Глава VI

Рассказывает о моем знакомстве с высоким человеком

Дверь открыла Клара, и я удивился основательности и надежности защиты дома. Мощная и в то же время легко устранимая баррикада обороняла дверь от нападения снаружи, а ставни тускло освещенной столовой, куда меня немедленно проводили, выглядели укрепленными еще более обстоятельно. Створки были усилены брусьями и распорками. Те, в свою очередь, удерживались на месте системой скоб и стоек, часть которых упиралась в пол, часть в потолок, а некоторые даже в противоположную стену комнаты. Плотницкая работа вызывала уважение изобретательностью конструкции и мастерством исполнения. Я не стал скрывать восхищение.

– Ничего особенного. Не забывайте, что имеете дело с инженером, – пояснил Нортмор. – Помните сложенные в саду доски? Вот они!

– Не подозревал, что у вас так много талантов, – заметил я.

– Выбирайте, – предложил он, указывая на целый арсенал ружей и пистолетов, в безупречном порядке расставленных вдоль стены и разложенных на буфете.

– Спасибо, – поблагодарил я. – После нашей последней стычки не хожу без оружия. Но, если честно, буду благодарен за скромное угощенье: со вчерашнего вечера ничего не ел.

Нортмор поставил на стол холодное мясо, за которое я с аппетитом принялся, и бутылку хорошего бургундского. Изрядно промокнув и замерзнув, я не отказал себе в удовольствии согреться. Должен заметить, что всегда придерживался принципа строгой умеренности, однако бесполезно доводить принципы до крайности, а потому скоро бутылка утратила три четверти содержимого. Во время ужина я не переставал хвалить умелые приготовления к обороне.

– Пожалуй, сможем достойно выдержать осаду, – заключил удовлетворенно.

– Не исключено, – лениво протянул Нортмор. – Только очень короткую и легкую осаду. Основательность дома не вызывает сомнений, однако пугает двойная опасность. Если дело дойдет до стрельбы, то даже в этом диком краю кто-нибудь обязательно услышит, и тогда… тогда, как говорится, случится то же самое, только по-другому: либо попадем в лапы закона, либо погибнем от рук карбонариев. Таков выбор. Настроить против себя закон – дьявольски дрянная штука. Так я заявил тому пожилому джентльмену, который лежит наверху. И он с готовностью согласился.

– Кстати, – вставил я, – что за человек мистер Хадлстон?

– Надо признаться, что чрезвычайно мерзкий тип. Буду рад, если уже завтра итальянские дьяволы свернут ему шею. Я не на его стороне, понятно? Заключил сделку в обмен на руку дочери и по-прежнему твердо намерен получить обещанное вознаграждение.

– Вашу позицию можно понять, – заметил я. – Но как мистер Хадлстон воспримет вмешательство постороннего человека?

– Доверьтесь Кларе, – посоветовал Нортмор.

За эту грубую фамильярность захотелось дать пощечину; однако я уважал заключенное перемирие, как, должен признаться, и Нортмор, а потому, пока сохранялась опасность, наши отношения ни разу не омрачились ни единой тучей. С искренним удовлетворением отдаю ему должное, равно как с гордостью оглядываюсь на собственное поведение. Несомненно, трудно представить двух других мужчин, волею судьбы оказавшихся в столь же враждебных, провокационных обстоятельствах.

Как только я покончил с едой, мы с Нортмором отправились проверять укрепления первого этажа. Испытали на прочность все защитные устройства на окнах и кое-что поправили. Стук молотка пугающе громко разнесся по дому. Помню, как предложил сделать амбразуры, однако хозяин дома заверил, что на втором этаже они уже есть. Осмотр произвел тягостное впечатление: предстояло защищать две двери и пять окон – притом, что против неизвестного числа врагов нас было всего четверо, включая Клару. Я поделился сомнениями с Нортмором, и тот с нерушимым спокойствием заявил, что полностью разделяет тревогу.

– Еще до наступления утра все мы будем безжалостно убиты и похоронены в плывунах, – невозмутимо пообещал он. – Это совершенно ясно.

Упоминание о зыбучих песках заставило содрогнуться от ужаса, и все-таки я счел необходимым заметить, что ночью, в лесу, итальянцы меня пощадили, хотя вполне могли прикончить.

– Не тешьте себя напрасной надеждой, Кэссилис, – возразил Нортмор. – Не забывайте, что тогда вы еще не находились в одной лодке со стариком, а теперь превратились в его сообщника. Запомните мое пророчество: никто из нас не избежит страшной гибели.

Я затрепетал от страха за Клару, и в этот нелегкий момент ее мелодичный голос позвал нас наверх. Нортмор первым поднялся по лестнице, а на площадке второго этажа постучал в дверь комнаты, которая носила название «дядюшкиной спальни», поскольку первый хозяин дома обустроил ее для себя.

– Входите, Нортмор; входите, дорогой мистер Кэссилис, – послышалось приглашение.

Распахнув дверь, Нортмор пропустил меня вперед. Войдя в комнату, я заметил, как Клара выскользнула через боковую дверь в кабинет, превращенный в ее спальню. В кровати, придвинутой вплотную к стене, вместо того чтобы, как прежде, бесстрашно стоять возле окна, сидел разорившийся банкир Бернард Хадлстон. Несмотря на мимолетную встречу в дюнах при тусклом, неверном свете фонаря, я без труда его узнал. Длинное бледное лицо обрамляли бакенбарды и длинная рыжая борода. Сломанный нос и высокие скулы придавали сходство с калмыком, а светлые глаза воспаленно блестели от жара. Голову покрывала черная шелковая ермолка. Здесь же, на кровати, лежала огромная Библия, а на ней очки в золотой оправе. Рядом, на столе, возвышалась стопка других книг. Зеленые шторы на окнах придавали ввалившимся щекам смертельно-бледный оттенок. Старик сидел в подушках, безвольно ссутулившись и низко склонив голову. Думаю, если бы его не постигла иная смерть, все равно уже через несколько недель туберкулез одержал бы победу.

Мистер Хадлстон подал длинную, худую, отвратительно волосатую руку.

– Здравствуйте, здравствуйте, мистер Кэссилис, – проговорил он скрипучим голосом. – Еще один защитник. Да, еще один. Рад видеть в вас друга дочери, мистер Кэссилис. Как сплотились вокруг меня ее друзья! Да благословит их Господь и наградит!

Разумеется, я пожал руку, поскольку не мог этого не сделать; однако сочувствие, которое приготовился испытать по отношению к отцу Клары, немедленно испарилось при первом же взгляде и первом звуке неискренней, льстивой речи.

– Кэссилис – хороший человек, – заверил Нортмор. – Стоит десятерых.

– Знаю, знаю! – горячо воскликнул Бернард Хадлстон. – То же самое утверждает моя девочка. Ах, мистер Кэссилис! Расплачиваюсь за свои грехи! Пал низко, очень низко, но, надеюсь, в должной степени раскаялся. В конце концов, все мы должны предстать перед всемилостивым престолом, мистер Кэссилис. Что касается меня, то я пришел слишком поздно, однако надеюсь, что с истинным смирением.

– Вздор! – хозяин грубо прервал ненужную откровенность.

– Нет-нет, дорогой Нортмор! – возразил банкир. – Не говорите так, не старайтесь сбить с праведного пути. Не забывайте, милый мальчик, что уже ночью могу предстать перед Создателем!

Возбуждение старика вызвало жалость, и я рассердился на Нортмора, чей цинизм хорошо знал и искренне презирал. Однако тот продолжал насмехаться над раскаяньем постояльца.

– Право, дорогой Хадлстон! – заявил он бесцеремонно. – Вы несправедливы к себе. Всю жизнь слыли светским человеком и прежде, чем я родился, безудержно предавались всевозможным проказам. Совесть ваша смугла, как кожа уроженца Южной Америки. Жаль только, что забыли покрыть загаром печень. Поверьте: вот где таится источник неприятностей.

– Мошенник! Озорник! Шалун! – Мистер Хадлстон погрозил пальцем. – Если уж на то пошло, действительно не могу назвать себя пуританином. Всегда ненавидел пуританство как доктрину, но никогда не пренебрегал лучшим из того, что оно содержит. Да, мистер Кэссилис, я вел себя дурно, не стану отрицать. Но только после смерти жены. Как известно, с вдовца иной спрос. Грешен, что и говорить. Но будем надеяться, что и в грехах существует иерархия. Кстати об этом… тише! – внезапно воскликнул он с ужасом, подняв руку и растопырив пальцы, а после паузы с неописуемым облегчением добавил: – Всего лишь дождь, слава богу!

Несколько секунд старик лежал, откинувшись на подушки, словно на грани сознания, однако потом собрался с силами и дрожащим голосом снова принялся благодарить меня за то участие, которое я собирался принять в его защите.

– Позвольте задать один вопрос, сэр, – заговорил я, когда он умолк. – Правда ли, что у вас собой деньги?

Вопрос явно вызвал раздражение, однако банкир неохотно признался, что немного есть.

– Но ведь этим людям нужны именно их деньги, не так ли? Почему же не отдать то, что им причитается?

– Ах! – возразил он, горестно покачав головой. – Этот метод я уже испробовал, мистер Кэссилис. Если бы так! Но беда в том, что они жаждут крови.

– Хадлстон, вы же сами знаете, что говорите неправду, – заметил Нортмор. – Забыли упомянуть, что предложили почти на двести тысяч меньше, чем следовало. Дефицит, достойный внимания. То, что называют круглой суммой, Фрэнк. К тому же, парни рассуждают по-своему, по-итальянски. Считают – как, впрочем, и я – что вполне могут получить и то, и другое одновременно: и деньги, и кровь, причем без особых дополнительных хлопот.

– Деньги находятся в доме? – уточнил я.

– Да. Хотя предпочел бы, чтобы оказались на дне моря, – ответил Нортмор и вдруг закричал:

– Какого черта строите мне рожи? – Негодование адресовалось постояльцу, к которому я случайно повернулся спиной. – Боитесь, что Кэссилис вас продаст?

Мистер Хадлстон горячо заверил, что даже не думал ни о чем подобном.

– Ну и славно, – заключил Нортмор в самой отвратительной манере. – Иначе окончательно вывели бы меня из терпения. Что вы собирались сказать? – добавил, обращаясь ко мне.

– Хотел предложить занятие на вторую половину дня, – ответил я. – Давайте по частям вынесем деньги за порог и положим перед домом. Если карбонарии явятся… в любом случае, это их капитал.

– Нет-нет! – воскликнул банкир. – Так нельзя! Невозможно! Средства должны быть пропорционально распределены между всеми кредиторами!

– Забудьте об этом, Хадлстон, – отрезал Нортмор.

– Но моя дочь! – простонал старик.

– Ваша дочь не пропадет. Ей предстоит выбирать между двумя соискателями – Кэссилисом и мной. К счастью, ни один из нас не бедствует. А что касается вас, то, в конце концов, не имеете права даже на фартинг. Больше того: если не заблуждаюсь, собираетесь умереть в ближайшее время.

Конечно, приговор прозвучал крайне цинично и даже жестоко. Однако мистер Хадлстон вызывал мало симпатии и сочувствия. Заметив, как он поморщился и вздрогнул, я не только мысленно поддержал осуждение, но и усилил его категоричным заявлением:

– Мы с Нортмором готовы помочь вам сохранить жизнь, но не скрыться с украденным состоянием.

Некоторое время старик боролся сам с собой. Казалось, гнев должен был победить, однако все-таки возобладало благоразумие.

– Дорогие мальчики, – медленно проговорил он. – Делайте со мной и с моими деньгами, что хотите. Все в ваших руках. Только оставьте в покое.

Мы покинули старика с искренней радостью. Напоследок я увидел, как он снова положил на колени огромную Библию, дрожащими руками надел очки и вернулся к чтению.