Рассказывает о разговоре, состоявшемся между Нортмором, Кларой и мной
С первым проблеском утра я покинул сторожевой пост и залег в убежище на песчаном холме, чтобы дождаться прихода Клары. День обещал быть серым, ненастным и унылым. Перед рассветом ветер немного стих, а потом изменил направление и принялся порывами дуть с берега. Море успокоилось, однако ливень продолжался с прежней безжалостной силой. На всем диком пространстве дюн не было заметно ни души. И все же я не сомневался, что округа полна затаившихся врагов. Разбудивший среди ночи внезапный луч фонаря и выброшенная ветром на берег итальянская шляпа недвусмысленно свидетельствовали о грозившей Кларе и ее спутникам опасности.
Примерно в половине восьмого или чуть позже дверь дома открылась, и под дождем в мою сторону направилась долгожданная фигура. Прежде чем мисс Хадлстон успела зайти за песчаные холмы, я уже поджидал ее на пляже.
– Еле вырвалась! – взволнованно воскликнула она. – Из-за дождя они никак не соглашались меня отпустить.
– Клара, – проговорил я. – Вы не испуганы!
– Нет, – ответила она с простотой, наполнившей мое сердце спокойствием, ибо жена моя была не только лучшей, но и самой смелой из женщин. Жизненный опыт подсказывает, что два этих качества далеко не всегда мирно уживаются в пространстве одной личности, однако в данном случае было именно так: в ее характере невиданная сила духа сочеталась с самыми восхитительными, подкупающими добродетелями.
Я рассказал обо всем, что случилось после нашей вчерашней встречи. Клара побледнела, однако сумела сохранить самообладание.
– Теперь вы понимаете, что мне опасность не грозит, – заключил я. – Они не собираются причинять вред неведомому бродяге, иначе утро уже не застало бы его в живых.
Она дотронулась до моей руки и воскликнула:
– У меня не было дурного предчувствия!
И сами слова, и та интонация, с которой они прозвучали, наполнили сердце радостью. Я обнял Клару, привлек, и прежде чем успел опомниться, на плечи легли ее руки, а губы нашли мои губы. И все же до этого мига ни один из нас не произнес ни слова любви. Даже сейчас помню прикосновение холодной, мокрой от дождя щеки, как помню и то, что потом всякий раз, когда Клара умывалась, целовал ее в память о том знаменательном утре на пляже. Теперь, когда возлюбленной жены уже нет рядом, а мне приходится завершать земной путь в одиночестве, часто вспоминаю объединявшую нас искреннюю доброту и глубокую честность: в сравнении с вечным в своей возвышенности чувством нынешняя утрата кажется мимолетной.
Должно быть, так мы стояли несколько секунд – влюбленные не замечают времени – пока не услышали рядом развязный смех. Неестественно громкий, этот смех не выражал веселья, а имел целью скрыть другое, злобное чувство. Мы обернулись, хотя моя левая рука по-прежнему лежала на талии Клары, а она не пыталась отстраниться. В нескольких шагах от нас, опустив голову и заложив руки за спину, с побелевшим от гнева лицом и трепещущими ноздрями стоял Нортмор.
– А, Кэссилис! – проговорил он, едва увидев мое лицо.
– Он самый, – подтвердил я, ничуть не сконфузившись.
– Значит, мисс Хадлстон, – продолжил Нортмор медленно, но яростно, – так-то вы храните верность заключенному соглашению? Так оцениваете жизнь отца? И настолько влюблены в этого молодого джентльмена, что готовы пренебречь опасностью, забыть о приличии и простой человеческой осторожности…
– Мисс Хадлстон… – попытался я перебить, однако он, в свою очередь, грубо оборвал:
– Заткнитесь. Я разговариваю с этой девушкой.
– Эта девушка, как вы ее только что назвали, – моя жена, – решительно возразил я, и Клара прильнула, давая понять, что подтверждает декларацию.
– Не может быть! – воскликнул он. – Лжете!
– Нортмор, – парировал я. – Ваша вспыльчивость всем известна, а я не из тех робких парней, кто пугается слов. И все же советую говорить тише, так как уверен: мы здесь не одни.
Нортмор посмотрел вокруг; стало ясно, что замечание в некоторой степени охладило пыл.
– О чем вы? – спросил он.
В ответ я произнес лишь одно слово:
– Итальянцы.
Он грубо выругался и перевел взгляд с меня на Клару.
– Мистер Кэссилис знает все, что знаю я, – пояснила она.
– Единственное, что меня интересует, – процедил Нортмор сквозь зубы, – это откуда, черт возьми, мистер Кэссилис здесь взялся и что, черт возьми, мистер Кэссилис здесь делает. Вы утверждаете, что женаты, однако я не верю. Но даже если так, то плывуны Грейдена быстро вас разведут. Всего-то четыре с половиной минуты, Кэссилис. Держу собственное кладбище – специально для друзей.
– Кажется, тому итальянцу потребовалось несколько больше времени, – заметил я.
Нортмор посмотрел недоуменно, а потом почти вежливо попросил поведать историю с начала до конца и добавил:
– У вас передо мной слишком значительное преимущество, Кэссилис.
Я, конечно, тут же принялся рассказывать все по порядку, и он внимательно, время от времени вставляя краткие восклицания, выслушал, как я пришел в Грейден с повозкой, как в ночь высадки на берег едва не погиб от его кинжала, и что впоследствии узнал об итальянцах.
– Что ж, – проворчал Нортмор, когда я умолк. – Наконец-то это случилось. Ошибки быть не может. И что же, позвольте спросить, собираетесь делать?
– Собираюсь остаться здесь, чтобы помочь вам, – ответил я.
– А вы смелый человек, – произнес Нортмор со странной интонацией.
– Мне нечего бояться, – подтвердил я.
– Итак, следует ли поверить, что вы действительно женаты? Сможете ли заявить об этом, глядя мне в глаза, мисс Хадлстон?
– Пока еще мы не обвенчались, – ответила Клара, – но сделаем это при первой же возможности.
– Браво! – воскликнул Нортмор. – А как же сделка? Черт побери, вы далеко не глупы, молодая леди, так что можно называть вещи своими именами. Как насчет сделки? Вам отлично известно, от чего зависит жизнь отца. Достаточно мне умыть руки и устраниться, как ему немедленно перережут горло.
– Именно так, мистер Нортмор, – горячо подтвердила Клара. – Вот только этого вы никогда не сделаете. Заключили сделку, не достойную джентльмена, но все же остаетесь джентльменом и никогда не бросите человека, которому обязались помочь.
– Ага! – ехидно усмехнулся Нортмор. – Значит, надеетесь, что предоставлю яхту даром? Надеетесь, что стану рисковать жизнью и свободой исключительно из любви к старику, а в завершение благородно выступлю шафером на свадьбе? Что же, – добавил он со странной улыбкой. – Возможно, вы не полностью ошибаетесь. Но лучше спросите Кэссилиса. Уж он-то отлично меня знает. Можно ли мне доверять? Надежен ли я и порядочен? Добр ли?
– Знаю, что вы много говорите, причем иногда, на мой взгляд, очень глупо, – ответила Клара. – Но знаю также, что вы – джентльмен, а потому ничуть не боюсь.
Нортмор взглянул с нескрываемым одобрением и восхищением, а затем повернулся ко мне.
– Думаете, Фрэнк, что отдам ее без борьбы? Предупреждаю: берегитесь. Когда дело снова дойдет до драки…
– Это будет в третий раз, – с улыбкой перебил я.
– Да, действительно. Значит, так тому и быть. Третий раз принесет удачу.
– Хотите сказать, что позовете на помощь команду яхты, – вставил я.
– Слышите, что он говорит? – обратился Нортмор к Кларе.
– Слышу, что двое мужчин пререкаются, как трусы, – ответила моя будущая жена. – Я бы начала презирать себя не только за подобные слова, но даже за подобные мысли. Причем ни один из вас не верит ни единому произнесенному слову, отчего ссора становится еще глупее.
– Она бесподобна! – воскликнул Нортмор. – Но пока еще не миссис Кэссилис. Больше ничего не скажу. Обстоятельства складываются не в мою пользу.
И здесь будущая жена меня удивила.
– Пожалуй, покину вас, – неожиданно заявила она. – Отец слишком долго остается один. Но запомните одно: вам придется подружиться, поскольку вы оба – мои добрые друзья.
Впоследствии Клара объяснила причину неожиданного поступка, сказав, что в ее присутствии ссора непременно бы продолжалась. Полагаю, она права, так как сразу после ее ухода между нами возникло нечто вроде конфиденциальности.
Нортмор проводил мисс Хадлстон долгим восхищенным взглядом и, пробормотав про себя энергичное ругательство, воскликнул:
– Единственная, несравненная! Подумать только, как держится!
– Я тут же воспользовался возможностью, чтобы прояснить ситуацию.
– Послушайте, Нортмор, все мы здесь связаны одной веревочкой, не так ли?
– Верю вам, мой мальчик, – ответил он, многозначительно глядя в глаза. – Правда заключается в том, что действительно стоим на краю ада. Должен признаться, что всерьез опасаюсь за собственную жизнь.
– Объясните же, наконец, – попросил я, – что нужно этим итальянцам? Чего они добиваются от мистера Хадлстона?
– Разве не знаете? – удивился Нортмор. – Старый мошенник хранил на депозите деньги карбонариев – двести восемьдесят тысяч фунтов – и, разумеется, проиграл огромную сумму на бирже. То ли в Тренто, то ли в Парме готовилась революция, но теперь революция провалилась, а все осиное гнездо бросилось в погоню за Хадлстоном. Нам крупно повезет, если удастся спасти свою шкуру.
– Карбонарии! – в ужасе повторил я. – Вот уж правда: помоги ему господь!
– Аминь! – отозвался Нортмор. – А теперь послушайте: я сказал, что мы в западне. Поэтому буду рад помощи. Если не удастся спасти Хадлстона, то надо постараться спасти хотя бы девушку. Перебирайтесь в дом, и вот вам моя рука: буду держаться дружески до тех пор, пока старик или избежит угрозы, или простится с жизнью. Но как только дело решится, снова станете мне соперником, и тогда – предупреждаю – берегитесь.
– Договорились! – согласился я, и мы обменялись крепким рукопожатием.
– А теперь пора отправиться в крепость, – распорядился Нортмор и, не обращая внимания на дождь, зашагал к дому.