Глава четырнадцатая
Автор, известный также как Сэм Дюшан, встречается с Незваным Незнакомцем
Брат, Автор, потерял связь со своим единственным сыном несколько лет назад. Молодой человек был высоким худым занудой в очках, никто не ожидал, что он способен однажды сбежать из дома, однако после того, как он бросил “хуже, чем бесполезный” колледж, заявив при этом, что “больше никто и никогда не заставит меня написать эссе”, в его поведении начали прослеживаться странности – он стал запирать дверь в свою комнату, где дни и ночи напролет не отрывался от компьютера; бог знает, что он там делал – слушал музыку, смотрел видео, играл в он-лайн-шахматы или развлекался просмотром порно. Сын жил со своей матерью-американкой, Бывшей Женой Брата (еще одна страница в жизни, которую Брат предпочел не открывать вновь и ничего не знал о содержании новых глав в ней), в одном из многочисленных баснословно дорогих небоскребов Верхнего Ист-Сайда. Бывшая Жена была счастлива в новом браке, это факт, другой же факт заключался в том, что не кто иной, как Брат, познакомил ее когда-то с ее нынешним китайско-американским мужем, в то время одним из своих друзей, дружба с которым теперь прекратилась, это был – тоже вполне достоверный факт – богатый, успешный и хорошо известный в городе человек, а это тебе не шутка. Сын страдал от тяжелого конфликта лояльностей. Видел, что его отец, скажем прямо, не особо успешен в жизни, в то время как отчим постоянно приобретает то новый спортивный автомобиль, то загородный конноспортивный клуб, и постепенно начал испытывать стыд за отца, который со временем перерос в гнев. Он злился на Брата и его Бывшую Жену, а потому все дальше уходил от них в свой собственный тайный мир.
Брат не был знаком с друзьями Сына и после его переезда к матери не знал, где тот бывает, мать тоже знала не больше, так что после того, как Сын исчез (прихватив с собой ноутбук, телефон и планшет), обратившись в полицию, ни он, ни она не смогли помочь полицейским и указать направление поиска. Несколько недель после его исчезновения Брат был вынужден довольно много общаться с Бывшей Женой, они днями просиживали вместе в мрачных кафе, с ужасом ожидая телефонного звонка с сообщением о найденном теле. Звонка не было. Зато состоялся неожиданный визит – занимавшийся поиском офицер полиции захотел поговорить с ними обоими, и Брату случилось побывать в роскошной квартире Бывшей Жены на верхних этажах небоскреба. Отчим был настолько тактичен, что избавил их от своего присутствия, которое прослеживалось во всем – в дорогих и безвкусных произведениях искусства, в особенности, по понятным причинам, современного китайского; Брат подумал, что тот явно испытывает проблемы с самоидентификацией, которые пытается решить, отваливая кругленькие суммы за доставку этой дряни из Пекина и в рамочках развешивая свою идентичность по стенам. Низкие мысли. И он так не думает. Нет, все же думает. В любом случае, он здесь не за этим. Их ждал отвечавший за поиски офицер полиции, и он сказал им совершенно не то, чего они боялись.
Они нашли их Сына. Он жив. Он здоров. Не пьет, не принимает наркотики, не является жертвой похищения, не состоит в секте. Одним словом, он вне опасности. Он находится в стране, не выезжал за границу. Но он не хочет возвращаться домой, видеться с родителями и поддерживать с ним связь. Он сменил мобильный номер и не хотел бы, чтобы родители его знали. Это осознанное решение, он долго думал перед тем, как сделать такой выбор. Он взрослый человек, у него есть, где жить, есть работа и счет в банке (нет, не в том, в котором они хранят свои сбережения). Он просил рассказать им об этом и попросить его понять, хотя он знает, как трудно им будет это сделать. Возможно, в будущем он свяжется с кем-то из них или с обоими сразу и захочет возобновить общение, но в настоящий момент уверен, что поступает абсолютно правильно.
За этим сообщением последовала банальная родительская какофония, требования более точной информации, рыдания и проч.; едва услышав этот шум, исходящий от него самого и его Бывшей Жены, Брат понял, что на самом деле не удивлен. Люди покидали его. Так было много раз. И если сейчас его Сын решил порвать отношения с семьей, то стал всего лишь очередным, возможно, последним, звеном в длинной цепи потерь: друзья, любовницы, Жена (ныне Бывшая Жена). Выдержав, по его мнению, минимально допустимую продолжительность истерики, он встал, поблагодарил офицера за чувство такта, с которым тот сообщил им эту ужасную новость, извинился и ушел восвояси. Со стен новой станции подземки на него взирали гигантские мозаичные художники и музыканты – Кара Уокер, Филип Гласс, Сесили Браун, Лу Рид, Чак Клоуз – они смотрели с укором, словно он ни на что не годен. Никто не станет держать его за приличного человека. Никто и никогда больше не назовет его “хорошим отцом”. Плохой писатель, плохой отец. Два страйка. Он спустился в метро и сел на линию Q в направлении центра.
И вот теперь пожалуйста – Санчо. Брат не планировал на страницах своей книги никаких воображаемых детей, но Санчо сам появился там и настойчиво хотел остаться. Родной же Сын Брата дематериализовался и исчез из жизни по собственной воле – по крайней мере из жизни собственных родителей.
Кишот, напротив, сделал так, что его сын появился на свет благодаря силе его желания и милости звезд. Если бы, поклоняясь метеоритным дождям, подумал Брат, я мог сделать так, чтобы Сын вернулся в мою жизнь, я не пропустил бы ни одного из них по всей Америке. Но для этого – как тогда, очень давно – потребовалось бы присутствие его Бывшей Жены.
Порой он понимал, что делает, что за материал его подсознание выхватывает, преобразует и щедро разбрызгивает по написанным им страницам. “Женщина-Трамплин”? Серьезно? Если бы Сестра вдруг прочла, что он пишет, ей это вряд ли понравилось бы. Ее, возможно, также напрягло бы, что финансовые претензии Кишота, словно эхо, повторяют его собственные претензии к ней. А слащавая сцена быстрого телефонного примирения Кишота и Жэ Тэ, как изумленный Санчо спросил у Кишота: и это все? Да если бы, думал Брат. В этом я на стороне Санчо. В реальной жизни так просто не бывает никогда. Но Брат понимал, почему так произошло на страницах книги. Радушное появление Жэ Тэ, как и Санчо, было продиктовано необходимостью, которую испытывали и она сама, и Кишот.
Салма же была полностью выдуманным персонажем. В данный момент в его жизни присутствовали исключительно те женщины, которых он сам создавал у себя в голове. И да, надо признаться, как у Кишота, еще женщины, которых он видел на экране – в его случае в основном не по телевизору, а в кино или интернет-трансляциях. Женщины-фантазии. Реальные женщины для него, похоже, были уже недостижимы. – А что же доктор Смайл? Что ж, Брат относил себя к писателям, которые строят свои произведения на тщательном исследовании жизни. Как ни печально, найдется немало реальных персонажей, которым поношенные башмаки этого сомнительного доктора пришлись бы впору. Ну и рецепты подошли бы тоже. Если бы вы сказали Брату что нелепая история, которую он рассказывает, в отличие от всего, написанного им ранее, уходит корнями в его собственные потребности и обиды, он определенно согласился бы с этим. А старый дурак? Ему претила идея, что Кишот – это его Автор, с воображаемым шлемом на голове и ржавым прапрадедушкиным мечом в руке. Кишот был его поклоном (согласен, земным поклоном) перед великим испанцем, придумавшим его первым. Что мы имеем: он примерно одного возраста со своим героем, у них в прошлом одни и те же корни, ныне оборванные, они родились не просто в одном городе, но в одном районе этого города, их родители жили по соседству, вполне достаточно, чтобы он, Брат, порой с трудом мог вспомнить, где речь идет об истории Кишота, а где о его собственной. В его сознании их семьи часто сливались в одну. И все же Брат настаивал: нет, Кишот – это не я, я создал его, чтобы рассказать историю, которую хотел рассказать. Брат, чтоб вы понимали, довольно мало смотрел телевизор. Он принадлежал к последнему поколению, выросшему на кино. По телевизору он смотрел только новости (так редко, как только можно, новостные выпуски в последнее время стали практически невыносимы), матчи с участием “Янки” во время бейсбольного сезона, и иногда, если засиживался допоздна, какое-нибудь ночное комедийное шоу. На этом приктически все. Телевидение уничтожило у американцев привычку думать, как разрушило разум Кишота. Брат совсем не хотел, чтобы его разум постигла та же участь.
Значит, упрямо думал Брат, он – не я. Но если он так настаивал на разделении героя и Автора, почему же так часто боялся, не привлекли ли его шпионские романы внимание реальных шпионов, которые теперь шпионят за ним? Ему повсюду мерещились неясные тени, ускользающие, прячущиеся за его собственной. Это превратилось в какую-то иррациональную фобию (впрочем, все фобии иррациональны). Он никогда не имел доступа ни к каким официальным секретам и не пытался узнать их, успокаивал он себя. Он не игрок на этом поле. Считать иначе слишком самонадеянно. И все же. У него паранойя на почве нарциссизма. Он должен избавиться от нее, в особенности теперь, когда его полностью поглотила эта история, самая странная из всех написанных им историй, которая по непонятным причинам заставляет его улыбаться, глядя на экран компьютера, и навсегда оставить мысли сменить профессию. Бывает, рассказываемая история оказывается мудрее рассказчика. Благодаря этой он узнал, к примеру, что не только реальный сын может в один прекрасный день исчезнуть, но и воображаемый ребенок стать настоящим, хотя возможно и движение в противоположном направлении: целая страна может жить в “реальности”, похожей на нереальную.
Он также собирался с духом, чтобы в ближайшее время предпринять путешествие в Лондон. Быть может, его миротворческая инициатива сработает, как у Кишота. Оливковая ветвь будет сразу же принята, и они с Сестрой снова обретут друг друга. Да-да, говорил на это циничный голос в его голове, а еще свинки научатся летать. И все же Брат понимал, что в целом не теряет оптимистического настроя. Что ж, думал он, Лондон так Лондон. Давненько он не был за океаном. Надо купить новый чемодан. А еще спросить у опытных людей, какую авиакомпанию выбрать.
В таких более-менее приятных мыслях Брат возвращался в свою квартиру в Кипс-Бэй после вечерней прогулки по Второй авеню. Он нес бумажный пакет с шестью бутылками “Короны” и мечтал, как делал довольно часто, переехать в Трайбеку, возможно, в чердачное помещение в здании “Гулд индастрис” на углу Гринич и Бич, столетнего здания, в котором сначала размещалась типография, а после производили стальную проволоку; оно возвышалось над соседними домами с явным высокомерием, ведь могло гордиться не только славным индустриальным прошлым, но и настоящим с заоблачной ценой две тысячи долларов за квадратный фут, и было для Брата воплощенным домом мечты.
Бывая в Трайбеке, он всегда старался пройти мимо этого здания, хотя неизменно чувствовал при этом собственную ничтожность. Брат отогнал фантазии и повернул ключ в собственной двери; внутри темной квартиры его встретил приветственный яркий свет, исходивший от экрана его “мака”, на котором он, уходя, оставил заставку с падающим снегом – компьютер был защищен паролем, но каким-то образом включился. В неясном свете экрана взломанного компьютера Брат не сразу разглядел в собственном аэроновском кресле у компьютерного стола японо-американского джентльмена не ниже ста девяноста пяти – ста девяноста семи сантиметров ростом; сколько же он может весить, начал прикидывать Брат. Килограммов сто двадцать, а то и больше. Японо-американский джентльмен был одет в дорогой темно-синий шелковый костюм с голубым шелковым платком в нагрудном кармане, белую сорочку с высоким воротником и красный галстук “Эрмес”, на котором миниатюрный золотой кот гонялся за еще более миниатюрной заводной золотой мышкой, на левом лацкане пиджака был приколот маленький значок с изображением Большой печати США. На значке было что-то написано, но так мелко, что прочесть это было невозможно. На коленях незнакомца небрежно лежал большой пистолет, который показался Брату (он был вынужден что-то понимать в подобных вещах в силу специфики своего литературного жанра) “гло-ком-22” четвертого поколения. Если не считать присутствия этого джентльмена, все в квартире выглядело нетронутым. Не было и следов того, что оба вторжения – в квартиру Брата и в его компьютер – были насильственными.
– Простите, что напугал вас, сэр, – заявил японо-америка-нец. – Хочу вас заверить, что не причиню вам никакого вреда.
Трудно не испугаться, когда твои самые параноидальные фантазии обращаются в реальность. Внутренняя жизнь Брата на несколько секунд свелась к серии болезненных желудочных спазмов. Сейчас он будет избит – косая черта – убит – косая черта – ограблен, избит и в конце концов убит. “Глок” – очень плохой знак. Брат нашел глазами значок на лацкане незнакомца и впился в него глазами. Он тонул, и это была его последняя соломинка.
– На какую спецслужбу вы работаете? – в конце концов сумел он выговорить почти что своим нормальным голосом.
– Если хотите, сэр, я могу показать вам удостоверение, – ответил тот. – Но я искренне уверен, что вы последний из писателей, которому нужно объяснять, в какой конторе я работаю.
– Оружие, – продолжил Брат, – зачем оружие?
– Знаете, как бывает, – незнакомец говорил учтиво, – человек возвращается домой, видит, что в его кресле восседает неизвестно кто, тогда в целях самозащиты он достает пистолет и начинает палить. Вполне вероятный сценарий. Это Америка, сэр. Я просто хотел предотвратить ненужную смерть, в том числе и свою. Это правда, сэр.
Брат опустил на пол пакет с шестью бутылками и сказал:
– Я буду чувствовать себя куда счастливее, если вы уберете оружие.
Ему удавалось контролировать свое тело и не показывать дрожь, но желудок мог в любой момент подвести его.
Незваный гость выполнил его просьбу, встал и протянул руку.
– Лэнс Макиока. Мы уже встречались с вами по другому поводу, но я уверен, что вы меня не помните.
– Почти уверен, что вижу вас впервые, – не согласился Брат.
– Нет, сэр. У вас была автограф-сессия в Лос-Анджелесе, в книжном на бульваре Сансет, – объяснил японо-америка-нец. – Я работал тогда с президентом Рейганом, он на тот момент уже отошел от дел. Я подошел к вам и спросил, не согласитесь ли вы подписать книгу для президента. Думаю, вы не поверили мне и сказали: “Насколько я знаю, президент Рейган страдает альцгеймером и уже не может читать никаких шпионских романов по четыреста страниц”. Сэр, я помню ваш ответ слово в слово. А я сказал: “Госпожа Рейган тоже обрадуется вашему автографу”, и только тогда вы любезно подписали книгу.
Брат помнил тот случай. Он даже вспомнил, что, возможно, видел там этот или очень похожий на него синий костюм.
– Полагаю, сегодня вечером вы пришли ко мне не за автографом, – спросил он, успокоившись совсем немного.
– Ха-ха-ха! Нет, сэр, – заверил Лэнс Макиока. – В тот период жизни я занимался охраной. С тех пор я немного подрос по службе.
– Доросли до того, кто вламывается в чужие дома? – поинтересовался Брат. За вымученной легкостью Брат скрывал все еще очень сильную обеспокоенность, даже страх.
Лэнс Макиока не рассмеялся.
– Я по-прежнему защищаю Америку, но несколько по-другому, сэр. Именно по этой причине я здесь сегодня вечером. Сэр, я хотел бы рассказать вам одну историю. Вы позволите?
– Значит, вы отбираете мой хлеб, – ответил Брат. Снова юмор перепуганного человека.
– Вместо пролога позволю себе поинтересоваться, – без улыбки начал Лэнс Макиока, – говорит ли вам что-нибудь имя Слепой Джо Энгрессиа? Или, может быть, Джойбабл, Пузырек Радости? Ныне покойный.
Брат отрицательно покачал головой.
– В 1957 году, – начал свой рассказ Макиока, – один семилетний слепой американский мальчик случайно обнаружил, что, если определенным образом на определенных частотах свистеть в телефонную трубку, можно взломать телефонную сеть. Если не ошибаюсь, надо начать с четверти ми первой октавы на частоте 2637,02 герц. Так возникло новое явление, известное как телефонный фрикинг, очень тесно связанное с возникновением того, что впоследствии назовут компьютерным хакингом; на каком-то этапе в сообщество телефонных фрикеров входило множество знаменитостей вроде компьютерного воротилы Стива Джобса. Мальчик Энгрессиа вырос и стал для этих людей настоящей легендой. Как бы там ни было, сэр, лет, наверное, в девятнадцать он угодил за решетку и завязал с фрикингом. Его дальнейшая жизнь не сопряжена с особым успехом. В какой-то момент он официально сменил имя на Джойбабл и заявил, что ему пять лет и что до конца своей жизни он намерен оставаться в пятилетием возрасте. Он умер в 2007 году в пятьдесят восемь лет, или в пять, кому как нравится. Сэр, я рассказал вам о нем. Вот почему мы, то есть, так сказать, уполномоченные специальные службы, хотели, чтобы Слепой Джо участвовал в нашей борьбе с хакингом по принципу “ловить воров руками других воров”. Как Кэри Грант в старом фильме Хичкока. У нас поговаривают, что он какое-то время работал на нас, а потом соскочил. Если бы он на самом деле согласился, до самой смерти у него были бы стабильные доходы, медицинская страховка и пенсия. Но нет. Каждый сам делает свой выбор.
– Вы ведь пришли не затем, чтобы рассказать мне эту историю, – заметил Брат.
– Нет, сэр. Это что-то вроде зачина. Вы поймете, в чем здесь мораль, когда узнаете продолжение.
– Я ни разу не хакер – ни телефонный, ни компьютерный, никакой. Чисто для информации. В отличие, как очевидно, от вас, – добавил Брат, указывая на свой аймак.
– Вы что-нибудь слышали о тайной хакерской организации, известной как “Легион”? – спросил Макиока, проигнорировав выпад Брата.
В голове у Брата что-то щелкнуло.
– Это что-то вроде “Анонима”?
– По нашим данным “Аноним” дышит на ладан, – сообщил Лэнс Макиока. – Его место должен был бы занять “Легион”, если бы не наши грамотные действия, мы обрушили свой огромный кулак прямо им на темечко.
Он проговорил это с театральным пафосом, для наглядности ударив сжатой в кулак правой рукой в ладонь левой, в этот момент маска безупречной любезности на секунду съехала, показав лицо человека действия. Брат непроизвольно подумал о Джеймсе Бонде.
– Я по-прежнему не понимаю, какое отношение все это имеет ко мне, – заявил он.
Лэнс Макиока медленно склонил голову – он был согласен, что пришло время сказать самое важное.
– Глава “Легиона” разместил на ютьюбе несколько видеообращений, в которых угрожает рядом мощных кибератак. Во всех роликах он использует устройство для изменения голоса и появляется в маске, и мы установили, что такие маски выпустили в 2002 году к возобновлению на Бродвее постановки “Человека из Ла-Манчи”.
– Он носит маску Дон Кихота? Это несколько странно, но я так и не понимаю, при чем тут я. Дон Кихот известен миру уже, сколько там, четыреста лет?
– Он использует псевдоним Кихду. Это имя вам что-то говорит?
– Нет. Или да. В 1997 году родился мой сын.
– Вынужден с прискорбием сообщить вам, – продолжал Лэнс Макиока, – что за маской Человека из Ла-Манчи скрывается ваш сын. Ваш пропавший сын, насколько мне известно.
– Боже! – проговорил Брат.
– Ваш сын, с которым вы в последнее время, по крайней мере предположительно, не поддерживаете связи, сейчас живет под именем Марсель Дюшан.
– Он на самом деле выбрал такое имя?
– Видите ли, сэр, как оказалось, яблочко упало не так уж далеко от яблоньки.
Брат молчал.
– Расскажите мне историю до конца, – попросил он наконец. Похоже, Лэнс Макиока не торопился это сделать.
– Я читал ваши книги, сэр, включая и ту, над которой вы сейчас работаете, – сказал он. – Я, конечно, не специалист, но, насколько я понял, вы говорите читателям, что “иррациональная”, даже “абсурдная” – наиболее точные определения для описания реальной жизни. Любопытный посыл, хотя в некоторых моментах нужны усилия, чтобы в него поверить. Этот воображаемый ребенок, например Санчо. Что навело вас на мысль придумать такое?
– Подозреваю, вы сейчас сами ответите на свой вопрос, – заметил резко помрачневший Брат.
– Если образ старого придурка списан с вас, – продолжал Лэнс Макиока, – я не хочу вас обидеть, сэр, просто пытаюсь понять ход ваших мыслей, отсюда можно заключить, ведь и правда можно, что – как Кишот таскает с собой фантомного Санчо – вы на самом деле общаетесь со своим якобы пропавшим сыном. Который, как я говорил, пользуется очень похожей на вашу иконографией.
– Отсюда нельзя ничего такого заключить, – возразил Брат. – Это совпадение.
– Конечно, конечно, спасибо, что разъяснили. Сами понимаете, того, кто вынужден делать выводы, можно простить за такой вывод. В большей степени я озадачен фигурой возлюбленной старого джентльмена. В вашей книге. Кто мог быть ее прототипом?
– У нее не было прототипов.
– В вашей жизни нет возлюбленной?
– Это допрос? Вы меня в чем-то подозреваете? Может, мне лучше позвонить адвокату. Вы же позволите, я надеюсь? Это же, как вы сами заметили, Америка.
– Сэр, прошу вас, будьте уверены, мне неизвестно, чтобы в настоящее время в отношении вас имелись какие-либо подозрения или велось расследование. Это всего лишь дружеская беседа.
– В таком случае потрудитесь рассказать мне то, ради чего пришли.
– Но в вашей жизни есть женщина, о которой вы постоянно думаете, я прав? И эта женщина, если моя догадка верна, в настоящее время проживает за океаном.
– Зачем задавать мне вопросы, ответы на которые вы знаете?
– Потерянный сын и потерянная женщина, – рассуждал Лэнс Макиока. – Двое в одной семье. Вы сами не задавались вопросом, почему близкие вам люди так часто оказываются для вас потерянными? Конечно, задавались. Вы же писатель, наверняка гордитесь умением анализировать жизнь. Вы явно знаете афоризм Сократа: неосмысленная жизнь не стоит того, чтобы жить.
– Вы явились сюда, чтобы меня оскорблять?
– Ни в коем случае, сэр! – Лэнс Макиока сменил тон на заискивающий. – Я пришел, чтобы рассказать вам историю.
– Но до сих пор так этого и не сделали.
– Потерянная женщина за океаном, – произнес Лэнс Макиока, словно пытаясь что-то вспомнить. – Как много вы знаете о ее нынешнем состоянии?
– Что вы хотите этим сказать? Какое у нее состояние?
– Мне следовало сказать “ситуации”, – поправил себя Лэнс Макиока, – о ее нынешней ситуации.
– Меньше, чем вы, очевидно. Вы хотели рассказать мне историю о ней?
– И о вашем сыне, Марселе Дюшане. Вы уверены, что они не общаются?
Брат не ответил. Лэнс Макиока кивнул, медленно поднялся и сложил руки на животе, как примерный ученик.
– Рассказать историю профессиональному писателю, – заявил Лэнс Макиока, – это вызов, сэр. Даже как-то неловко. Позвольте мне немного собраться с мыслями.
В городе Мумбаи (население 21300000 чел.), в местечке Растом Баг района Бикулла, напротив больницы Масина, в огромном с высокими потолками зале старого ветшающего парсийского особняка, за медленным упадком которого мрачно наблюдают многочисленные баньяны, двое известных фотографов установили ни больше ни меньше кабину настоящего “боинга-747”, вокруг которой расставили огромное количество новейшего оборудования для симуляции полетов и огромных экранов, на которые можно было вывести изображения многих международных аэропортов, благодаря чему они сами и их гости под руководством одного из друзей, самого настоящего пилота реактивных лайнеров, могли отрабатывать взлет и посадку самолета. Эта странная забава стала популярна в их кругу, и слух о ней дошел аж до американского посольства в Дели; посольские лбы нахмурились, посольские пальцы зачесали посольские головы, в результате чего в один прекрасный день в дверях старого ветшающего парсийского особняка возник некий мужчина, который настойчиво хотел побеседовать с хозяевами – косая черта – жильцами данного дома, это был японо-американский джентльмен в синем шелковом костюме, крупный мужчина не ниже ста девяноста пяти – ста девяноста семи сантиметров ростом, который весил, скажем, килограммов сто двадцать, а то и больше. Двум фотографам он представился как Трип Мизогучи и от имени посла США любезно попросил их ответить на несколько вопросов, на что они, сразу сообразив, что имеют дело с разведкой США, тут же согласились.
Они на собственные средства приобрели кабину списанного “боинга-747” и установили ее в своем доме, это верно?
Совершенно верно.
Они также приобрели и установили компьютерное обеспечение и вспомогательное оборудование, необходимые для создания симулятора полета, это верно?
Совершенно верно.
Данный тренажер использовался ими и их друзьями исключительно в развлекательных целях, это верно?
Совершенно верно.
Одна из вечеринок с использованием данного тренажера должна состояться сегодня вечером, это верно?
Совершенно верно.
Не будут ли они возражать, если он, Трип Мизогучи, также посетит эту вечеринку?
Совершенно не будут. Они от всей души приглашают его прийти.
Отдают ли они себе отчет в том, что после того, как несколько лет назад самолеты протаранили башни-близнецы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, из-за их дикого и дорогостоящего частного развлечения некоторые люди могут оказаться под серьезным подозрением, и что, если будет доказано, что эти люди имели злой умысел, другие люди могут обрушить свой чертов огромный кулак прямо им на темечко? – Очень разумно. Да, они все поняли совершенно правильно.
После того как мистер Трип Мизогучи ушел, пообещав вернуться к условленному часу вечером, двое фотографов – чьи мобильные телефоны, надо заметить, стояли на прослушке у спецслужб – обзвонили сорок самых красивых супермоделей Мумбаи, умоляя: пожалуйста, приходите к нам сегодня вечером, нам нужно, чтобы вы очаровали одного человека. Когда Трип Мизогучи вернулся, в зале звучала музыка, рекой лились напитки, и сорок самых красивых супермоделей Мумбаи наперебой рассказывали ему, как им нравятся мужчины таких внушительных размеров, как им нравится его костюм, его платок в кармашке, его галстук “Эрмес”, его квадратная челюсть, его улыбка. В конце вечера Трип Мизогучи дружески похлопал фотографов по спинам: “Ребята, вы определенно знаете толк в вечеринках! Сообщите мне, когда еще состоится что-то подобное. Я приеду сюда из Дели. И ни о чем не волнуйтесь. Я вижу, джентльмены, что вы исключительно порядочные люди. Мы не доставим вам неприятностей”. С этими словами он ушел, и ни двое фотографов, ни сорок самых красивых супермоделей Мумбаи не заметили, что в какой-то момент тем вечером Трип Мизогучи успел перекинуться парой слов с одним из гостей, высоким худым занудой в очках, недавно приехавшим в Мумбаи; двое фотографов познакомились с ним в ночном клубе и пригласили сюда, чтобы он смог завести себе друзей. Как звали этого юношу? Двое фотографов так и не смогли вспомнить. Его звали как какого-то известного художника. Пикабиа или что-то вроде того. Однако юному Пикабиа, возможно, не понравилась вечеринка, а Трипа Мизогучи, возможно, перевели из Индии. Так или иначе, ни один из них больше не показывался на soiree, которые устраивали художники. По крайней мере, Трип Мизогучи оказался человеком слова. Дальнейших выяснений по поводу симулятора полетов не последовало.
– Я должен был убедиться, что этот человек – объект разработки, которого мы разыскиваем, – сообщил Лэнс Макиока Брату, – мистер Марсель Дюшан был точно идентифицирован мной как человек, которого мы ранее опознали под ником Кихду. Все было сделано исключительно ради этого. В гробу мы видали их симулятор полетов. Он был предлогом, чтобы попасть туда. Как только я идентифицировал Марселя, заработала вся система. Мы взяли его чуть погодя той же ночью.
– Объект разработки, – повторил за ним Брат, – взяли.
– Совершенно верно, – подтвердил Лэнс Макиока.
– Мой сын жив? Вы его били?
– Он в добром здравии.
– И еще. Вы. Как вас зовут на самом деле – Стив Саянара? Рики Фудзияма? Рок Мисима? Кто вы, в конце концов, такой?
– Я слышал, – проговорил Лэнс Макиока, – что в свое время ваша матушка, обеспокоенная вашей скрытностью, задавала вам тот же вопрос.
– Вы много чего слышали, – заметил Брат. – И нет смысла спрашивать, где, как и от кого.
– Я хотел продемонстрировать вам свое доверие, – сказал Лэнс Макиока. – И потому пришел к вам сегодня вечером под своим настоящим именем. Могу показать паспорт, сэр, если хотите.
– Уверен, у вас их много.
Лэнс Макиока промолчал.
– Что вы делали после того, как “взяли”, – требовал от него ответов Брат, – ваш “объект разработки”? Моего сына? Это было в чужой стране! Что сказали власти Индии о том, что американцы похищают людей на их территории?
– У нас не было причин беспокоить индийские власти, сэр, – разъяснил Лэнс Макиока. – Марсель Дюшан – гражданин США, он наш. Мы поместили его в секретный изолятор временного содержания.
– В Индии?
– Нет, в США.
– Боже мой, – воскликнул Брат, – это же моя седьмая книга.
– “Обратный обмен”, – подтвердил Лэнс Макиока, чуть не хлопая в ладоши от радости. – Я надеялся, что вы заметите схожесть. Все наши фанатеют от ваших книг.
В своей седьмой книге Брат описал сценарий, как американские спецслужбы выманивают объект своей разработки из надежного укрытия за границу, в нейтральную страну, чтобы арестовать там и доставить в США для допроса.
– Если я располагаю правильными данными, это самая популярная ваша книга, – заявил Лэнс Макиока. – Я видел статистику продаж. Впечатляющие цифры. Для вас.
– История, которую вы мне тут рассказали, – решил уточнить Брат, – как много в ней выдуманного?
– Отличная история, – заверил Макиока. – Вы ее написали.
– Но у вас мой сын. И теперь вы чего-то от меня хотите.
– Здесь я снова должен вспомнить Слепого Джо, – сказал Лэнс Макиока. – Мы хотим, чтобы вы побеседовали с Марселем Дюшаном и уговорили его сменить сторону. Это все, чего мы хотим, как и с Джо. Мы предлагаем ему сценарий “браконьер становится егерем”. Сценарий! Это слово используют века с четырнадцатого, я полагаю. Если он примет наше предложение, мы до конца жизни обеспечим ему стабильный доход, медицинскую страховку и пенсию.
– Почему он станет меня слушать? Несколько лет мы даже не разговаривали.
– Используя вас в качестве посланника, мы сыграем на факторе неожиданности. Он никак не представляет себе такого, а значит, будет сразу выбит из колеи. Дальше все зависит от вас. Лично я предполагаю, что он носит в себе какое-то количество гнева, направленного на общество, конечно, коррумпированность системы, воротилы-толстосумы, вертикаль власти, это без сомнения. Но в основном его гнев направлен на вас и, возможно, также на мать, но значительно меньше. Ему понадобится выплеснуть этот гнев. Ваше появление, как я уже сказал, застанет его врасплох и поможет выплеснуть из себя этот поток. Вы справитесь с этим. Вы его отец. Вы хотите, чтобы он вернулся в вашу жизнь, а значит, позволите ему высказать все, что он захочет. Когда он все из себя выплеснет, будет готов выслушать от вас наше сообщение. Сообщение для него следующее: он сотрудничает с нами, приносит пользу своей стране и взамен получает наше покровительство. Альтернативный вариант: ему будут предъявлены обвинения в кибертерроризме, и мы позаботимся о том, чтобы весь остаток своей гребаной жизни он провел в тюрьме в Гуантанамо.
Снова этот внезапный климактерический припадок и удар огромного кулака в ладонь. Агент носил дорогой костюм и обладал изысканными манерами, но под всем этим, под этой дорогой оберткой, был самым страшным человеком, которого Брат встречал в своей жизни.
Придуманный Братом мир воплотился в реальность. Возле дома их ждал черный “кадиллак эскалейд”. Лэнс Макиока распахнул перед ним дверь – заднюю, со стороны пассажира – и помог устроиться на сиденье. От него в деликатных выражениях потребовали надеть повязку на глаза, на что Брат, за неимением выбора, согласился. Будь он настоящим шпионом, рассуждал Брат, то даже с завязанными глазами смог бы по движению машины хотя бы приблизительно определить, куда его везут, к примеру, на восток по шоссе 495 или мимо стадиона на север вглубь страны. Но он даже представления об этом не имел. С повязкой на глазах он испытывал головокружение из-за того, что реальное и вымышленное перемешалось, параноидальное и реальное восприятие мира слились в одно. Даже Сын, с которым ему в скором времени предстояло встретиться, представлялся своего рода вымыслом. Маска Человека из Ла-Манчи! Словно Дарт Вейдер из лавки ширпотреба сбежал из истории Брата и перешел на темную сторону. Жизнь под двойным псевдонимом – Кишду, Марсель Дюшан. Его Сын по собственной воле стал придуманным персонажем – два в одном, если угодно. Вот и он сам сначала привел Санчо в этот мир, а после Санчо захотел стать реальным, жить настоящей жизнью. Эти двойные перерождения – эхо друг друга, в этом не может быть сомнений. Интересно, если бы Брат сказал при встрече Сыну: я так сильно скучал по тебе, что придумал выжившего из ума старика, который чудесным образом создал себе сына, которого у него никогда не было, как бы отреагировал Сын? Любит ли он его до сих пор хоть немного, поможет ли это ему встретить отца с любовью? Есть ли у них хоть малейший шанс на воссоединение? Отчуждения, воссоединения… снова шаткий союз реального и воображаемого. Кто-то посторонний, прочти он его записи, на каком-то этапе решил бы, что вымышлены в них все, что Брат, Сестра и Сын – такие же художественные образы, как Кишот, Салма и Санчо. Что жизнь Автора – такой же вымысел, как и его книга.
Они ехали два часа или какое-то другое время, которое показалось Брату двумя часами, и все это время японо-американский джентльмен вкрадчивым голосом вводил его в курс дела. Группа кибергениев была создана ранее и сейчас должна была быть усилена, чтобы противостоять возрастающим по мощности кибератакам из России и Северной Кореи с прокси-серверов любой сложности – от давнего хищения персональных данных, как у организации CarderPlanet до полномасштабных взломов со стороны Guccifer 2.0. В настоящее время группу, известную в конторе как подразделение “Муравейник”, возглавляет гений-хакер из Болгарии, который два десятка лет назад перешел на сторону ФБР и помогал им готовить ответный удар. Он называет себя Христо Димитаров, но это пот de guerre, кличка, составленная из имен двух легендарных болгарских футболистов, Христо Стоичкова и Димитара Бербатова. “Муравейник” создавался медленно, но добротно, практически все его сотрудники в прошлом были хакерами, перешедшими на другую сторону.
– Они понимают, – вещал японо-американский джентльмен, – что это Третья мировая война, и будущее свободного мира, независимые социальные медиа, честные выборы, факты и право, демократия и свобода – то, как мы это понимаем, – зависят от того, кто выйдет из нее победителем. Скажите это своему сыну. Подозреваю, что он патриот. Пока заблудшая овца, но под маской он патриот. Я заметил, что он решил спрятаться за образом героя, имя которого стало нарицательным, мы же говорим “как Кихот”. Он идеалист. Сейчас он сражается не с теми, можно сказать, воюет с ветряными мельницами, но его можно вернуть. Вокруг полно настоящих великанов, которым он должен дать бой.
Кибервойна – это война, в которой ложь атакует правду. Это загрязнение реальности нереальностью, фактов – вымыслом. Это эрозия и обесценивание эмпирического разума с последующей заменой на старые страхи и предрассудки. Чем это отличается от того, чем занимается он сам, спрашивал себя Брат, чем это отличается от придуманных им произведений, в ловушку которых он сейчас угодил? Кроме того, что он не пытается разрушить западную цивилизацию, уж простите. Не слишком большое отличие. И он никому, кроме себя самого, не создает трудностей.
Когда повязку с глаз сняли, Брат увидел, что находится внутри самого обыкновенного приземистого строения, окруженного густо заросшими лесом холмами. Эта современная архитектура сбивала с толку. В такой местности он бы скорее ожидал увидеть деревянную избушку с черепичной крышей. А эта конструкция из стекла и бетона не имеет привязки к месту, она может стоять где угодно. В этом отношении этот дом напоминает его самого, подумал Брат. Он тоже не имеет привязки к месту. Японо-американский джентльмен проводил его в уютно обставленную гостиную с диванами и креслами с цветочной обивкой. Здесь были также бильярдный стол, приспособление для метания дротиков, шахматы и нарды. Брат не увидел бассейна, но подумал, что он точно оборудован где-то неподалеку. На тюрьму не похоже, сказал он агенту в синем костюме.
– Разумеется, нет, – ответил тот. – Мы здесь, чтобы подружиться.
Дверь открылась, и в комнату вошел Сын. Увидев сидевшего в ней отца, он весь ощетинился.
– Они и тебя заграбастали, – сказал он, и это не было вопросом.
– Нет, – ответил Брат. – Я нахожусь здесь по доброй воле.
– Даже не сомневаюсь, – произнес Сын. – Вижу, ты уже знаком с господином Трипом Миногучи. Он апологет доброй воли.
– Трип назвался мне Лэнсом Макиокой, – сообщил Брат.
Тут в разговор вмешался японо-американский джентльмен.
– Предлагаю покончить с этим раз и навсегда – заявил он. – Вот мой пропуск в Лэнгли. Как вы знаете, там не указывают псевдонимы. Вот мое личное имя. Агент Кайл Кагемуся.
– Снова демонстрируете нам свое доверие? – поинтересовался Брат.
– Именно так.
– Один черт, – заявил Сын.
– Джентльмены, оставлю вас вдвоем, чтобы вы могли обо всем поговорить, – откланялся новоявленный агент Кайл Кагемуся. – Уверен, вам многое предстоит наверстать. Добро пожаловать в “Муравейник”, Кихду. Мы ждем тебя, добро пожаловать на борт.
– Как ты вообще здесь оказался? – спросил Сын. – Ты даже не знаешь, кто я! Ты никогда про меня ничего не знал!
– Ты прав, – ответил Брат. – Мы никогда не были настоящей семьей, правда? Но есть кое-что, чего ты не знаешь о том, что значит быть родителем. А это значит быть рядом всегда, когда тебе это нужно.
– Просто безумие, что ты здесь! – заявил Сын. – Ты так глубоко увяз во всем этом, что даже не понимаешь, насколько глубоко.
– Мы оба, – ответил Брат.
Агент Кагемуся оказался прав. Поначалу слова не шли, но довольно скоро хлынули потоком, как из прорванной водопроводной трубы. Одним из главных обвинений Сына в адрес отца была принадлежность к великой индийской диаспоре. Сын ездил в Индию, чтобы найти свою идентичность. Только индийцы, живущие в Индии, могут претендовать на аутентичность. Диаспора – сборище фальшивых индийцев, людей, чьи корни так давно вырваны из индийской почвы, что их души умирают от жажды; они не знают, на каком языке говорить и каких богов почитать, и жадно скупают индийское искусство и в рамочках развешивают свою идентичность по стенам (мог ли парень догадываться, что почти слово в слово повторяет мысли Брата о собственном отчиме?). Это люди, продолжал он, которые летают в Индию на пару недель каждый Новый год и еще на несколько свадеб, где объедаются сладостями, отплясывают в неоновом свете ночи, а потом чувствуют, что до краев наполнили Индией свои топливные баки и могут возвращаться домой, чтобы обманывать всех еще полгода. Сын выучил индийское выражение “четыреста двадцать”, которое никак не связано с курением травы, а обозначает нечто поддельное, сфальсифицированное. Чарсобис, произносил он с выраженным акцентом и ожесточением.
– Вы все чарсобис. И кстати, никому не нравятся твои книги.
– Если систему нельзя изменить, ее следует уничтожить, – ответил Брат.
На другой день Сын неожиданно сник и зарыдал, тут же снова превратившись в очень молодого человека; все маски были сброшены. Он позволил отцу себя обнять.
– Мы чуть этого не сделали, – всхлипывал он, – чуть не сделали.
Брат начал говорить ему про “Муравейник”, борьбу с реальным врагом и служение высшему благу. Это не заняло много времени. Всего несколько дней. Сын был хороший мальчик. Да, он был как Кихот. Он быстро понял, что ему передали. И не хотел в тюрьму.
Расставаясь с Сыном, Брат знал, что не скоро увидит его. Теперь его это не пугало. Между ними все наладилось. Уезжая, он решился задать последний вопрос.
– Да, кстати, почему все-таки Марсель Дюшан?
Сын улыбнулся.
– Думаю, это мой способ сказать: я люблю тебя, папа.
Брат повернулся и пошел к выходу, окрыленный, но сын окликнул:
– Пап!
– Да?
– Ты только маме не говори.
Снова повязка на глаза и черный “эскалейд”. По пути в город агент Кагемуся делился с Братом своими последними мыслями.
– Благодарю за службу! – начал он. – Буду откровенен с вами: на данный момент вам известно много, можно даже сказать, слишком много. Но мы хорошие ребята. Не устраиваем наезды грузовиков на пешеходов. Однако мы за ними следим. Поэтому мы будем следить за вами. Мы в вашем телефоне, в вашем компьютере, в каждом звонке, каждом файле. Даже не пытайтесь спрятаться от нас. Мы не относимся к такому по-доброму. Мы благодарны вам за помощь и просим хранить молчание. Пожалуйста, не разочаруйте нас, начав говорить. Мы не выносим разочарований.
– За неосторожную болтовню расплачиваются жизнью, – ответил Брат. – Приятно слышать, что вы хорошие ребята.
– Все правильно, – сказал агент Кагемуся. – Вы умный человек.
С его глаз сняли повязку, и он увидел, что снова находится у своего дома.
– Позволите последний вопрос, – осведомился Брат. – Я в некотором роде фанат старого кино.
– Слушаю, сэр. Сам люблю смотреть старые фильмы.
– Отлично. “Кагемуся”. Я видел этот фильм. Это значит “тень воина”.
Агент никак не отреагировал, но затемненные окна “эска-лейда” начали закрываться.
– Благодарю, – сказал Брат, – за очередной жест, призванный установить доверие.