Как муравьи общаются

Изучение африканских муравьёв-портных – одно из самых захватывающих наших приключений – началось, когда колония насекомых захватила кабинет Уилсона. В 1975 году наши коллеги Кэтлин Хортон и Роберт Зильберглид привезли муравьёв из Кении. Поймать целую колонию и её королеву – непростая задача, и позже мы объясним почему. Хортон и Зильберглид нашли молодую колонию в ветвях небольшого грейпфрутового дерева, срезали и упаковали весь муравейник, оставшись почти невредимыми. Поместив колонию в контейнер, плотно обклеенный липкой лентой, они привезли её в США ручной кладью.

Уилсон открыл коробку, поставил её на стол у дальней стены кабинета и сел за свой собственный, чтобы разобрать письма и ответить на телефонные звонки. Через два часа он заметил за кучей бумаг расползшуюся группу муравьёв-портных, которая приближалась с дальнего края стола. Они осторожно подходили к нему, следя за каждым движением – ярко-жёлтые, большеглазые, размером с ластик на конце карандаша.

Когда Уилсон наклонился, чтобы рассмотреть их поближе, муравьи не только не отступили, но и сами проявили интерес – антенны зашевелились, брюшки приподнялись, а мандибулы широко раскрылись в характерном угрожающем жесте. Позднее Хёлльдоблер сфотографировал аналогичную позу, и кадр поместили на обложку нашей энциклопедии «The Ants», вышедшей в 1990 году.

Энтомологи не привыкли, чтобы животные в миллион раз меньше их размером проявляли такую самоуверенность, граничащую с высокомерием. Однако подобное хладнокровие только придаёт очарования африканским муравьям-портным, также известным под научным названием Oecophylla longinoda.

Муравьи-портные смелы, решительны и относительно крупны, а также наиболее активны днём, когда их легко заметить и сфотографировать – поэтому очень удобны для исследователей. Мы использовали подвернувшуюся возможность и внимательно изучали этот вид в конце 1970-х – начале 1980-х годов.

Наш путь начался в лаборатории Уилсона и закончился полевой работой с Хёлльдоблером в Кении. В процессе Берт расширил исследование и включил в него другой вид муравьёв-портных, который водится в Азии и Австралии, – Oecohylla smaragdina.

Долгие часы наблюдений были щедро вознаграждены. Муравьи-портные продемонстрировали один из самых сложных типов социального поведения, когда-либо наблюдаемого у животных, – общение посредством феромонов, основанное на взаимной передаче химических соединений, которые сородичи могли бы понюхать и даже попробовать на вкус.

В лесах к югу от Сахары муравей-портной – один из главных древесных жителей. Взрослые колонии достигают невероятных размеров, при этом имея лишь одну королеву и более полумиллиона рабочих. Хёлльдоблер работал на холмах Шимба в Кении, где отдельные колонии простирались под кронами и на стволах семнадцати крупных деревьев. Если бы существовало подобное человеческое сообщество из матери и её детей, то с поправкой на размеры тела оно бы занимало как минимум сто квадратных километров земли. Как минимум – потому, что муравьи живут не только на горизонтальных поверхностях и истинная площадь их обитания включает каждый квадратный миллиметр листьев, веток и стволов деревьев от корней до верхушек крон.

Портные защищают свои владения, как если бы они были осаждённым государством, яростно атакуя любых млекопитающих и других непрошеных гостей. Кроме того, они нападают на представителей соседних колоний портных, пересекающих границы их территории, – иногда со смертельным исходом. Они уничтожают рабочих других видов, как, впрочем, и большую часть насекомых, оказавшихся рядом. Почти все маленькие жертвы попадают в муравейник и становятся пищей. Сражения между колониями-соседями настолько жестоки, что муравьи обеих сторон даже создают особые «нейтральные» туннели между территориями.

Близкие родственники африканского вида муравьёв-портных, Oecophylla smaragdina, создают рядом с границами гнёзда-бараки, где стоят на посту более пожилые рабочие муравьи. Не такие сильные, как молодые работники, которые ухаживают за потомством, чинят муравейник и выполняют остальные домашние дела, они первыми встречают врагов, проникающих на территорию колонии. В конце своей продуктивной жизни они берут на себя огромный риск ради блага колонии. В отличие от человеческого общества, где на войну посылают молодых, у муравьёв-портных в бой идут одни старики.

Мы дали небольшим кенийским колониям захватить лимонные деревья в лаборатории, чтобы более внимательно изучить их поведение. Почти сразу у портных обнаружилась интересная привычка, которую не упоминали другие исследователи. Большинство видов осуществляют дефекацию в отдалённом углу муравейника или в особой зоне за его пределами, где скапливается органический мусор; эту зону энтомологи называют навозной кучей, однако портные не настолько щепетильны – они испражняются в пути. Более того, они стремятся распространять запах своих фекалий по всей занятой ими территории.

Когда колонии позволяли занять место, где её до этого не было, – например, дерево в горшке или пол, покрытый бумагой, – фекалий становилось значительно больше. Рабочие касались пола кончиками брюшек и оставляли крупные капли коричневой жидкости значительно чаще, чем того требовала бы естественная потребность. Эти капли быстро впитывались в поверхность или застывали в виде блестящих, похожих на шеллак кружков. Рассматривая эти поллоковские следы, мы пытались понять, могли ли портные использовать экскременты в качестве сигнала о владении территорией, как это делают метящие землю собаки или кошки.

Чтобы проверить эту теорию, в лаборатории проводились экспериментальные бои. Две колонии муравьёв-портных размещались рядом, между ними располагалось поле боя (открытое пространство, ограниченное стенками), на которое могли претендовать обе стороны. На поле можно было попасть по «разводным мостам», ведущим к обоим муравейникам. В начале эксперимента рабочим одной из колоний дали пройти по полю и оставить фекальные отметины. Через несколько дней мосты убирали, а муравьёв возвращали обратно в муравейник, чтобы дать представителям второй колонии исследовать общую территорию. Когда новая группа сталкивалась с фекальными отметинами, муравьи останавливались и вставали в характерную оборонительную позу с открытыми мандибулами и приподнятым брюшком. Некоторые из них бежали домой и возвращались с небольшой армией. Должно быть, феромонами они сигнализировали: «Быстро за мной! Мы нашли вражескую территорию!» При этом, когда разведчики гуляли по территории, ранее отмеченной представителями их собственной колонии, за подмогой отправлялось гораздо меньше муравьёв. Очевидно, фекалии издавали определённый запах, уникальный для каждой колонии.

Все мы знаем о преимуществе команды, играющей у себя дома: когда игра проводится на домашнем стадионе, у местной команды есть психологический перевес, и в матче равных соперников этого иногда достаточно для победы. Когда муравьям-портным позволили попасть на поле боя одновременно, разведчики обеих сторон призвали собратьев феромонами, и началась жестокая битва. Сцепившись в схватке, они сражались один на один, а иногда вдвоём или втроём набрасывались на отдельных неприятелей. Некоторые нападавшие старались обездвижить врагов, придавливая конечности, другие выкручивали и отрезали их. В десяти боях, что мы наблюдали как провокаторы титанических размеров, побеждала колония, которой до схватки давали пометить поле фекалиями.

Чем больше мы узнавали о войнах и повседневной жизни муравьёв-портных, тем сложнее выглядела их коммуникативная система. Выяснилось, что рабочие у портных не только указывают друг другу пути к различным местам за пределами колонии, но и используют пять различных типов сообщений для обозначения цели. Каждое сообщение состоит из разных сигналов, среди которых – феромоны и движения тела (танец или прикосновение к усикам). Феромоны вырабатывает одна из двух желёз, расположенных рядом с анусом, на конечном сегменте тела. До нашего исследования обе железы были неизвестны науке. Когда рабочий хочет сказать, например, «Иди за мной, я нашёл еду», он оставляет дорожку секрета из одной из этих желёз на пути от еды до муравейника. Встречая других рабочих, он кивает головой и прикасается к ним двумя усиками. Если пища жидкая, он открывает мандибулы, чтобы предложить полупереваренный образец. Другие муравьи могут попробовать его и направиться по следу феромонов к источнику пищи.

Встречая врага, африканский муравей-портной (чёрный) просит товарища о помощи, быстро двигаясь вперёд-назад. Мы считаем, что этот сигнал сложился как ритуальная имитация атаки.

Второй тип сообщений содержит совсем иной смысл: когда разведчик находит место, где можно построить новый муравейник, он также оставляет след секрета из ректальной железы, но сочетает его с прикосновениями, сигнализирующими, что он может отвести или отнести других муравьёв к этому месту. Третий вид сообщений используется, когда рядом враг. Рабочий муравей бьёт тревогу, оставляя вокруг пришельца петляющие следы секрета грудной железы – ещё одного источника сигнальных жидкостей. В этом случае не используются никакие прикосновения. Два оставшихся способа передавать информацию используются рабочими, когда нужно указать направление на новую неизведанную территорию или рассказать о врагах, встреченных вдалеке от гнезда.

В 1970-х годах британский энтомолог Джон Брэдшоу вместе с двумя коллегами открыл другую сигнальную систему африканских муравьёв-портных, использующую различные феромоны. Когда рабочий встречает врага в муравейнике или на территории колонии, его головные железы у основания мандибул испускают смесь четырёх жидкостей. Они распространяются по воздуху с различной скоростью, и другие муравьи постепенно их распознают. Альдегид гексанал возбуждает портных и сигнализирует о тревоге. Они начинают двигать усиками вперёд-назад в поиске других запахов. Затем до них доходит гексанол, аналогичный гексаналу спирт (отсюда «о» вместо «а»), и заставляет искать источник проблемы. После этого появляется ундеканон, приводящий рабочих ближе к источнику и вынуждающий кусать любой незнакомый объект. Наконец, рядом с целью муравьи чувствуют бутилоктенал, ещё более усиливающий агрессию.

По итогам двадцати лет исследований можно утверждать, что муравьи-портные подошли очень близко к формированию синтаксиса в своём химическом языке, если можно охарактеризовать так использование различных комбинаций химических «слов» для передачи разных «фраз». Они даже могут влиять на значимость основных, тактильных и звуковых сигналов.

Эти замечательные насекомые достаточно древние. Окаменелых представителей вида возрастом около тридцати миллионов лет можно найти в янтаре из Балтийского моря. Секрет их успеха в современном мире и доминирующая позиция в низинных тропических лесах Старого Света от Африки до Квинсленда и Соломоновых островов могут быть связаны с их навыком эффективной химической коммуникации. Однако это также можно объяснить наличием у них ещё более сложного способа общения, благодаря которому они сооружают гигантские жилища в кронах деревьев. Только в этих особенных гнёздах колонии могут жить безопасно. Для жизни над землёй большинство таких крупных муравьёв, как Oecophylla, используют отверстия в растениях – например, участки стволов с отходящей корой или пути, проделанные в дереве жуками-древоточцами. Подобные места встречаются не так часто и недостаточно велики, чтобы вместить колонию из нескольких тысяч больших муравьёв. Oecophylla справились с этой проблемой, научившись создавать себе жильё самостоятельно. Они сплетают мелкие ветки и листья, строя просторные дома со стенами, полами и крышами.

Джозеф Бэнкс был первым европейцем, наблюдавшим за тем, как Oecophylla строят муравейник. Он обнаружил их, сопровождая капитана Кука в путешествии в Австралию в 1768 году.

Хотя описание Бэнкса могло показаться странным тогдашнему читателю, оно достаточно точное. До сотни портных встают один за другим, как солдаты в построении. Они хватают край одного листа коготками и подушечками задних ног, а край другого – челюстями и передними ногами, и стягивают их. Если расстояние между листьями больше длины тела муравья, рабочие используют другую, ещё более внушительную технику, которую Бэнкс не описал (в конце концов, он был занят другими чудесами недавно открытой Австралии) – они формируют цепочку из тел. Первый работник хватает лист мандибулами, следующий цепляется за тело предыдущего, третий спускается и держится за второго, и так далее, пока не получится цепь из десяти или более муравьёв. Иногда они качаются на ветру, пока мост не достроен. Когда муравей в конце цепочки дотягивается до края другого листа, то зажимает его мандибулами, и вся группа направляет силы на соединение краёв. Иногда промежуток удаётся закрыть одной цепочкой, однако, как правило, нужно несколько подобных групп. Некоторые рабочие возвращаются в колонию, чтобы позвать других на помощь посредством дорожек феромонов. Они оставляют их не только на листьях и ветках, но и на телах тех, кто формирует цепочку. Через какое-то время возникает живой слой из муравьёв, и это невероятное зрелище – поверхность, по которой пробегает рябь от малейшего движения тысяч ног и антенн.

Но все эти описания не отвечают на важный вопрос – как муравьи решают, какой лист потянуть первым? В 1963 году британский энтомолог Джон Садд описал этот эффективный и простой процесс. Стремясь построить новые «павильоны» из-за избытка жильцов в уже существующих, муравьи поодиночке проверяют края листьев и иногда останавливаются, чтобы потянуть за них. Если удаётся скрутить переднюю часть листа хоть немного, муравей продолжает держаться и тянуть его. Успешность этого действия привлекает рабочих, находящихся неподалеку. Они подходят и тоже начинают тянуть за край листа, и со временем к ним присоединяются новые и новые муравьи. Таким образом, всё достигается повторением – работа приводит к успеху, который увеличивает количество рабочих, что приводит к ещё большему успеху. Когда цепочки рабочих муравьёв соединяют два, три или больше листьев, собирается уже небольшая армия.

После этого другие портные-рабочие приступают к нанесению белого «клея», описанного Джозефом Бэнксом. Как выяснил в 1905 году немецкий зоолог Франц Дофляйн, этот связующий материал оказался не пастой, а нитями шёлка. Их вырабатывают личинки, живущие в колонии. То, как муравьи-портные его применяют, – самое потрясающее, что есть в их репертуаре, и, в сущности, привело к появлению их обиходного названия.

Используемые личинки находятся на позднем этапе развития и сбрасывают кутикулу – после этого их ждёт последняя линька, которая завершается переходом в стадию куколки. Затем они превратятся во взрослых шестиногих особей. Во время строительства гнезда личинок берут и несут к краям листьев старшие рабочие – представители более многочисленной из двух рабочих каст. Аккуратно придерживая личинок мандибулами, рабочие передвигают юных помощников вперёд и назад между листьями. Личинки испускают нити шёлка из щелеподобных отверстий подо ртом. Тысячи приклеенных нитей создают полотно между краями и быстро формируют адгезив, поддерживающий листья соединёнными. Услужливо позволяя использовать себя в качестве живых ткацких станков, личинки отдают шёлк, который должен был пойти на кокон для защиты их собственного тела. Однако их жертва – не чистый альтруизм: они находятся под защитой муравейника, построенного с помощью выделений их тел, и это позволяет им расти в безопасности, не нуждаясь в коконах.

Чтобы записать все детали швейного процесса, мы анализировали снятое видео кадр за кадром. Помимо производства шёлка, личинки обладают и другой примечательной особенностью – жёстким телом. У них нет никаких сложных изгибов и растяжений всего туловища или верхней его части, движений головы из стороны в сторону, характерных для других муравьёв, бабочек и прочих насекомых с полным превращением на стадии формирования. Личинка муравья-портного превращается в пассивный инструмент взрослого рабочего, который принёс её из гнезда. Иногда она может вытянуть голову вперёд на очень небольшое расстояние, чтобы сориентироваться перед прикосновением, будучи поднесённой к поверхности листа, однако в остальном она остается неподвижной и лишь производит шёлк.

Танец шелкопрядения напоминает стремительное и точное па-де-де. Рабочий приближается к краю листа, держа личинку в мандибулах так, чтобы её голова выдавалась вперёд, как продолжение его тела. Кончики усиков склонены к листу. На доли секунды они прикасаются к поверхности подобно тому, как человек с завязанными глазами ощупывает край стола, чтобы сориентироваться в пространстве. Затем рабочий опускает личинку, чтобы та коснулась листа, а секундой позже поднимает обратно. За эту секунду муравей легко прикасается к голове личинки около десяти раз и вибрирует кончиками усиков вокруг неё. Аккуратные толчки сигнализируют ей, что нужно произвести шёлк. Точно неизвестно, является ли это движение прямой командой, но пока оно происходит, личинка испускает некоторое количество шёлка, которое сразу же приклеивается к поверхности листа.

За мгновение перед тем, как отнять личинку от листа, рабочий встаёт и расправляет усики, а затем поворачивается и перемещает её к краю противоположного листа, чтобы шёлк приобрёл форму нити. Достигая края, он почти полностью повторяет предыдущие движения. В этот момент личинка снова выпускает шёлк и прикрепляет нить, и вместе с рабочим они возвращаются для продолжения цикла к первому краю, как в танго. Подобно движениям метронома, ритмичная армия рабочих и личинок трудится день за днём, стягивая и соединяя листья для сотен построек по всей своей великой империи. Внутри них муравьи создают шёлковые туннели и комнаты, делая жилища ещё плотнее и запутаннее.

В 1964 году Мэри Лики, специалист из кенийской семьи палеобиологов, сделавших большой вклад в науку о человеке на основе найденных окаменелостей, отправила Уилсону частично окаменевшую колонию вымершей разновидности Oecophylla, которую нашла во время поисков останков ранних людей. Возраст останков муравьёв оценили в 15 миллионов лет. Среди окаменелостей были многочисленные фрагменты муравьёв на разных стадиях развития и из различных каст, достаточно близко напоминающих современных африканских и азиатских портных. Куколки были без коконов, что означало, что личинки, подобно современным, не плели их. Кроме того, среди муравьёв находились также и фрагменты окаменелых листьев. Из этого можно сделать вывод, что когда-то давно жилище муравьёв-портных упало с дерева в водоём и покрылось быстро затвердевающим известковым осадком. Если это действительно так, то можно утверждать, что уникальная социальная система, благодаря которой Oecophylla доминируют в кронах тропических деревьев, существовала уже за 10 миллионов лет до появления человечества.

Феромоны – предпочтительный способ общения в колониях, но сигналы, которые позволяют муравьям передавать информацию, могут быть и иными. Большинство видов могут посылать несложные сообщения, постукивая или поглаживая тела друг друга. Эти движения простые и недвусмысленные. Рабочий может заставить другого муравья выплюнуть жидкую пищу, вытянув переднюю ногу и коснувшись ей сегмента головы, который называется лабиум – эквивалента человеческого языка. Отклик на прикосновение напоминает рвотный рефлекс, за исключением того, что полученную жидкость можно пить – и муравей жадно заглатывает её. Хёлльдоблер выяснил, что срыгивание можно вызвать, просто касаясь лабиумов пленных рабочих тонким волоском, вырванным из собственной головы. Муравьёв явно не тревожил его огромный размер и странный облик – они реагировали на него, как на дружественного обитателя колонии.

Большинство видов муравьёв также используют для общения звук. Они издают высокочастотный писк, потирая тонкий поперечный стержень на талии о ребристую прилегающую поверхность брюшка. Энтомологи называют этот процесс стрекотанием. Сигнал едва различим для человеческого уха и слышен только когда муравей возбуждён и стрекочет очень громко. Звук можно послушать, взяв рабочего или матку щипцами и поднеся поближе к уху.

Муравьи разных видов используют писк для различных ситуаций. Некоторые так зовут на помощь – впервые подобное поведение немецкий зоолог Губерт Маркл обнаружил у муравьёв-листорезов Atta. Во время ливней обрушения тоннелей часто замуровывают рабочих в подземных лабиринтах муравейников, и писком они призывают других на помощь. Спасатели игнорируют ту часть звука, что переносится воздухом, однако благодаря невероятно чувствительным датчикам на ногах реагируют на вибрации, идущие сквозь почву.

Двое рабочих муравьёв-древоточцев (Camponotus floridanus) обмениваются жидкой пищей. Сверху: рабочий слева вызывает срыгивание прикосновением передних лапок к голове донора. Снизу: донор (справа) передает жидкость из зоба (К) – органа, служащего «общественным желудком» – через пищевод в рот и затем в зоб реципиента. Небольшое количество пищи также попадает из зоба в среднюю кишку (M), чтобы донор не остался голодным. Переработанная пища выходит через ампулу прямой кишки (R). (Рисунок Турида Форсайта.)

Стрекотательный орган муравья-листореза (Atta cephalotes), с помощью которого рабочие издают писк, чтобы предупредить других жителей колонии. На фотографии выше можно увидеть небольшую область, отмеченную стрелкой, между постпетиолем («талией») и брюшком, где и происходит стрекотание. Нижняя фотография показывает крупный план ребристой поверхности стрекотательного органа. (Микрография Флавио Рочеса.)

Командная работа значительно повышает эффективность собирательства у некоторых видов муравьёв. Здесь трое крупных рабочих из числа американских пустынных муравьёв Aphaenogaster cockerelli слаженно и быстро несут клопа-ромбовика.

Недавно аргентинский энтомолог Флавио Рочес, работавший с Бертом Хёлльдоблером и Юргеном Тауцем в Вюрцбурге, открыл ещё одну функцию стрекотания у муравьёв-листорезов. Рабочие очень избирательно подходят к выбору растений, которые срезают. Находя подходящий лист, собиратель «поёт», и другие муравьи, находящиеся неподалёку, подходят к нему. Вибрации стрекотательного органа проходят через тело муравья и поверхность растения, и их чувствуют остальные рабочие в радиусе примерно пятнадцати сантиметров. Чем выше питательность листа, тем сильнее посылаемые вибрации.

Пустынные муравьи Aphaenogaster издают писк по другой причине – когда работник находит крупный кусок пищи, например мёртвого таракана или жука, он зовёт на помощь других. Издаваемый звук – это дополнение, а не основной сигнал. Он не привлекает муравьёв сам по себе, а заставляет их быстрее реагировать на обычные химические сообщения и прикосновения.

Ещё один способ общения, которым пользуются, например, муравьи-древоточцы Camponotus – это просто стук головы о твёрдую поверхность. Звук передаётся через почву и служит сигналом опасности. Виды, использующие подобный метод, как правило, живут в мёртвых деревьях или бумажных помещениях, построенных из пережёванных растительных волокон.

Постукивание, поглаживание, писк и контактный танец – примечательные зрелища, но их недостаточно для создания полноценного словаря. Муравьи не могут полагаться и на зрение, так как оно у большинства видов развито минимально из-за жизни под землёй. В тёмных ходах муравейников, где воздух не движется, предпочтительный способ коммуникации – это феромоны. Муравьи – это ходячие группы желёз внешней секреции, производящих широкий спектр подобных субстанций. Считается, что муравьи, как правило, используют от 10 до 20 химических «слов» и «предложений», каждое из которых обладает уникальным, хоть и обощенным значением. Биологи, изучающие их, выделяют привлечение внимания, рекрутирование, тревожный сигнал, распознавание другой касты, личинок и особей на других этапах развития и дифференциацию между своими и чужими. Другие феромоны может испускать матка, чтобы предотвратить откладывание яиц дочерьми или развитие новой королевы-соперницы из личинки. Муравьи-солдаты (крупные особи, защищающие колонию) производят химические соединения, которые ограничивают процент личинок, развивающихся в новых солдат. Это подавление – не эгоистический акт во избежание конкуренции за работу, а реакция во благо всего общества. Она способствует поддержанию стабильного числа защитников, чтобы остальные касты колонии могли непрерывно трудиться и пополнялись новыми рабочими.

Рабочие подземного муравья Lasius (Acanthomyops) claviger извещают колонию об опасности, испуская смесь химических соединений из двух отверстий – мандибулярной железы (М) и Дюфуровой железы (D). Эти токсичные субстанции также используются для отпугивания врагов. (F.E. Regnier and E.O. Wilson, Journal of Insect Physiology, 14, no. 7: 955–970, 1968.)

Создание искусственных дорожек – стандартный метод определения потенциала естественных выделений муравьёв, в данном случае – австралийского вида Leptogenys. Рабочий оставляет дорожку феромонов, используя ядовитую и пигидиальную железы. Выделения из пигидиальной железы более эффективны – когда искусственные дорожки жидкостей размазаны вдоль карандашных линий, рабочие выбирают ту, где есть этот тип феромона (Pyg). Другие эксперименты показали, что дорожки из ядовитой железы (Poi) служат в основном для ориентации после того, как муравьи почувствовали феромон из пигидиальной железы.

То, что у муравьёв преобладает коммуникация посредством химических соединений, неудивительно. Людям это может показаться странным из-за наших собственных физиологических ограничений – мы не обладаем таким сильным обонянием и можем различать лишь несколько видов запахов. В нашем словаре не слишком много слов для описания ароматов – сладкий, зловонный, сильный, кислый, мускусный, едкий и ещё пара-тройка. На этом список заканчивается, и мы переходим к названиям других вещей, опираясь на их визуальные образы: медный, пахнущий розой, похожий на банан, кедроподобный и т. д. Однако в то же время мы превосходим многие виды в слуховом и визуальном восприятии, и благодаря этому мы смогли построить свою цивилизацию. Муравьи же пошли по иному эволюционному пути – они практически не используют звук и совсем не пользуются зрением.

Наблюдая за колониями с высоты своего нелепого роста, подобно гигантским монстрам из кино, бродящим над городами, сначала можно не заметить организованность в движениях муравьёв. Мы смотрим на них, спешащих, молчаливых и незрячих. Лишь когда химики присоединились к биологам в исследованиях следов органических компонентов, используемых в их общении, способы взаимодействия муравьёв перестали быть загадкой. Рабочие, как правило, несут миллионные или миллиардные доли грамма феромонов – слишком мало для человеческого носа.

Однако не стоит считать муравьёв такими уж необычными – по крайней мере, в сравнении с остальной живой природой. Большинство видов – более 99 %, если считать микроорганизмы, – используют молекулы в общении, а некоторые и вовсе ограничиваются этим способом коммуникации. Имея подобную потребность, одноклеточные научились реагировать на малейшие химические изменения среды – запах приближающегося хищника, жертвы или потенциального партнёра. Их микроскопические тела имели оснащение для считывания химических компонентов, но не умели различать свет и звук. С появлением более крупных организмов клетки, составляющие ткани, продолжили коммуникацию с помощью гормонов – молекул, передающих химические сообщения от одной части тела к другой. Гормоны регулируют физиологические реакции, поддерживая совместную работу тканей и органов. Только насекомые и другие животные, чьи размеры значительно превосходят микроорганизмы, обладают достаточным количеством клеток, чтобы сформировать глаза и слуховые аппараты, способные обрабатывать сложную входящую информацию. И только с подобным уровнем развития живые существа могут эффективно общаться, используя аудиовизуальный канал. Муравьи не пришли в сенсорный мир, в котором живём мы – вместо этого они остались специалистами в гораздо более древнем искусстве. Позвоночные животные, появление которых привело к расцвету млекопитающих, отклонились от традиционного когда-то эволюционного пути и попали на новый чувственный уровень, где мы сейчас и находимся, – и с этой высоты мы наконец можем оценить оба мира, в которых мы и они сосуществуем.