Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Красная хонда Адама всего на полкорпуса отставала от моей машины и двигалась с той же скоростью. Если бы я увидела его секундами раньше, я бы продолжила движение, заехала в город, как в прошлый раз, и выиграла бы время, чтобы вызвать полицию. Но я упустила все предупредительные сигналы, потому что была слишком счастлива. Я планировала переезд и начала встречаться с парнем по имени Мэтт, с которым чувствовала себя в безопасности и уже думала, что, возможно, с ним мы будем жить долго и счастливо.
Дрю увидел Адама первым, и сначала я не поняла, что заставило его оглянуться через плечо. Хоуп заметила его спустя пару секунд.
— Он надел… — Хоуп пыталась полностью развернуться на пассажирском кресле, и я велела ей сесть ровно. — Рога. На нем красные рога, — сказала она, усаживаясь на место и не желая больше ничего видеть.
— Черт.
— Не надо так говорить. Это плохое слово, — сказала Джада. — «Черт».
Я прибавила скорость, резко развернулась в конце подъездной дорожки, чтобы поставить машину поперек газона, а не направить в гараж. Адам последовал за мной, и я нажала кнопку открытия гаража. Мне нужно было выбрать: зайти в дом или бежать, и в тот момент дом показался более надежным вариантом. Адам последовал за мной, но разворот сбил его с толку, и у меня появилось преимущество. Я развернулась по кругу, аккуратно проехала между столбом, на котором висел баскетбольный щит, и домиком для газонокосилки, и остановилась в гараже, одновременно нажав кнопку, чтобы закрыть дверь гаража, и поцарапав носом машины полку для инструментов у дальней стены. Дверь поехала вниз, медленно и аккуратно. Она успела наполовину закрыться, когда машина Адама остановилась перед ней.
— В дом! — крикнула я детям. — Немедленно наверх!
Мне следовало пойти за ними, запереться с ними в комнате и забаррикадировать дверь. Мы не впервые вот так прятались от Адама. Но он выпрыгнул из машины — я увидела его ноги: на нем были красные колготки или легинсы. Красный как демон.
Дверь полностью закрылась прежде, чем он до нее добрался. Я отлично знала, что этого было недостаточно, чтобы защитить нас, но мы выиграли еще одну минуту. Я забежала внутрь дома и добралась до лестницы, когда дети уже были наверху.
— Джада, ты же говорила, что видела демона на улице утром? Дьявола? Ты во что-то играла?
Джада прикусила губу.
— Я подумала, что мне показалось. Он быстро промелькнул. Я подумала, это не может быть правдой.
Она была маленькой, когда последний раз видела Адама. Она бы не узнала его и в повседневной одежде, а уж тем более в костюме черта.
— Идите в комнату Хоуп, — сказала я, подбегая к гардеробной. — Задвиньте дверь комодом и не выходите.
Дрю заколебался и сделал два шага вниз по лестнице.
— Возьми свой нож, Дрю. Иди в комнату и защищай их. Я достаю револьвер.
Он не удивился тому, что у меня есть револьвер. Я бы предпочла, чтобы удивился.
Я зарядила «Карму» и набила карманы патронами. В этот раз я не сомневалась, что мне хватит решимости его застрелить. Если он зайдет в дом, я смогу выстрелить в него, чтобы спасти детей. Не только выстрелить, я знала, что смогу и убить его, если нужно. Меня это поразило. Когда я покупала револьвер, я представляла, что отпугну им Адама. Но я не представляла его в костюме дьявола.
Я медленно вышла из комнаты, пересекла прихожую, высматривая демона за окном. В гостиной я схватила мой телефон и телефон Хоуп со стола. На ее телефоне я набрала 911, а на моем сразу после этого набрала Ивану.
— Мой бывший муж возле моего дома и пытается попасть внутрь, — сказала я диспетчеру. — У меня есть охранный ордер, и он говорил мне, что убьет меня.
— Кто-то еще есть в доме? — спросила она скучающим голосом.
Было невозможно описать его безумие так, чтобы самой не звучать как сумасшедшая.
— Трое моих детей. У него шизофрения.
Тогда я впервые сказала об этом кому-то, кроме моей мамы. Вслух это звучало еще страшнее.
— Оставайтесь на линии, пока я вызываю машину. Полиция прибудет на место, как только сможет.
Она проверила мое и его имена, а затем дважды повторила мой адрес.
— Он в окне гостиной, смотрит на меня, — прошептала я, отходя в сторону, прижимаясь спиной к стене, пока я не смогла повернуть к углу прихожей.
— Где ваши дети? — спросила она.
— Прячутся, — я сделала глубокий вдох. — У меня револьвер. Скажите полицейским, что у меня есть револьвер. Он заряжен.
Я услышала, как она говорит, посылая ко мне помощь. Она больше не скучала, и я поняла по тому, как быстро она заговорила, что она, как и я, осознаёт: никто не успеет доехать до меня вовремя.
Тук. Тук. Тук.
Я оглянулась на дверной проем, ведущий в гостиную. Он стучал кончиком длинного кривого ножа по стеклу. Этот нож мог без труда разбить стекло, но он ничего не разбивал, просто постукивал, просто дразнил, просто хватал меня руками за горло и держал под водой. Глубоко в реке. В любой момент, когда бы он ни захотел. Он мог убить меня… но не только меня.
Он перешел к парадной двери, потряс дверную ручку и затем подошел к окну кабинета.
Тук. Туки-тук. Тук.
Он кружил вокруг дома, постукивая и дразня. Я видела рога, кривые рога зверя, больше похожего на демона, чем на черта. Они выглядели так, словно были сделаны из настоящего рога, и я понятия не имею, где он их купил. Он надел черную рубашку, в которой когда-то казался мне соблазнительным, а не жутким, и красные легинсы, которые, наверное, принадлежали Иване.
Я вспомнила, что звонила Иване, и подняла трубку к уху. Телефон, в котором я набрала 911, остался на диване.
— Ивана? Ты здесь?
— Да, я здесь. Жаль, что ты позвала полицию. Я просила тебя этого не делать. Господи, Кара. У тебя револьвер? Правда? Я в Литл-Роке. Я еду, но я еще в Литл-Роке.
Она говорила хрипло и громко. Она плакала.
— Он стучит по моим окнам ножом, Ивана. И он нарядился в демона, на нем колготки и рога. Если мне придется выстрелить, я это сделаю.
Она испустила стон, словно заскулил щенок.
— Выстрели ему в ногу. Пожалуйста, Кара. Если придется, просто выстрели ему в ногу.
Я отключила телефон. Не из-за того, что она мне сказала, но из-за картин в моей голове. Я знала, без сомнения, что я не буду стрелять ему в ногу. Я буду стрелять снова и снова в каждый жизненно важный орган. Я перезаряжу револьвер и снова буду стрелять. Я перестану стрелять, только когда меня кто-нибудь остановит.
Кто-то толкнул меня под локоть, так что я подпрыгнула. Я развернулась и увидела, что Хоуп смотрит на меня затравленным взглядом. Я понятия не имею, как долго она была там, что она услышала. Возможно, она стояла позади меня все это время, проигнорировав мой приказ спрятаться с Дрю и Джадой.
— Нет, — прошептала она. — Пожалуйста, не стреляй в него, — ее слова звучали тускло, безжизненно. — Просто нет, — сказала она. Без страсти, без силы. У нее не было ни того, ни другого, и я подумала: а что, если после пережитого она никогда не почувствует себя в безопасности? Сумеет ли она увидеть и полюбить светлую сторону жизни, не боясь, что все может рухнуть в любую секунду, не думая о той минуте, когда ее мама держала человека на прицеле и раздумывала, стрелять ей или нет?
Постукивание перешло к окну моей спальни. Я не зашла в нее, чтобы посмотреть на него сквозь стекло. Там было темно. Если бы он забрался в дом, я бы хотела встретить его на свету. Я осталась в прихожей, стоя спиной к перилам лестницы. Хоуп держалась у моего локтя, шепча слова, которые мне было нечем слушать.
— Это должно закончиться, — мой голос был не похож на мой. Он звучал еще более безжизненно, чем голос Хоуп.
Кто-то обращался ко мне из телефонной трубки, так что я подняла ее и развернулась к задней двери. Он стоял там и смотрел на нас через двойные застекленные двери. Кончик ножа был таким же красным, как его легинсы. Он мог почти без труда разбить стекло и зайти внутрь. Я направила на него револьвер так, чтобы он точно увидел. Он поднял нож. Вызов. Дуэль.
Я не шевелилась. Не то чтобы мне было где прятаться. Не было. Некуда идти.
— Они уж тут? — спросила я диспетчера.
— Думала, что я вас потеряла, — ответила она. — К вам направляются две машины, но они едут через весь город. Придется еще немного подождать. Держитесь. Сохраняйте спокойствие.
Я закрыла глаза, мечтая о том, чтобы долго их не открывать. Я не хотела видеть Адама, и я не хотела видеть то, что мне, возможно, придется сделать.
— Иди наверх, — сказала я. Но я не стала поворачиваться, чтобы посмотреть, ушла Хоуп или осталась. Если бы я прислушалась к ней, однажды мы обе пожалели бы об этом — когда он в следующий раз пришел бы искать свой потерянный разум в нашем доме.
Адам снова постучал по окну, и я поняла, что это код Морзе, но я не собиралась его расшифровывать. Я открыла глаза и положила телефон. Мне больше не нужна была нервная леди. Она сделала все что могла и не справилась.
Я сделала большой шаг в сторону двери и почувствовала, как сила поднимается от подошв моих ног и проходит через мои вены. Это была сила любой женщины, которая когда-либо стояла на моем месте, которой было не на кого опереться, которой никто не мог помочь. Я почувствовала их силу, от макушки и до кончиков пальцев. Да, и до того самого пальца, который лежал на коротком черном спусковом крючке «Кармы».
На секунду, может, дольше, я задумалась о том, чтобы застрелить его сквозь дверь. Влипну ли я в неприятности и сумею ли выпутаться? Мои дети будут в безопасности. Не важно, что случится со мной, они будут в безопасности. Стоит ли дело того? Но Адам слишком тяжелый, чтобы я могла затащить его внутрь, не оставив заметных следов. Не вариант.
Тук. Тук. Тук. Туки-тук. Тук.
Я посмотрела на щеколду. Я знала, что она заперта, но подумывала отпереть ее, впустить его, чтобы получилась убедительная история для полиции.
Я не паниковала, я рассуждала спокойно и рационально. Я знала, что мне до смерти надоело происходящее. Я видела только один способ со всем покончить, и для этого Адам должен был умереть. Я не хотела убивать его, я просто хотела, чтобы это прекратилось, и другого пути не видела. Время тянулось невероятно медленно. Я представила, как это будет выглядеть, если я его застрелю: сначала выстрел в грудь, три раза, потом в голову, если я успею попасть, до того как он упадет на пол. Я представила, как он будет лежать на плитке или повалится на крашеную дверь.
Туки-тук. Туки-тук. Тук.
А что потом? Что, если пули из револьвера и те, что в моих карманах, его не убьют? Как далеко я могу зайти? Я пошла на кухню и взяла нож для мяса из ящика, тот, что он использовал, чтобы мастерски нарезать овощи, когда увлекался готовкой. Я положила его на стол. План «Б».
Я все еще видела его с кухни. Его губы шевелились, и нож выстукивал послания для меня или еще для кого-то, возможно, для самого дома, кто знает. Его левый рог сполз на пару сантиметров, от чего он выглядел немного жалко. Я поняла вдруг, что на нем помада. Ярко-красная помада из коллекции Иваны. Она будет не особо этому рада.
Я тоже не была этому рада. Больше всего я была не рада тому, что узнала из-за него о себе самой. С тех пор как я родила Хоуп, я догадывалась, что могу убить ради моих детей, если мне придется, если меня загонят в угол. Но я никогда не представляла, что я переступлю эту черту и пойду убивать, что задумаюсь о том, как мне избежать наказания. Конечно, я все еще могла сказать себе, что моя цель благородна, что речь идет не о жестоком, хладнокровном, беспричинном убийстве, но я чувствовала себя от этого не намного лучше.
Был только один способ почувствовать себя лучше — принять решение не убивать его.
Солнце садилось за его спиной, словно сползало в пылающий ад, но все же не такой раскаленный, как ад в его разуме. «Мне жаль, Кара», — сказал он о шизофрении. Он не выбирал ее. И это было, без сомнения, самое грустное, что я видела в своей жизни. Человек, лишенный логики и семьи, сохранивший разум лишь настолько, чтобы понять, чего он лишен, и чтобы знать, что он все еще любит утраченное. Грустно, слов нет.
Но это не значило, что я не застрелю его, если он войдет.
Он прошел мимо кухонного окна, где Хоуп так часто видела его по вечерам после развода. Я подумала, не тут ли увидела его утром Джада. Минутами спустя он появился в окне гостиной, вернувшись к начальной точке. Встаньте, дети, встаньте в круг.
Он пытался открыть парадную дверь, дергал дверную ручку и толкал дверь плечом, когда синий свет фар осветил подъезд к дому. Машина двигалась медленнее, чем, на мой взгляд, ей следовало. Четверо полицейских подошли к нему, пока его нож выстукивал последнее, паническое кодированное сообщение. «Карма» была горячей в моей руке, она указывала в пол, но я держала ее наготове, просто на всякий случай. Никогда не знаешь, что случится. Все возможно в этом безумном мире. Что угодно.
Через длинное свинцовое стекло парадной двери я не видела, чтобы он сопротивлялся или угрожал, но с него бы сталось. Может быть, я хотела этого, желала, чтобы они решили проблему за меня, но я особо над этим не размышляла. Дело зашло слишком далеко, перейдя опасную черту в моем сознании, которую я отрицала. Они уложили его на землю, крича и устроив много шума. Я представила себе, что моя мама тут со мной, обнимает меня. Без нее я бы точно не выдержала.
Я увидела, как его утаскивают прочь — им пришлось делать это вчетвером, — и услышала, как их радио шипело, хрипело и говорило на разные голоса, и я ждала выстрела, но он так и не прозвучал.
Когда полицейский постучал в дверь, выкрикнул его и мое имя, время снова обрело вес и заставило мое сердце рвануть вперед так быстро, что оно заболело. Я обернулась, чтобы посмотреть на Хоуп, но ее не было, и я не знала, правда ли она приходила, или в шоке я вообразила ее рядом со мной. Мне казалось, что мое лицо состояло из одних глаз, когда я открыла дверь с заряженной «Кармой», ствол которой был направлен в землю. Я не чувствовала револьвер в своей руке. Не могла даже сказать, есть ли он у меня. Как мои глаза стали такими большими?
Рыжеволосый полицейский забрал у меня револьвер и разрядил его, его губы шевелились, но слов я не слышала. У меня были только глаза. Мое иллюзорное спокойствие унеслось вслед за синим светом мигалки первой машины у моего дома.
Я чувствовала себя парализованной, пока полицейский не попытался прикоснуться ко мне рукой. Прикосновение обожгло мои нервы, и я отскочила от него, каждая моя клетка взрывалась от адреналина. Я взбежала вверх по лестнице в комнату Хоуп, и Херши бежала рядом со мной. Лицо Дрю показалось в щели, почти под потолком, потом что он сидел на комоде, которым они подперли дверь.
— Дети наверху, — сообщил рыжий полицейский по рации, а потом сказал: «Господи!», — когда я развернулась с дикими глазами и таким оскалом, словно могла вырвать его горло зубами. Я даже не заметила, что он пошел за мной.
Не подкрадывайся к маме-медведице. Отступи. Стой там, где я тебя вижу.
Именно так рыжий офицер и сделал, отступив назад к лестнице, пока я говорила детям, что они могут выйти.
Дрю не сразу мне поверил. Многих детей вид полицейских в форме успокаивает, но мои видели их слишком много. Ни полицейские значки, ни приказы не мешали Адаму приходить за нами, когда его одолевали демоны. Хоуп и Джада уговорили Дрю отодвинуть комод и открыть дверь. Сначала вышел он с ножом в руке. Я видела, что он был готов его применить, и я знаю по себе, как тяжело смириться с тем, что ты можешь сделать с другим человеком, чтобы спасти свою семью. И я знаю, что слова и объятия не способны стереть это знание или вернуть тебе утраченную невинность.
— Вы уверены, что он ушел? — спросил Дрю. Он выглянул в одно окно, затем в другое, не зная, что он кружит по дому внутри, повторяя маршрут Адама снаружи.
Я схватила его за руку и остановила:
— Стой. Послушай меня.
Он остановился.
— Они увезли его в полицейской машине. Видимо, в больницу? — я посмотрела на полицейского, ожидая подтверждения, и он кивнул. У него была тонкая рыжая борода под стать его волосам. Я сначала и не заметила. Я поискала глазами его бейдж. Не могла же я называть его Рыжим. Хэмм. Да вы шутите. Констебль Хэмм. Несомненно, жертва бесконечных шуток о свиньях.
Дрю фыркнул. Он тоже это заметил.
Джада потянула меня за руку в поисках поддержки. Я крепко обняла ее, чуть не придушив.
— Эй, это слишком! — застонала она.
«Да, — подумала я. — Это было слишком. Слишком близко».
— Мне нужно взять у вас показания, — сказал Хэмм, глядя на меня чуть пристальней, чем следовало.
У меня все еще было ощущение, что глаза заполняют большую часть моего лица. Чтобы лучше тебя видеть. Мои уши оглохли, словно все говорили в жестяную банку, а своего голоса я почти не слышала. Сердце колотилось, а спина болела от прилива адреналина. Я отвернулась от Хэмма и посмотрела на детей, чьи глаза тоже были расширенными и пустыми. Я прошла мимо Хэмма к лестнице, помахав детям, чтобы они шли за мной.
Когда ты падаешь с лошади, ты снова забираешься в седло.
Когда твой дом становится сценой из фильма ужасов, ты заново возвращаешь его себе.
Я прошла в мою комнату, ванную и затем через каждую комнату на первом этаже и через гараж. Дети и Херши следовали за мной, как утята. Все молчали.
Хэмм стоял у подножия лестницы, которое было практически центром первого этажа, и ждал. По его поднятым бровям и тому, как он уткнул руку в бедро, я могла сказать, что он хотел бы покрутить пальцем у виска. Дамочка-то ку-ку. Совсем как ее бешеный муж. Одна сатана.
Его напарник, седой мужчина, который не сказал ни слова, по крайней мере, так, чтобы я заметила, остался у двери, освобождая наше пространство, словно он прекрасно понимал, что мы делаем. Когда мы все обошли, я остановилась именно перед седым полицейским.
— Вам нужно что-то от детей? — спросила я.
— Наверное, нет, — он закончил писать что-то в большом блокноте и посмотрел на нас со сжатыми губами, изображая сожаление.
Я не уверена, что мой растущий гнев был здоровым, но я точно не собиралась терпеть жалость. Я повернулась к детям, стараясь не испортить эффект от проверки дома.
— Если вы хотите добавить что-то к полицейскому отчету, оставайтесь здесь, если нет, пойдите наверх в комнату Джады и поиграйте. Можете взять мороженое — и салфетки — с собой.
Я развернулась и подалась вперед, чтобы посмотреть в глаза Хэмму:
— Хотите мороженого, констебль?
— Гм, нет, спасибо. Я сыт, — он провел рукой по бороде.
Джада подбежала к холодильнику.
— Мороженое в моей комнате! — пропела она. Дрю и Хоуп не поддались.
Мы все сели за стол, пока мои старшие дети составляли список того, что их пугало, раздражало или ранило. Ни один родитель не захотел бы, чтобы его ребенок воображал, а уж тем более переживал подобные вещи. Я была поражена тем, как многое мне не удалось скрыть. Они не говорили мне об этих вещах, что, признаюсь, огорчало меня, но они, очевидно, говорили о них друг с другом, что уже было хорошо. И, зная, сколько секретов я сама хранила, я не могла их винить.
Когда они закончили рассказывать, они ушли наверх без мороженого. Я сначала удивилась, что они не захотели остаться и услышать, что я расскажу, но я и сама предпочла бы всего этого не знать… Только, я бы, конечно, взяла мороженое.
Хэмм и его напарник Бекон — шучу, старшего напарника звали Хэнкок — делали заметки и задавали мне разумные вопросы, судя по которым, они занимались подобными случаями раньше. Но, по всей видимости, мои истории казались жуткими даже им.
— Мы были довольно далеко, когда получили сигнал. Нам понадобилось немало времени, чтобы добраться до вас, — сказал Хэнкок. — Так иногда получается. Держите револьвер наготове, но подальше от детей. Если это случится снова, если он заберется в ваш дом, вы должны быть готовы выстрелить в него.
На какое-то мгновение я задумалась: возможно, мне стоило это сделать, открыть дверь и впустить его, чтобы со всем покончить. Сегодня ничего не кончилось, и завтра не кончится. Он будет возвращаться. Он доберется до любого другого места, куда я перееду. Он не остановится, пока не случится что-то ужасное, что позволит надолго упрятать его за решетку. Пока болезнь служит ему индульгенцией. Его подержат в больнице несколько дней или неделю, стабилизируют его состояние с помощью лекарств, и он снова выйдет на свободу.
На свободу?
Нет, свободен он никогда не будет.
Хэмм перечислил список обвинений. Я махнула рукой. Неважно, в чем они его обвинят. Да, я буду настаивать, но это даст нам только короткую передышку, несколько дней безопасности, но не годы.
К десяти тридцати вечера они ушли, и дом снова был нашим. Джада заснула. Я положила «Карму» обратно в шкаф, на этот раз показав Дрю и Хоуп, где она хранится.
— Он вернется в больницу на пару дней, может, чуть дольше. Как вы, в порядке?
Они серьезно кивнули.
— Поспите, — я крепко обняла Хоуп, а потом Дрю. Он терпел дольше, чем я ожидала, но не так долго, как я хотела бы. Этот опыт менял их, причиняя вред, который не могла исправить целая счастливая жизнь. Люди переносили и худшее, говорила я себе. Концентрационные лагеря, войны, пытки. Но углубляться в историю человеческих страданий, чтобы найти там судьбы более трагические, чем наша, было слабым утешением.
Войти с помощью соц. сетей: