Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии когда-то претендовало на звание самой большой империи в истории. Благодаря изобретательности населения, подпитываемой углем и прохладным климатом, эта страна стала прародителем всемирной промышленной революции. Английский язык должен был стать средством коммуникации для большей части человечества. Именно здесь изобрели футбол, или «английский футбол», как его называют некоторые. В Соединенном Королевстве зародилась и паника по поводу вакцин. Не один раз. И не два. Трижды!

В XIX веке появился страх перед прививками против оспы – болезни, часто заканчивающейся смертью или слепотой. Спустя столетие панику вызвала вакцина от коклюша в составе АКДС. Затем, начиная с конца 1990-х, Уэйкфилд сеял сомнения относительно MMR, а позже по поводу практически любой вакцины, которая могла бы принести ему аплодисменты и доход. И поскольку все началось в Англии, именно в тут я и завершу расследование той статьи о двенадцати детях, которая, несомненно, останется в памяти людей и после моей смерти.

Я сел на поезд до Мерсисайда, города на северо-западе Англии, чтобы навестить мать еще одного из двенадцати детей. По понятной причине я буду называть ее Мисс номер Три. Но ее сын, Ребенок номер Три, указанный под этим номером в таблицах 1 и 2, на самом деле был первым, кого привезли в Хэмпстед для участия в исследовании.

Его направили в Royal Free, как и почти всех остальных, через женщину в алом из Newsnight. Единственной проблемой с желудочно-кишечным трактом у Ребенка номер Три был сильный запор. Его анализы крови оказались в норме, никакого воспаления, патоморфологи не увидели колита в его биопсии. Тем не менее в ходе илеоколоноскопии Мисс номер Три заметила набухшие лимфоидные фолликулы («пятна», как она их назвала). Затем, три месяца спустя, записи о мальчике были изменены, ему в экспериментальном порядке прописали лекарства и занесли в журнал с пометкой «синдром».

Мой визит был третьим за немногим более десяти лет. От Лондона до Ливерпуля 320 километров, далее 20 минут езды на автобусе через пригород прямо до арендованного двухэтажного дома с террасой и золотым почтовым ящиком, номером и молотком, как и дверь любого другого дома на улице. Вот двор был единственный в своем роде: прямоугольник подстриженной травы, переходящий в забор. Кустов нет. Клумбы нет. Ничего нет.

Мисс номер Три была худой тихой женщиной, к этому времени ей исполнилось 58 лет. Ребенок номер Три оказался ее вторым сыном (у него были еще два брата и сестра), которого к настоящему времени ребенком было и не назвать. Ему исполнилось 29 лет, он стоял на пороге среднего возраста и давно перестал жить дома. Парень был красив. Черные волосы, голубые глаза. Если бы его лицо улыбалось вам из профиля в приложении для знакомств, вы бы подумали, что он будет нарасхват. У него было то, что я называю «ливерпульским взглядом», который, как мне казалось, я видел у покойного Джона Леннона. Мне казалось, что такой взгляд говорит о какой-то загадочной мудрости, которую можно найти лишь на улицах этого города.

Но у парня не было профиля в приложении. Не было свиданий.

– Он мог бы покрывать поцелуями лицо в течение одной минуты, а на следующие полчаса радикально измениться, – говорит его мать, когда мы сидим в гостиной. – Иногда мне страшно. Я запираю двери в сад, потому что знаю, как сильно он может ударить.

Его рассказ тоже был далек от романтики. На втором году жизни мальчик потерял дар речи: в то же время он начал есть ковры и навязчиво щелкать пальцами перед глазами. Теперь его основной словарный запас состоял из «да» или «дай мне». И он знал, но не использовал жест, означающий «нет» или «не могу»: когда его мать скрещивала и разжимала руки, как рефери, не засчитывающий гол.

– Если он хочет, чтобы кто-то ушел, он просто откроет входную дверь, – объяснила Мисс номер Три во время второго моего визита. – Если он хочет попить чай, даст мне чашку или положит в нее четыре чайных пакетика и попытается приготовить чай сам… Но дело в том, что он не знает, когда остановиться. Когда чашка заполнится, он просто продолжит наливать, так что становится слишком опасно.

Он был опасен как для себя, так и для окружающих. Это означало, что к моему последнему визиту он больше не возвращался домой. Скорее всего, жил среди незнакомцев в одном из захудалых домов ухода, где он разбил оконное стекло, порезал себе запястье и сломал нос одному из сотрудников. Даже на коктейле из трех антипсихотиков он был столь же непредсказуем, как и любой пожизненно заключенный: вот он слушает свою музыку на солнышке, а вот уже наносит кому-то увечья.

– Что делает его счастливым, так это то ванна, – говорит мне его мать. – Он принял около двенадцати ванн за шесть часов.

Это не было синдромом Аспергера. Пропасть его одиночества была слишком велика. Его нельзя было сравнивать с «защитниками» (например, со значками «Я немного аутист») или с геями, или с частично коренными американцами. Это было именно то, что некоторые родители называли, к личному горю, полным «крушением поезда», аутизмом.

Но могла ли вакцина объяснить его заболевание? Его мать в этом не сомневалась. В течение последней четверти века она рассказывала одно и то же: в возрасте 14 месяцев он получил вакцину MMR, сразу после прививки у него пошло носовое кровотечение, затем в течение 48 часов у него поднялась температура и появилась сыпь, напоминающая корь. Симптомы сохранялись в течение недели. После этого он начал раскачиваться взад-вперед на своей кроватке, потерял речь и стал агрессивным.

Невролог, осматривавший Ребенка номер Три в пять лет, и поставивший ему диагноз «сочетание серьезных трудностей в обучении и аутичного поведения», сказал, что мать ошибалась.

Это мнение согласуется с преобладающим. В педиатрии развития говорится, что первые симптомы аутизма обычно проявляются или распознаются где-то на втором году жизни. Между тем, ученые утверждали, что вирусам в прививке требуется несколько дней, чтобы размножиться, поэтому биологически неправдоподобно, чтобы корь, эпидемический паротит или краснуха оказали моментальное воздействие, о котором говорила мать.

Эпидемиологи также попытались поставить под сомнение родительские «рассказы», подобные этому. Проводя исследование за исследованием, ученые разных стран не сообщали ни о чем, что могло бы подтвердить заявление Уэйкфилда о том, что MMR является причиной аутизма, проиллюстрированное в его отчете фальсифицированной диаграммой. В докладах из Финляндии и Дании были рассмотрены истории болезни более чем полумиллиона детей. Любая взаимосвязь была отвергнута. Проект из Иокогамы, Япония, обнаружил, что во время приостановки введения вакцины MMR количество поставленных диагнозов «аутизм» продолжило расти.

По мере проведения кампании Уэйкфилда доказательства накапливались. «Родители против науки», – так писали СМИ. Команда из Монреаля, Канада, обнаружила, что диагнозов распространенного расстройства развития становится «значительно больше», когда уровень вакцинации MMR «существенно снижается». А врачи в Кракове, Польша, отслеживающие развитие и интеллект, не сообщили о различиях в показателях у привитых и непривитых детей.

Но исследования большого массива данных дают результаты для популяции. Не для отдельных детей, не для Ребенка номер Три. Может быть, побочный эффект настолько редкий, что ускользнул из поля зрения эпидемиологии. Может ли этот мальчик, теперь уже мужчина, иметь биологическую особенность или уязвимость к вакцине? Каждое эффективное лекарство кому-то вредит. И рассказ его матери о лихорадке вскоре после прививки был похож на самое частое воспоминание родителей о реакции их детей на тройную вакцину.

«В ту ночь он был так капризен и у него была такая высокая температура, что ему дали тайленол… На следующий день, когда он проснулся, он не мог двигаться и не мог ползать. Он просто продолжал бить себя по лицу и ушам».

«Через два дня у него поднялась температура до 40 градусов. На тот момент он был типичным ребенком: смеялся, шумел, пытался переворачиваться. После прививки мы наблюдали, как он тает на наших глазах».

Подобные наблюдения не были родительскими фантазиями. Их подвергли серьезному изучению. В Финляндии при испытании вакцины были задокументированы побочные реакции, в том числе и резкое повышение температуры после прививки. В апреле 1986 года педиатр из Хельсинки, Хейкки Пелтола, и эпидемиолог Олли Хейнонен опубликовали в журнале The Lancet блестящее плацебо-контролируемое двойное слепое исследование непосредственных побочных эффектов вакцины MMR с участием близнецов. Каждого из них случайным образом распределили в одну из двух групп, разделив всех. Один получал вакцину, затем, три недели спустя, – плацебо, а другой получал плацебо, а через три недели вакцину. Были проанализированы данные 581 пары близнецов. Все показатели заносились в столбцы «дни после инъекции», и очень часто туда вносилась именно лихорадка.

В столбце «до шестого дня, включительно» (вспомним Ребенка номер Три) финны указали, что детей с «легкой» лихорадкой оказалось 163 на тысячу привитых MMR. «Умеренную» лихорадку наблюдали в восьми случаях на тысячу, а «высокую» – в одном на тысячу. Неудивительно, что осложнения вызывают столько переживаний среди родителей детей с аутизмом. Но вот в чем прелесть финских исследований: они оценили температуру близнецов после плацебо. «Легкая» лихорадка встретилась у 162 детей на тысячу, что на одного меньше, чем после вакцинации MMR. «Средняя» – снова на единицу меньше. А что касается «высокой» степени лихорадки, разницы вообще не было. Таким образом, вероятность немедленного повышения температуры, вызванного именно вакциной, а не уколом плацебо, была незначительной.

Повышение температуры наблюдалось и позже, максимум через 10 дней, но в целом истинные побочные эффекты были редкими. «Результаты настоящего исследования показывают, что побочные реакции на широко используемую вакцину MMR встречаются гораздо реже, чем считалось ранее», – прокомментировали Пелтола и Хейнонен.

Но даже это не доказывает, что Мисс номер Три ошибалась. Именно в рассказах родителей Уэйкфилд, Томми, Бигтри и другие участники кампании теперь укрывались от врачей и ученых.

– Если 10 тысяч человек говорят одно и то же, истории, рассказанные 10 тысяч матерей, в конечном итоге, становятся наукой, – так юрист Роберт Кеннеди представил этот аргумент на митинге против вакцинации в Атланте. – Эти женщины знают, что случилось с их детьми.

Полагаю, именно поэтому я и вступил в полемику уже много лет назад. Знала ли Мисс номер Два в сентябре 1996 года, когда она рассказала педиатрам Royal Free, что ее сын начал трясти головой через две недели после вакцинации MMR? Или она знала в ноябре 2003 года, когда сказала мне, что прошло «около шести месяцев»? Или она действительно узнала в ноябре 2001 года, когда подала иск?

Она подала в суд на фармацевтическую компанию. Ее адвокаты надеялись добиться мирного решения вопроса. Но Big Pharma редко решала дела тихо. В юридических документах, переданных мне другим родителем из заведенного дела, Мисс номер Два, чей телефонный звонок вывел Уэйкфилда на аутизм, приняла заявление ответчика. В медицинских записях мальчика не было никаких симптомов, связанных с аутизмом, или каких-либо предполагаемых признаков «нового синдрома» в течение девяти месяцев после прививки.

Вот так исчезла «временная связь». Остались тесты на корь Джона О’Лири. И через своих адвокатов Мисс номер Два сделала еще одну уступку в иске, которая заставила бы задуматься любого здравомыслящего человека. «Дело истца состоит в том, что симптомы расстройства аутистического спектра и расстройства кишечника не обязательно проявляются в течение нескольких дней или недель после вакцинации», с такой формулировкой иск оказался в Королевском суде Англии.

По мнению Мисс номер Два, важной особенностью является то, что симптомы проявляются после вакцинации, а не до нее.

А ведь речь идет о сигнальном случае, «явном вреде вакцины», как говорил Уэйкфилд. И не только Мисс номер Два, Мисс номер Шесть тоже запуталась в воспоминаниях. Это была мать (она описывала «пронзительный крик»), которая включила двоих своих детей в исследование Royal Free, а также привлекла еще одного. Таким образом (что публично не озвучивалось до моего расследования), она привела одну четверть пациентов в исследование для статьи в The Lancet. Одну треть из тех, которые указаны в таблице с «аутизмом».

За устрашающей завесой медицинской конфиденциальности Мисс номер Шесть с самого начала вызывала беспокойство. Специалисты так сомневались в правдивости ее утверждений, что педиатр Саймон Марч проехал 100 километров, чтобы встретиться с местными клиницистами. Социальные работники думали о внесении двух мальчиков в «группу риска». А независимая группа адвокатов, рассматривая коллективный иск Барра, пришла к выводу, что ни у одного ребенка не было установленного заболевания, которое дало бы основание их матери подать в суд на кого-либо.

– Она была очень сложным для коммуникации человеком, – рассказал ее семейный врач группе Генерального медицинского совета, – и на двух консультациях ее истории будут отличаться.

И Мисс номер Два, и Мисс номер Шесть были близкими помощниками Уэйкфилда: работали с ним, проводили кампании за него и делали все возможное, чтобы помешать моему расследованию. Мисс номер Шесть также была доверенным лицом другого человека в его сети – г-жи X, отъявленной лгуньи. Хотя ее не было среди родителей первоначальных двенадцати детей, она привезла своего сына на обследование кишечника в Royal Free, присоединилась к иску Барра и оказалась на Euston Road.

«Он спас наших детей, – кричала она. – Доктор Уэйкфилд спас наших детей. Доктор Уэйкфилд и его коллеги спасли наших детей. Доктор Уэйкфилд спас наших детей».

Единственной загвоздкой, как, к своему ужасу, узнают многие матери, были эти надоедливые медицинские документы. История г-жи X началась с того, что у ее 18-месячного сына поднялась температура после вакцинации MMR, а затем он «сразу» потерял речь и зрительный контакт. По ее словам, после укола последовали 6 часов судорог и рвоты, а затем полгода ребенок находился в «стойком вегетативном состоянии».

Но после тщательного изучения истории болезни судья не нашел ни одного подтверждения и использовал слово на букву «М», которое не понравилось юристам.

– Критические факты, установленные в этом деле, можно резюмировать, – постановил он. – [Ребенок X] страдает расстройством аутистического спектра. Нет никаких доказательств того, что его аутизм был вызван вакцинацией MMR. Рассказ его родителей о негативной реакции на эту вакцинацию сфабрикован.

А почему бы и нет? Задайте себе вопрос: если бы вы могли стать миллионером, обворовав правительство или фармацевтическую компанию, при этом в случае неудачи вы даже не столкнетесь с критикой, не говоря уже о том, чтобы попасть в тюрьму, возможно, вы бы попробовали? Что ж, может быть. А если у вас нет ребенка с отклонениями в развитии, со всеми этими суматохами, беспокойствами и расходами, вы бы исказили свои воспоминания?

Это мрачная сторона нашей природы. Разве люди не имитировали желудочную болезнь после обеда в круизе по океану и не рассказывали, что они присутствовали на террористических атаках, только чтобы получить компенсацию? Да и Уэйкфилд убедил их, что заговор как раз с другой стороны: фармацевтические компании, коррумпированные врачи, лживые ученые и журналисты.

Конечно, это дико с точки зрения морали.

Но эти рассуждения никак не касаются Мисс номер Три. Я ни на секунду не подумал, что она солгала. Разве никто из родителей не поверит Уэйкфилду после того, что они увидели и услышали от очаровательного доктора? Какой бы она ни была порядочной, как и бесчисленное множество других матерей, это не значило, что она права (или не права).

Спустя годы я заметил, как истории родителей трансформировались. Воспоминания блекли, события искажались, а воспоминания напоминали сигнал от ДНК, усиленный слишком большим количеством циклов амплификации. Были случаи, когда всплывала информация, вызывавшая больше вопросов, чем ответов.

Возьмем пример лучшей подруги Уэйкфилда, Полли Томми, которая сказала, что ее сын Билли пострадал от вакцины MMR, и которая в 2016 году ездила по США с рассказами о докторах, убивающих младенцев. В Vaxxed она и ее муж Джонатан заявили, что в день укола (мальчику на тот момент было 13 месяцев), у сына началась «неконтролируемая тряска», случился лихорадочный припадок, и «на самом деле, он никогда больше не был прежним».

Может быть, и так. Но 17 годами ранее, когда они представляли на британском телевидении свиной гормон от аутизма, история была совсем другой. Все было «фантастически» до девять месяцев, когда у Билли, казалось, что-то не так. «Мы думали, что его речь нарушена только потому, что он не слышит, – сказал его отец в программе (в которой не упоминались вакцины или судороги). – И все повторяли, что он не разговаривает, потому что не слышит»

Не слышит? Классическая путаница родителей при выявлении у ребенка ранних признаков аутизма. И было еще кое-что, из-за чего я остановил видео. В феврале 2010 года мне позвонил близкий друг семьи Томми, который обратился ко мне через службу новостей The Sunday Times .

– Смотрела ли она когда-нибудь, на самом деле, – спрашиваю я источник в записанном разговоре, – медицинские документы своего сына?

– О да, о да, о да, – отвечает друг.

– И она по-прежнему убеждена, что это была вакцина MMR?

– Нет, нет. На самом деле, никогда и не была.

Такие ответы меня не удивляют. Я очень часто обнаруживал, что время влияет на повествование. То же можно сказать и о другой поклоннице Уэйкфилда, актрисе Дженни Маккарти. Она долго рассказывала о сыне в книгах и на телевидении, считала, что ему повредила MMR. Но бабушка по отцовской линии мальчика рассказала писателю из Милуоки Кену Рейбелу, что она отмечала классическое аутичное поведение и до прививки.

«До прививки». А что насчет «без прививки»? Возможно, я наткнулся и на такой случай. Речь идет об участнице кампании JABS Джеки Флетчер. Той, которая свела вместе Уэйкфилда и Мисс номер Два, которая одной из первых подписалась на зарождающийся коллективный иск Барра, и направила большую часть детей в исследование The Lancet. В течение многих лет ее сын был в Великобритании образцом ущерба от вакцины MMR.

Опять же, все упиралось в документы. На этот раз судебные документы плюс запись в Системе сообщений о побочных эффектах вакцин правительства США, на которую мое внимание обратила другая мать. Флетчер связала фебрильный припадок с вакциной MMR и даже подтвердила свою историю номером партии вакцины G0839, которая, как она сообщила, причинила вред. Но врачи объяснили приступ мальчика вторичной инфекцией. Производитель назвал эту партию вакцинами против столбняка, и тесты показали, что иммунная система ее сына не выработала антител к вирусу кори, эпидемического паротита или краснухи. Антитела определялись лишь к столбнячному токсину.

Воспоминания, по понятным причинам, со временем улетучиваются. Но часто бывало, что больше всего негодуют родители, чьи рассказы, если их досконально исследовать, мягко скажем, неидеальны. И я думаю, что юристы тоже должны были почувствовать что-то подобное, когда они изучали документы.

Мисс номер Три не занималась вопросами причинно-следственной связи. Не думаю, что когда-либо видел ее в СМИ. Но хотя она не гневалась в Facebook и не кричала на улице, она боролась за своего сына. Она будет радеть за корректировку и пересмотр его лекарств, протестовать, когда его одежду украдут из его же комнаты, и свидетельствовать против самых дерьмовых домов ухода. Кто знает, где бы он был без нее?

Ко времени моего третьего визита мы сосредоточились на жизни Ребенка номер Три во взрослом возрасте. Но ранее мы говорили о MMR, вместе с Мистером номер Три, который когда-то работал водителем погрузчика.

– Вы действительно верите, – спросил я их, думая о самом токсичном утверждении Уэйкфилда, – что есть врачи и люди, работающие в правительстве, которые знают, что вакцина MMR вызывает такие же проблемы, как у вашего сына, и скрывают это?

– Да, – ответила она.

– Нет, – сказал он, – я так не думаю.

– Да, – повторила она. И она так действительно считала.

Но отец сказал еще кое-что, что намекало на разногласия.

– На самом деле, я думаю, мы были просто уязвимы, – отметил он. – Мы искали ответы.

А кто бы не стал?

Мисс номер Три, однако, не изменила своего мнения, как она ясно дает понять, когда мы встречаемся в последний раз. Она «не доверяла MMR». Она «все равно не поверит ее безопасности». И мать твердо убеждена в том, что Уэйкфилд сказал несколько десятилетий назад, когда выступал на пресс-конференции в Атриуме Royal Free, чтобы разжечь эпидемию по всему миру.

– Я искренне верю, – говорит она, повторяя его совет о тройной вакцинации, – что давать их отдельно было бы лучшим решением.

Но даже она не проглотит наживку Уэйкфилда. Мисс номер Три сомневается в его самой большой идее. По ее мнению, главной причиной ситуации с ее сыном был не вирус кори из тройной вакцины.

– Я всегда думала, что это краснуха, – говорит она.