В это время в здании штаба Тихоокеанского флота, несмотря на поздний час, командующий разбирал многочисленные письма. Дошла очередь до жалобы военного прокурора. Красочно, несмотря на сухой юридический язык, описывался состав преступлений, совершенных офицерами корвета «Дерзкий». Чем дольше он вникал в документ с угловым штампом в виде щита, меча и старинных весов, тем больше понимал заказной характер жалобы.

«Командир собирал деньги с подчиненных на лечение жены, — пробегал строки письма и не видел приведенных фактов и показаний моряков с корвета. — Старший помощник командира капитан третьего ранга Чугунов, используя свое служебное положение, незаконно списал десять ящиков тушенки, пятьдесят литров спирта, пять мешков муки и двадцать упаковок хозяйственного мыла».

«Капитан-лейтенант Баранов в ответ на сделанное ему замечание за неотдание воинской чести ударил рукой в грудь подполковника юстиции, старшего следователя по особо важным делам военной прокуратуры. Сбежал с места преступления».

«Ну и орлы!» — с грустью отметил командующий.

Он пригласил своего начальника штаба, вице-адмирала Борисова. Старый надежный товарищ, вместе служили на атомной подводной лодке на Камчатке. Офицерская судьба и карьера сложились по-разному: одного судьба обняла, а другого слегка похлопала по плечу. Молодой подчиненный стал начальником бывшего командира. Такой поворот, как забытая команда парусного флота «все вдруг», еще больше сдружил мужчин. Немногие могут вынести успех ближнего! А вот Борисов, не страдавший завистью и чинопочитанием, смог.

Когда вице-адмирал вошел в кабинет, командующий лишь махнул рукой в сторону кресла. Борисов устало погрузился в бодрящую холодом кожу.

— Почитай прокурорскую сагу о пиратском корвете «Дерзкий», — протянул ему письмо адмирал. Борисов внимательно и обстоятельно изучил жалобу, после чего командующий спросил: — Что скажешь? Архаровцы!

— Они все у нас архаровцы, — осторожно подыскивая правильные слова и в первую очередь заботясь об офицерах корвета, ответил Борисов. Тут случай особый, и он решил заступиться за молодежь.

— Куринов денег не собирал, точно.

— Это я и без тебя знаю, — поправил подчиненного адмирал, продолжая, как ни в чем не бывало, листать бумаги.

— Чугунов — старпом старой закалки, его просто так прокуратура не подцепит. Акт ревизии является официальным документом, это не «хотелки» следователя. Такой документ у Чугунова имеется. Знаю. К тому же парень он осторожный, давно метит в командиры корабля. Ему ни к чему тащить домой кусок мыла или продать пять ящиков тушенки. У нас миллиардами воруют, посадить не могут. А тут кусок мыла!

— Ладно оправдывать, скажи лучше про спирт. Он пьет? — с напускной грозностью спросил командующий.

— Не больше нас с тобой, — спокойно ответил Борисов, — да и пятьдесят литров, если и ушли на сторону, сам знаешь, с какой целью. Корабль вышел из завода, а «шило» есть самая твердая на флоте валюта. Ею, видимо, и расплачивался за мелкие недоделки с работягами. Не учтешь всего в накладных.

— А этот, как его? Хорош воин, честь подполковнику не отдал, да еще и ударил! Это как понимать?

— Паша, — по-отечески поправил Борисов, — честь у воинов одна!

— Конечно, одна, сердце для дамы, жизнь за Отечество, а честь никому! Так, что ли?

— Точно так! — обиженно буркнул Борисов.

— Ладно, ты хоть на меня не обижайся, — в свою очередь надулся Сидоровский, — не тебе, а мне каждый день приходится «казнить да миловать». Сколько людей проходит! Не вникнешь в судьбу каждого, приходится верить вот таким писулькам. — Павел Петрович с раздражением помахал очередным письмом-обращением. — Жена командира береговой части просит квартиру. Сначала получили с мужем квартирные деньги, купили жилье, а теперь развелись. Поделить сами не могут. Арбитр им нужен в виде командующего флотом, — откомментировал он жалобу.

— Пускай обращаются в суд, — буркнул Борисов.

— Суд? Она в придачу шантажирует, расскажу, мол, все военные секреты, выведанные за лет пятнадцать в постели у мужа. Ими измарать репутацию всего флота можно!

— Правду говорит, — согласился вице-адмирал, — но за раскрытие государственных секретов ее не привлечешь. С женщин не берут подписку о неразглашении военной тайны при заключении брака с военным, а знают они о жизни и быте военного городка порой больше, чем любой командир. — Подумав, он так же степенно продолжил: — По советским меркам, такого командира, не сумевшего за пятнадцать лет жену воспитать, переводить следует на должность с меньшим объемом работы. Скажем, в преподаватели военного университета.

— Брось вспоминать советское прошлое. Тогда и носки у ботинок были другими, и работа с кадрами строилась совсем иначе. А сегодня? Уволили через суд с лишением пенсии пяток командиров-бездельников, в назидание другим. Толку мало! Молодые командиры еще хуже справляются со своими обязанностями. Опытных офицеров не хватает. Помнишь же эпопею по закрытию военных училищ! Потом создали научные роты из гражданских студентов. Что-то ни одного бывшего студента в командиры корабля не пришло! Ладно, — махнул рукой адмирал, — давай о деле. В общем, прошу прокурора оставить командование «Дерзкого» в покое, а хулигана капитан-лейтенанта под суд! Невозможно не наказать, да еще поучительно, в назидание другим, офицера, попирающего саму основу воинской службы — почитание младшим старшего.

— Могот быть, могот быть, — задумчиво, сразу помрачнев, покачал головой Борисов.

Сидоровский по этому самому «могот быть» понял сильное недовольство бывшего командира подводной лодки. Вспомнил, как экипаж в свое время боялся этой коронной фразы. Он не матерился, не кричал на подчиненного за допущенные нарушения, а тихо и угрожающе смотря в глаза провинившемуся, повторял: «Могот быть, могот быть». Черт знает, что он имел в виду! Может, таким образом сдерживал себя от скоропалительных решений, но подчиненные воспринимали это словосочетание как последующее за ним страшное наказание. А поняв, что преследования не будет, с еще большим рвением брались за дело.

— Давай, выговаривай свое несогласие, — решив сгладить нарастающее напряжение, первым начал Павел Петрович.

— Я бы не делал поспешных выводов по капитан-лейтенанту Баранову. Судя по всему, парень он горячий, как, кстати, и ты бывал по молодости. Помнишь ли? С другой стороны, лучше меня знаешь отрицательное отношение всех офицеров, да и простых моряков, к приказу об отдании на улице воинской чести. Смешно и стыдно походившим в моря корабельным офицерам первыми приветствовать девчушек-полковников из пресс-службы областной милиции! Ладно, хоть фээсбэшники не требуют дурного и несправедливого почитания своей значимости и превосходства перед нами. Накажем капитан-лейтенанта — сделаем «героем» на весь флот! Такая известность ему лишь испортит карьеру. А командир он перспективный. Именно его Куринов представил к назначению на должность старпома, взамен уходящему Чугунову. Сам-то командир идет на берег, батальонным в военный институт. И потом, не нравится мне поднимаемая шумиха вокруг корабля, только что убывшего на боевое задание! Вдруг это происки врага?

— Перед тобой был у меня начальник разведки, — встрепенулся адмирал. — Так вот, он докладывал о небывалой активности различной там иностранной агентуры. Пик ее приходится как раз на период выхода нашего корвета к острову Матуа. Понятно, саммит, правительство, международные организации, остров Русский.

— Странное задание получили. До сих пор мне непонятна истинная цель выхода корабля накануне правительственных переговоров по острову, — тихо, сам для себя, пробубнил Борисов.

— Ты вот что, навести в роддоме жену Куринова, — неожиданно попросил командующий. — Оказывается, семья лет десять не могла завести ребенка, но в этот раз она на предпоследнем месяце беременности.

В двадцать три тридцать в машине, отвозившей адмирала домой, раздался звонок правительственного телефона. Павел Петрович устало взял трубку, про себя ругая москвичей, думающих только о себе. Всегда звонят, как им удобно, не удосуживаются посмотреть на разницу во времени. Сигнал поступил от министра обороны. Голосом, как шипящее на сковороде масло, он спрашивал:

— Павел Петрович, как флот задействован в подготовке саммита?

Сидоровский поначалу не почувствовал подвоха в вопросе и решительно ответил:

— Никак, товарищ министр, разве что…

Закончить фразу не успел, замялся. Не находил подходящих слов, как обозвать письменный приказ, поступивший от начальника Генерального штаба, по направлению боевого корабля к острову, да еще со спецгруппой. Министр почувствовал нерешительность подчиненного.

— Вы чей приказ выполняете, направив судно к острову Матуа, и с какой целью?

Павел Петрович растерялся не от вопроса, а от «гражданского языка» министра. Конечно, сообразил, речь идет о корвете, но неужели в Москве не знают, зачем на корабль направлена спецгруппа с «грушником» из самого центра? О группе министр не спрашивает, значит, ничего не знает о задании. Как такое возможно, чтобы министр не знал, что творит начальник Генерального штаба? Влип в историю!

— Товарищ министр, корвет «Дерзкий» направлен к острову по указанию начальника Генштаба. Вышел из базы пять часов назад. Расчетное время прибытия в точку — три утра местного времени. Уже сегодня. Цель экстренного выхода — наблюдение за воздушной и морской обстановкой в районе Курильских островов, — доложил, и как рукой сняло груз, нависший над душой. С облегчением похвалил сам себя за выход из ситуации со спецгруппой — не знает министр о таком задании, пусть об этом скажет сам начальник его же штаба.

— Приказываю, дабы не напрягать международную обстановку вокруг Владивостокского саммита и не срывать тем самым важные государственные соглашения, немедленно вернуть судно в базу!

— Есть, товарищ министр обороны, будет исполнено, — вырвалось само собой предательски-угодническое.

Опомнился адмирал, когда короткие гудки оповестили о завершении телефонного сеанса. Он стал растерянно размышлять о способах выполнения команды старшего начальника, перебирал один вариант за другим. Отозвать корабль возможно, но тогда нарушится режим радиомолчания, а значит, и скрытность. Лучше оставить решение вопроса до утра, предупредить начальника Генштаба о возникшей проблеме, пускай он принимает окончательное решение.

Больше всего беспокоила совсем другая задача: как запросить у министра письменный приказ, чтобы прикрыться перед начальником Генерального штаба? Сидоровский чувствовал себя, как кусок плавленого железа между молотом и наковальней. Деваться некуда! Играющих по интересам в столице много, а исполнитель он один. Каждому не угодишь. Посмотрел на часы — около часа ночи. В Москве уже восемь утра. Понимал, чем больше задумывается, тем сильнее запутывается.

Машина остановилась у подъезда дома. Дождь слегка накрапывал, ветер снова усиливался. Приметы говорили о повышении давления и ослаблении циклона. Обычно за ветром следует проливной дождь, и море успокаивается. Как разрядилось томительное ожидание циклона, так нашелся выход, казалось, из безвыходной ситуации. Адмирал вспомнил главу Общего дисциплинарного Устава Вооруженных сил, где скрывался нужный ответ, как поступить в данной ситуации. Сначала следует доложить непосредственному начальнику об отмене его приказа вышестоящим начальством, далее выполнять команду министра о срочном возвращении на базу. «И волки сыты, и овцы целы», — довольный своей находчивостью, направился Павел Петрович в теплый подъезд «виповского» дома.

Рано утром, через пять часов, как раз столько времени ему хватило, чтобы выспаться, он доложил начальнику Генерального штаба о разговоре с министром. Его ответ для адмирала, требующего от подчиненных соблюдения обязательной иерархии служебных отношений, оказался неожиданным.

— Благодарю за доклад, Павел Петрович, — так отметил его уважительный поступок к руководителям начальник Генштаба. — Не хотел тебя впутывать в историю, да, видно, придется. Диспозиция проста, как мир. Я тебе ее подскажу, а чью сторону выбрать, решай сам. Не по телефону, а через моего представителя. Он тебя сегодня найдет сам. Единственная просьба, как к русскому адмиралу, затяни, насколько возможно, убытие корабля с острова. Предоставь возможность моей группе сделать свое дело. Честь имею!

«Второй день с честью воинской творится чертовщина. Не отдают воинской чести на улице старшим начальникам, зато бравируют ею в телефонных разговорах. Может, задумали государственный переворот, прикрываясь той же честью офицера?» — в сердцах сделал неутешительный вывод командующий.

На улице моросил дождик, а остаток циклона гнал в бухту Золотой Рог волну с белым барашком. Так, балла на два с половиной. Между тем в открытом океане штормило, но не сильно. Не больше трех с половиной баллов. На проезжей части вода, не успевая стекать в канализацию от обилия осадков, скапливалась в глубоких лужах. Машина заехала через внутренние ворота, что на Береговой улице, между Светланской и Корабельной набережной. У обмотанного колючей проволокой шлагбаума, скованный, словно рыцарскими доспехами, зимней одеждой, стоял часовой. «Ничего лучшего советской формы так и не придумали! Как стоял лет тридцать назад часовой в поддевке из химкомплекта и чесанном нижнем белье, так и сегодня», — отметил про себя командующий. Неповоротливый солдатик, помимо всего взнузданный каской и бронежилетом, медленно откинул за спину мешающий движениям автомат и вручную поднял красно-белую доску шлагбаума.

Верный товарищ дожидался в приемной вместе с оперативным дежурным по флоту и с незнакомым гражданским.

— Смир-рно! — зычно прокричал дежурный и сделал два строевых шага по направлению к командующему, отдавая под козырек честь.

Адмирал, сняв фуражку, поздоровался за руку с Борисовым и незнакомцем. С первого взгляда понял, человек пришел с ним.

— Павел Петрович, вы уж не обессудьте, извините старого дурака, — оправдывался Борисов за инициативу по доставке в приемную незнакомца. Проверив плотность закрытия кабинетной двери, он заговорщически зашептал: — Тихоокеанец, капитан первого ранга запаса, служил в молодости с ним в Петропавловске-Камчатском на «Кальмаре». Наш, подводник!

— Зачем привел? Что за срочность, не мог подождать пару дней? Знаешь же кутерьму с саммитом, да и министр требует «Дерзкий» отозвать в базу, а начальник Генштаба просит потянуть время, оставить. Попробуй, разберись без ста граммов!

— Я про то же самое, — снова зашептал вице-адмирал Борисов, — Алексей Кротов его звать. Со спецпоручением от Генштаба. Лично к тебе.

Сидоровский сразу же вспомнил таинственную просьбу начальника Генштаба о встрече с его представителем.

— Быстро ребята работают, пусть проходит, — сказал он, входя в кабинет, — и сам заходи!

У незнакомца отметил добрую улыбку сквозь подковообразные украинские усы. Пожали еще раз друг другу руки. Одного роста, только адмирал сухопарый и худой, а гость полный и грузный. Роднили их лишь кулаки, мощные и жилистые.

— О вашем прибытии предупрежден, — буркнул адмирал, не желая углубляться в столь щекотливую тему.

— Начальник Генштаба просил на словах передать следующее, — начал гость. — Про остров Матуа. Есть группа людей, либералов, пришедших к власти и желающих заработать на продажах. Для них товар имеет лишь прибавочную стоимость, и не важно, чем торговать. И другая группа, консерваторы, которые не хотят вести себя подобным образом. Для них существуют традиции, государственность, патриотизм. Одни собираются продать остров американцам, а другие этому противятся. О стратегическом его расположении и напоминать не стоит. Нам ясно одно: передав в аренду на сорок пять лет, Россия никогда не вернет остров. Пример с Аляской поучителен! Матуа служит ключом для вхождения американцев в Приморье и на Сахалин. Новый министр поддерживает либералов и отрабатывает, как и Сердюков в свое время, роль. Наша цель помешать им.

— Алексей, ты понимаешь, нас раздавят! И каким это образом мы сорвем планы международного правительства? — первым засомневался Борисов, назвав Кротова по имени, как во времена гарнизонной молодости.

— Сколько можно оглядываться, бояться в своей же стране? Нас спросили, оставить ли Советский Союз? Мы ответили: оставить! Народ не послушали! И так — за что ни возьмись, — легко парировал Кротов.

— Начались политические вычисления! — недовольно буркнул адмирал.

Кротов, казалось, не обратил внимания на сделанное замечание.

— Одним словом, за вас такую работу делает группа подполковника Сафронова. Главное, не мешайте и дайте ей выполнить задачу до подписания договоров на сегодняшнем саммите. Время «Ч» для них пятнадцать ноль-ноль сегодняшнего дня. Осталось без малого семь часов. Генштаб просит вас, товарищ адмирал, задержать корабль на острове под любым предлогом.

— Вот и подскажите мне этот самый предлог! — начал заводиться адмирал.

— Хорошо. По последним данным нашей разведки, на острове найден старый японский цех по производству нового оружия. Но точно не связано с химией и ядерной энергией, их излучение давно бы обнаружили посредством анализа почвы. Возможно, мы имеем дело с прототипом современного лазерного оружия. Именно такая находка сделает невозможной передачу острова под управление США. Группа Сафронова должна отыскать цех и выйти в эфир для обнародования сенсационной информации. Задание держится в строжайшей тайне, и помешать им уже никто не сможет. Кроме вас!

— Вот ведь перед пенсией угораздило попасть в историю, — обреченно проговорил Борисов. Не услышав реакции своего командира, продолжил: — Интриги за влияние на царей и президентов были и будут. Недавно читал, как вице-президент Иностранной коллегии Никита Иванович Панин плел интриги против своих врагов братьев Орловых за влияние на императрицу. А граф Орлов и наш адмирал Спиридонов патриотическое дело в те времена затеяли, сумели организовать военно-морскую экспедицию в Средиземное море и греков от турок освободили. Перед походом каких только ярлыков «царская дворня» им не навешивала.

— А что значило для капитана первого ранга Невельского не выполнить указания самого царя и его министров о бесполезности исследовать Амур и даже запретивших это делать! — вклинился в разговор Кротов. — Тогда кулуарно было принято решение о передаче территорий по его левому берегу Китаю. Рискуя карьерой, положением, без приказа зашел в устье Амура. Ему тогда грозило ни много ни мало разжалование в матросы. Дворянину-то! Ослушался и пошел на риск, не думая о себе. Доказал судоходность реки для морских судов. Вдобавок опроверг мнение о Сахалине как полуострове. Практически провел данные открытия за один 1849 год! Только благодаря подобным событиям в 1858 году мы заключили с Китаем Айгунский договор и Амурский край принадлежит нашей стране. И сегодня у нас, возможно, появился исторический шанс сохранить дальневосточную территорию для следующих поколений россиян!

— Не зря нас, подводников, покойный адмирал Ясаков обвинял в «перископном мышлении». Не видим мы главного, старый боевой товарищ! Не доросли до графов Орловых, — задумчиво проговорил адмирал.

Нависла тягостная тишина. Понимали, начальник не просто думает, а принимает судьбоносное решение, от которого зависит благополучие личное и окружающих его людей.

Вдруг с треском сломанного сухого сучка в молчаливом лесу раздался его агрессивный голос:

— Докладываю министру об отзыве корабля с поправкой на шторм. Куринову телеграфируй от моего имени вернуться срочно в базу, не подвергая корабль опасности в условиях шторма. То есть пускай пережидает основную амплитуду непогоды у своего острова.

— Соломоново решение, — одобрил начальника Борисов, с полуслова поняв гениальную задумку начальника.

— А то! — легонько стукнул ладошкой по глобусу довольный командир, отчего шарик бешено завертелся.

Борисов поднялся с места и остановил его вращение, испугавшись, что сорвется с пластиковой оси.

— Товарищ командующий, Павел Петрович, позвольте для разрядки случай из службы, — взбодрился и Кротов.

Адмирал в знак согласия бесшабашно махнул рукой.

— Дело было в Камрани. Вьетнам, год 1987-й. Командование нашей военно-морской базы поставило задачу очистить от гудрона плац перед зданием штаба, где должны проходить построения личного состава. Американцы же перед своим бегством зачем-то залили его гудроном. Командир совместной бригады надводных кораблей и подводных лодок капитан первого ранга Деревянко поставил задачу командирам за сутки очистить. Оказалось, америкосы от жадности залили громадное количество автоматных патронов, чтобы вьетнамцам, значит, не досталось. Две недели отдирали патроны от гудрона и набили ими более ста ящиков. Поджигать же гудрон нельзя было. Работа принесла неожиданный идеологический эффект, о котором и не подозревало наше командование. Империалистов вдруг стали жгуче ненавидеть.

…Прощались уже старыми знакомыми, почти единомышленниками.