Маленькая девочка ждет свое любимое видео. Она не может отвести глаз от экрана. Она точно знает, что сейчас включится музыка и на экране появится Коржик, Большая Птица и другие ее любимые герои. Наверняка появятся, ведь так было всегда. Черноволосая девочка с латинскими корнями, одетая в розовое и белое, нервно раскачивается на высоком стуле. Ее зовут Мишель Седильо.

Ее мать Тереза наблюдает за этим в объектив, снимая все на камеру. И вот спустя 12 лет я могу наблюдать за этой девочкой из другого места – за четыре тысячи километров к востоку. Я сижу в кабинете 201, среди темно-вишневого классического великолепия, в здании национального суда имени Howard T. Markey. Здание находится внутри зеленой зоны Белого дома. Сегодня проходит заседание «суда по вакцинам», для чего собралось целое отделение Федерального суда США по жалобам. Вокруг меня в этой холодной комнате сидят юристы, родители, эксперты и публика. Все мы обращены лицом к высокой трибуне, с которой три судьи, или «специальные мастера», смотрят на мониторы.

Как и пресловутые «четырнадцать дней», и «пронзительный крик», этот суд был наследием кризиса АКДС, импортированного в США в апреле 1982 года вместе с программой Vaccine Roulette. В более жесткой американской культуре, с которой Джон Уилсон не сталкивался, эта программа вызвала лавину судебных исков: от трех в 1981 году до более двухсот в год в течение четырех последующих лет. Большинство производителей прекратили выпуск вакцины, и в ноябре 1986 года Рональд Рейган подписал закон о передаче подобных исков федеральным «специальным мастерам», а также закон о схеме компенсации.

С момента публикации статьи о двенадцати детях – а прошло уже девять лет – по всей стране было набрано почти пять тысяч семей с детьми-аутистами, из которых юристы выбрали Мишель. Она была американским Ребенком номер Два, лучшим шансом проверить утверждение о том, что персистенция вируса кори после прививки MMR является причиной эпидемии аутизма.

Музыка начинается. Мишель реагирует. А голос с мягким французским акцентом спокойно комментирует то, что видит каждый в комнате.

– Можно отметить, как девочка очарована «Улицей Сезам», – говорит специалист по аутизму из Монреаля Эрик Фомбонн, давая показания на шестой день этого двенадцатидневного слушания, случившегося в июне 2007 года. – Она очень взволнована. Мы видим все эти стереотипные движения, например рук, которые постоянно делают что-то вроде хлопков.

Прошло шесть месяцев с тех пор, как Уэйкфилд избежал судебного разбирательства по делу о клевете в Лондоне, но теперь его заявления дошли и до американского суда. Это дело Седильо против министра здравоохранения и социальной службы, которая несет ответственность от имени правительства за выплату любой возможной компенсации. По подсчетам сотрудников Министерства юстиции, в случае победы Мишель может рассчитывать примерно на 15 миллиардов долларов.

Мать девочки, Тереза, впервые услышала об Уэйкфилде в 1997 году, после его появления на обложке журнала Бернарда Римланда Autism Research Review International. Затем, в декабре 1998 года (всего через два месяца после того, как Ричард Барр подал иск), она подала в суд, объявив, что ее дочь пострадала от вакцины. Воодушевленная статьей о двенадцати детях, она наконец встретилась с Уэйкфилдом в Сан-Диего в октябре 2001 года. Подобно Джейн Джонсон из Thoughtful House, Тереза посетила конференцию Римланда «Победить аутизм сейчас!», на которой выступил харизматичный британский доктор. Он рассказал родителям о своем открытии – «аутистическом энтероколите» – и утверждал, что почти нашел причину. Когда он выходил из зала, Тереза поспешила за ним.

В ходе перекрестного допроса на второй день судебного заседания она рассказала, чем закончился этот контакт.

– Вы когда-нибудь обменивались электронными письмами с доктором Уэйкфилдом? – спросила ее Линн Риччиарделла, адвокат Министерства юстиции.

– Да, – ответила Тереза с места для свидетелей.

Это была дама 45 лет, в очках, с красивыми серьгами и копной черных кудрей. Изысканная. Стильная. Как Мисс номер Два.

– Примерно сколько писем вы ему отправили?

– Боже, я не считала.

– Больше десяти?

– Да, больше десяти.

– Больше пятидесяти?

– Наверное, больше сотни. Но меньше 150.

Девочка на высоком стульчике – единственный ребенок Терезы – родилась в больнице недалеко от дома в Юме, штат Аризона, в двадцати минутах от границы с Мексикой. Сразу после рождения – 30 августа 1994 года – ребенок получил вакцину против гепатита В, а через месяц ей ввели еще одну дозу. Через два месяца ей сделали два укола: тройную АКДС и прививку от Haemophilus, добавив еще пероральную иммунизацию от полиомиелита. В декабре и марте следующего года все три прививки повторили, а затем ввели третью дозу против гепатита. В сентябре 1995 года девочку вакцинировали от ветряной оспы. А в среду, 20 декабря, в возрасте 15 месяцев она получила MMR.

На тот момент это был типичный для США календарь прививок. Тем не менее Тереза и ее муж, Майкл Седильо, заявили через юристов, что тимеросал, консервант вакцины на основе ртути (в те дни добавлявшийся в вакцины от гепатита и АКДС), повредил иммунную систему Мишель, что сделало ее уязвимой для ослабленного вируса кори в вакцине MMR.

Слушание было собрано по поводу именно этого заявления. Но тимеросал был задвинут на второй план. Ее юристы назвали «самой важной проблемой» анализ на вирус кори в биоптате кишечника, проведенный в Coombe Women’s Hospital в Дублине.

– Есть одно ключевое фактическое утверждение, – объяснял председательствующий специальный мастер Джордж Л. Гастингс-младший. – Все теории причинно-следственной связи заявителей зависят от достоверности определенных тестов, целью которых было найти доказательства персистенции вируса кори в биологических материалах Мишель и ряда других аутичных детей.

Уэйкфилд числился главным свидетелем разбирательства. А поскольку в основе дела лежали тесты Джона О’Лири, можно было ожидать, что оба специалиста придут и осудят вакцинацию миллиона детей. Но никто не явился. Вместо них веским доказательством служил лист белой бумаги. В буквальном смысле – один лист бумаги. Он был датирован 15 марта 2002 года и озаглавлен «Отчет об обнаружении вируса кори». Подписанный О’Лири для компании Unigenetics (из которой Уэйкфилд ушел с поста директора годом ранее), он содержал имя Мишель, дату рождения, идентификационный номер пациента и заключение: «Положительный результат: вирус кори присутствует в материале».

Ничто не говорило о том, что этот вирус (если таковой и имелся) появился из вакцины. Не было ни штамма, ни молекулярной последовательности. Не было и документов, подробно описывающих методологию анализа на приборе, который, как производитель предупреждал своих клиентов, «не предназначен для использования в диагностических процедурах».

Отмечу еще несколько деталей. Дублинская лаборатория заявила, что искала цепочки F-гена кори (который кодировал маленькие фрагменты белка, торчащие из оболочки). Образец из подвздошной кишки Мишель был признан «положительным». И компьютер Apple, подключенный к 7700 О’Лири, по-видимому, сообщил результат следующим образом: 1,67х10⁵ копий / нг общей РНК.

Узнав об этом, Тереза почувствовала облегчение. Прямо как и Мисс Два, когда она увидела лимфоидную гиперплазию на мониторе в эндоскопическом кабинете Хэмпстеда.

– Я была потрясена, – сказала Тереза трем особым мастерам. – Это подтверждало то, что, как нам казалось, мы видели в ней.

Однако этот лист бумаги не убедил ученых, имеющих большой опыт работы с вирусом кори. Цифра позволяла предположить, что на тысячную долю грамма РНК приходилось 167000 вирионов – это очень много.

«Таким образом, все клетки в этом отделе подвздошной кишки должны быть инфицированы и активно продуцировать РНК», – написала Дайан Гриффин, руководитель отдела молекулярной биологии школы Johns Hopkins общественного здравоохранения Блумберга в отчете для Министерства юстиции. Цифра по ее словам, была «подозрительно высокой» и «не могла быть биологически правдоподобной».

Более того, Бертус Рима, глава отдела биомедицинских наук Queen’s University в Северной Ирландии, который ранее написал отчет о неудавшемся судебном процессе Барра, заметил, что в присутствии такого количества вируса клетки Мишель будут настолько «забиты» РНК, что в них не останется места для жизненно важных клеточных компонентов.

Эксперты Седильо ничего на это не ответили. Они столкнулись с большим количеством проблем на молекулярном фронте. Хотя суды повсюду принимали результаты лабораторных исследований в качестве доказательств – всего, от некачественности продукции до вождения в нетрезвом виде, – юристы Министерства юстиции видели мой новостной репортаж о ирландской больнице.

«Данные исследования MMR вызывают новые сомнения». Девятьсот слов на странице 11.

Затем я предоставил им некоторые свои документы (моя очевидная гражданская обязанность), и они привлекли к делу фаната ПЦР Стивена Бастина. «Упорная работа одного журналиста выдвинула эту проблему на первый план», – признал мое расследование ведущий поверенный правительства Винсент Матаноски, офицер морского запаса. К тому времени Бастин уже изучил большую часть данных О’Лири и приехал в Вашингтон, чтобы рассказать о своих находках. Он утверждал, что даже в ходе тех запусков 7700, когда операторы не смогли преобразовать РНК в ДНК, сообщалось об амплификации вируса. Он также сравнил результаты биопсий, зафиксированных в формалине (стандартном консерванте), с результатами Ника Чедвика, который замораживал ткань в азоте.

Мне очень понравилась последняя демонстрация, поскольку ее было нетрудно объяснить. Ткань замораживают, поскольку формалин разрушает нуклеиновые кислоты, что затрудняет молекулярную амплификацию. Таким образом, при использовании формалина для фиксации можно ожидать, что аппарат будет работать большее количество циклов, чем при замораживании ткани, чтобы получить хоть какой-либо положительный сигнал. Но Бастин обнаружил, что для гена F, о котором сообщил О’Лири, среднее количество циклов для обеих партий оказалось одинаковым, в отличие от «контрольного гена», также проверенного на 7700.

Напрашивается вывод, что вирус попал в биоптаты уже после фиксации формалином, то есть вне организма детей.

– Откуда бы он ни пришел, это контаминация, – сказал Бастин Гастингсу. – Он не присутствовал в биоптате с самого начала.

После этого еще семнадцать свидетелей, включая саму Терезу, дадут свои показания. Ее речь была самой впечатляющей. Как известно, важным элементом доказательства вреда вакцины (указанном уже в контрольном списке Стюарта-Смита) является «временная связь» между прививкой и симптомами. И именно из-за этого, о чем часто свидетельствует мать, мы слушали песни «Улицы Сезам».

В «повествовании», написанном Терезой через несколько лет после этого события, она указала, что у дочери через 14 дней после введения вакцины MMR началась лихорадка. Позже она сократила это время вдвое, до семь дней. И в показаниях она заявила, что через «семь или восемь дней» после прививки ее дочь будет «безутешно плакать», если не показать ей видеоролик «Улицы Сезам».

– Насколько мне известно, я бы сказала, приблизительно, что лихорадка начнется через один-два дня, то есть это произойдет 27 или 28 декабря 1995 года, – сказала она при перекрестном допросе.

– И не могли бы вы описать, как она отреагирует на видео «Улицы Сезам»? – спросила Риччарделла.

– Это ее успокаивает.

– Девочка перестала общаться с людьми за это время?

– Да, постепенно.

Мать сказала, что примерно два месяца спустя Мишель начала постоянно размахивать руками. А затем за пару месяцев она стала замкнутой, перестала реагировать на свое имя, отталкивала людей, когда они пытались удержать ее, и увлеклась «Улицей Сезам».

– Что вы имеете в виду под словом «увлеклась»?

– Она может смотреть это постоянно, и, полагаю, можно сказать, «Улица Сезам» отключает все остальное вокруг нее.

Ее доказательства были совершенно иного характера, чем у О’Лири. Я сам видел это в зале суда. Фомбонн проигрывает отрывок за отрывком из семейных видео, в которых поведение маленькой девочки на высоком стульчике полностью коррелирует с впечатлениями матери. Вот Мишель машет руками на «Улицу Сезам». Она не отвечает на предложения поиграть в пикабу. Вот она на синем пони, «без спонтанных действий» и с цветными шариками, которые «не привлекают ее внимания». Затем, на вечеринке по случаю дня рождения, в красивом белом платье, она игнорирует мать. Та безрезультатно кричит: «Мишель… Мишель». Мы видим необычные «движения пальцами», слышим «гортанный» звук и смотрим, как она наблюдает за вращением колес.

– Это паттерн, который я наблюдал в нескольких видео, – подтверждает Фомбонн. – Другими словами, это не отобранный материал. Все клипы демонстрируют одинаковый тип поведения.

На следующий день в качестве свидетеля выступил уже другой эксперт. Он выявил те же признаки аутизма. Макс Визнитцер, детский невролог с интенсивной клинической практикой, преподавал в Университете Case Western Reserve University в Кливленде. Он снова просмотрел все видео.

– Родители пытаются привлечь ее внимание, но мы не видим никакого ответа, – комментирует он. – Нет никакой реакции или признания присутствия взрослых в виде улыбки или чего-то еще.

Этого нельзя отрицать. Я понимал, к чему клонят врачи. Все эти видео впечатляли, но у них был один недостаток: их записали до введения MMR. И Фомбонн, и Визнитцер – свидетели со стороны правительства. На кассетах проставлена дата: запись велась с 25 мая 1995 года, за семь месяцев до вакцинации девочки, по 17 декабря 1995 года, за три дня до введения MMR. Записи были получены по правительственному «ходатайству». Видео были упомянуты в отчете гастроэнтеролога Мишель, нью-йоркского педиатра по имени Артур Кригсман, который работал с Thoughtful House. Адвокаты семьи выступили против просмотра видео в федеральном суде, но специальный мастер, Гастингс, отклонил их протест. Судья с ковбойскими седыми усами был бывшим налоговым юристом и отцом троих детей. Он сказал, что записи «могут предоставить важные доказательства».

Он был прав. Они предоставили. И не только они. Согласно медицинским данным, Мишель не улыбалась до полугода и не садилась самостоятельно почти до года. Окружность головы превышала такой же показатель у 95 % девочек ее возраста, и уже до прививки педиатры отмечали задержку социального и речевого развития, плюс трудноизлечимые запоры. Тереза и не думала винить вакцины до того, как услышала о Уэйкфилде. Лучше всего, как я часто подмечал, работает обратная связь с подтверждением. Родители, особенно матери, слышали его заявления и интерпретировали истории своих детей уже в новом свете.

После фиаско с «избытками опиоидов» в коллективном иске Барра, юристы Терезы отказались от модели детского аутизма на грызунах, утверждая вместо этого, что вирус напрямую атаковал мозг. Но другая сторона парировала, что это обычно приводит к смерти, и указала, что не существует механизма, связывающего аутизм со вспышками кори. Дело провалилось с треском. Прямо как у Барра. Но, как и он, вместе с Кирстен Лимб и их специалистами по коллективным искам, все юристы и эксперты получат оплату из государственных средств (около 300 долларов в час), даже если семьям не достанется ничего, кроме стресса, подозрений и горечи.

Для трех специальных мастеров доказательства оказались неоспоримыми. К сожалению, Мишель ничего не получит. Ей было почти 13, и ее привезли в суд в мешковатой повседневной одежде и огромных наушниках. Помимо аутизма, эпилепсии и задержки когнитивных функций, она страдала артритом и повреждением зрительного нерва. Она не говорила, ее кормили через трубку, и она периодически била себя по глазам и подбородку: отрезвляющее зрелище.

– Я испытываю глубокое сочувствие и восхищение семьей Седильо, – сказал Гастингс, оглашая свой вердикт. – И я не сомневаюсь, что множество семей других детей-аутистов, семей, которые ежедневно справляются с огромными трудностями по уходу за своими детьми, также заслуживают сочувствия и восхищения. Однако я должен вынести решение без сантиментов, на основании анализа доказательств.

За этим слушанием последуют еще два: по делу Колтена Снайдера из Флориды и Уильяма Хазлхерста из Теннесси. Но результат будет тем же. На 680 страницах постановлений специальных мастеров Уэйкфилд был назван (по моим подсчетам) 360 раз. Его репутация была разорвана на куски судами США, как средневековой инквизицией, правда уже без повешения и четвертования.

«Результат этого дела был бы таким же, даже если бы я полностью проигнорировал эпидемиологические доказательства, отказался смотреть видео и/или исключил показания доктора Бастина, – отметил Гастингс в 183-страничном постановлении, опубликованном позже. – К сожалению, Седилло были введены в заблуждение врачами, виновными, на мой взгляд, в грубой медицинской ошибке».

Что может быть хуже для человека с большими идеями?

О, скоро увидите.