Случись это на пару лет позже, в сети могло бы появиться видео. Кто-то мог бы вытащить свой iPhone или Android и запечатлеть поведение людей, их реакции, выражения лиц, когда карты, наконец, вскрылись. Настал момент истины, когда все детали, касающиеся иска Ричарда Барра, стали известны.

Если и не все, то достаточное количество.

Годом раньше BBC сняла интересное видео. Они присутствовали при обследовании 16-летнего мальчика, случай которого Уэйкфилд привел конгрессмену Дэну Бертону в качестве доказательства вреда вакцины. Но эндоскопист в зеленом одноразовом фартуке, Саймон Марч, посмотрел на монитор в своем кабинете в Royal Free и не подтвердил наличие у пациента какого-либо заболевания. В видеоролике, показанном на BBC (в программе расследований Panorama, где работала невестка председателя организации Уэйкфилда Visceral), настроение доктора без пациентов можно было уловить за четыре секунды. Вот Уэйкфилд смотрит через плечо эндоскописта и ведет себя так, будто чувствует неотвратимое приближение момента истины. Его правая рука поднимается и прикрывает глаза, как будто он страдает мигренью или только прилетел из другого часового пояса. Ладонь скользит к щекам, затем к задней части шеи. Его голова поворачивается влево, а правый локоть поднимается вверх. Уэйкфилд трогает воротник рубашки.

Истина открывалась два дня кряду, 27 и 28 апреля 2003 года. Это происходило в зале для семинаров с французскими окнами в невысоком центре необычной формы, расположенном на окраине кампуса Уорвикского университета, в зеленом районе средней части Англии. Хозяином заседания выступала контрактная диагностическая и исследовательская компания Micropathology, которая делила стойку регистрации, кафе и санитарные комнаты примерно с двадцатью такими же, как она, небольшими предприятиями. По свидетельствам очевидцев, на заседании присутствовали Ричард Барр, его жена-ученый Кирстен Лимб, а также группа нанятых экспертов и помощников. Их целью было представить окончательные лабораторные результаты как по вирусу кори, так и по опиоидным пептидам.

Впервые в истории гипотеза Уэйкфилда о вирусной природе и патогенезе, основанном на модели детского аутизма на грызунах, будет проверена путем контролируемых слепых исследований. Таким образом, состояние ребенка, у которого взята ткань, – аутист это или здоровый пациент из контрольной группы – не будет заранее известно исследователям.

Настал кульминационный момент проекта. Юристы под руководством Лимб, выпускницы сельскохозяйственного факультета, наняли медсестру, которая путешествовала по Великобритании, собирая кровь и мочу у детей, а затем доставляла материалы в Micropathology. В свою очередь, исследовательская компания отправляла собранное в лаборатории, в том числе патологу Джону О’Лири в в Дублин.

«Наша медсестра Сара Додд приложит все усилия, чтобы попытаться собрать как можно больше образцов в кратчайшие сроки, – объяснил Барр клиентам в “строго конфиденциальном” информационном бюллетене из своего офиса, где хранились бутылки и коробочки. – На данный момент ей удалось собрать образцы крови и мочи примерно у 100 детей. Обследованию подлежали и дети, которые не прививались MMR».

Без сомнения, это была гонка на время. Прошло 10 лет после случая с Ричардом Ланкастером: школьником из Норфолка, который после вакцинации MMR заболел менингитом (тот самый мальчик, матери которого Барр оформлял покупку дома). Близились сроки суда: доказательства должны были быть готовы для предоставления обвинения фармацевтической компании не позднее 4 июля.

Юрист из маленького городка теперь попал в большой бизнес. К тому времени, как медсестра отправилась за образцами, Барр уже работал в юридической фирме с десятками сотрудников. Его ждали недельные встречи с экспертами из Америки, беседы с королевскими адвокатами в забитых книгами залах, зарубежные конференции по актуальным научным темам и ночи в шикарных отелях.

– По иронии судьбы они всегда говорили что-то типа «Вы знаете, что у нас почти нет денег по сравнению с другой стороной», – говорит мне специалист по вакцинации животных Джон Марч, который присутствовал на заседании. – И я однажды подумал, что судя по сумме, которую они платят, другая сторона, должно быть, миллиардеры.

Некоторые из оппонентов наверняка ими и были. Досудебные слушания походили на выступление учителей географии средней школы против римской армии. Рядом с командой Барра из восьми человек, сидящих справа от судьи, расположились три дюжины представителей обвиняемых, уже слева от него. Оппонентами были Big Pharma во всей ее мощи, компания Aventis Pasteur (позже Sanofi Pasteur) из Лиона, Франция. Из США, Нью-Джерси, приехали Merck Inc. И из Великобритании прибыли SmithKline Beecham (позже GlaxoSmithKline, или GSK).

До сих пор Барр и Лимб склонялись в пользу все более сложной гипотезы, которую Уэйкфилд склеил из разных теорий. Она зародилась в момент Гиннесса в Торонто, в ходе размышлений о причине болезни Крона. Вирус кори появился после прочтения энциклопедии. Затем примешалась и гипотеза психобиолога об опиоидах, это произошло после телефонного разговора с Мисс номер Два. После минимальных попыток исследовать и другие возможности (например, что вирус кори может напрямую повредить нервные структуры), они остановились на старой последовательности: MMR – персистенция вируса кори в тканях – энтероколит – дефект кишечника – избыток опиоидов в крови и в мозге – регрессивный аутизм.

– Я был убежден, что однажды все всплывет, – говорит Марч, эксперт по вирусу чумки крупного рогатого скота, эквиваленту и предку кори. – По сути, исследовательскую программу на 5 или 6 миллионов фунтов стерлингов проводило два юриста. И это было беспрецедентно. Если бы вы сказали Совету по медицинским исследованиям, что весь бюджет в этом году уйдет на юриста и помощника юриста, они просто бы не поверили. Но именно это и произошло.

Пара работала круглосуточно. Но независимо от того, вызвала или не вызвала MMR аутизм, их целью было посеять хаос.

«Я не могу не признать тот факт, что начинать судебный процесс при таком настрое общества было бы катастрофой», – написал Королевский консул и адвокат Джереми Стюарт-Смит (сын судьи сэра Мюррея). Его наняли работать вместе с Августом Ульштейном, и он упомянул это в 22 секретных страницах через два месяца после того, как был вручен первый иск.

Несмотря на предупреждения, ситуация не улучшилась, а сборы и расходы росли как бамбук. Задача была настолько сложной, что в июле 2000 года команда Барра даже предложила (судья назвал это «глупым»), чтобы аутизм был «оставлен в стороне» на неопределенное время, а судебное разбирательство продолжалось исключительно на основании утверждения, что вакцина MMR вызывает «аутистический энтероколит». И, что еще более странно, они утверждали, что это предполагаемое новое заболевание кишечника часто протекало «субклинически». Они заявили в суде, что больной мог даже не знать, что у него есть. «То, что инфекция может не вызывать клинических симптомов, не означает, что ее не существует», – сказано в заявлении команды Барра.

Даже за полгода до момента истины в Уорвике Королевский консул не убедил Барра. После Стюарта-Смита – младшего с его мнением о том, что без более убедительных доказательств эти утверждения «потерпят неудачу», Барр нанял другого адвоката, Симеона Маскри, и они доложили Совету по юридической помощи о расстройствах аутистического спектра.

Баланс вероятностей. Никаких научных доказательств. И все же, независимо от хода судебного процесса, как в Великобритании, так и в США, страх и чувство вины вызывали смятение родителей и вспышку болезни. Даже мэр Лондона по имени Кен Ливингстон призывал избегать прививок MMR. «Я ни в коем случае не стал бы подвергать ребенка такому риску, – высказался он в эфире радио-шоу. – Зачем вводить в организм все три прививки одновременно?»

Но за кулисами иска Барра, который исчерпывался требованиями компенсации для 600 детей, его эксперты все еще боролись с логикой. Попытки Уэйкфилда удовлетворить чек-лист Стюарта-Смита все еще не объясняли, почему тройной продукт, по которому они судились, был менее безопасным, чем монокомпонентные вакцины. В основе оставалась грандиозная идея, сияющая в голове Уэйкфилда так же ярко, как и раньше.

Как отметил один из двух судей в процессе:

Сам Уэйкфилд не мог разгадать загадку. Он не был вирусологом, иммунологом, эпидемиологом или каким-либо другим специалистом, чтобы высказать свое авторитетное мнение в суде. И в письменном интервью Британскому национальному музею науки он признал, что не знает этого.

Итак, вернемся в Уорвик, к результатам анализов крови и мочи, собранных медсестрой Додд. «Исследование было ослепленное, – вспоминает Марч, молекулярный биолог, вирусолог и бывший научный сотрудник Гарвардской медицинской школы. – И кто-то после озвучивания результатов должен был говорить, был ли это анализ ребенка с аутизмом, либо материал взят у пациента контрольной группы».

Слушание начиналось как церемония вручения «Оскара», а закончилось, будто рассвет в Лас-Вегасе.

– Как только результаты начали записываться на доске, – рассказывает Марч, – стало совершенно очевидно, что между аутистами и контрольной группой не было разницы, причем ни в анализах мочи, ни в анализах крови.

Марч оказался отличным собеседником. У него был близкий родственник с аутизмом.

– На самом деле я никогда не видел, чтобы это было опубликовано, и не знаю почему, но, как ни странно, – говорит он мне, – вирус кори чаще обнаруживался у детей из контрольной группы, чем у детей с аутизмом.

Я могу поручиться за эти результаты, так как получил в Дублинской лаборатории электронный вариант таблицы. В то время как кровь Ребенка номер Два не содержала вируса, три контрольных пациента с фамилией «Уэйкфилд» и очевидными инициалами, были включены в таблицу как инфицированные.

Задача Марча заключалась в том, чтобы определить, есть ли в моче избыток опиоидов. Он работал в Moredun Research Institute – центре изучения болезней домашнего скота, к югу от Эдинбурга, Шотландия. А Барр и Лимб наняли его для использования масс-спектрометрии: бомбардировки испытуемых образцов электрически заряженными частицами и взвешивания их молекулярных компонентов. Во время обсуждения результатов Марч с коллегой вышли из конференц-зала в широкий коридор, устланный ковром, где они обдумывали значение полученных данных. «Избыток опиоидов» не подтвердился. Так же, как и вирус кори.

– Я вернулся, и они продолжили, как будто ничего не произошло, – вспоминает он. – Я как бы сказал напрямую: «Простите, я не понимаю. Не может быть никакого дела». Они посмотрели на меня, уточняя, что я имею ввиду. И я ответил: «Очевидно, здесь нет дела».

Марча попросили подписать соглашение о конфиденциальности. Полученные данные никогда не будут опубликованы. «Это можно сравнить с религией. Если вы получаете результат, который вам не нравится, вы игноруете его и продолжаете верить». В этом нет ничего удивительного. Такова логика судебного разбирательства. Истина никогда не становится целью. Нужно просто выиграть или, по крайней мере, повысить счет за юридическую помощь. И, что вполне понятно, Барр сохранил самообладание даже после момента истины. В Норфолке было незамедлительно созвано собрание по вопросам пептидов (четыре ученых из США отправились к Марчу), на котором «опиоидный избыток» был заменен новую «гипотезу подавления опиоидов».

Защищать большую идею было не так просто. Персистенция вируса кори была ее неотъемлемой частью. Итак, после того, как возникли сомнения по поводу дублинской лаборатории, Барр заказал еще одно тестирование. Для проверки тестов О’Лири в Barts и London Hospital (куда было перенесено рабочее место Джона Уокера-Смита) была найдена команда с многолетним опытом выполнения ПЦР. Их аппарат был таким же, как и у ирландца: ABI Prism 7700. «Праймеры» (короткие цепочки нуклеотидов для поиска и фиксации генных последовательностей и последующей их амплификации) тоже были аналогичными. Их «зонд» (другая последовательность, предназначенная для связывания с мишенью и подачи флуоресцентный сигнал при обнаружении вируса) подходил идеально. Все было рассчитано на то, что они подтвердят выводы ирландского патоморфолога.

Работа в Лондоне принесла лишь еще одну загадку: английская лаборатория не смогла найти вирус. Они определили патоген в положительном контроле и в нескольких образцах, предварительно обработанных в Дублине. Но когда материал для анализов поступал прямо из Уорвика – и не пересекал неспокойное Ирландское море – они ничего не находили. Ничегошеньки. Пусто.

«Отсутствие положительных результатов по РНК, выделенной в нашей лаборатории, приводит нас к выводу, что в этих образцах нет вируса кори, по крайней мере, в количестве, обнаруживаемом в наших условиях», – писал руководитель лаборатории и профессор гематологии Финбарр Коттер в отчете, поданном от имени клиентов Барра.

Затем произошел обмен отчетами обвинявших и обвиняемых (28 от команды Барра, 32 от фармацевтических компаний). Обе стороны теперь видели все данные. Эксперты фармацевтических компаний – лидеры в своих областях – критиковали каждый аспект предполагаемой связи MMR и аутизма. Но главный «защитник детей» также наткнулся на препятствие.

Отчет Уэйкфилда состоял из двух плотных томов общим объемом 198 страниц. По моим подсчетам, слово «соответствие» появилось 59 раз, и было пять шаблонных утверждений о причине патологии: «Я считаю, что, исходя из баланса вероятностей», у Ребенка номер Два и еще в четырех из восьми тестов «заболевание было вызвано или, по крайней мере, опосредовано вакциной MMR».

Это был его вывод. Иначе и быть не могло. Но в параграфе 1.1 тома 1 своего эпического анализа он сделал необычное признание: «Я не буду полагаться на данные Кавасимы и соавторов. По словам самого доктора Кавасимы, данные недоступны для дальнейшего изучения».

Этот японский педиатр заявил об обнаружении последовательности генов, «соответствующих» штамму из вакцины против кори: той самой «бомбы». Но Ник Чедвик, «координатор молекулярных исследований» Уэйкфилда, предупредил его о проблеме. Кавасима сообщил о последовательностях в крови аутичных детей, которые точно соответствовали тканям пациентов из Лондона со смертельным заболеванием мозга – подострым склерозирующим панэнцефалитом (ПСПЭ). Их прислали из Хэмпстеда в качестве положительного контроля для оценки ПЦР токийского врача.

Это прекрасно объясняет, почему Чедвик сам не обнаружил корь. Он был уверен, что японцы сообщили о ложноположительных результатах, и позже ясно дал это понять в своем заявлении. «Каждый из положительных контролей с ПСПЭ, которые я использовал, имел довольно специфические изменения последовательности, поэтому было легко определить, когда образец был загрязнен из этого источника, – написал он. – Я рассказал об этом доктору Уэйкфилду, но он, похоже, не обратил на сообщение особого внимания».

Три королевских консула Барра изучили отчеты обеих сторон. Затем, в пятницу 8 августа 2003 года, иск Барра был окончательно отклонен. «Исходя из предположения, что никакие дальнейшие результаты испытаний не будут приняты судьей в качестве доказательства, мы считаем, что заявители не докажут связь вакцины и расстройств аутистического спектра», – заключили они на 218 страницах.

Вот и все. Закон вступил в силу. Юридический совет остановил финансирование. Это решение будет обжаловано в независимой контрольной комиссии, в Верховном (дважды) и в Апелляционном суде, но его никогда не отменят. А в среду, 1 октября 2003 года, совет, переименованный в службу юридической помощи, или LSC, выпустит заявление генерального директора, а одобрение «клинического и научного исследования» Уэйкфилда признается ошибкой, совершенной много лет назад.

Мисс номер Два, Мисс номер Четыре и сотни других родителей были потрясены, когда об этом стало известно. Возмутители спокойствия обвинили всех в заговоре. Некоторые пообещали продолжить борьбу и отказались подписывать отзыв требований о возмещении ущерба. Но игра была окончена. И почти никто из них не знал почему.

Несомненно, многие родители просто «попытали счастья», присоединились к судебному процессу, о котором они услышали из средств массовой информации, на всякий случай, а вдруг он окупится? История коллективных исков юридического совета в отношении фармацевтических препаратов насчитывает почти 20 лет. Юристы рассчитывали получить компенсацию в размере до 3 миллионов фунтов стерлингов на одного ребенка с аутизмом. Кто бы не присоединился?

Но даже те, кто никогда не обвинял MMR до Уэйкфилда, тем не менее, поддерживали участников процесса с неопределенными перспективами, что тоже необходимо учитывать. Родители детей с аутизмом сталкивались с проблемами «24/7». А что будет с детьми, когда родителей не станет? Многие ждали пяти и более лет, мечтая о помощи, которую, как стало известно, они не получат. Да, они избавились от судебного ада: всех кошмаров, связанных с юридическими тяжбами. Но они пережили особую агонию. Вещи, на которых мы сосредоточены, полностью занимают наш мозг, и многие из тех, кого заставляли искать утешения в обвинении других, стали ожесточенными и подозрительными. Я перебирал порванные конверты, набитые вырезками из прессы, информационными бюллетенями и листовками и понимал, что родители сбиты с толку.

Все остальное, как обычно, вертелось вокруг денег. Больших сумм.

– На протяжении всего процесса поиска доказательств нам говорили, что есть «неопровержимые факты тут, тут и тут», – рассказывает мне долговязый и немного странный тип по имени Колин Штутт, глава юридического совета по политике финансирования. – Нужно сделать еще немного, и тогда все будет в порядке. Причинная связь будет доказана, если вы дадите нам немного больше денег.

Эти деньги в основном шли в карманы небольшой группы юристов, врачей, «экспертов» и их сотрудников. Барр получил 26,2 миллиона фунтов стерлингов (примерно 41 миллион фунтов стерлингов или 51 миллион долларов США, на момент написания этой статьи). А ассигнования Уэйкфилда составили 435 643 фунтов стерлингов (около 677 тысяч фунтов стерлингов, или 846 тысяч долларов США на момент написания статьи) плюс 3 910 фунтов стерлингов на расходы. Это примерно в восемь раз превышало его годовую зарплату в медицинской школе. Он запрашивал намного больше, но получил отказ.

Барр и Лимб преуспели. Они поселились в Норфолке в доме амбарного стиля с соломенной крышей, построенном в 1593 году, разместившемся на 17 акрах земли. После «впечатляющих результатов» с дочерью Лимба, Бриони, Барр стал членом правления Общества гомеопатов, в то время как его жена открыла магазин гомеопатических средств CEASE, где вела программу по борьбе с аутизмом, разработанную голландцем. Она предлагала обучить лечению проблем развития за три-пять дней тренингов.

«Я начинаю понимать, что, должно быть, чувствовал анонимный скульптор Венеры Милосской, – иронизировал Барр в колонке для юристов, сравнивая судебный процесс, на который он потратил десять лет, с долблением камня и полировкой. – Он годами медленно превращал кусок лучшего мрамора в произведение невообразимой красоты».

Юристы говорят мне, что фармацевтические компании потратили примерно столько же, сколько и сторона Барра: компенсация налогов, стоимость инвесторов (в основном пенсионные фонды) и, возможно, небольшое медицинское исследование. Итак, общая стоимость этой Венеры составила около 52 миллионов фунтов стерлингов, что на момент написания статьи можно было конвертировать примерно в 80 миллионов, или 100 миллионов долларов США.

Слив денег в унитаз? Участники кампании думали, что это не так. Это послание услышали родители во всем мире. В США ожидался поток новых исков, и теперь юристы набирают тысячи семей, поскольку информационные бюллетени Ленни Шефера и заседания комитета Дэна Бертона вызвали панику и по другую сторону Атлантического океана.

Опять же, виноват вирус кори (штамм из MMR). Снова дублинская лаборатория. И снова недоверие и негодование, поскольку сердца, изначально разбитые, были еще и отравлены подозрением.

И все же за всем этим таилась статья о двенадцати детях с 14 днями от прививки до появления симптомов – лимфоидной гиперплазии и неспецифического колита. Об этой статье еще многое предстоит выяснить.