицу окнами. Отогнув уголок жалюзи так, чтобы видеть Трокмортон-стрит, я сразу почувствовал себя лучше, чем в темноте и неведении. Теперь я хоть что-то мог контролировать.

На первый взгляд всё казалось обычным: прогулявшись по главной улице любого амерканского городка, вы увидите то же самое. Припаркованные машины, белые линии и счетчики парковочных мест. Винный магазин Редхилла, скобяные товары Варни, аптека. Одни покупатели входят, другие выходят. С залива наползает легкий туман. На пересечении с другой улицей, как раз под моими окнами, Трокмортон слегка расширяется, и этот перекресток – единственное в городе место, которое можно с натяжкой обозначить как площадь. Во время шествий и карнавалов здесь играет оркестр.

Иногда я приподнимался на локте и выглядывал поверх подоконника, иногда лежал навзничь и смотрел в потолок. Мышление, как я давно убедился, процесс бессознательный: лучше не напрягаться, особенно если не знаешь, на какой, собственно, вопрос ты ищешь ответ. Я просто отдыхал, наблюдал за улицей и ждал, когда в голове что-то включится.

Можно без конца смотреть на огонь, на морской прибой, на работу какого-нибудь механизма: монотонное движение завораживает. То же относится и к жизни торговой улицы: на ней происходит одно и то же, но ничего не повторяется в точности. Одни женщины заходят в магазины, другие выходят с бумажными свертками, крепко держа сумочки и детей. Одни машины выезжают с парковки, другие паркуются между белыми линиями. Почтальон обходит дома, старик ковыляет, трое мальчишек несутся вскачь.

Белые с красным афишки в окнах супермаркета рекламируют чипсы «Ниблетс», круглые стейки, бананы, хозяйственное мыло. В одной витрине у Варни выставлены кастрюльки, сковородки, миксеры, утюги, в другой разные инструменты. Мелочная лавочка демонстрирует самолетики и бумажные куклы; глядя на ее фасад, красный с золотом, я почти чувствую, как там пахнет. У кино «Секвойя» поперек улицы висит порядком выгоревший плакат «Юбилей низких цен в Милл-Вэлли». Юбилей – это ежегодная распродажа, только в этом году новый плакат не потрудились повесить.

Напротив, чуть правее меня, подошел к остановке автобус из Марин-Сити. Вышли из него всего трое: пара и одинокий мужчина, несущий сверток за веревочную петлю. Желающих ехать в Марин-Сити не было вовсе, и автобус через минуту порожняком выехал на Миллер-авеню. Зная его расписание, я почему-то подумал, что в ближайшие пятьдесят минут другого не будет и что улица внизу стала не та, что прежде.

Что же изменилось? Так сразу не скажешь. Туман сгустился и поднялся уже выше крыш, но это нормально, так бывает всегда… а вот люди ведут себя не совсем так, как нормальные субботние покупатели. Многие из них сидели в машинах с открытыми дверцами, выставив ноги на мостовую, переговаривались с соседями, читали газеты, крутили радио. Я узнавал оптика Лена Перлмана, Джима Кларка с женой Шерли и детьми, еще многих.

Приезжий подумал бы, что это самая обычная, хотя и неприбранная, субботняя улица, но я чувствовал, что это не так. Все внизу будто ждали какого-назначенного события. Парада, может быть? Нет. Больше похоже на обычное построение в военной части: одни солдаты разговаривают и пересмеиваются, другие просто стоят или сидят в стороне. Ожидание чего-то рутинного, не вызывающего особых эмоций.

Через пару минут подрядчик Билл Биттнер достал из кармана значок и приколол себе к лацкану. Значок был размером с серебряный доллар, и я догадывался, что там написано «Юбилей низких цен в Милл-Вэлли». Все местные торговцы носят их в сезон распродажи и всем желающим раздают. Только у них значки красные с белой надписью, а у Биттнера синий с желтой.

Все, кто был в поле моего зрения, тоже доставали такие значки и пришпиливали их к лацканам. Многие делали это не сразу, продолжая разговаривать, прогуливаться и так далее. Тот же гипотетический приезжий заметил бы только, что два-три человека прикололи себе значки, если бы вообще обратил на это внимание. Через пять-шесть минут, однако, синими с желтым бляхами украсились почти все – даже Янсек, постовой с платной стоянки, – а некоторые сняли сначала прежние жетоны, красные с белым.

Я стал замечать, что пешеходы с обоих концов Трокмортон движутся к маленькой площади у меня под окнами. Автомобилисты делали то же самое: вылезали из машин, хлопали дверцами и неспешно шагали туда же.

Приезжий и в этом, вероятно, не усмотрел бы ничего необычного. Распродажа, что тут такого. И ничего удивительного, что все покупатели сгрудились на одном пятачке.

Бекки присоединилась ко мне. Мы сели на подушку вдвоем, обнялись и стали вместе смотреть на улицу через щель в жалюзи.

Торговый представитель подошел к машине с названием своей компании, достал пачку листовок и вернулся к мелочной лавочке, откуда только что вышел. Янсек заступил ему дорогу и стал говорить что-то. Мне пришло в голову, что только у коммивояжера, единственного на улице, нет синего с желтым значка. Он выглядел растерянным, а Янсек непреклонно качал головой в ответ на его слова. Потом они оба сели в машину с фирменным логотипом и поехали по боковой улице к полицейскому участку. Я не мог понять, за что Янсек арестовал его.

Теперь по улице двигалась только одна машина, синий «вольво»-седан с орегонскими номерами. Водитель хотел припарковаться на одном из свободных мест, но к нему тут же устремился полицейский сержант Бошан, тряся пузом и дуя в свисток. Водитель с женщиной на переднем сиденье остановился, Бошан, поговорив с ним через окно, сел назад. «Вольво» сдал назад, развернулся и тоже покатил к участку.

Я насчитал еще трех копов на улице – старого Хейза и двух молодых, которых не знал. Хейз был в форме, молодые в полицейских фуражках, кожаных куртках и штатских брюках: их, похоже, привлекли временно, для особого случая. Элис, официантка Дэйва, стоявшая у ресторана с сине-желтым значком на белой форменной блузке, поймала взгляд молодого копа, кивнула ему и вошла внутрь, он за ней.

Через минуту он снова вышел вместе с супружеской, видимо, парой и девочкой лет восьми-девяти. Глава семьи протестовал, коп вежливо и терпеливо отвечал что-то. Вскоре все четверо повернули за угол и ушли туда же, к участку. Значков у девочки и ее родителей не было.

Та же участь постигла водителя доставочного фургона. Он и его конвоир скрылись из виду – теперь на улице остались только обладатели синих значков.

Всё движение, как автомобильное, так и пешее, прекратилось. Никто больше не читал газету и не сидел в машине. Люди, по трое-четверо в ряд, стояли на тротуарах, только Хейз торчал посреди перекрестка. У всех магазинов выстроились хозяева, служащие и посетители, которые там оказались в этот момент. Владельцы, которых Хейз поочередно обводил взглядом, делали отрицательный знак головой. К Хейзу подошли два других полицейских – как видно, с докладом. Он выслушал их, кивнул, и все трое примкнули к стоявшим на тротуаре.

Поверх крыш я видел другие улицы в полумиле от нас. Там тоже не наблюдалось никакого движения, и в одном месте я разглядел серое заграждение дорожного департамента. Мне стало ясно, что мнимые ремонтные бригады перекрыли все улицы. Въехать в Милл-Вэлли и выехать из него невозможно, немногих приезжих забрали в участок под теми или иными предлогами. Милл-Вэлли отрезан от всего мира, и в его центре присутствуют только местные жители.

На протяжении трех-четырех минут я созерцал самое странное зрелище в моей жизни. Все, даже дети, стояли молча и почти неподвижно. Несколько мужчин курили, остальные просто стояли и ждали чего-то.

Потом я услышал шум двигателя. В конце улицы, у кино «Секвойя», показался старый темно-зеленый пикап «шевроле». Следом ехали три больших фермерских грузовика «Дженерал моторс» с решетчатыми бортами, замыкал колонну другой пикап. Машины въехали на площадь и встали в ряд, водители – все как один в джинсовых комбинезоных – вылезли и стали отвязывать брезент, прикрывавший груз в кузовах, точно привезли свежие продукты на рынок. Четырех из пяти я знал. Все они владели маленькими фермами, уцелевшими еще к западу от Милл-Вэлли: Джо Гримальди, Джо Пиксли, Арт Гесснер, Берт Парнелл.

К ним подошли двое в деловых костюмах: риелтор Уолли Эберхард и механик из гаража «Бьюик», чью фамилию я запамятовал. Уолли перебирал пачку бумажных листков, вырванных, судя по величине, из блокнота. Механик посмотрел на них и громко – даже мы хорошо его слышали – возгласил:

– У кого есть родственники в Саусалито, прошу выйти вперед!

Саусалито – первый город нашего округа, в который попадаешь, переправившись через залив. На призыв механика откликнулись двое, мужчина и женщина; еще несколько пробирались через толпу.

Джо Пиксли уже откинул брезент своего пикапа. Я давно догадался, что лежит в кузовах, и нисколько не удивился, увидев кучу хорошо знакомых шаров.

– Только Саусалито, пожалуйста! – выкрикнул механик, направляя пять-шесть отозвавшихся к пикапу Джо. Тот, стоя на подножке, стал снимать верхние шары и вручать по одному каждому подошедшему. Один мужчина взял два; Уолли Эберхард, видимо, проверял всё по списку и ставил галочки. – Теперь Марин-Сити! – объявил механик, когда все отоварились. – Все, у кого там есть родственники или знакомые! – Это следующий за Саусалито город, если считать от залива.

Вызвались семеро, пять из них черные – в Марин-Сити большой процент черного населения. Им Джо тоже выдал шары. Грейс Берк, служащая из банка, взяла три, и стоявший на тротуаре мужчина помог ей унести хрупкий груз. Я вспомнил, что у Грейс в Марин-Сити живут сестра с зятем – был, значит, и кто-то третий.

Владельцы новых моделей грузили шары в багажники, куда те как раз помещались. Другие, с машинами постарше, бережно укладывали их на заднем сиденье и укрывали легкой тканью, чтобы не видно было.

Следующим назвали Тибурон (восемь человек). Джо Пиксли разгрузился и закурил, присев на подножку.

– Бельведер! – Вызвались двое. Далее последовали Корте-Мадера, Строберри, Бельверон-Гарденс и Сан-Рафаэль – для Сан-Рафаэля, крупнейшего города в округе, плоды получили четырнадцать человек. Не прошло и пятнадцати минут, как все грузовики опустели, только у Джо Гримальди в кузове остались две штуки.

Уолли Эберхард спрятал свои бумаги в нагрудный карман пиджака, и они с механиком снова влились в толпу. Колонна грузовиков уехала вниз по Трокмортон, разъезжались и легковушки с грузом шаров. Еще немного, и толпа на тротуарах тоже начала расходиться. Сначала она была гуще обычного, как на выходе с последнего киносеанса, но постепенно стала редеть. Люди переходили улицу, садились в машины, дети шмыгали взад-вперед. Женщины снова катили тележки по супермаркету, табуреты у стойки Дэйва заполнялись один за другим, машины выезжали с парковки. Трокмортон снова приобретала облик обычной торговой улицы – немного запущенной, но не настолько, чтобы вызывать удивление. Синие с желтым жетоны исчезли все до единого, и несколько человек прикололи себе красные с белым значки распродажи.

Минут через пять мимо проехал арестованный Янсеком коммивояжер, следом машина с орегонскими номерами.

Я посмотрел на Бекки. Она легонько пожала плечами, я улыбнулся в ответ. Новых эмоций я не испытывал, старые тоже не давали о себе знать. Мы достигли рубежа, за которым нет больше ни слов, ни чувств.

Я сознавал в полной мере, что Милл-Вэлли захвачен. Все его жители, кроме нас и, возможно, Белайсеков, стали чем-то другим, хотя выглядят точно так же, как раньше. Все, кого мы видим на улице, будь то мужчины, женщины или дети, – наши враги, принявшие облик старых друзей и знакомых. Помощи ждать неоткуда, и в это самое время враг захватывает соседние города.