В феврале 1917 г. в России пала монархия. Казалось бы, самые надежные опоры старой власти — армия и Департамент полиции МВД не смогли защитить царскую власть. О состоянии армии в предреволюционный период и настроениях высшего командного состава сказано за сто лет уже достаточно много. В 2010 г. был переиздан сборник документов под общим названием «1917. Разложение армии». Переизданы были также и многочисленные воспоминания российских и иностранных свидетелей событий конца 1916 — февраля 1917 г. Поскольку все, что происходило с царской армией, не является предметом рассмотрения в данной статье, то отошлю читателей к многочисленным публикациям последних лет, отражающим обстоятельства, подрывавшие политическую лояльность войск.

Что же касается органов политического розыска Департамента полиции МВД и контрразведки, то современные историки не уделяют, по моему мнению, этим структурам достаточного внимания. Как положительное исключение выглядят усилия некоторых членов «Общества изучения истории отечественных спецслужб» и в первую очередь доктора исторических наук З. И. Перегудовой. Она не только публиковала свои монографии и статьи, но и активно участвовала в подготовке к изданию мемуаров В. Ф. Джунковского — товарища (заместителя) министра внутренних дел, К. И. Глобачева — последнего начальника петроградского охранного отделения; книги А. А. Блока «Последние дни императорской власти». В написанных ей предисловиях и в самих воспоминаниях и документах содержится интересная информация о последних месяцах существования «иммунной политической системы» страны: политической полиции и, отчасти, контрразведки. Исходя из сказанного, попытаюсь представить свой взгляд на систему обеспечения внутренней безопасности в последний период существования царской России и в период Временного правительства.

«Министерская чехарда» 1916 г. затронула и Министерство внутренних дел империи. На этой должности до Февральской революции побывали 4 человека (Хвостов А. Н.; Штюрмер Б. В; Хвостов А. А. и Протопопов А. Д.). Сменилось три директора Департамента полиции (Кафафов К. Д; Климович Е. К и Васильев А. Т.), а также два заведующих центральным органом политического розыска — Особого отдела ДП МВД (Броецкий М. Е. и Васильев И. П.). Частые и нередко слабо обоснованные кадровые перестановки однозначно влияли в негативном плане и на агентурно-оперативную, и на информационную деятельность всех подразделений службы внутренней безопасности. Складывается впечатление, что высшие власти почти не обращали внимание на некоторые процессы, подрывающие устои государства в условиях продолжающейся войны. Предложения по совершенствованию структуры и повышению эффективности работы «иммунной системы» режима игнорировались военным руководством, Советом министров, да и самим царем. Чего, к примеру, стоит факт отклонения Ставкой Верховного Главнокомандующего в феврале 1916 г. проекта МВД об объединении усилий политической полиции и военной контрразведки в деле обеспечения безопасности страны от внутренних угроз. Нереализованным и даже нерассмотренным остался проект создания контрразведки с некоторыми функциями политического розыска, составленный в августе 1916 г. внештатным советником председателя совета министров И. Ф. Манасевичем-Мануйловым.

Понятно, что любая перестройка структуры требует времени и сказывается на результативности работы любого государственного аппарата. Но царские власти даже не воспринимали большинство конкретных рекомендаций политической полиции, направленных если не на устранение, то на минимизацию внутренних угроз царскому режиму. Здесь стоит привести сведения последнего начальника петроградского отделения по охранению общественной безопасности Глобачева. К примеру, он еще в конце января 1916 г. представил руководству серьезный аналитический доклад о продовольственном положении в Петрограде и во что может вылиться сложившаяся ситуация в плане политической стабильности. В течение января-февраля 1917 г. столичное охранное отделение не менее чем раз в неделю, а иногда и ежедневно информировало Департамент полиции и другие ведомства об обстановке в городе, в том числе и о ситуации (в смысле надежности) в воинских частях гарнизона. Однако, военное командование не хотело верить в сомнения политической полиции относительно возможности отказа войск защищать верховную власть. Никак не реагировали и руководители гражданских структур. Итог известен — произошли события, о которых предупреждали органы государственной безопасности.

Лица, пришедшие к власти после Февральской революции, совершенно не учли печальный опыт царского режима. Более того, они незамедлительно принялись за полный демонтаж старой «иммунной системы». Они даже не рассматривали варианты, при которых она могла бы в течение определенного времени сдерживать правых и даже левых радикалов. Ведь факт, что ни одно жандармское управление, ни один орган политической полиции не противодействовал новой власти, не предпринимал каких-либо действий по реставрации монархии. Большая часть руководителей политической полиции не пыталась скрыться и ожидали своей участи практически на рабочих местах. Тоже самое можно сказать и о военных контрразведчиках.

На фоне нараставшей усталости от многолетней войны и антивоенной агитации брожение в солдатской массе в частях действующей армии и в тыловых военных округах стремительно прорвалось массовыми митингами, принятием различных постановлений и резолюций по проблемам жизнедеятельности войск. Особое значение в этом плане приобрел «Приказ № 1» Петроградского Совета, в соответствии с которым столичный гарнизон фактически выводился из подчинения командованию. Именно с него началось повсеместное создание в войсках комитетов разного уровня, серьезно подрывавших основы старой армии. Дисциплина в войсках падала день ото дня, боевая мощь рушилась далеко не от снарядов немецких сверхмощных орудий.

В обстановке усиливающегося с каждым днем хаоса на фронте и в тылу многие контрразведчики, призванные оберегать боеспособность армии и флота, приходили к печальному заключению, что борьба со шпионажем, а тем более с иными видами подрывной деятельности в таких условиях практически невозможна. Действия официальных властей не оставляли им реальных надежд на будущее.

Образованный 27 февраля 1917 г. «Временный комитет» Государственной Думы, через несколько дней преобразовался во Временное Правительство, фактически взявшее на себя управление страной.

Уже 4 марта Временное правительство на своем третьем заседании приняло решение значимое для всей страны и впрямую повлиявшее на ее «иммунную систему». Постановлялось незамедлительно ликвидировать отдельный корпус жандармов (ОКЖ), царскую полицию, а также все отделения по охранению общественной безопасности. Офицеров и нижних чинов ОКЖ и полиции предписывалось назначать в строевые части.

А. И. Гучков, занявший к этому времени пост военного и морского министра, направил на места телеграмму, в которой довел новость до штабов фронтов, армий и округов и указал на необходимость неукоснительного исполнения постановления правительства.

Это было фатальное для контрразведки распоряжение. Прежде всего, серьезнейший удар наносился по руководящим кадрам аппаратов борьбы со шпионажем, а также по агентам службы наружного наблюдения. Подавляющее большинство офицеров и филеров были лишь прикомандированы к военному ведомству, но являлись сотрудниками расформированных полицейских учреждений и офицерами ОКЖ.

Конкретизируя решение Временного правительства, военный министр подписал циркулярную телеграмму с указанием уволить из органов по борьбе со шпионажем всех жандармских офицеров и даже лиц, когда-либо ранее работавших в охранных отделениях и в криминальной полиции. Замечу, что офицеры упраздненного ОКЖ составляли до 90 % от общего числа начальников КРО фронтов, армий и корпусов, а также и их помощников-заместителей.

Военное командование пыталось затормозить реализацию указания новых петроградских властей. Так, Генерал-квартирмейстер штаба Западного фронта в своем докладе в Ставку Верховного Главнокомандующего (СВГК) относительно состояния КРО предупреждал о несомненном полном прекращении деятельности контрразведки в случае одномоментного увольнения лиц, указанных в телеграмме Гучкова. Однако, обращение генерала осталось без ответа. Но военные не остановились и продолжали отстаивать столь нужные кадры.

Проанализировав доклады, поступившие из подчиненных штабов, отвечавший за разведку и контрразведку второй генерал-квартирмейстер Ставки ВГК генерал-майор С. Л. Марков направил на места циркулярную телеграмму, разрешавшую в необходимых случаях оставлять на службе наиболее квалифицированных сотрудников из числа бывших жандармских офицеров и нижних чинов на период реорганизации контрразведывательных отделений, но не дольше чем до 15 июля 1917 г.

Все эти действия опытных военных руководителей уже не могли изменить ситуацию. Подавляющее большинство офицеров-контрразведчиков ко времени получения вышеуказанного распоряжения были уже уволены, а отдельные — подверглись репрессиям и даже были убиты. Типичную обстановку тех дней обрисовал в своем докладе руководству начальник КРО штаба Двинского военного округа. Он, в частности, сообщал, что деятельность отделения практически парализована, поскольку офицеры и другие сотрудники неоднократно задерживались, к ним применялись меры физического воздействия, угрожали расстрелом. Прямо в Таврическом дворце был арестован начальник КРО штаба Петроградского военного округа полковник В. М. Якубов, прибывший туда добровольно и с рапортом о готовности добросовестно служить новой власти. Не дождавшись возвращения руководителя, личный состав отделения прекратил работу, а в начале марта помещение, где размещалась контрразведка, подверглось полному разгрому «революционной» толпой. Большинство сотрудников были арестованы. Они почти месяц провели в тюрьме без предъявления каких-либо обвинений.

Несмотря на ходатайства высших военных чинов и заслуги в деле борьбы со шпионажем был уволен от должности начальника Центрального военно-регистрационного бюро (контрразведки. — А. З.) Главного управления Генерального штаба полковник В. Г. Туркестанов, откомандированный из Отдельного корпуса жандармов в военное ведомство еще в 1911 г. для организации КРО штаба Московского округа. По решению Временного правительства арестовали и бывшего начальника контрразведывательного отделения Генерального штаба жандармского полковника В. А. Ерандакова. Не найдя ничего предосудительного непосредственно в его работе на указанном посту, председатель особой следственной комиссии Временного правительства сенатор В. А. Бальц возбудил уголовное дело по фактам «злоупотреблений» в контрразведке вообще. Не зная существа расследования, «демократическая» пресса уже обвинила Ерандакова в совершении преступлений против народа.

Все больше и больше значения предавали вопросу о якобы имевших место серьезных нарушениях со стороны офицеров КРО, а 11 октября это рассматривали даже на заседании правительства. В газетном отчете сообщалось, что упомянутый выше сенатор Бальц убеждал участников заседания, что «область злоупотреблений по борьбе со шпионажем требует образования особого органа власти для расследования, т.к. такого рода следственная организация обнимет деяния должностных лиц, извращавших задачи борьбы со шпионажем и служивших в действительности борьбе с общественностью, отдельными национальностями и промышленностью страны». В итоге Временное правительство учредило Особую следственную комиссию под председательством сенатора Н. Н. Чебышева при участии представителей адвокатуры и военного ведомства.

Не отставали от центральных и местные революционные власти. Есть много свидетельств их «компетентных» решений относительно контрразведки и ее кадров.

Кроме бездумных кадровых решений к резкому ослаблению контрразведывательных органов привело фактическое уничтожение их агентурного аппарата. Этому способствовала кампания в прессе по разоблачению секретных сотрудников тайной полиции царской России, основанная на материалах архивов МВД. Чуть ли не ежедневно в газетах печатались списки выявленных в столице и на местах агентов охранных отделений. А ведь с началом войны многие опытные секретные сотрудники охранных отделений частично или полностью были переориентированы на борьбу со шпионажем и лицами, способствовавшими военным противникам России. И несмотря на это, бывших секретных сотрудников полиции изгнали из контрразведки, а впоследствии многих арестовали. Подполковник Б. В. Никитин, назначенный в начале марта 1917 г. начальником КРО штаба Петроградского военного округа, позднее писал, что встречал упорнейшее нежелание продолжать работу со стороны даже «чистых» (т. е. не связанных ранее с политической полицией. — А. З.) агентов, вызванное страхом подвергнуться репрессиям по примеру секретных сотрудников охранных отделений.

Да и как могло быть иначе. С. В. Завадский, один из крупных юристов, включенный Временным правительством в состав Чрезвычайной Следственной комиссии, вспоминал о правовом нигилизме председателя комиссии Н. К. Муравьева, который настаивал на привлечении секретных сотрудников царской политической полиции к уголовной ответственности просто по факту тайного сотрудничества с ней, без оценки нанесенного ими «вреда» революционному движению. Он прямо заявлял, что «нужно найти (!) статью закона, по которой их можно было бы судить, не взирая на амнистию». Муравьев предлагал, к примеру, использовать статью Уложения о наказаниях, предусматривающую уголовную ответственность за превышение власти.

Как пишет доктор исторических наук Перегудова, с марта по октябрь 1917 г. в Петрограде, Москве и многих других городах по постановлению Временного правительства и распоряжениям исполкомов местных советов были созданы специальные комиссии, которые занимались вопросами секретной агентуры.

В условиях кардинальных изменений, произошедших в системе государственного и, отчасти, военного управления, наблюдалась тенденция со стороны руководителей контрразведывательной службы всячески уклониться от выполнения функций, в прямую не связанных с противодействием германской разведке. В этом видится вполне понятное стремление сохранить аппарат контрразведки в условиях, когда власти зачастую принимали решения под напором ультрареволюционных общественных настроений и, когда политическая целесообразность превалировала над законом. Поэтому в циркулярных телеграммах, которые направлялись в органы контрразведки по линии Ставки и ГУГШ, подчеркивалось, что их задачей является исключительно борьба с военным шпионажем.

Те, кто отвечал за контрразведку в Главном управлении Генерального штаба, подготовили проект обращения к войскам А. Ф. Керенского, сменившего Гучкова на посту военного и морского министра. Данное обращение было оформлено в виде несекретного приказа по армии и флоту и 17 мая 1917 г. подписано министром. В нем говорилось об усилившейся активности шпионских центров противника и опасности их деятельности для страны. «Для борьбы со шпионами, — отмечалось в приказе, — существуют особые секретные учреждения, именуемые контрразведывательными отделениями. Не смешивайте служащих этих отделений с агентами политического сыска старого режима... и оказывайте им полное содействие».

Ранее подобные призывы и разъяснения публиковались и от имени различных войсковых штабов, однако они не привели к желаемому результату на фоне развернутой новыми властями кампании разоблачительства деятельности всех секретных служб старого режима. Для контрразведки не было сделано исключения, поскольку революционные органы печати убеждали население и военнослужащих, что органы борьбы со шпионажем — это прикрытие для военно-политической полиции.

Итог кампании, проводимой «революционными» журналистами и политиками, был печален для системы обеспечения внешней и особенно внутренней безопасности страны и ее армии. В этой связи стоит упомянуть доклад главы французской военной миссии генерала А. Нисселя своему парижскому руководству о развитии ситуации в России. Он прямо отмечал, что «русской контрразведки больше не существует». Это обстоятельство, кстати говоря, побудило разведывательные службы союзных России государств (Англии и Франции) приступить к форсированному укреплению своих официальных представительств и созданию связанных с ними нелегальных групп. Наблюдая стремление контрразведки ГУГШ уклониться от работы по сторонникам прекращения военных действий из оппозиционных Временному правительству политических сил, союзники сами развернули активные операции против большевиков, опираясь лишь на КРО Петроградского военного округа. Вся эта деятельность строилась исходя из утверждения, что многие из руководящего звена РСДРП(б) связаны с немецкими спецслужбами, действуют в их интересах, при их финансовой поддержке.

Несмотря на все сложности обстановки послереволюционного периода в России — воюющей стране, государственно мыслящие военные и ответственные гражданские чиновники отчетливо понимали необходимость укрепить потенциал отечественной контрразведки, этого еще существующего, но явно умирающего элемента «иммунной системы» государства, реорганизовать ее с учетом произошедших радикальных изменений. Исполняющий обязанности начальника штаба Верховного главнокомандующего генерал В. Н. Клембовский провел в Ставке ряд встреч с заинтересованными лицами и с учетом их мнений направил докладную записку Военному министру Гучкову.

Автор записки указывал на критическое положение, в котором оказались КРО внутренних военных округов в связи с упразднением жандармского корпуса и охранных отделений. Своими силами контрразведчики едва могли обеспечить борьбу с разведывательной и иной подрывной деятельностью в местах дислокации окружных штабов. В связи с этим Клембовский предлагал незамедлительно войти в контакт с МВД и решить вопрос об организации КРО во всех губернских и областных центрах на базе общественной милиции, однако, с непосредственным подчинением начальнику штаба соответствующего округа.

Будучи известным теоретиком разведки и контрразведки, генерал бесспорно понимал утопичность своего проекта, поскольку новый состав милиции понятия не имел даже об организации охраны общественного порядка, не говоря уже о выявлении и разработке лиц, подозреваемых в шпионаже. Однако иного выхода из создавшегося положения он не видел. Идею опоры на милицию высказал Гучкову и крупный юрист, сенатор С. Н. Трегубов. Военное министерство своих предложений не имело, поэтому запрос в МВД фактически являлся компиляцией поступивших из Ставки записок.

Поскольку реакции МВД не последовало, то и проект военных властей остался только на бумаге. Клембовский предпринял шаги, побуждающие своих коллег в Главном управлении Генштаба к созданию специальной комиссии по выработке новых инструкций для контрразведки, а также программ обучения будущих сотрудников КРО.

В ГУГШ он нашел поддержку и понимание. Более того, в отделе генерал-квартирмейстера предложили комиссионно разработать такие базовые документы как: положение о контрразведке на театре военных действий и аналогичное для тыловых военных округов. Предполагалось, что в основу системообразующих документов будут положены следующие тезисы:

1) организация высшего руководства, а также объединение разведывательной и контрразведывательной служб в Главном управлении Генштаба и в Ставке ВГК в лице опытных обер-офицеров;

2) комплектование должностей начальников контрразведывательных отделений всех уровней исключительно офицерами, причисленными к Генеральному штабу, либо имеющими высшее юридическое (военное или гражданское) образование;

3) устранение всех сотрудников, ранее служивших в Отдельном корпусе жандармов, органах политической и криминальной полиции, и воспрещение зачисления в штат КРО указанной категории офицеров и младших чинов в будущем;

4) учреждение при ГУГШ специальных курсов для офицеров и чиновников КРО, а при штабах фронтов — курсов для наблюдательных агентов и агентов наружного наблюдения;

5) разработка единообразных штатов для одноуровневых КРО и ставок денежного содержания сотрудников. Ранее эти вопросы были в компетенции штабов армий фронтов и военных округов, что приводило к серьезным трудностям при комплектовании КРО и препятствовало перемещениям офицеров и вольнонаемных служащих.

Как утверждалось выше, новую нормативную базу по вопросам организационного строительства и практической деятельности в борьбе со шпионажем, должна была создать специальная комиссия. Председателем ее назначался генерал-квартирмейстер ГУГШ генерал Н. М. Потапов. В состав комиссии включались по одному представителю от ГУГШ, МВД, Морского Генштаба и штабов действующих армий.

Комиссия начала свою работу 7 апреля 1917 г. К этому времени проекты всех необходимых документов уже имелись и предстояло их обсудить постатейно. Поскольку серьезных изменений никто из присутствовавших на заседаниях не внес, то с незначительными поправками проекты и были единогласно приняты. 23 апреля 1917 г. помощник военного министра генерал Новицкий утвердил «Временное положение о контрразведывательной службе во внутреннем районе».

Согласно «Временному положению» задача контрразведывательных органов заключалась «исключительно в обнаружении и обследовании неприятельских шпионов, а также лиц, которые своей деятельностью могут благоприятствовать или фактически благоприятствуют неприятелю в его враждебных действиях против России и союзных с нею государств».

Обращу внимание на важный факт: формулировка основной задачи существенно отличается от того, что было указано в «Наставлении по контрразведке в военное время», принятого в 1915 г. Кроме шпионов, определение которых дано в примечании к параграфу первому «Временного положения», объектом деятельности контрразведывательных органов становился довольно неопределенный круг лиц, поскольку понятие «благоприятствовать» могло трактоваться практиками с огромным числом вариаций.

Безусловно, большевики и их сторонники, призывавшие превратить империалистическую войну в гражданскую и повернуть штыки против собственного правительства, не могли не находиться в поле зрения спецслужб. Однако, сводить значение термина «благоприятствование неприятелю» только к пропагандистской работе членов ленинской партии в войсках представляется поверхностным. Высшее командование серьезно беспокоили такие явления как националистические проявления и сепаратизм, пацифизм, пропаганда сепаратного мира с Германией. Тревогу вызывали участившиеся факты саботажа в сфере снабжения действующих армий всем необходимым для успешного ведения боевых действий, крупные хищения.

Нельзя забывать, что «Временное положение» разрабатывалось в период интенсивной подготовки русской армии к широкомасштабному наступлению в соответствии с решениями союзнических конференций в Шантальи и Петрограде, на которых удалось согласовать общий стратегический план кампании 1917 г.

Как видим, до высших руководителей страны наконец-то дошло, что после ликвидации жандармских управлений и охранных отделений некому вести борьбу с леворадикальными партиями, дезорганизующими работу оборонных предприятий, транспорта, связи, разлагающими фронтовые и тыловые армейские части, а также с националистами и сепаратистами.

Армия стала ареной острой политической борьбы, которая вела к серьезным негативным последствиям. В телеграмме, направленной Верховным главнокомандующим генералом М. В. Алексеевым 21 мая 1917 г. в адрес Временного правительства, констатировалось: «Нужны власть, сила, принуждение, страх наказания. Без этого армия существовать при своем данном составе не может... войско стало грозным не врагу, а Отечеству».

Исходя из изложенного, можно говорить о намерении составителей вышеуказанных документов и тех, кто утверждал «Временные положения», трансформировать аппараты контрразведки в орган государственной безопасности, сохраняя за ним (в качестве лишь одной из функций) борьбу со шпионажем. Причем органы безопасности должны были действовать не только в войсках, но и выявлять благоприятствующих неприятелю лиц на всей территории страны. В период войны, а тем более при отсутствии специальных органов по обеспечению внутренней безопасности в структуре МВД, такое использование контрразведки являлось наиболее рациональным и эффективным.

В виде Контрразведывательной части (КРЧ) ГУГШ был создан центральный аппарат контрразведки, а сама система приобрела более стройный характер. Органы контрразведки получили статус самостоятельных подразделений и в Главном управлении Генштаба, и в окружных штабах.

«Временные положения» (как для ТВД, так и для внутреннего района) содержали специальное указание не необходимость назначать на должности начальников КРО и их помощников только офицеров Генерального штаба, либо лиц, имеющих высшее юридическое образование. Причем указанные категории руководителей должны были окончить специальные курсы по контрразведывательной службе.

Разработчики нормативной базы посчитали необходимым еще раз указать, что даже чинами для поручений и наблюдателями не могут быть те, кто ранее служил в органах политического розыска.

Задача, поставленная начальником штаба ВГК, укомплектовать должности начальников КРО к 5 мая 1917 г. оказалась совершенно нереальной для армейского и фронтового начальства. Иного и не следовало ожидать. Еще в конце марта начальник ГУГШ обратился в Главное Военно-судное управление (ГВСУ) с просьбой выделить 20 офицеров для последующего, после прохождения специальных курсов, назначения начальниками КРО. Генерал П. И. Аверьянов мотивировал свою просьбу следующим образом: «При этом считаю своим долгом подтвердить, что только привлечением военных юристов к руководству деятельностью КРО возможность реорганизовать контрразведывательные отделения на началах, отвечающих теперешнему нашему государственному строю». Однако, в ГВСУ не сочли возможным выделить даже одного офицера, о чем и уведомили ГУГШ.

Аналогичная обстановка с кадрами сложилась и на фронте. Оказалось, что военных юристов действительно не хватало и, что самое главное, их денежное содержание значительно превышало получаемое контрразведчиками. Поэтому желающих почти не находилось. Штаб Западного фронта доложил в Ставку, что за апрель так и не удалось подобрать военного юриста на должность начальника КРО.

Не лучше обстояло дело и с гражданскими юристами, призванными в армию по мобилизации. Даже опытные следователи из их числа не поднимались в звании выше прапорщика и не знали в достаточной степени военное дело.

Полностью укомплектовать руководящий состав КРО в действующей армии и в тыловых округах в соответствии с предъявляемыми требованиями удалось лишь к концу августа 1917 г.

Огромное значение для укомплектования КРО имел приказ Верховного главнокомандующего генерала Л. Г. Корнилова от 25 августа, в соответствии с которым вольнонаемные сотрудники отделений получили статус государственных служащих, что положительно сказалось на их денежном довольствии, давало определенные гарантии, в том числе по пенсионному обеспечению.

Этим же приказом были созданы штатные контрразведывательные пункты в корпусах, а их начальники одновременно являлись помощниками руководителей КРО штаба армии. Штаты КРП приравнивались к армейским.

Генерал-квартирмейстер ГУГШ Потапов доложил Военному министру, что к указанному времени во всех органах контрразведки закончен процесс реорганизации, осуществлено два выпуска специальных курсов при ГУГШ, изданы необходимые инструкции и можно считать аппараты КРО окончательно сформированными как на ТВД, так и во внутренних округах. При этом генерал указывал на почти полное увольнение контрразведчиков царского времени.

Одновременно Потапов просил разрешения на увеличение штатов, объясняя это возросшим объемом работы. Керенский согласился с предложением ГУГШ и к декабрю 1917 г. не по воле пришедших к власти большевиков, а, скорее, по инерции реализации приказа, количество сотрудников КРО возросло в среднем на 15–20 процентов. Это позволило наряду с предусмотренными «Временным положением» контрразведывательными пунктами в армейских корпусах создать и укомплектовать КРП в стратегически важных городах.

Выше я показал: какие организационные и кадровые изменения произошли с военной контрразведкой с февраля по октябрь 1917 г. Практически весь этот период высшие представители армейского командования и сами контрразведчики пытались убедить общественность в том, что КРО не имеют никакого отношения к органам политического розыска, а занимается исключительно борьбой со шпионажем противника. Заявления об этом от имени Генерального штаба не раз помещались в газетах в виде воззваний за подписью Гучкова и Керенского, распечатывались в тысячах экземпляров и расклеивались на улицах и в казармах.

Вместе с тем, в одном из циркуляров Ставки ВГК говорилось: «Политика в круг ведения контрразведывательной службы не входит. Однако, руководящие политические центры и вожаки, а также и более мелкие исполнители в случае подозрительных действий или тенденций, дающих основание подозревать в их деятельности — руководство и снабжения денежными средствами из враждебных нам стран подлежат безусловному обследованию... Необходимо обратить внимание на деятельность наиболее активных и крайних агитаторов в «больных частях войск, будь то солдаты или офицеры».

Главное управление Генштаба в директиве штабам военных округов обращало внимание на стремление отдельных КРО ограничиться только борьбой с немецким шпионажем и не прилагать должных усилий к выявлению и пресечению контрабанды пацифистской, националистической и враждебной политической литературы, к предотвращению взрывов заводов.

Однако надо отметить, что подобные выводы стали появляться только в середине года. До этого времени КРО находились в активной стадии реорганизации, замены личного состава и не смогли бы реализовать указания высших штабов.

Иначе обстояло дело в Петрограде. Руководитель КРО ПВО капитан Никитин расходился по принципиальным вопросам с генерал-квартирмейстером ГУГШ Потаповым и считал необходимым активно вести работу против большевиков, расценивая их действия как способствующие военному противнику в подрыве боеспособности русской армии. Следует отметить, что, будучи участником комиссии по выработке «Временного положения о контрразведывательной службе», он был одним из тех, кто настоял на расширительном толковании основной задачи контрразведки, что несомненно привело к политизации ее деятельности.

При прямой поддержке министра юстиции П. Н. Переверзева, он не просто возродил аппарат КРО столичного военного округа, но и в отличие от дореволюционного времени, почти на порядок увеличил его штатную численность, доведя ее почти до 170 человек. Позднее Никитин писал, что превратил отделение в целый департамент. Для сравнения можно отметить, что штат КРО фронтового штаба до мая 1917 года составлял всего 48 единиц.

В обход Контрразведывательной части ГУГШ Никитин установил прямые контакты с представителями спецслужб союзников России по Антанте и в тесном взаимодействии с ними направил основные усилия на разработку большевиков.

По оценке Переверзева, являвшегося в тот период министром юстиции, деятельность КРО штаба ПВО в бытность начальником этого органа Б. Никитина была очень успешной. В частности, доведение до представителей воинских частей Петроградского гарнизона некоторых материалов о якобы причастности сторонников В. И. Ленина и его самого к германской разведке, использование отделением возможностей прессы в дни июльского выступления большевиков, позволило Временному правительству удержаться у власти.

Переверзев при поддержке Керенского вскоре и сам предпринял меры к созданию еще одного аппарата тайной борьбы. Временное правительство на своем заседании 15 июня 1917 г. постановило отпустить из государственной казны на организацию в Минюсте «секретного наблюдения за враждебной деятельностью агентов, находящихся в войне с Россией стран». Эти средства составляли сто тысяч рублей, что более чем в два раза превышало кредит, выданный военными на содержание КРО штаба Петроградского округа. Новая структура получила наименование «Отдел контрразведки».

Министр юстиции 3 июля 1917 г. утвердил положение об указанном отделе. Его задачи определялись следующим образом:

1) борьба со шпионажем воющих с Россией держав;

2) борьба с попытками насильственного восстановления старого строя.

Таким образом, впервые в истории России была предпринята попытка создать спецслужбу вне военного ведомства, соединяющую в себе функции контрразведки и политической полиции. Фактически речь шла о том, что эта служба под прикрытием контрразведки выявляла бы нелояльные Временному правительству элементы, в том числе в среде военных, включая и генералитет.

В Главном управлении Генерального штаба поначалу отнеслись к инициативе Переверзева нейтрально. На присланном в ГУГШ положении от ОКР Минюста, куратор военной контрразведки полковник М. Ф. Раевский наложил следующую резолюцию: «Возражений с нашей стороны быть не может, ибо политический розыск... и должен был брать на себя Министр юстиции». Давая абсолютно верную оценку задач вновь созданного органа, Раевский не возразил относительно использования им названия «контрразведка», что вскоре привело к всплеску недоверия к КРО в действующей армии и тыловых округах.

Положение об ОКР МЮ предусматривало подчинение его непосредственно министру, который и назначал всех ответственных руководителей отдела, давал руководящие указания и контролировал их выполнение.

По линии контрразведки Отдел должен был тесно взаимодействовать с соответствующими подразделениями военного и морского министерств, а по линии защиты государственного строя — с МВД и его местными органами. Для осуществления своих задач ОКР мог при необходимости учреждать свои территориальные органы, которым обеспечивалось полное содействие местных отделений армейской и флотской контрразведки, а также прокурорских работников.

Сказанное выше позволяет сделать вывод, что предусматривалась возможность создания строго централизованной по вертикали структуры, напрямую подчиненной министру юстиции через Отдел контрразведки. Фактически на новом витке исторического развития материализовалась схема построения системы органов царской секретной полиции. Переверзев своим решением даже предоставил Отделу контрразведки право производства всех следственных действий, включая и аресты подозреваемых лиц, чего до мая 1917 г. были лишены военные контрразведчики.

Исходя из соображений политической целесообразности, министр юстиции фактически превысил свои полномочия и вторгся в сферу компетенции военных властей, хотя и ссылался в служебном письме в ГУГШ о создании ОКР МЮ на одобрение своего решения Временным правительством.

Керенский предложил назначить начальником отдела мало кому известного Н. Д. Миронова. Их связывали давние и довольно близкие отношения. В период первой русской революции доцент Московского университета, преподаватель санскрита Миронов создает эсеровскую группу под громким названием «Организация вооруженного восстания» и ее печатный орган — бюллетень «Буревестник». Одним из первых Миронов пригласил печататься в бюллетене Керенского, фактически приобщив его таким образом к революционной деятельности.

«Буревестник» вскоре стал одним из ведущих изданий партии социалистов-революционеров, но сам Миронов так и не выбился в эсеровские лидеры. В апреле 1917 г. он возвратился в Россию из эмиграции и не преминул обратиться по вопросу о «трудоустройстве» к Керенскому, тогдашнему министру юстиции. Насколько известно, Миронов имел отношение к небольшой группе людей, которые занимались разбором дел петербургского охранного отделения и составили позднее костяк Отдела контрразведки Минюста.

Неофициальный руководитель всей контрразведки в Петрограде Переверзев приказал начальнику КРО штаба округа Никитину провести краткое обучение личного состава ОКР МЮ методам тайной работы и особенностям расследования дел по шпионажу. Политический розыск под флагом контрразведки вскоре начал действовать.

Летом 1917 г. в ОКР разрабатывали материалы о заговоре в Ставке ВГК и Генштабе, о возможной шпионской деятельности известного эсера В. М. Чернова и его сподвижника М. А. Натансона, приверженца военной диктатуры адъютанта генерала Корнилова, нефтяного дельца В. С. Завойко, монархическую офицерскую группу.

После июльских событий в Петрограде и ухода Переверзева с поста министра юстиции А. Керенский, будучи недоволен работой Никитина, снял последнего с должности начальника КРО штаба ПВО. Его заместителю М. Н. Лебедеву, юристу по образованию, работавшему в контрразведке с начала мировой войны, Главнокомандующий округом генерал Василевский однозначно дал понять, что повышения по службе ему ожидать не стоит. 27 июля по указанию свыше начальником КРО стал Миронов. Он совмещал эту должность с руководством Отделом контрразведки Минюста. Таким образом, Керенский сосредоточил в одних руках почти все контрразведывательные органы в столице. Исключение составляла лишь соответствующая военно-морская служба и немногочисленное подразделение ГУГШ.

Особое внимание уделялось Мироновым изучению окружения Верховного Главнокомандующего Корнилова и тайной военно-политической группы из числа членов Союза офицеров армии и флота, легально действовавшего в Ставке.

Накануне корниловского выступления вместе с военным министром Б. В. Савинковым Миронов прибыл в Ставку для производства ареста наиболее видных членов заговорщической группы. Но в Могилеве, где располагалась Ставка, полномочия Миронова и его указания никто не воспринимал как обязательные к исполнению. Больше того, генерал Корнилов заявил Савинкову при конфиденциальной беседе, что если Миронов приступит к арестам, то сам будет немедленно расстрелян.

Сам Керенский в показаниях Следственной комиссии по делу Корнилова, счел за благо откреститься от своего «фаворита контрразведки», заявив, что не только не давал ему указания провести аресты в Ставке, но и вообще не знал о его поездке. Вместе с тем Керенский подтвердил, что, минуя командование округа и даже военного министра Савинкова, лично давал Миронову указания о разработке тех или иных лиц.

Вместе с падением авторитета Керенского и способностью его держать ситуацию под контролем снижалась и дееспособность «карманной» контрразведки во главе с Мироновым.

Когда очередным министром юстиции стал А. А. Демьянов, он по совету своего предшественника А. С. Зарудного решил ликвидировать ОКР. Демьянов позднее вспоминал: «Я убедился, что незаконность существования контрразведки была настолько ясна, что, не уничтожив ее, впоследствии нельзя было бы разделаться с запросами парламента по поводу ее существования».

Как видим, нового министра юстиции волновала в основном возможная критика со стороны выборного законодательного органа и своих политических единомышленников, которые и вели кампанию по уничтожению политической полиции в первые после февраля месяцы.

И вот 21 сентября 1917 г. на заседании «Совета пяти», куда входили министры: военный — генерал А. И. Верховский, морской — адмирал Д. Н. Вердеревский, внутренних дел — С. Н. Салтыков, иностранных дел — М. И. Терещенко и юстиции — А. А. Демьянов, последний выступил с докладом «О политической контрразведке Минюста» и высказался за ее упразднение. После детального обсуждения выяснилось, что большинство «Совета пяти» поддержали план Демьянова. Суть его состояла в ликвидации ОКР МЮ, все дела, связанные со шпионажем, передавались исключительно в военное ведомство. Одновременно министерству внутренних дел поручалось разработать подробный проект реорганизации уголовного розыска с тем, чтобы ему были подведомственны и «политические преступления, которые носят характер уголовно наказуемых деяний».

В ГУГШ только и ждали указанного выше решения. Буквально за несколько дней до совещания военный министр генерал Верховский не знал о созревшем решении Демьянова, писал ему о необходимости хотя бы изменить название тайной службы Минюста, поскольку ее репрессивные действия приписывались органам контрразведки, подчиненным армейским штабам. Генерал-квартирмейстер штаба ВГК даже дал указание в официальных документах вместо термина «контрразведка» употреблять «контршпионаж». А участники съезда начальников КРО действующей армии обратились в Минюст и МВД с требованием больше не использовать название КРО для создаваемых подразделений.

После ликвидации ОКР МЮ часть его сотрудников перешла на службу в отделение контрразведки штаба ПВО, которым, как мы уже говорили, также руководил Н. Миронов. Все дела, находившиеся в производстве ОКР МЮ, были Демьяновым официально направлены в Главное управление Генштаба.

Чтобы в общественных кругах не сложилось впечатление о еще большей политизации военной контрразведки в связи с передачей ей дел и личного состава упраздненного органа, командование округа, явно не без внимания Миронова, опубликовало в прессе специальное заявление. В нем, в частности, указывалось, что ни одно лицо, находившееся когда-либо на службе в политических розыскных органах прежнего строя, в контрразведывательном отделении штаба на службе не состоит и сотрудники КРО в своей деятельности не допускают возможности пользоваться методами охранки, прежде всего насаждением секретных сотрудников.

Заканчивая рассмотрение вопроса о попытках Временного правительства создать новую «иммунную систему» в виде органов госбезопасности, следует отметить, что они значительно растянулась по времени и, во-многом, не удались. Об эффективности деятельности военной и политической контрразведки говорить вообще не приходится. Если не считать шаги по «привязке» большевиков к операциям германской разведки, сделанные с подачи и при непосредственном участии петроградского представительства французских спецслужб, то мы не видим каких-либо действенных мер по обеспечению безопасности существования Временного правительства, недопущению его свержения.

Исторический опыт показывает, что вне зависимости от формы правления никакое государство, не имеющее в своем распоряжении специального силового ресурса (органов разведки, контрразведки и политического розыска), того, что я называю «иммунной системой», нельзя считать устойчивым и перспективным.