Книга: Кишот
Назад: Глава семнадцатая, в которой Сестра завершает Семейную Историю и свою собственную Игру
Дальше: Глава девятнадцатая, в которой Санчо получает ответ на свой Вопрос
Глава восемнадцатая
Кишот достигает своей Цели, в то время как на его Возлюбленную обрушиваются Позор и Скандал
Зайдя в Центральный парк на углу Семьдесят второй улицы и Пятой авеню, Кишот поднес руку к полям шляпы, чтобы поприветствовать памятник Сэмюэлу Морзе и задумался: какое закодированное сообщение – точка-тире-точка-тире – он бы сейчас отправил, будь у него такая возможность? Как бы он теперь написал, кто он таков, как бы сформулировал, чего хочет, и какой секрет решил бы поведать всему миру или кому-то одному, очень важному? Неожиданно он дал четкий ответ на свой вопрос: он – влюбленный, единственное, чего он хочет, – ответная любовь его Возлюбленной, и свою великую любовь он будет выстукивать азбукой господина Морзе, выкрикивать с крыш, шептать Возлюбленной на ухо, ту любовь, осуществление которой и есть единственная оставшаяся цель и наиболее важная функция нашей доброй матушки-Земли. Кишот думал также о современном изобретателе и бизнесмене Ивеле Сенте и его машинах NEXT. Быть может, созданные мистером Сентом волшебные порталы, “Мэйфлауэр” и т. п., появились лишь для того, чтобы сделать возможным идеальный конец: Кишот и Салма покинут эту гибнущую юдоль скорби и будут вместе вкушать вечное блаженство на этих – как там Женщина-Трамплин их называла? – Елисейских полях. Как удачно все складывается.
Кишот чувствовал, что постепенно вливается в себя прежнего. Слишком долго он пробыл в долине обретения прощения, слишком задержался в долине восстановления утраченной гармонии, слишком погряз в насущном, не разобравшись с которым не мог подступиться к главному. Женщина-Трамплин отправила его в путешествие к его прошлому, накинула на него обличье человека, который для него больше ничего не значил, однако это прошлое было всего лишь ее версией событий и его роли в них, в то время как правда, как порой по-прежнему казалось Кишоту, на каком-то этапе оказалась искажена. Время от времени Кишотом овладевала мысль, что на самом деле это она была перед ним виновата, что она была той, кто выдвинул против него несправедливые обвинения, той, в ком было мало любви; если бы только он мог все вспомнить, пробраться сквозь туман в голове и вспомнить, увидеть, понять, он смог бы предъявить ей факты, доказать, что она перевернула все с ног на голову, вытащила неизвестно из какой задницы (конечно, если бы в приватном пространстве собственных размышлений он позволял себе подобные выражения), и значит, в конце концов извинялся как раз тот человек, которому должны были быть принесены извинения, именно он безоговорочно и униженно каялся. Увы, он ничего не помнил. Сплошные сумятица и туман. В конце концов, все нормально, он не против, в любом случае примирение было необходимо, кто-то должен был признать свою неправоту, сложить оружие, опуститься на колени, пусть даже это и было несправедливо. Спустя столько лет Женщина-Трамплин заставила его вновь влезть в шкуру, которая больше ему не подходила, и он должен был надеть ее, как власяницу, и раскаяться в деяниях, которые не может вспомнить. Это не важно. Теперь он сбросил свою старую кожу и предстал миру Кишотом, доблестным рыцарем, мистическим амантом, ищущим, подобно сэру Галахаду, свой Грааль, Грааль Любви, копящим силы, чтобы быть готовым наконец встретиться со своей судьбой лицом к лицу.
За примирением брата и сестры последовало их расставание. Кишот понимал, что вставший на Путь рыцарь не может позволить себе ни одной ночи в неге и роскошестве, пусть даже в доме своей сестры-богачки. Рыцарю должно хранить твердость духа и чистоту помыслов, жить аскетом. Комфорт делает его слабым.
– Так вы останетесь у меня? – спросила Женщина-Трамплин, великодушно предложив им передохнуть после долгих скитаний.
К собственному удивлению, Кишот ответил ей:
– Нет.
“Блю-йоркер”, при всех его недостатках, соответствовал его целям гораздо больше. Он, а не лофт в Трайбеке, был частью истории, которую он проживал. Он чувствовал, что ему жизненно необходимо вернуться в свой номер и для успокоения посмотреть там телевизор.
– Спасибо за приглашение, – ответил он сестре. – Но лучше мы все останемся на своих местах – я, мой сын и моя машина.
Его ответ сразил Санчо наповал.
– Ты это не серьезно, – закричал он.
– Уверяю тебя, я серьезен, как никогда, – строго осадил Кишот сына. – Мы совершили важную остановку, я благодарен за это, но мы должны и дальше идти по своей дороге.
Последовал бунт.
– Видимо, нам не стоит оставаться вместе, – заявил Санчо. – Видимо, для меня пришло время начать жить собственной жизнью. У каждого мужчины свой Грааль, так? Ты меня этому научил. У тебя есть твоя возлюбленная, у меня – моя.
– Во-первых, – ответил Кишот, – до мужчины тебе еще очень далеко, а во-вторых, та девушка, Прекрасная из города Прекрасного – просто глупая фантазия.
– Тогда уж скажи заодно, – грубо ответил Санчо, – кто такая эта твоя мисс Салма Р.?
Их прервала Женщина-Трамплин.
– Это был важный вечер, – сказала она. – Мы все устали. Давайте оставим все как есть. Раз молодой человек хочет остаться у меня, пусть остается. Раз ты, – она повернулась к Кишоту, – упорно желаешь вернуться в свою клоаку, так тому и быть. Остановимся на минутку. Утро вечера мудренее.
Возвращаясь на окраину в маленький грязный мотель, Кишот ощущал физическую боль от пустующего пассажирского места рядом; словно ему отсекли руку или ногу. Неужели это последнее и самое сложное, что он должен совершить, размышлял он: принести в жертву сына? Агамемнон принес в жертву дочь, чтобы заставить ветра дуть в свои паруса. Но и сам Агамемнон расстался с жизнью в ванне, убитый вероломной матерью Ифигении, своей женой царицей Клитемнестрой. Быть может, пустое пассажирское кресло – и его смертный приговор тоже?
Но ведь у Санчо нет матери. Преданья старины глубокой не всегда звучат эхом в современном мире. Но да, у каждого мужчины свой Грааль.
Прошло три дня, но ни от кого не поступало никаких известий – ни от доктора Смайла, ни от Санчо, ни от Женщины-Трамплина. Кишот сидел в своей комнате, купаясь в лучах телевизионного экрана. Мужчина сообщил ему, что не пройдет и пары лет, как все человечество убедится: Земля на самом деле плоская. Женщина сообщила, что всеобщая вакцинация является частью мирового заговора против детей. Другой мужчина сообщил, что конденсационный след, который оставляют за собой самолеты, благодаря своему химико-биологическому составу влияет на человеческую психику и является инструментом манипулирования человечеством, он вызывает стерилизацию женщин, позволяя предотвратить демографический взрыв, а также служит доказательством применения против ничего не подозревающего населения химического и/или биологического оружия. Еще одна женщина сообщила, что некто известный как К. представил непроверенные доказательства заговора против правительства. Третий мужчина сообщил, что на трассе ФДР в районе Манхэттена образовалась пробка.
Кишот позволил омыть себя этому потоку частиц электронной жизни, многообразной сущности телевизионных каналов. Ничто из увиденного он не принимал на веру, но ничто и не отвергал. Он не был судьей. Даже то, что его псевдоним К. совпадает с кличкой создателя конспирологической теории “QAnon”, привлекло его интерес совсем ненадолго. Он проводил время своим излюбленным способом, и оно проходило. Этого было достаточно. Ему не был интересен анализ реальности. Его реальность сводилась к этой комнате, игре сектовых пучков на экране и ожиданию звонка.
Звонок раздался на четвертый день.
Он искал дерево, старый красный дуб. Дуб стоял недалеко от памятника Гансу Христиану Андерсену, на котором сказочник изображен рассматривающим утку (или рассматриваемым ею), изображение которой имело веские литературные основания находиться там – ими нам, однако, придется пренебречь. Среди всех сказок Андерсена Кишоту больше всего нравилась и в то же время казалась самой страшной “Тень”. Тени – наши коварные спутники, тайные двойники, альтер-эго, за ними нужен глаз да глаз. (Похожий случай был с Питером Пэном – однажды его тень сбежала, ее разыскивали, а потом Венди своей проворной и прилежной иглой пришила ее обратно к мальчику.) Во время своего странствия Кишот то и дело поглядывал на собственную тень, которая, впрочем, не демонстрировала никаких склонностей к независимому существованию, дурного нрава либо любовных поползновений. В золотой тени осеннего дерева тень растворилась, а Кишот, исполненный трепета, с калейдоскопом летающих в животе бабочек, ждал; во время ожидания он привычно размышлял о телевидении.
Подобно королю Артуру, который не мог обходиться без Мерлина, Кишот пришел сегодня в парк, чтобы встретиться с волшебником, способным сотворить необходимое ему чудо. Кишоту совершенно не понравился сериал о юности Мерлина, который он смотрел несколько лет назад. Ему был нужен волшебник в годах, а не желторотый юнец, которому еще расти и расти. Но сегодня всем подавай молодых. Это просто невыносимо! Молодой Индиана Джонс. Молодой Хан Соло. Молодой Шерлок Холмс. Молодой Дамблдор. Со дня на день должен выйти мини-сериал о молодом Мафусаиле. Будучи пожилым человеком, Кишот мечтал, чтобы было наоборот. Как вам “Секс в большом городе” с постаревшими героинями? Постаревшие “Друзья”? Старые “Девчонки”? Старая “Сплетница”? Старые “Отчаянные домохозяйки”? Старые “Холостяки”? Или модное дефиле с возрастными моделями на подиуме? (В конце концов, королева Виктория из юной превратилась в очень старую королеву, но без сомнения, и в этом возрасте у нее есть секреты.) Конечно, есть “Золотые девушки”, тут нет возражений. Но это всего один сериал. А почему бы не снять еще про старых “Симпсонов”? Как насчет “Счастливые дни продолжаются” с престарелым Фонзи? Лично он с удовольствием бы посмотрел. Американское население стареет, разве нет? Ну так и что. Пора перестать заигрывать с пустоголовой молодежью. Пора обратиться к умудренному жизненным опытом старшему поколению.
В старом, восьмидесятых годов, фильме “Волшебник” главную роль исполнял актер очень маленького роста. Чародей, который вот-вот должен был прийти на встречу к Кишоту, едва ли был сантиметров на тридцать выше игравшего в “Волшебнике” Дэвида Раппапорта. Кишот глядел во все глаза, не появится ли маленький человек с кипучей энергией и подвижной моралью: его кузен доктор Р. К. Смайл, в руках которого сейчас находилась его судьба.
Отчего же Кишот был так уверен, что сегодня пришел его час? Ответ был прямо перед глазами у всех, имеющих глаза. Быстро растущее число черных точек, пляшущих в поле обзора. Теперь эти дыры видели абсолютно все, однако из-за свойственной людям отвратительной способности не понимать, что происходит у них под самым носом, этому явлению предлагались объяснения, зачастую более замысловатые, чем очевидная правда.
Состояние глаза, при котором на сетчатке появляются темные пятна, известно медицине давным-давно, в какой-то момент оно было основной причиной потери зрения у американцев, однако сейчас – по крайней мере, согласно утверждениям уполномоченных представителей власти и авторитетных журналов, – оно приобрело масштабы эпидемии или, как любят выражаться писатели, стало настоящей чумой. Чума имеет мистическое происхождение, выбирает себе жертв случайным образом, и ее невозможно контролировать. Эпидемии чумы у всех поголовно вызывают панику и часто заканчиваются рытьем братских могил в крупных городах. “Болезнь Черного Пятна”, как начали называть эту чуму нашего времени, не была смертельной, но в числе ее последствий был и рост автомобильных аварий, некоторые из которых были смертельны. Во многих странах гораздо чаще, чем обычно, происходили железнодорожные аварии, в основном не очень серьезные, но порой и по-настоящему катастрофические. Кроме того, сообщалось об ошибках, которые из-за мушек и черных пятен перед глазами пилоты совершали при посадке во всех аэропортах мира. В странах, где существовало очень дорогое, способное излечить эту новую чуму лекарство, его запасы стремительно таяли, хотя лечение – регулярные инъекции в белок глаза, призванные очистить сетчатку – пугало большинство людей гораздо сильнее, чем перспектива ослепнуть, пусть все прекрасно понимали, что слепота куда страшнее иголки в глазу. Причиной заболевания было повреждение макулы, желтого пятна у центра сетчатки глаза, отвечающего за нашу способность читать, водить машину, различать цвета и формы, лица людей и мелкие детали. Частым симптомом было кровотечение из сетчатки. Однако офтальмологи из многих стран, занимавшиеся лечением этой вспышки заболевания, отчитывались о странных результатах своей работы. В ходе обследования пациентов не удавалось обнаружить ни повреждения макулы, ни крови на поверхности сетчатки. Более того, в большинстве случаев можно было констатировать, что глаза пациентов на сто процентов здоровы. При этом их зрение обладало выраженными симптомами поражения сетчатки. Медицина столкнулась с загадкой, разгадать которую пока никому не удалось.
Это не значит, что не существовало никаких теорий. Ученый и предприниматель Ивел Сент, создатель и глава гигантской Корпорации Сента, специализирующейся на новейших технологиях, настойчиво, даже фанатично твердил каждому, кто был готов его слушать, о своем эсхатологическом видении происходящего, но никто поначалу не верил ему всерьез. Повреждение, вещал Сент через все доступные медиа, происходит не в человеческих глазах, а в мире. Поражено не то, чем мы видим, а то, что мы видим. Сент часто цитировал лозунг шестидесятых годов: Не спешите подстраивать свое сознание, ошибка кроется в реальности. Ошибка в реальности реально имеет место, ситуация ухудшается, и каждому из нас пора раскрыть глаза и осознать, что происходит. Наш космос крошится на части. При поддержке мировых правительств и Организации Объединенных Наций еще хватит времени наладить массовое производство порталов NEXT, которые позволят значительной части населения планеты спастись, переселившись на параллельную Землю. Лично он готов посвятить этому все оставшиеся у него силы, деньги и время.
Поначалу ему верили очень немногие. Даже значительная армия его поклонников, некоторые из которых были в целом согласны следовать его пугающей тактике, сомневались в возможностях порталов NEXT, которые, как казалось людям, были скорее способны привести к массовой гибели человечества, нежели перенести его в новый Эдемский сад. В эксперимент с лабрадором по кличке Шрёдингер поверили очень немногие, большинство же считало его грубой фальсификацией. Каждый может заявить, что некая собака побывала на “параллельной Земле” и вернулась оттуда жива-невредима. Собака была не способна это подтвердить, а никаких визуальных доказательств так и не было обнародовано. Так что на данном этапе слова Ивела Сента были гласом вопиющего в пустыне – его слышат все, но внемлют лишь единицы.
Кишот верил Сенту. Едва пустившись в странствие, он понял, что его поход за любовью, стремление стать достойным Возлюбленной оказывается также приготовлением к собственному концу, ведь познавшему совершенство больше нечего искать в этом мире. Происходящие катаклизмы, ошибочно принимаемые за симптомы неведомой болезни, были ранними проявлениями того, что кульминация каждого из странствий уже близка.
Только что здесь не было ничего, кроме дерева, и вдруг – бабах! – доктор Р.К. Смайл. Шляпа, пальто, аккуратный кожаный саквояж в руках – ни дать ни взять уездный доктор, объезжающий пациентов. Только что это за облако дыма вокруг? Нет ничего такого, просто у него разыгралась фантазия, убеждал себя Кишот. Едва ли его всеми уважаемый кузен станет путешествовать по стране, перемещаясь при помощи волшебного дыма, как заправская злая ведьма с запада. С другой стороны, мы живем в Эпоху, Когда Возможно Все, а значит, как ему отлично известно, возможно все. Возможно, облака дыма теперь в моде. Возможно, они продаются в “Волмарте”, как ружья.
– О лучший из двоюродных братьев, – вскричал Кишот, – я счастлив тебя видеть! Надеюсь, ты сегодня в прекрасном настроении.
– Прогуляемся, – мрачно предложил доктор Смайл.
Его настроение, с грустью отметил Кишот, было далеко не прекрасным. Скорее отвратительным.
– Сегодня в Атланте произошло нечто ужасное, – поделился с Кишотом доктор Смайл, пока они прогуливались в направлении лодочной станции. – Должен сказать, меня это просто шокировало. Нечто оскорбительное для моей достойной супруги.
– Миссис Хэппи? – вскричал Кишот. – Не может быть! Это просто ужасно! Надеюсь, с ней не случилось ничего дурного!
– Ничего дурного… – угрюмо передразнил его доктор Смайл. – Сейчас я расскажу тебе, сколько дурного с ней случилось. Я должен с кем-нибудь поделиться и думаю, ты подходишь, поскольку – прости меня за прямоту – ты никто, никого не знаешь, а значит, не сможешь рассказать это кому-то, кто действительно кто-то. К тому же ты глуп как пробка.
Эти слова – никак не сочетавшиеся с ласковой манерой, в которой обычно кузен разговаривал с ним, – задели Кишота своей резкостью и некоторой неверностью.
– Но ведь любой, кто живет на земле, уже кто-то, – мягко возразил он в ответ. – Хотя в речи мы порой используем забавные обороты. Вот смотри, когда мы говорим, что здесь никого нет, то имеем в виду, что кто-то другой находится не здесь. Я же здесь есть, а я тоже кто-то. Смотри, – Кишот начал тыкать пальцем в прохожих, – вот, вот, вот. Кто-то, кто-то, кто-то.
Затем он не без гордости указал на себя.
– Кто-то.
Доктор Смайл с трудом дождался окончания этой тирады.
– Я же сказал, – повторил он, – глуп как пробка.
Грубые слова кузена обижали Кишота. Он постарался исправить ситуацию.
– Пробка рифмуется с улыбка, ты доктор Смайл, доктор Улыбка, – попробовал пошутить он. – О нас двоих можно сочинять стихи и ставить в них смайлики.
Его милая шутка явно не смогла поднять настроение доктора Смайла.
– У меня нет времени на светские беседы, – рявкнул он. (Кишот хотел было сказать: “Это роднит тебя со знаменитым Ивелом Сентом!”– но вовремя прикусил язык.)
– Сегодня я кое-что расскажу тебе о том, как несправедлив бывает мир к человеку, который из кожи вон лезет, стараясь сделать его лучше. К нему и к его жене – безвинному существу со счастливым именем и счастливой природой.
Кишот нахмурился, всеми силами стараясь показать, как он озабочен его рассказом.
– Она с подругами, – сообщил доктор Смайл, – сплошь увлеченными благотворительностью дамами нашего круга, пришла, как обычно, на подводное чаепитие у доктора Бомбея в нашем Кандлер-Парке.
– Они пьют чай под водой? – не понял Кишот.
– Просто так назвали мероприятие, – прорычал Смайл. – Это кафе, а не субмарина!
Кишот кивнул.
– Туда заявились эти, как их там в Америке называют? Молодчики!
– Какие молодчики? Увлеченные благотворительностью дамы нашего круга?
– Силы правопорядка, – ответил доктор Смайл. – В бронежилетах, с собаками, с оружием, как будто там сходка террористов, а не светский раут. А все почему?
– Почему?
– Из-за меня, – сообщил доктор Смайл. – Они обвиняют меня в преступлениях, но не могут найти, и заявились к ней. Ублюдки!
– Ты называешь ублюдками силы правопорядка?
– Тех, кто меня предал. Жадные ублюдки. Кто мог настучать на меня полиции? Только те, кого я сделал богатыми. Да, себя я сделал еще богаче, но благодаря мне они обрели хоть что-то. И тут и там заштатные докторишки стали богатыми людьми. А теперь они меня сдали. Ублюдки. Как будто не знают, как в Америке становятся миллиардерами. Морган, Карнеги, Вандербильт, Меллон, Рокфеллер? Посещая подводные чайные собрания, может быть? Я сделал то, что следовало сделать. Вполне в духе американских ценностей, да? И все же мои дети, создания моих рук, те, кого я сделал теми, кто они теперь, трясутся за свои задницы и надеются остаться на плаву, потопив меня!
– Послушай, – продолжил он, – я никогда не испытывал того, что называется духом общины. Все эти “наши люди” – ерунда, баквас\ От нас ждут, что мы все должны это чувствовать. Преданность диаспоре превыше всего. Темнокожие против белых, один за всех и все за одного! Дерьмо собачье. “Наши люди” оказываются к нам ближе всех, а значит, могут первыми вонзить в нас нож – в грудь, в спину, в яйца, куда сподручно. Сегодня я говорю то, что думаю. Раскрываю тебе, что у меня на сердце в этот момент ярости. Все эти “наши” – полная чушь. У жены есть чувство общности с ними, у меня – нет. Хотя “наши” могут нас кое-чему научить. Нашей культуре. Этот урок я выучил сполна.
– Коррупция! Они обвиняют меня в коррупции! Меня! Доктора Эр Ка Смайла! Всем известно, что то, чем я занимался, – не коррупция. Это наша древняя культура. Вот представь: ты на железнодорожной станции, скажем, в Савай-Мадхопу-ре, и к кассам стоит огромная очередь. Ты ее отстоял, а сотрудник говорит тебе, это не та касса, становитесь в другую очередь. Руки опускаются, да? Любого выбьет из колеи. Тут к тебе подходит мальчишка лет десяти, теребит за рукав. Сссс, шепчет он, сссс, вам нужен билет? У меня тут дядя. Конечно, он рассчитывает кое-что получить за свои услуги. Если ты умный, дашь ему немного денег и решишь свою проблему, если дурак – откажешься. Если ты умный, у него действительно окажется дядя, он проводит тебя к нему в контору за билетными кассами, и через пару мгновений у тебя в руках будет билет. Дурака будут часами гонять из очереди в очередь. Вот и все, что я делаю. Другой пример. Ты гуляешь по портовому рынку в, предположим, Тируванантапураме, и местный антиквар предлагает тебе за хорошую цену купить отличные, по-настоящему ценные предметы искусства; ты хочешь отвезти их домой, предположим, в Атланту, штат Джорджия, чтобы они долгие годы радовали твою любящую семью. Но ведь есть законы, вывозить из Индии подобные ценности запрещено. Если ты дурак, ты скажешь: мол, жаль, но закон есть закон, если умный, пошлешь этот закон в жопу. Умного антиквар познакомит с чиновником, который ставит государственную печать на разрешения на вывоз предметов искусства, со специалистом, который должен убедиться, что ты на самом деле не вывозишь ничего ценного – обычно его убеждает заранее известная фиксированная сумма, и через пять минут твои сокровища уже на пути в Бакхед. В целом закон – полезная штука. Он помогает разобраться, кого именно следует убеждать. Иначе ты можешь выбрасывать на ветер деньги, убеждая людей, у которых нет государственной печати. Я просто не хочу тратить лишнего. Вот и все, что мы делаем. Мы просто знаем, какие шестеренки подмазать, чтобы механизм работал лучше.
Доктор Смайл сделал паузу, чтобы перевести дух. Кишот терпеливо молчал.
– Ты такой же, – снова заговорив, доктор неожиданно ткнул в сторону Кишота пальцем. – Тебе тоже наплевать на так называемых наших. Колесишь по стране – то там, то тут, то вообще неизвестно где, какой там причал, верно? Корабль без руля. Автомобиль без водителя. Откуда ты там есть-пошел, кто ты есть, ты вообще когда-нибудь думал об этом? Я не уверен.
– Ты очень зол, – мягко ответил Кишот. – Но ведь я в этом не виноват.
– Что ты любишь? – ревел доктор Смайл. – Индийскую еду? Национальную одежду? Может, нашу религию или обычаи? Да я вообще не думаю, что для тебя все это хоть что-то значит. Я прав или нет?
– У меня есть тринадцать вещей, – признался Кишот, – которые не дают мне забыть, кто я. Несколько семейных фотографий, коробок спичек “Чита”, слепок головы в гандхарском стиле, чучело удода…
– Ты дурак, – констатировал доктор Смайл, а затем решительно, с нажимом добавил, – но дурак, у которого сегодня очень удачный день. Дуракам везет, мне – нет. Но они не дождутся, что я буду прятаться по норам, как крыса. Я никуда не исчезну, я не беглый преступник. Я буду защищать себя, заплачу любой залог, сколько бы ни назначили, надену на ногу этот чертов браслет и буду защищаться. Это Америка. Я буду бороться, и победа будет за мной!
Его тирада прозвучала совсем не убедительно, словно он сам не верил в то, что говорит.
– Твоя позиция достойна уважения, – сказал Кишот.
– Никто не понимает, – в голосе доктора Смайла была слышна усталость человека, в одиночку несущего общий груз, – что наш бизнес становится жестче с каждым днем. Я работаю ответственно, через дипломированных врачей и т. д. А теперь появились уличные банды. Они терроризируют моих людей. Вовремя ты ушел, скажу я тебе.
Я не ушел, подумал Кишот, меня уволили. Этого он также не стал произносить вслух.
– А что за названия, – скорбно рассуждал доктор Смайл. – Девять гангстеров Трея. Это же вообще ничего не значит. Они тупо продают на улицах все подряд. Героин, фентанил, фуранил, экстази, колеса, дибутил один. Никакой ответственности и никакого контроля. И они роняют мои продажи.
– Могу я тебя спросить, – наконец перебил его Кишот, – зачем ты хотел меня видеть? И почему сказал, что у меня сегодня очень удачный день?
– Ты такой же, как все, – печально подытожил доктор Смайл. – Я, меня, мне.
Доктор Смайл скорбно качал головой с видом человека, который самоотверженно работает ради блага других, но не получает в ответ от этого эгоистичного мира ни уважения, ни любви, а затем указал на свой саквояж.
– Ты должен хранить это в полной безопасности, – сказал он. – У тебя же есть банковская ячейка и ключ?
– Да.
– Храни мой саквояж только там. В нем много небольших белых конвертов. В каждом из них – месячная норма спрея InSmile™. Каждый месяц ты должен будешь встречаться с некоей дамой и отдавать один из конвертов лично ей в руки. Процедура с ней согласована.
– Это очень больная дама?
– Это очень важная дама.
– Это дама, у которой есть медицинские показания?
– Это дама, которой мы хотим сделать приятное.
– Так ты хочешь, чтобы я сделал, – Кишот произносил слова с тем же надрывом, что и доктор Смайл совсем недавно, – приятное человеку, который на самом деле не болен.
– Спроси, как ее зовут, – посоветовал доктор Смайл. – Потом посмотрим, что ты скажешь.
Когда имя было произнесено, небеса разверзлись и излили на Кишота неземное сияние, омыв его потоками счастья. Его усилия не прошли даром. Он доказал, что достоин, и Грааль сам дал о себе знать. Во имя любви он отринул причины, осознал тщету земных знаний, отсек мирские желания и привязанности, понял, что все в этом мире связано, поднялся над гармонией, и вот теперь, в долине Изумления, имя его Возлюбленной парит перед ним в воздухе, словно на экране гигантского телевизора.
Кишот понял, что испытывает любовь к человеку, сделавшему это чудо возможным.
– Я люблю тебя, – признался он доктору Смайлу.
Погрязшего в проблемах доктора такая реакция потрясла и испугала.
– Что ты сказал? – требовательно переспросил он.
– Я люблю тебя, – повторил Кишот.
Небесное сияние продолжало обдавать его своими каскадами, к которым, похоже, прибавилось пение ангелов.
– Мужчины не говорят такие вещи мужчинам, – сердито отчитывал его доктор Смайл. – Среди членов семьи, конечно, могут быть всякие люблю-тебя, даже среди кузенов, да, но никак не в таком тоне. Это обыденность, как поцеловать воздух возле щеки. Что это еще за люблююю. Поспокойней, пожалуйста. Мы с тобой не муж и жена.
Кишоту же очень хотелось ему ответить: Разве не видишь ты, что повсюду разлилось небесное сияние? Не слышишь пения ангелов? Только что здесь произошло чудо, и сотворил его именно ты, как же еще я могу реагировать, если не своей безграничной любовью!
– Скажи ей, – доктор Смайл сменил тему, – что мы постоянно совершенствуем свои продукты. Что мы преодолеем нынешние трудности и пойдем дальше. Скоро у нас будет маленькая таблетка, всего три миллиметра в диаметре, тридцать микрограмм. Она будет в десять раз сильнее, чем спрей InSmile™. Скажи, что это ей тоже будет доступно, если она захочет.
Затем у Кишота закружилась голова, птицы из парка закружили над ним в призрачном танце, и начался его агон, великая внутренняя битва, в которой участвовало все его естество, битва, в которой он сам нападал и сам защищался. Кишот номер один ликовал: Моя Возлюбленная совсем близко, Кишот номер два сомневался: Как я смогу уважать себя, если соглашусь на мерзость, которую он мне предлагает? Кишот номер один убеждал: Со мной произошло чудо! Я не могу отвергнуть его, Кишот номер два возражал: Она здорова и не может принимать лекарства для больных в терминальной стадии! После под этим американским дубом, который никак не был растением тропическим, рядом со своим индийским кузеном, который никак не был человеком этическим, его надломленное сознание неожиданно заполнил неуместный глупый стих:
Под бам-, под бу-, под – ком,
Под бам-бу-ком
Внезапно он осознал, так ясно, как только мог, свою истинную природу. Он не чист. Он тот самый бам-бук. Ущербный и в то же время прекрасный, достойный восхищения и в то же время заслуживающий порицания. Он не сир Галахад, ни в чем на него не похож. За этим озарением последовало еще одно – его странствие, весь проделанный им путь, рассыпалось в прах, укрылось от этого света, словно ночное создание, ненавидящее солнце. Это иллюзия, его стремление быть достойным, сделаться достойным ее. На самом деле важна лишь эта возможность, толчок. Докторский саквояж – вот что важно! Он все расставил на свои места, сделав его не рыцарем, а оппортунистом, то есть в целом самой гадкой из всех возможных форм жизни. В целом недостойным.
Затем появилась и другая мысль, еретическая. Может ли быть, что она, его Возлюбленная, тоже не достойна, как и он? То, о чем его сейчас просят, неправильно, и все же она просит его об этом. Богини и королевы не просили своих рыцарей и героев, начертавших их имена на своих шлемах, совершать бессмертные подвиги. И попросив о таком, она больше не может быть богиней и королевой, как и сам он больше не может быть героем и рыцарем. Ее просьба и его согласие все выполнить сбросят их обоих с пьедестала, втопчут в грязь. Парадокс в том, думал Кишот, что, если она больше не королева-богиня, она перестает быть для него недоступной, недостижимой. Добиться ее будет проще. Перестав быть идеалом чистоты, она сделалась земной, смертной, а значит, доступной.
Доктор Смайл говорил что-то. Из глубины своих размышлений Кишот расслышал:
– В каждом конверте также на всякий случай есть наркан. И назальный спрей, и раствор для инъекций.
Наркан – это налоксон, препарат, которым лечат передозировку опиоидами. Самый быстрый эффект дают автоматические инъекции, они срабатывают уже через две минуты и действуют полчаса-час, так что в случае серьезной передозировки препарат приходится вводить несколько раз. Наркан, решил Кишот, это его моральная индульгенция, он позволит Кишоту сделать то, о чем его просят, это щит, который защитит его Возлюбленную, и она не сможет нанести себе вреда.
– Наркан – это хорошо, – сказал Кишот.
Он по-прежнему был где-то далеко в своих мыслях. Доктор Смайл рассвирепел.
– Да что с тобой происходит? – взорвался он. – Похоже, ты не подходишь для этой простой работы. Видимо, ты окончательно слетел с катушек и сделался старым болваном. Видимо, тебе нельзя доверять, и мне придется искать кого-то другого.
Вам когда-нибудь доводилось смотреть сцены взрыва в обратной перемотке? Когда шу-у-ух — и воронка раскручивается в обратную сторону, а части вновь становятся целым? Слова доктора Смайла оказали на Кишота похожее действие. Он тут же включился и собрался, не позволяя себе упустить эту возможность. Он сделает то, о чем просит его Возлюбленная, и que sera sera. Как будет, так и будет. Кишот приосанился и уверенно, с напором произнес:
– Я тот, кто тебе нужен.
Сама судьба заставляет его преступить границы морали, и он вынужден, не без внутренних страданий, преступить их. Ланселот тоже нарушил законы морали ради любви Гвиневры. Он не Галахад, но вполне может стать Ланселотом и унести свою Возлюбленную, как он некогда себе поклялся, в Радостный Гард.
– Что ж, отлично, – обрадовался доктор Смайл, очевидно куда-то заторопившись. Он вытащил из кармана пальто листок бумаги и протянул его Кишоту.
– Здесь все, что тебе нужно. Контактная информация: что, где, когда. Сколько денег ты должен получить. Банковская ячейка у тебя есть. Ключ тоже есть. Будешь складывать в нее деньги. Я буду на связи.
Его мобильный завибрировал.
– Моя достойная супруга, – пояснил он. Теперь он думал о своем. – Мне пора бежать. Я должен бежать в буквальном смысле. Такой человек, как я. Это унизительно. У меня есть адвокаты. Мы будем противостоять этому. Я еще вернусь. Прямо как Зорро, да? Я вернусь!
Пуф! Доктор Смайл исчез. Кишот в полном одиночестве стоял посреди парка с докторским саквояжем в руках, перед глазами у него плясали мушки и черные пятна, а в голове звучали вопросы, ответов на которые он не знал. Что подумает обо мне мой сын, когда узнает, на что я согласился, – мой единственный сын, который так недавно был рядом? – спрашивал он себя и сам отвечал: Санчо может воспринять это с пуританским неодобрением, как часто делают молодые.
По пути к выходу из парка Кишот задержался возле памятника Андерсену и какое-то время взирал на великого сказочника, прямо как вторая утка. Конец его путешествия был близок, так что вполне естественно, что странник мысленно возвращался к его началу.
– Старый глупец смотрел на портрет прекрасной принцессы, – сообщил Кишот Гансу Христиану Андерсену, – и начал воображать, будто однажды займет место рядом с ней на троне.
– Неплохое начало, – одобрил Ганс Христиан Андерсен. – Но как ты собираешься продолжить?
– Как я собираюсь продолжить?
– У тебя есть, к примеру, волшебное зелье, которое заставит ее полюбить тебя?
Кишот подумал о содержимом докторского саквояжа.
– У меня есть нечто вроде зелья, и я думаю, что она это любит, но заставит ли оно ее полюбить меня?
– Все в твоих руках, – заверил Андерсен. – Ты ведь знаешь, что тебе может в том помочь?
– Я знаю, что люблю ее, – ответил Кишот. – Я знаю, что нахожусь в шестой долине и что цель существования всего сущего – наше с ней единение.
– Но что ты готов сделать? – поинтересовался великий писатель.
– Что угодно, – заявил Кишот.
– А если она отвергнет тебя, тогда как?
– Буду добиваться ее расположения вновь и вновь, пока не преуспею.
– А если она будет возражать?
– Сделаю так, чтобы не возражала.
– А если она не любит тебя, что тогда?
– Но она должна. Мы должны любить друг друга абсолютно и всепоглощающе, тогда мир, достигнув своей цели, придет к своему концу.
– А если конца света не случится, что тогда?
– Он должен случиться.
– Вопрос в том, уверен ли ты, что поступаешь с ней правильно? Хочешь ли ты ей добра? Или твое желание столь велико, что не дает тебе думать о том, что хорошо и правильно?
– Я уже не уверен, что сам хорош, – признался Кишот. – В моей сумке лежат очень плохие вещи, это зелье, которое она хочет и которое может помочь ей полюбить меня, но это очень опасное зелье. Я должен брать у нее деньги, идти в банковскую ячейку, открывать ее своим ключом и складывать туда деньги. Я не уверен, что хоть что-то из того, что я должен делать, хорошо. Я могу навредить ей.
– А что в ячейке? Ты говорил про ячейку и ключ от ячейки. Когда ты откроешь ячейку, что ты в ней увидишь?
– В ячейке лежит пистолет.
– Пистолет? В ячейке?
– Он заперт там. А у меня есть ключ.
– Но почему он там?
– На всякий случай.
– Ты заберешь пистолет из ячейки?
– Мне нужна ячейка, чтобы складывать деньги. У меня не такая большая ячейка.
– Так ты заберешь пистолет?
– Чтобы освободить место. Иначе некуда будет складывать деньги.
– Значит, у тебя будет пистолет, и если она не полюбит тебя, что тогда? И если конца света не случится, что будет?
– Что тогда? Что будет? Это вы расскажите мне, как все закончится.
– Это не моя сказка, и бронзовые памятники не могут ничего рассказать. Но спроси себя вот о чем: являешься ли ты – ты, Кишот, прошедший такой длинный путь! – являешься ли ты до сих пор ангелом любви?
– Я хочу им быть, – вскричал Кишот. – Я очень хочу быть ангелом нашей любви!
– Либо, – продолжил Ганс Христиан Андерсен, – с опасным зельем в сумке и пистолетом в ячейке, пистолетом, который ты заберешь, чтобы складывать деньги…
– Что вы хотите сказать?
– Быть может, теперь ты ангел смерти?
– Я не знаю.
– Твой пистолет заряжен?
– Да, – подтвердил Кишот. – У меня заряженный пистолет.
– Тогда я снова задаю тебе этот вопрос.
– Какой вопрос?
– Ты ангел смерти?
Тем вечером, когда Кишот, исполненный внутренних сомнений, с ее телефонным номером в руке сидел в номере мотеля, она была на экране и держала удар; своим вступительным монологом к программе под названием “Американские заблуждения – террор нашего времени” она настроила против себя и своей команды сценаристов-юмористов всю современную действительность – противников вакцинации, сторонников теории глобального потепления, параноиков, уфологов, президента, религиозных лидеров, этно-нацио-маргиналистов, плоскоземельцев, скептически настроенную ко всему молодежь, жадное до денег старшее поколение, бродяг дхармы, отрицающих Холокост, любителей курить травку, собачников (ей была противна сама идея одомашнивания животных) и канал Fox.
– Истина, – взывала она к публике, – все еще существует, она все еще жива, но еле дышит, погребенная под залежами этого взрывоопасного дерьма. Считайте нас отрядом спасателей. Мы не дадим ей умереть. Мы должны, иначе террор заблуждений победит.
Неужели я тоже нахожусь во власти заблуждений? – спрашивал себя Кишот. – Неужели все, во что я верю, – ложь?
Программу, похоже, записали сегодня чуть раньше, хотя она якобы шла в прямом эфире. Скорее всего, мисс Салма Р. сейчас отдыхает дома. Кишот набрал номер. Услышав ее голос, он запаниковал и со словами “Ошибся номером” повесил трубку.
Из всех просмотренных по телевизору фильмов о “первом контакте”, первой встрече землян с представителями инопланетной цивилизации, Кишот запомнил только два – известный фильм, развязка которого происходила на Башне дьявола в Вайоминге – чудесное совпадение, в том самом месте, где появился на свет его сын Санчо! – и гораздо менее известный черно-белый фильм шестидесятых годов “Фотографии не врут”, один из эпизодов фантастического цикла “Вне этого мира”, на который Кишот случайно наткнулся на одном из ретроканалов, возможно, Sci-Fi, который тогда еще не стал Syfy. На землю поступает сигнал с корабля пришельцев. Они выглядят совсем как мы, мы способны понимать их язык, и они готовы приземлиться на нашей планете. Инопланетяне не могут понять, почему атмосфера на Земле такая вязкая, прямо как клей, а потом сообщают, что тонут. Однако на поле, где, согласно присланным координатам, они приземлились, нет ни озера, ни речки, только маленькая лужица грязи. Слишком поздно кто-то из встречающей их на Земле команды понимает, в чем дело. Пришельцы такие крошечные, что их можно разглядеть только под микроскопом. И они тонут в лужице, оставшейся после дождя.
Это про меня, думал Кишот. Мне следует произвести “первый контакт”, но я настолько зауряден рядом с ее огромной значимостью, муравьишка рядом с величайшей из королев, что могу утонуть в ее единственной слезинке.
Он позвонил снова. Включилась голосовая почта: “Дорогуша, я сегодня страшно перенапряглась и пью свой особый сок, из-за которого не могу вспомнить, кто ты. Назови свое полное имя и расскажи, как мы познакомились. Целую”. Кишот понял, что сейчас она не снимает новых программ и сегодняшний выпуск о терроре заблуждений был записан когда-то давно. Он не стал оставлять сообщений. На следующий день он снова позвонил, и мисс Салма Р. сняла трубку.
– Кто? – не поняла она, когда Кишот зачитал с переданного ему доктором Смайлом листочка кодовое слово. – Говорите с Андерсоном.
“Первый контакт”, подумал Кишот. Ее уста произнесли единственное слово, предназначавшееся для его ушей. Его переполняло счастье, разом смывшее все сомнения и тревоги.
– Где вы хотите встретиться? – спросил Андерсон Тайер, точно выплеснул на Кишота ушат холодной воды.
– Нет-нет-нет, – пробормотал он в ответ.
– Что значит “нет-нет-нет”?
Кишот собрал волю в кулак.
– Это значит, сэр, при всем моем уважении, что у меня есть четкие инструкции. Передать лично в руки даме. Из моих рук – в ее. У меня четкие инструкции.
– Этого не будет, – возразил Андерсон Тайер.
Кишот не задумываясь, если так можно выразиться, поставил на кон всю свою жизнь.
– Тогда мне очень жаль, – ответил он Андерсону Тайеру.
На том конце провода о чем-то приглушенно переговаривались. Затем раздался другой, ее голос, голос, который до сих пор одарил его страждущее ухо лишь одним слогом “кто”.
– Прости беднягу Андерсона, дорогуша, – сказала она. – Сок пила я, а провалы в памяти, похоже, случились у него.
Мир богов от мира смертных мужчин и женщин отделяла невидимая завеса, имя которой майя. На самом деле якобы выдуманный мир богов был реальным, в то время как так называемый реальный мир, в котором обитали люди, был иллюзией, а майя, завеса иллюзии – магией, при помощи которой боги заставляли мужчин и женщин думать, что выдуманный мир, в котором они живут, реален. Когда Кишот увидел, что по дорожке парка к нему приближается мисс Салма Р. – она шла в своем невидимом обличье, так, что никто из праздно шатающихся вокруг даже не зацепил ее взглядом, – он понял, что она обладает поистине великой властью над реальностью и что он сам удостоился дара, доступного немногим простым смертным: пройти сквозь завесу майи в мир избранных, прибежище божеств.
По случаю встречи с ней он надел то немногое, что осталось у него от прошлой жизни хлыща и франта: бежевое кашемировое пальто прямого покроя, которое он отчистил, как мог, коричневую шляпу, кашне и кожаные перчатки. Он также нацепил свои лучшие солнечные очки. Первое впечатление – самое важное. Докторский саквояж был заперт в банковской ячейке, которую, чтобы он туда поместился, ему пришлось освободить от прежнего содержимого – его вместе с белым конвертом с первой месячной дозой он положил в карман пальто. Он много раз репетировал, как начнет разговор с ней. С почтительным поклоном протянет ей конверт и скажет: “Это отправлено вам доктором Р. К. Смайлом вместе с заверениями в его полном уважении. Позволю со своей стороны сопроводить это двумя короткими историями, свидетельствующими о моем личном восхищении вами”. Если он окончательно не утратил свою способность очаровывать людей, она позволит ему рассказать то, что он хочет. Его первая история – о том, как много у них общего: родной город и добровольное решение покинуть его. Обыкновение оглядываться назад и вспоминать, решение не оглядываться назад и не вспоминать, способность прошлого прорываться сквозь все препоны и то и дело являться нам в настоящем.
Это их общая правда. Вторая история была американской. На “Мэйфлауэре”, который был тогда не первым построенным Корпорацией Сента порталом в неведомое будущее в альтернативной реальности, а просто кораблем, между пассажирами произошла любовная история. Когда Джон Олден по просьбе Майлза Стендиша признался от его имени Присцилле Маллинз в любви, она ответила: “Что же ты, Джон, о себе не хлопочешь?” Я же, скажет мисс Салме Кишот, хоть и оказался здесь в качестве чужого посланца, прошу позволить мне хлопотать о себе.
Она стояла прямо перед ним. Он миновал завесу и оказался по другую сторону. Стоял перед ней, как дурак, и заикался.
– Давай быстрее, дорогуша, – поторопила она. – Тут повсюду глаза.
– Это отправлено вам доктором Р.К. Смайлом, – начал он и увидел, что ее глаза наполняются тревогой и ужасом. Она судорожно зажала рукой рот и озиралась в поисках пути к отступлению.
– Отправлено улыбкой, – проговорила она. – Господи, я поняла, кто вы. Вы присылали мне фотографию. Я узнала вас.
– Позволю со своей стороны… – в отчаянье блеял он, – сопроводить двумя короткими историями, свидетельствующими…
– Кви-шот – ах, – прошептала она. – Вы писали мне письма. Квишот.
– Кишот, – поправил он.
Она попыталась вырвать конверт, который он держал правой рукой в перчатке. Он удержал его.
– Нет, нет, нет, – бубнил он с жалким видом.
Все должно было быть иначе. Все совершенно не должно было так повернуться.
– Мой конверт в обмен на ваш. Оплата наличными.
Она чуть отступила и огляделась. Затем из недр ее пальто от Монклер появился другой конверт. Она бросила его на землю.
– Деньги внутри, – сообщила она. – Теперь бросайте мне ваш.
Кишот не знал, достаточно ли денег в лежащем на земле конверте. Но это его Возлюбленная, и он должен доверять ей.
– Ловите, мадам, – вздохнул он и бросил ей то, чего она так желала.
Схватив конверт, она тут же убежала. Он же остался в одиночестве с пистолетом в кармане и деньгами в руках.
– …личном восхищении перед Вами, – безнадежно договорил он со слезами на глазах.
После этого миром для Кишота стал “Блю-йоркер”, а единственным другом – телевизор. Изредка он выходил из мотеля, десять дней и ночей он в разное время рыскал по Нью-Йорку в поисках нездоровой еды, которую находил в IHOP, Denny’s, Applebee’s, TGI Fridays, Olive Garden, а также в KFC, Ruby Tuesday, Five Guys, Dunkin’, Chipotle. To ночью, то днем он пил в барах, вместе с алкоголем вливая в себя потоки с больших телеэкранов, смотрел, как соревнуются и побеждают спортсмены, слушал американские истории о массовых убийствах в разных штатах, о любовниках, зарезавших своих любовников, о родителях, погибших от случайного выстрела из ружья, оказавшегося в руках их очень маленьких детей. Он почти не разговаривал и не звонил по телефону. На ночь он клал свой заряженный пистолет, “глок 22” четвертого поколения, на тумбочку в изголовье кровати и направлял дуло себе в голову.
На одиннадцатый день он слег с небольшой температурой; Кишот то проваливался в полный кошмаров сон, то выныривал из него, и не заметил, как прошел холодный октябрь. В комнате бубнил включенный телевизор, он пришел в себя как раз к вечернему выпуску новостей. Принимающий все
большие масштабы мировой экологический кризис и нестабильное состояние реальности в конце концов начали привлекать внимание политиков и ученых, в том числе тех (многочисленных) политиков и (крайне немногочисленных) ученых, которые прежде называли экологический кризис газетной уткой. В Австралии подвесной мост обрушился после того, как на его опорах появилось странное облако, из-за которого тросы полопались, словно кто-то разрезал их гигантскими невидимыми ножницами. “Оно напоминало скорее дыру, чем облако, – утверждали очевидцы, – как ничем не заполненная прореха в атмосфере”. Эта история облетела весь мир, вызвав у людей тревогу, но, как ни странно, не панику – до поры до времени, очевидно. Люди проживают жизнь со знанием, что удивительное то и дело оказывается рядом, прорываясь сквозь туман обыденности. На юге Тихого океана смыло целый остров? Какой кошмар, там были отличные пляжи, но ведь никто не погиб, верно? К тому же это был совсем маленький остров. По Среднему Западу прошелся торнадо? Да уж, Средний Запад совсем не маленький, но и торнадо там случались даже до того, как один из них перенес Дороти в страну Оз. Землетрясения в местах, где никогда не случалось землетрясений? Что ж, нашего полку прибыло. Поприветствуем Северный Техас и Плейнфилд, Коннектикут. Едва ли кого-то удивляет, что мы живем на хрупкой и шаткой земле. Что там еще, дыры в атмосфере? Ну вот, теперь еще и это. Жизнь продолжается. Кишот смотрел на снятые с вертолета кадры разрушенного моста и дыры в небе. Они напомнили ему фотоснимки солнечных затмений – тот же черный диск в центре и светящаяся корона вокруг. Как и затмение, эта дыра казалась чем-то временным. Возможно, это просто какой-то краткосрочный сбой в природе, который исправится сам собой, затянется, как рана на коже.
Репортаж закончился, и – вот ведь удивительно – ведущая новостей обратилась непосредственно к Кишоту.
– Вам будет любопытно узнать, – заявила она и вперила в его распластавшуюся на кричащей безвкусицей кровати фигуру свои колючие серые глаза, – что некоторые наши сегодняшние новостные сообщения касаются лично вас.
Кишот так и сел. Он не ослышался?
– У нас три таких сообщения, – продолжала дикторша. – Все они рассказывают о жизни важных для вас людей.
– Вы со мной разговариваете? – закричал Кишот непривычно высоким голосом.
– Лично я больше никого здесь не вижу, – заявила дикторша, подавшись вперед и указывая карандашом прямо на Кишота.
Его взаимоотношения с телевидением вышли на новый уровень.
– Что? – неуверенно спросил он. – Что это за сообщения?
Дикторша привела себя в порядок, вернулась в кадр, приняла обычную позу и зачитала ему новости.
– Сегодня из Атланты пришла тревожная новость об аресте фармацевтического магната, миллиардера доктора Р. К. Смайла, главы компании “Смайл фармасьютиклс”, известного филантропа и благотворителя, ценителя искусства, которого обвиняют в создании объединившего врачей со всей страны преступного медицинского синдиката, члены которого были готовы выписывать сильные опиоиды пациентам, не имеющим прямых медицинских показаний к их применению, в том числе полностью здоровым людям. Обвинение называет его “абсолютно беспринципным человеком, ответственным за охватившую Америку опиоидную эпидемию”. Наш источник утверждает, что следует ожидать новых арестов, так как круг подозреваемых по данному делу весьма широк. В дополнение к этому семеро сотрудниц SPI независимо друг от друга выдвинули против него обвинения в сексуальных домогательствах; предположительно, среди сотрудниц компании доктор Смайл был известен как “Малыш-Большие-Ручонки”. Через своих адвокатов доктор Смайл решительно отверг все предъявленные ему обвинения и выразил готовность защитить свое честное имя.
Следует ожидать новых арестов. Эти слова стали ударом для Кишота. Он может закончить жизнь как обыкновенный преступник, и это в его почтенном возрасте. Такой позор убьет его.
Дикторша перешла к следующей новости, реакция Кишота ее явно не интересовала.
– Среди новостей с Манхэттена к нам поступила настоящая сенсация о том, что известная актриса и телеведущая мисс Салма Р. в состоянии передозировки опиоидными препаратами поступила в реанимацию больницы Маунт-Синай. Согласно первым неподтвержденным предположениям, она была обнаружена без сознания ее персональным ассистентом Андерсоном Тайером, который ввел ей антидот наркан и позвонил в службу gi 1. Мы будем следить за развитием событий.
Кишота била дрожь. Неужели его история закончится вот так, неужели он окажется повинен в смерти своей Возлюбленной? Разве не из его рук получила она смертельное орудие?
– Она выживет? – вопрошал он у телевизора. – Что говорят врачи? Она сможет восстановиться и жить полной здоровой жизнью, как она того заслуживает?
Дикторша смотрела на него с презрением.
– Мы будем следить за развитием событий, – повторила она.
– Вы сказали, у вас три сообщения, – голос Кишота дрожал. – И какое же третье? Что может быть хуже того, что вы уже рассказали?
– Третье довольно незначительное, – сообщила дикторша, – мы обычно не даем такое в эфир.
– Так что это? – с мольбой спросил Кишот.
– Это исключительный случай, – заявила дикторша. – Ладно. Сегодня рано утором ваша сестра была ограблена в своей квартире в Трайбеке.
Сердце Кишота разрывалось от боли.
– Ограблена? Она не пострадала? Кто это сделал?
– Она выполнила все требования нападавшего, что было очень мудро. Он оставил ее связанной и с кляпом во рту, но больше вреда не причинил. Она имела обыкновение хранить дома значительные суммы наличными, возможно, грабитель пошел на преступление, когда узнал об этом.
– Как грабитель мог узнать о деньгах?
– Он проживал в ее квартире в качестве гостя, – сказала дикторша. – Мне неприятно сообщать вам об этом, но этот человек, ныне беглый преступник, приходится вам сыном. Она приготовила ему завтрак, после чего он отмочил такое. На этом все.
– Благодарю вас. – Кишот сохранял вежливость, в то время как мир вокруг него распадался на части, как и вся Вселенная.
– Было бы за что, – раздалось в ответ из телевизора.
Чистилище есть преддверие ада. Время остановилось, не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка. Все находилось в стагнации. Жизнь утратила всякий смысл, не находя причин для дальнейшего движения. Когда он включал телевизор, картинка в нем оставалась неподвижной. Казалось, что Земля больше не вращается, а Солнце перестало вставать и садиться. Сменяли ли друг друга дни, недели и месяцы, или сама идея движения времени больше не имела смысла? Наступили вечные сумерки. Проникавшие с улицы звуки словно утратили свою яркость – сирены, обычно подававшие сигнал двумя нотами, выли одной, бибиканье сдающего назад грузовика звучало, как жужжание заводного комара, а шум от проходящих мимо машин – не как шум от машин, а как редкое дыхание неведомого чудовища. Кишот перестал есть и пить и уже не отличал день от ночи. Словно он был героем какого-то телешоу, из-за технического сбоя застывшим в причудливой позе на пестрящем хаотично мерцающими пикселями экране. Словно придумавший его автор не может перевернуть страницу. Когда ты долгое время со всех сторон окружен абсолютным ничто, трудно не начать считать лежащий рядом с тобой пистолет своим единственным другом.
Он был похож на одного из постапокалиптических живущих под землей троглодитов, которых видел в телевизионном фильме, во всем зависимых от работы некоего Механизма, не осмеливающихся подняться на поверхность земли, на которой все еще копошатся некоторые бесстрашные души, обреченных на верную гибель, как только Механизм остановится.
Механизм замедлил ход.
Последняя долина, вспомнил он, это Долина Нищеты и Гибели, где естество растворяется во Вселенной, и Путник уходит в безвременье.
В какой-то момент времени, когда уже не осталось ни моментов, не времени, он все же нашел в себе силы отвергнуть подобный конец и двигаться дальше. Тогда со страшным скрежетом мир вокруг него потихоньку начал двигаться, маховики и шестеренки снова закрутились, и неизбежного, казалось бы, конца удалось избежать. Солнце и луна, шум от дороги, телевизор, все занимало свои места, снова вставало и садилось, гремело и двигалось. Шел декабрь. У сероглазой телеведущей было, что ему сообщить.
– Сегодня Салма Р. выписалась из больницы и отправилась домой. Скандал, вызванный ее пристрастием к опиоиду фентанилу, который чуть не стоил ей жизни, потряс мир развлекательной индустрии. Сегодня она согласилась выступить на камеру прямо на выходе из больницы Маунт-Синай.
Его Возлюбленная, она стояла на ступеньках перед входом в лечебное учреждение и была непозволительно для данной ситуации прекрасна; ее вид внушал обожание, вызывал вожделение и прямо сообщал, что она намерена отвоевать обратно все свои упущенные позиции.
– Мне бесконечно стыдно, – призналась она. – Я подвела канал, на котором работаю, подвела всех, кто вместе со мной трудится над моей программой, подвела своих фанатов и саму себя.
– Мисс Салма Р, пока вы были в больнице, вашу программу закрыли, и руководство канала заявляет, что едва ли готово когда-либо вернуть ее в эфир. Как вы можете прокомментировать это?
– Мне предстоит снова завоевать доверие очень многих людей, – ответила она, царственная в своем унижении, – но я непременно попытаюсь это сделать.
– Это был репортаж из…
– Постойте, – закричал Кишот, – а как же остальное?
– Что ж, – продолжила дикторша, отодвинув от себя бумаги в сильном раздражении, – доктор Р. К. Смайл отпущен под залог и находится дома под пристальным наблюдением, он носит на ноге браслет для отслеживания перемещений, но уже скоро состоится судебное разбирательство, и все складывается не в его пользу. Многие сотрудничавшие с ним врачи были также арестованы, большая часть из них согласилась сотрудничать со следствием и дала против него показания.
– Они арестовали всех, кто, по их мнению, причастен к этой схеме? – с замиранием сердца уточнил Кишот.
– Насколько нам известно, да, – сообщила дикторша. – Мне действительно пора идти.
– А что с моим сыном? – не унимался Кишот.
– Он до сих пор в розыске, – ответила дикторша. – Любопытный факт: на официальных видеокамерах не удалось обнаружить никаких следов его существования. Нам было бы очень интересно обсудить это с вами. Вам надлежит явиться…
Кишот дотянулся до пульта и выключил телевизор. Похоже, будет правильно на время воздержаться от просмотра новостных программ.
Он дважды позвонил по телефону. Сначала сестре. Женщина-Трамплин ответила на звонок, но ограничилась быстрой отповедью.
– Было большой ошибкой встречаться с тобой, – сказала она. – С тобой и этим бессовестным юношей. Иногда самое правильное – не думать ни о никаких примирениях. Нам с тобой больше не о чем говорить.
– Я и подумать не мог, что он может оказаться таким, – начал Кишот. – Я воображал, и он…
Ему пришлось замолчать на полуслове, ведь он не представлял, как сказать ей в такой момент о том, что он вообразил его, и Санчо появился на свет. Он спешно поправился:
– Я даже не воображал, что он способен на подобное.
– Нам больше не о чем говорить. Прощай! – Женщина-Трамплин повесила трубку.
Кишот долго смотрел на телефон перед тем, как позвонить мисс Салме Р. Когда он наконец набрал ее номер, труб icy снял Андерсон Тайер.
– Ты, – приветствовал его Андерсон Тайер. – Ты чертов кусок дерьма. Говори, где ты находишься, я сдам тебя в полицейское управление Нью-Йорка!
– Я просто хотел поделиться с мадам своей искренней радостью по поводу ее выздоровления, – ответил Кишот.
– Я выслежу тебя, – продолжал Андерсон Тайер. – Ты понял? Только попробуй еще раз появиться рядом с ней, сволочь, и я отыщу тебя даже на другом конце света!
– Я понял, – ответил Кишот.
Невидимая завеса, отделявшая его мир от мира Салмы, сделалась прочнее и толще, и пройти сквозь нее он больше не мог.
– А я знаю, как пройти, – прозвучал чей-то голос совсем рядом.
Кишот подскочил от неожиданности. Голос определенно звучал внутри комнаты. Телевизор был выключен, и никого, кроме Кишота, в ней не было.
– Это я, – продолжал голос. – Твой верный пистолет, “глок 22”.
Похоже, реальность в “Блю-йоркере” начала разрушаться так же быстро, как и снаружи. Сначала с ним с экрана разговаривала ведущая новостей, теперь решил побеседовать пистолет.
– Широко известно, – продолжил пистолет, – и много раз описано, как ничем не примечательному старому неудачнику вроде тебя пробить завесу, которая отделяет его от мира избранных, мира света, славы и богатства. При помощи пули. Я могу помочь тебе. Это единственный путь для тебя. Пуля соединит тебя с твоей Возлюбленной навеки, до конца времен.
– Это не моя история, и она никогда не будет моей, – с достоинством ответил Кишот. – Я здесь, чтобы нести ей не разрушение, а спасение.
– Пиф! Паф! Ой-ой-ой! – обольщал его “глок”. – Ба-бах! И она твоя навеки!
– Замолчи, – урезонил Кишот свое оружие. – Отойди от меня, Сатана.
– Но как иначе ты собираешься быть с ней вместе? – осведомился пистолет. – Ты еще передумаешь. Придется. Я буду ждать.
– Я люблю ее, – ответил Кишот. – Любовь найдет, как все устроить.
Назад: Глава семнадцатая, в которой Сестра завершает Семейную Историю и свою собственную Игру
Дальше: Глава девятнадцатая, в которой Санчо получает ответ на свой Вопрос
