Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Хоуп была в средней школе, Дрю в начальной, а Джада в детском саду, когда я выставила наш с Адамом дом на продажу. Я уже давно оформила развод и получила охранный ордер, но Адам так и не признал ни того, ни другого. Я начала думать, что ничто не способно удержать его на расстоянии.
— Какая-то дама смотрела на наш дом около часа назад, — сказал одиннадцатилетний Дрю, когда я вернулась домой после слишком длинного дня за написанием кода.
— Ты ведь не пустил ее в дом, верно? — спросила я. Кожу головы покалывало, сердце колотилось.
— Она постучала, но я не обратил внимания. Она, в основном, ходила вокруг знака. Кажется, она что-то с ним делала.
— Может, это был риелтор?
Он засмеялся:
— Нет, точно не риелтор. На ней была такая большая желтая пляжная шляпа и, кажется, верх от купальника. Реально странная дама. На улице даже не жарко. И облачно.
Я долго добиралась домой в этот день. Хотя Хоуп было всего двенадцать, она присматривала за Дрю и семилетней Джадой почти два часа, прежде чем я вернулась. Роман еще не родился. Почти каждый день мама старалась подогнать свое рабочее расписание так, чтобы подменять меня дома, но на весь день ее не хватало.
— Хорошо, что вы не открыли дверь. Вы должны оставаться внутри, пока я не приеду. Не забывайте.
История о странной даме в желтом купальнике не показалась мне пугающей, но я вышла на улицу и проверила знак о продаже дома возле почтового ящика. Он был ярким и радостным, с красными и синими буквами-пузырями, но мне все еще не хотелось продавать дом. Здесь мои дети научились ползать и ходить, здесь мы дюжину раз отметили Рождество, Пасху, Хэллоуин. К тому же мы не отправлялись к лучшим берегам. Мы убегали.
Я открыла почтовый ящик и пролистала несколько верхних писем. Одинокая кредитная карта выскользнула и упала на цветочную клумбу возле ящика. Внутренний голос посоветовал мне оставить ее там, в петуниях. Я понимала, что это плохой признак.
На рекламной листовке местного магазина кто-то тонким маркером подчеркнул слово «Адресат» и написал страшные слова: Адам Петрович. Чернила, словно вены, просвечивали через дешевую газетную бумагу. Не имело значения, что Адам не пытался меня напугать. Не имело значения, что безумие лишило его разума не по его вине. Единственное, что имело значение, — это угроза, которую он представлял для меня и детей. Он был очень опасным человеком.
Мое сердце сжалось так сильно, что заболело. Я поняла, что человек может взаправду умереть от страха, если его сердце сожмется так сильно, что превратится в камень.
Следующий конверт, реклама кредитов в Capital One, был разрезан чем-то острым как бритва. Я видела сквозь конверт тонкие черные буквы, выписанные почерком Адама, все они были заглавными.
— Машина едет, — крикнула Хоуп из-за двери.
Кровь бросилась мне в лицо, и я быстро заморгала, отступая от ящика. Я наклонилась и подобрала кредитку, которая угнездилась в цветах так естественно, словно деньги и правда росли на ветвях. Страх немедленно сменился яростью. Если бы он сделал что-то с домом, что-то, что увидели бы дети, я бы вызвала полицию, позволила им использовать чертов ордер — самый бесполезный пятисотдолларовый кусок бумаги на планете.
Я хотела расспросить Дрю подробнее о даме в желтой шляпе, но не хотела, чтобы он знал, что, скорее всего, это была не женщина. Это была маскировка, что-то, что голоса велели ему надеть. Имя, напечатанное на новенькой блестящей кредитке, было комбинацией моего и его: миссис Адам Брукинс. Он подписал ее курсивом, выведя все то же чудовищное имя.
Адам жил со своей сестрой где-то в пятнадцати милях от моего дома. Я встречалась с его семьей только тогда, когда он бросал принимать лекарства и голосам в его голове удавалось перекричать логику. Цикл повторялся каждые несколько месяцев: он приходил к нашему дому и делал безумные вещи, пока я не вызывала его сестру или полицию и его не увозили в государственный госпиталь, а оттуда его отпускали под обещание принимать лекарства. Смыть. Повторить.
Он хотел верить, что я все еще принадлежу ему, и, как бы я сама ни хотела верить в обратное, так и было. Мы все принадлежали ему, мысли о его безумии не покидали наши головы с того момента, когда мы узнали, что он болен шизофренией.
Я отнесла почту в мою комнату.
— Я переоденусь и приготовлю ужин, — сказала я через плечо, надеясь, что дети не заметят, как изменился и задрожал мой голос. Я не обращала внимания на то, как часто я все еще высматриваю его, пока не нахожу доказательства, что он побывал поблизости. Позже я проверю каждый сантиметр почты. Там будут подсказки, скрытые послания и подчеркнутые слова, секреты, которые он хотел передать мне так, чтобы они не узнали. Конечно, я не могла расшифровать его послания. Я очень плохо разгадывала коды — он жаловался на это годами. Но я все равно пыталась, поскольку надеялась найти подсказку, что он планирует делать дальше. А еще, вопреки здравому смыслу, я надеялась найти намек на то, как это все, наконец, прекратить.
Он снова побывал в доме, вот почему мы переезжали. Моя одежда по-новому висела в шкафу, рассортированная по цвету, от холодных оттенков к теплым. Я потратила несколько секунд на то, чтобы перемешать вещи, и это помогло мне почувствовать себя лучше. А потом я переоделась в шорты и кофту, мой обычный осенний гардероб. Я проверила мой ящик с бельем, а затем засмеялась, подумав о том, что я ожидаю там найти. Все вроде бы было в порядке.
Но в моей ванной вдоль двойной раковины был расставлен длинный ряд бутылочек. Если бы я совместила третью или вторую букву в названиях шампуней, лосьонов, кремов для бритья, ежедневных прокладок и гелей для душа правильным образом, они бы рассказали мне что-то, ясное только Адаму. Я быстро переставила их, чтобы не искушать себя.
Неожиданно лезвие боли пронзило мою голову над правым глазом. Такая боль превратится в мигрень, если я с ней не совладаю. Десять минут. Если бы я могла прилечь хотя бы на десять минут.
Когда я сняла с кровати покрывало, я обнаружила два длинных ряда спокойно спящих книг. Это было менее страшно, чем ножи, которые он разложил в прошлый раз, пока я спала, но только потому, что я не понимала значения. Названия или темы книг складывались во что-то в разуме Адама, и это могло быть острее, чем ножи. Это могло быть обещание, воспоминание, извинение или угроза. Я никогда не узнаю.
Я сфотографировала книги — дюжину раз. Они не были разложены по алфавиту, и первые буквы названий ни во что не складывались. Одиннадцать авторов, смесь художественной и научно-популярной литературы, без видимой связи между темами и жанрами. Я предполагала, что «Искусство войны» было важной частью послания, и не только потому, что его экземпляры лежали как в левом верхнем, так и правом нижнем углу. Пустые желтые клейкие листки были вложены между страницами текста.
Еще больше скрытых посланий. Еще больше кода для расшифровки.
Я заплакала, потому что, что бы я ни делала, это не могло спасти нас от постоянного страха.
— Мама!
Я снова накинула покрывало на книги и побежала в комнату Дрю, не переведя дыхание. Он снова позвал меня, и я поняла, что он находился в комнате Джады. Я сделала глубокий вдох, увидев пятна перед глазами, и постаралась проигнорировать боль в затылке, которая уже отдавала в шею и правое плечо. Послания Адама всегда были адресованы мне одной, и я обычно могла скрыть их от детей. Но сегодня он зашел дальше.
— Есть идеи, что это такое? — Дрю толкнул носком ботинка одну из футболок Джады, которая лежала на полу вместе с парой легинсов, носок и ботинок. Примитивное улыбающееся лицо, нарисованное на листе обычной белой бумаги, лежало между горловиной футболки в цветочек и шляпой от солнца. Было жутковато увидеть одежду, разложенную как мини-человек, словно двухмерная Джада, но смайлик вместо лица превратил это в какой-то кошмар. Кровь отхлынула у меня от лица. На минуту я подумала, что и правда упаду в обморок.
— То же самое в каждой из наших комнат.
Я снова покачнулась. Я еще не привыкла к идее, что хотя бы один из моих детей изображен в виде бумажной куклы.
— Я сделал фотографии, — сказал Дрю, — и убрал вещи в комнате Хоуп, пока она не увидела.
Я могла только кивнуть. Он вел себя как взрослый, хотя оставался всего лишь подростком. Он не должен был относиться к этому так, не должен был собирать свидетельства и искать способы защитить свою сестру от проявлений безумия.
— Может, нам позвать кого-нибудь, — спросил он, — полицию или его маму?
Я покачала головой:
— Я бы позвонила, если бы это что-то изменило, но это не поможет. Они не смогут ничего сделать.
Если бы я пожаловалась, он бы меня наказал. Все могло стать гораздо хуже, и я видела худшее. Мой ордер был бесполезен. Даже если бы они посадили его в тюрьму или вернули в государственную больницу, они бы не удержали его долго. Лучше было помалкивать и сохранять спокойствие.
— Пойдем в китайский ресторан сегодня, — сказала я. — И я позвоню его сестре. Я постараюсь убедить ее что-нибудь сделать. Я не хочу продолжать вызывать полицию. А то о нас будут думать как о мальчике, который кричал «волки». Нам нужно, чтобы они воспринимали нас серьезно на случай, если они реально нам понадобятся.
Когда. Когда они нам понадобятся.
Дрю кивнул, оглядевшись по сторонам, что должна была сделать я. Меньше всего он хотел бежать отсюда. Но мы оба одинаково боялись оставаться в доме, так же как и оставлять его пустым. Решения не было. Не было ответа. У нас не оставалось выхода. Даже продажа дома и переезд не гарантировали, что он просто не последует за нами.
Очень долго мне было жаль Адама. Наблюдать, как кто-то сходит с ума — это очень страшно. Несмотря на все, что украла у него болезнь, он сохранил знание о том, что когда-то у него была семья и любимые люди. Но осталось и осознание того, что он не может быть с нами. А голоса шептали ему о заговорах и подавали пугающие советы. Защитные инстинкты мамы-медведицы давно взяли во мне верх над жалостью.
Я всегда знала, что на многое способна, чтобы защитить своих детей. Но я никогда не задумывалась, каково это будет в действительности. Вопрос не в том, на что я готова пойти, вопрос в том, кем я готова стать.
Следующим днем я заехала в магазин спортивных товаров по пути домой и сразу направилась в отдел огнестрельного оружия и позвонила в старомодный колокольчик. Я не изучала оружие для самозащиты, но я уже знала все, что мне нужно, благодаря исследованиям, которые проводила для книг, выброшенных Адамом вместе с моим жестким диском. Я также прошла курс по безопасному обращению с оружием в этом магазине несколько лет назад, чтобы узнать, как именно чувствуешь себя, заряжая револьвер и стреляя из него.
— Кого я вижу! Неужели это наша маленькая мисс детектив! — высокий, грузный мужчина с бородой горца обошел стеклянную витрину. Его борода шевелилась, так что, возможно, она скрывала улыбку.
— Привет, Билл! Рада тебя видеть, — я улыбнулась, удивленная тем, как уверенно я себя чувствую, несмотря на причину моего приезда. — На этот раз я за покупками.
Он поднял сросшиеся брови.
— Ого, а я-то думал, ты не сторонница личного оружия. Ты точно решила?
— Сколько ты попросишь за «Смит и Вессон» тридцать восьмого калибра?
— Давай посмотрим, у меня их несколько, — его глаза загорелись, а брови поднялись еще ближе к линии роста волос, которая убегала все дальше от них уже несколько лет. — У меня есть кое-что прямо для тебя. Никуда не уходи. Я сниму его с полки. Он у меня на витрине.
Он продолжал говорить на ходу, а я вздохнула. У меня не было настроения для шопинга. Я просто хотела купить недорогое надежное оружие.
Билл был в таком восторге от маленькой коробки, которую он принес, что едва не пританцовывал у себя за кассой.
— Ну-ка, поглядим! — он тяжело дышал, маленькая капля пота скользила по его левому виску. Он открыл черную пластиковую коробку, чтобы показать мне самый безвкусный розовый револьвер, какой я только видела. — Стоит чуть-чуть больше из-за цвета. Женщинам он нравится. Это тоже тридцать восьмой. Особый револьвер для особой леди. Разве не прелесть? Вот что в документах написано. Смотри!
Он поднял маленькую брошюру, чтобы доказать, что какой-то парень из рекламного отдела, возможно, кто-то с высшим образованием, и правда сочинил этот завлекательный слоган.
Я улыбнулась, понимая, что это плоская, безрадостная улыбка, но не могла даже притвориться, что мне нравится увиденное.
— Может быть, этот в другой раз? Сейчас мне нужно что-то простое. Что у тебя самое дешевое? У меня денег в обрез.
Он прищурился и засунул синюю ручку Bic в рот, словно это была соломинка:
— У вас все в порядке, маленькая мисс детектив?
— Просто для защиты дома. У меня все в порядке, Билл. Спасибо, что спросил, — я показала на солидный черный револьвер за стеклом: — Сколько стоит этот?
— Этот из полимерного материала. Я бы мог продать его тебе за триста пятьдесят долларов, — он профессионально расшифровал мой вздох. Это практически утраченное искусство — оценка вздоха. — Ко мне приходил парень, чтобы продать старый револьвер, на прошлой неделе. Стреляет хорошо. Пробовал его сам и вычистил. Он в подсобке.
— Такой вариант меня вполне устроит.
— Ну, смотреть там особо не на что, — кинул он мне через плечо. — Малость покоцанный.
Билл исчез за вращающейся дверью. Я переступила с ноги на ногу и замедлила дыхание. Я и правда хочу это сделать? Это будет точка невозврата. Я не должна покупать револьвер, если я не готова в кого-то реально выстрелить. Смогу ли я это сделать? Билл уже спешил обратно — вернее, по его меркам это можно было назвать спешкой.
— Как я сказал, смотреть не на что, — он подтолкнул ко мне мятую коробку из-под обуви.
Я подняла крышку. Этот экземпляр выглядел более опасным, чем розовый. И Билл был прав: его швыряли достаточно часто, чтобы он обзавелся вмятинами и царапинами. Я притворилась, что мне не интересно, хотя очень захотела его купить.
— Кажется, он валялся в ящике с инструментами лет десять. Сколько за него?
Я посмотрела на стену, стараясь симулировать безразличие.
— «Смит и Вессон» — это хорошая марка, пусть он и старый. Но для тебя, мисс детектив, я бы сказал — сто восемьдесят долларов.
Я опустила крышку и попыталась вздохнуть, но получилось не настолько громко, чтобы заглушить его собственное дыхание. Это было куда дешевле, чем я ожидала.
— Я могу заплатить сто пятьдесят долларов наличными сегодня.
Он подергал себя за бороду, но мы оба знали, что ему не продать этот револьвер, пока не явится очередной скупердяй.
— Только для тебя, маленькая леди. Только для тебя. И когда ты будешь купаться в деньгах после выхода следующей книги, возвращайся, и я сделаю тебе хорошую скидку на мою розовую детку. Особый револьвер для особой леди. Хорошо?
Я улыбнулась, хотя не была уверена, что у меня остались силы на новые книги.
— Когда я буду готова поторговаться, я вернусь.
По дороге на выход я взяла еще и бокс с замком за двадцать долларов, а также коробку патронов.
Поездка домой была слишком короткой, чтобы разобраться в собственных мыслях. Открыв дверь машины, я задержала дыхание, пока не услышала, как Херши счастливо лает, здороваясь. «Старые привычки», — думала я, неся револьвер как младенца. Мне нравилось чувствовать его в руках: тяжелый, сильный, опасный. Именно по этой самой причине мне не понравились револьверы во время учебы. Многое изменилось за последние несколько месяцев. Не только вещи, подумала я, я и сама изменилась.
Я вложила шесть патронов и поставила барабан на место, осторожно целясь в дверь. Предохранителя у этой модели не было, и пусть мне и нравилось ощущение, которое дарил револьвер, я имела здоровое уважение к огнестрельному оружию.
— Тебе нужно имя, — сказала я револьверу, аккуратно кладя его на высокую полку. Я мрачно улыбнулась, зная, что придумала самое подходящее.
— Карма.
Войти с помощью соц. сетей: