Книга: Кишот
Назад: Глава двенадцатая Череда абсурдных Событий во время короткой Остановки в Нью-Джерси
Дальше: Глава четырнадцатая Автор, известный также как Сэм Дюшан, встречается с Незваным Незнакомцем
Глава тринадцатая
Кишот осваивается в Большом Городе;
Санчо переживает множество Откровений и попадает в опасную для жизни Переделку
Кишот, выруливая на “крузе” из тоннеля Линкольна на Манхэттен, чувствовал себя улиткой, покидающей собственный панцирь. Шум и суета, напор и скорость – то, от чего он бежал, а потом добрую часть жизни пытался излечиться, укрывшись в сердце страны и ведя маленькую жизнь среди таких же маленьких жизней. И вот он вновь на главной сцене, где разыгрываются главные роли, за столом, где играют только по-крупному, ставит все на любовь.
– Пятая долина, – произнес он тихо. Санчо взглянул на него в ожидании объяснений, но Кишот больше ничего не сказал.
Город (население 8623000 чел.) приветствовал их внезапно разразившейся осенней бурей; гром грохотал: я все про вас знаю, кем это вы себя возомнили? ему вторила молния: я сожгу ваши тела до костей и заставлю скелеты плясать под мою дудку, и дождь: я не оставлю от вас и следа, просто смою с улиц в канализацию, как крыс или клопов, как смываю всех прочих подобных вам идиотов, совершающих странствия, прибывающих сюда в поисках славы, спасения либо любви.
Они укрылись от бури в отеле “Блю-йоркер”, удачно расположенном всего в паре кварталов после выезда из тоннеля. 103 доллара за ночь, включая оплату парковочного места, отличная цена, документы не требуются, вопросы не задаются, оплата первых суток наличными при заселении. Только когда они вошли в свой тематический номер “Восточная нега”, поняли, что попали в одну из многочисленных нью-йоркских гостиниц, о которых не принято говорить вслух. Шесть бесплатных порноканалов по телевизору. Настраивающее на интимный лад освещение. Затейливо развешенные зеркала. Коридорный, сморщенный пожилой кореец в поношенной шляпе без полей, сообщил им, что, доплатив пятнадцать долларов, они могут поменять этот номер на “Арабские ночи” с джакузи и хамамом, и что если они желают чего-то еще – скажем, хороший массаж глубоких тканей, массаж со счастливым концом, все что угодно, сами понимаете, – он может организовать и это тоже. Их номер был укомплектован двумя двуспальными кроватями – чтобы можно было действовать параллельно, как пояснил коридорный, после чего они захлопнули перед его носом дверь. Не пристало так говорить с отцом и сыном, прибывшим в город с миссией.
– Мы завтра же съедем, – пообещал Кишот. – Или даже раньше, как только стихнет буря.
Санчо рухнул на одну из кроватей и уставился на свое отражение в висящем над кроватью наклонном зеркале.
– Ну нет! – возразил он. – Здесь клево!
Ночь изобиловала звуками – удовольствия, боли, болезненного удовольствия. Храп Санчо перекрывал их все, Кишот же похрапывал тише. Наутро после вчерашней бури город сверкал обещаниями новых надежд. Пробудившись от тяжелого сна, в котором его разрывало между страхом и надеждой, Кишот застал Санчо в кровати с пультом в руках, проверяющим доступные порноканалы.
– Женщины в возрасте самые крутые, – заявил он. – Или мне так кажется потому, что я сам так молод, что большинство женщин по сравнению со мной в возрасте, а тех, кто моложе меня, закон запрещает.
Кишот понял: в каждой семье наступает момент, когда отцу и сыну следует поговорить о подобных вещах.
– Возможно, это передалось тебе от меня, – сообщил он Санчо. – Когда я в твоем возрасте смотрел телевизор, все красивые женщины в нем были старше меня. Тогда не было порноканалов, должен тебя огорчить. Но, знаешь ли, были Люсиль Болл и моя мечта, Джинни. Первой относительной ровесницей, в которую я влюбился, стала Виктория Принсипал, когда она играла Памелу Юинг в “Далласе”. Однако теперь я нахожусь в таком преклонном возрасте, что все женщины постарше, да и многие мои ровесницы, вышли в тираж. Так что последняя и самая большая любовь моей жизни, мисс Салма Р., моложе меня, притом значительно. А теперь давай посмотрим, где здесь обеденный зал и съедим хороший нью-йоркский завтрак.
Вскоре Санчо прискучила порнография (актеры на экране и сами очевидно скучали), и он начал бесцельно переключать каналы. Внезапно он с криком и вскочил с кровати. На экране из-под заголовка “Новости короткой строкой” женщина, которую он любил, рассуждала о последствиях убийства в Бью-тифуле, штат Канзас, как они повлияли на общину, о том, что ее представители мечтают, чтобы их начали воспринимать как любых других американцев. Она апеллировала к истории Америки, отмечала, что вначале многие эмигранты приезжали сюда не по своей воле, и даже не преминула процитировать сонет Эммы Лазарус “Новый Колосс”: “Я Мать Изгнанников ⁄ смена кадра ⁄ Мой факел освещает им путь к золотой двери ⁄ смена кадра”. По ее манере говорить было нетрудно понять, что она юрист и что община поручила ей представлять вдову и семью убитого американца индийского происхождения.
– Дай мне свой ноутбук, – потребовал Санчо и всего через несколько минут сосредоточенных поисков нацарапал что-то на листочке, после чего взглянул на Кишота и с гордостью помахал бумажкой в воздухе.
– Я нашел ее, – объявил он. – Рабочий адрес, телефон, электронную почту.
Внезапно он сник и в отчаянье опустился обратно на кровать.
– Теперь я могу ей позвонить, – договорил он без прежней бравады, – но она может просто повесить трубку, услышав мой голос.
Кишот положил руку на плечо сына.
– Телевидение – божество, рука которого никогда не оскудевает, – заявил он. – Этим утром оно преподнесло тебе величайший дар. Ты поймешь, как им воспользоваться, когда придет время.
В кафетерии Санчо с мрачным видом пялился на горку оладий, залитых большим количеством кленового сиропа. Кишот, поедавший поджаренный сэндвич с сыром и дополнительным беконом, решил, что настал подходящий момент для обстоятельного разговора.
– В пятой долине, – начал он, несмотря на то что Санчо, явно не расположенный этим утром беседовать о долинах, выразительно закатил глаза, – нам предстоит осознать, что все в этом мире связано. Вот смотри: ты включил телевизор, потому что хотел посмотреть на всякие непотребства, а вместо этого узнал много важного о девушке, в которую влюблен. Случайность, возможно, скажешь ты. Но я говорю: не случайность. Ты выяснил это потому, что все в этой жизни взаимосвязано – этот телеканал с тем телеканалом, эта кнопка с той кнопкой, этот выбор с тем выбором.
Заметив, что Санчо начал внимательно его слушать, Кишот пустился в долгие рассуждения.
– Когда-то людям казалось, что они живут в маленьких коробочках, которые вмещают их истории целиком, и нет большой нужды волноваться о том, что делают другие люди в других маленьких коробочках, ни по соседству, ни за тридевять земель. Истории других людей не имели к нам никакого отношения. Но потом мир стал меньше, коробочки прижало друг к другу, они раскрылись, и оказалось, что все коробочки связаны друг с другом, что нам следует понимать, что происходит в коробочках, где нас нет, в противном случае мы не сможем понять, почему в нашей коробочке происходит то, что происходит. Все связано со всем.
Санчо начал есть, но не утратил цинизма.
– Ты тут вещаешь, – заметил он, – что бедренная кость связана с тазовой, а тазовая с позвоночником и далее в том же духе. Так об этом, если я ничего не путаю, даже в песенке поется.
– Должен признаться, – продолжал Кишот, – что мне непросто было прийти к заключению, к которому я пришел. Большую часть своей жизни я был, так сказать, человеком без связи с миром, жил своим собственным укладом, и компанию мне чаще составляли звезды экрана, нежели живые люди. Но потом в город пришла любовь, и все переменилось. Любовь заставила меня вернуться в город, и вот я здесь, а вокруг миллионы миллионов связей – между тем и этим; между близким и далеким; между тем языком и этим языком; между всем, что есть люди, и тем, что они есть еще, – стою и вижу, что Путь требует, чтобы я воссоединился с этой несметной толпой жизни, с ее многообразием, и под ее многочисленными дисгармоничностями пришел к глубинным гармониям. Это очень непросто сделать после такого перерыва, и я вынужден просить тебя отнестись к этому с пониманием. Точно так же, как ты осторожно, маленькими шажками, продвигаешься навстречу своей Возлюбленной, так же должен и я – сбиваясь, волнуясь – делать робкие шаги обратно к людям. Оказавшись в Нью-Йорке, я чувствую себя католиком в исповедальне. Многое из того, что доселе оставалось несказанным, должно быть, я полагаю, сказано. Я должен медленно, кругами двигаться к этой цели. Это может занять какое-то время.
– А что несказанное должно быть сказано? – поинтересовался Санчо.
– Всему свое время, – ответил Кишот.
Несколько дней после этой беседы Кишот был мрачен и относительно неразговорчив, он предоставил Санчо слоняться по городским улицам в одиночестве, а сам не выходил из номера и смотрел телевизор. А мог бы, к примеру, пойти дежурить под окнами квартиры или офиса – косая черта – студии мисс Салмы Р. в надежде хоть мельком увидеть женщину, чье сердце он вознамерился завоевать.
– Мне нужно сделать еще очень много, чтобы стать достойным ее общества, – сказал он Санчо и продолжил, как казалось со стороны, ровным счетом ничего не делать.
Санчо же знакомился с городом методично, он поставил перед собой задачу каждый день отправляться изучать какой-то новый район. Случалось, что Кишот на время сбрасывал охватившую его апатию и шел вместе с сыном. Во время таких вылазок выяснялось, что всякий раз он заранее придумывал программу, которая поможет ему и Санчо легче включиться в жизнь города: приобретал билеты на съемки ток-шоу и сериалов “50 Централ”, “Пирамида”, “За едой”, “Шоу доктора Оз”, “Доброе утро, Америка” и др.; на съемках, оказавшись в привычном для себя мире, он даже начинал напоминать себя прежнего.
Но разве не должен он был отречься от своих прежних привязанностей в четвертой долине, как сам же и говорил? Или он возвращается к ним вновь? Не замедлит ли это дальнейший ход событий? Санчо не очень занимала история с долинами, к этому моменту он начал думать, что это всего лишь одна из многочисленных иллюзий, в мире которых живет Кишот, не имеющая ровно ничего общего с реальностью и не способная на нее повлиять, а потому нет никакой разницы, играет Кишот по правилам или нет. Но когда же, недоумевал Санчо, старик начнет действовать? И как?
– Есть один человек… Мне нужно увидеться с ним до того, как двигаться дальше, – заявил Кишот как-то за завтраком неделю спустя. – Ничего не случится до тех пор, пока этот вопрос не будет решен. До этого Дорога будет для меня закрыта.
– Это женщина? – поинтересовался Санчо.
– Да.
– Я понял. Это твоя бывшая любовница, ты до сих пор немного сохнешь по ней, но не знаешь, сохранила ли она искру, она немного бешеная, поэтому ты понимаешь, что нет смысла мутить с ней снова, но все же хочешь увидеть ее, чтобы успокоиться.
– Нет.
– Я понял. Это твоя бывшая любовница, которая относилась к тебе как к последнему дерьму, а теперь хочет, чтобы ты простил ее или даже вернуть тебя, и пока ты не увидишь ее, просто не сможешь выкинуть из головы.
– Нет.
– Я понял. Это твоя бывшая любовница, которая сейчас живет с другим, но строчит тебе сообщения о собственной неудовлетворенности. Может, она даже забрасывает тебя горячими фотками в надежде, что ты к ней вернешься.
– Нет.
– Ну да, было бы прекрасно, если бы в твоем возрасте сразу столько женщин сохли по тебе, согласен? Тебе нужна всего одна женщина, но все прочие просто кружат вокруг тебя, как вертолеты, и слепят своими прожекторами. Я прав?
– Нет.
– Я понял, – снова заявил Санчо, которого настигло внезапное озарение, – это Женщина-Трамплин.
– Да, – ответил Кишот. Лицо его при этом оставалось совершенно бесстрастным.
Санчо захлопал в ладоши.
– Так я и знал! Я всегда это знал, – вопил он. – Она – еще одна женщина, которую ты за всю жизнь любил, она разбила тебе сердце, из-за чего ты бежал от мира и жил отшельником столько лет, а теперь хочешь увидеть ее, чтобы окончательно отпустить свою старую любовь и открыть сердце для новой.
– Нет.
– Тогда что? Кем еще она может быть, кроме твоей прежней подружки? Соседкой по студенческому общежитию? Твоим стоматологом? А может, терапевтом? Банковским менеджером? Наркоторговцем? Или она твой инспектор по УДО? Инструктор по шахматам? Приходской священник?
– Это моя сестра, – разрешил все Кишот. – Когда-то очень давно я дурно поступил с нею. Думаю, пришло время уладить это.
САНЧО РАЗМЫШЛЯЕТ НАД РАСКРЫВШЕЙСЯ ТАЙНОЙ
Думаю, я знал это. Я знал, что в его голове – там, куда я не могу добраться – есть разные секреты. Но чтобы целая сестра! Это очень много. И он многое мне рассказал. Бог из машины – это когда в античном театре с небес на сцену неожиданно спускается бог и решает все проблемы. Господи, я уже вслед за ним и латынь освоил! Dea ex machina. Та-та-та-там! Короче, у меня есть сестра, про которую ты ничего не знаешь, сообщает он мне, она всегда у меня была.
Это сводная сестра. Отец женился во второй раз, у него родился ребенок, отец умер, а мать… Кто знает, что с ней стало. Я этого не знаю, и он тоже не знает, а может, не хочет говорить и прячет очень глубоко внутри, в облаке, которое мне никак не сдуть. Насколько хорошо они знают друг друга? Не очень хорошо, и уж точно, не очень хорошо сейчас, они не видели друг друга уже много лет, не звонили, не писали, не обменивались сообщениями. Или они общались? Да что я знаю, хотя догадываюсь, что едва ли. Но когда-то они должны были общаться довольно плотно. Иначе откуда взяться этому, как я понимаю, противному, прозвищу? Трамплин – это же штука, на которой люди прыгают вверх-вниз, да? Чисто шлюхой сестру зовет.
Не очень-то красиво.
Но нет, он говорит мне, есть такая песня, она о трамплине в Грейсленде, месте, где всем будет хорошо. Она женщина, благодаря которой другим становится хорошо. Что ж, простите, ошибочка вышла. И ее, если она вдруг так же ошиблась, я бы за это тоже простил. Теперь он мне о ней рассказывает, и это больше похоже на житие святого, вот ей-богу. Еще двадцатилетней девчонкой она ухитрилась срубить чертову кучу бабок на Уолл-стрит. Прям охренительно много. В буквальном смысле больше, чем гора оладий в забегаловке на углу. Когда я говорю много, уж поверьте, это значит много… А она в один прекрасный день такая заявила: это не та жизнь, какая мне нужна, в последний раз прошла мимо памятника разъяренному быку и больше не якшалась с финансовыми воротилами ни дня. Теперь у нее своя собственная компания, вторая по величине на рынке Индии, Пакистана и Бангладеш после “Грамин бэнк”, с огромными активами, которые она пускает на мелкие займы для женщин из Южной Азии, желающих открыть свое дело – салоны красоты, доставку домашней еды, ясли на дому… еще она борется с торговлей женщинами, принуждением к проституции, сексуальным насилием в Индии… короче, вы поняли. Благородная альтруистическая личность, отдающая свою жизнь на благо других. Эту достойнейшую женщину вполне можно называть “Человек-Трамплин”. Люди отталкиваются от нее и летят. А если падают, отталкиваются от нее снова и снова летят. Она не стремится летать сама, она лежит на земле, распростертая, а люди взлетают так высоко, как они только могут.
Это все, говорит он мне, ладно, премного благодарен, но остаются вопросы: (а) что между вами произошло и (б) какая она на самом деле. Ну, когда нимб свой снимает. Он начинает отвечать на последний вопрос, чтобы я подольше повисел в неизвестности, чтобы помучить меня – до чего противно! Ну, говорит он, он не видел ее много лет, поэтому картинка из его памяти давно могла устареть. У него в голове она высокая женщина с копной черных волос, сияющими глазами и большим носом. Это очень теплый, веселый и умный человек, и у нее самый тяжелый характер из всех знакомых ему женщин, да и мужчин тоже. В его воспоминаниях она совсем не продвинулась – не так, как сейчас, – и рассказывает анекдоты про поляков, анекдоты про евреев, которые разве что евреи могут рассказывать, и анекдоты про чернокожих; запиши кто-то тогда это на айфон, сейчас ее карьере пришел бы конец, но в то время айфонов ни у кого не было, а позднее, уйдя с Уолл-стрит, где все практиковали подобный юмор на дружеских попойках, она сильно изменилась и стала рассказывать только самые невинные анекдоты, вроде анекдотов про барабанщиков. – Что за анекдоты про барабанщиков? – Как зовут барабанщика, которого бросила девушка? Бездомный. Как зовут барабанщика, у которого нет работы? Ринго.
Ха-ха три раза.
Очевидно, что ему совсем не немного страшно звонить ей, он боится увидеть ее вновь, седой и с лысеющей черепушкой вместо былых локонов. Боится, что она захлопнет дверь у него перед носом: “Нет, все это в прошлом!” – прямо как Настасья Кински в одном из вариантов сценария фильма “Париж, Техас”, – хотя, наверное, больше всего он боится обратного: что при виде него ее лицо медленно расплывется в широченной улыбке, улыбке, которую она прятала все эти годы, и она раскроет ему свои объятия, со слезами начнет гладить по щеке и говорить: “Какими же мы были идиотами, что потеряли друг друга почти на всю жизнь!”; что с огромной любовью она примет и меня, приготовит нам потрясающий праздничный ужин, и они, держась за руки, станут ночь напролет рассказывать друг другу, как жили все эти годы, просить прощения, изливать друг на друга братскую любовь. А через двадцать четыре часа он возьмет и наступит на какую-то мину под землей, и живущий в ней монстр вырвется наружу, она станет орать на него, обзываться, велит уходить и больше никогда не осквернять своим присутствием ее порог, и он, разбитый на куски, окончит свой век у сточной канавы возле ее дома. В конце концов, она только наполовину ему сестра, и он боится ее полусестринской полулюбви.
Она победила рак, он слышал, у нее был рак груди лет десять назад, двойная мастэктомия, видимо, она преодолела болезнь и уже давно находится в стадии устойчивой ремиссии. Он боится увидеть на ее лице следы прожитой ею жизни и боится, что она увидит на его лице следы его жизни. После смерти отца они сошлись довольно близко. Она называла его “Смайл-Смайл”, а он ее “ЖэТэ”, или просто Трамплином. Оба питали слабость к хорошей еде и часто ходили ужинать вместе. Наверное, были размолвки. Наверное, все тепло и веселье закончилось, когда он сказал нечто, а она услышала в сказанном им какой-то намек, которого там вовсе не было, и, словно в нее вселился дьявол, начала орать на него. Да, прямо в общественном месте. Это потрясло его и вынудило уйти. После этого их совместные ужины происходили все реже, а потом и вовсе сошли на нет. Но на одном из них он все же совершил то, что нельзя простить.
Ты ударил ее? – спрашиваю я. – Дело в этом? Изо всех сил заехал по лицу так, что у нее даже кровь из уха пошла и она всю оставшуюся жизнь борется против мужского домашнего насилия?
Нет.
Воспоминания приходят к нему с трудом. Главная проблема – хронология событий. В истории их отношений есть фрагменты, которые ему до сих пор недоступны. Он обвинил ее в том, что она обманула его с оставшимся от отца наследством. Так и было. После смерти отца именно она взяла на себя общение с юристами и все процессуальные проблемы, после чего он заявил, будто она присвоила себе гораздо больше, чем полагалось. Он зашел еще дальше и обвинил ее в фальсификации документов и подлоге. Он угрожал ей публичным разоблачением, пресс-конференцией. Из-за провалов в памяти – они как черные дыры во Вселенной, мертвые зоны в самом центре поля жизни – он не может объяснить, почему это сделал, но ему кажется, он помнит, что сделал это через несколько лет после смерти отца. Она защищалась от выдвинутых им обвинений и прислала ему официальное письмо, в котором заверяла: он может не сомневаться, что она пойдет на все, чтобы защитить свое доброе имя. Указывала, что он собственноручно поставил подпись под завещанием отца, признавая его подлинность, и что в открытом доступе есть и другие юридические документы, указывающие на его согласие. Все его обвинения – попытка ее дискредитировать, и если он предаст их огласке, она отсудит у него все, что у него есть, до копейки. Своим письмом она хотела напугать его и заставить замолчать, и ей это удалось. Они не общаются уже много лет, и за это время оба сильно изменились: она обросла ореолом святости, он все больше отдалялся от мира, она стала публичным человеком, он ушел в то, что сделало его тем, кто он есть сейчас (я бы предпочел не говорить, куда именно и кем именно).
Но… Ого! Вот что я сказал ему. Наследство? У тебя что, реально есть наследство?
Да.
И все это время у тебя была эта, как ее, чертова куча денег на счету в банке?
Кое-какие деньги есть, да.
При этом мы живем в одном номере в мотеле “Блю-йоркер”?! Охренеть.
Так мы и поговорили. Он в миллионный раз начал заливать мне, что должен пройти через эти свои долины очищения, чтобы стать “достойным любви своей Возлюбленной”, и что роскошь и любовь к материальным благам противоречат Пути. А я просто спросил: не могу ли я рассчитывать на такую, мать ее, великую роскошь, как отдельная комната?
Он же сказал: воздерживайся от подобных выражений, когда разговариваешь со мной. Короче, мы тоже разругались.
И вот в чем мне нужна помощь. Не могу понять: есть ли на свете то, что действительно нельзя простить? Непростительные поступки, непростительные слова, непростительное поведение? Я тут новый парень на районе, а потому бываю капризным, может, даже веду себя как ребенок, но что же я должен сказать ему – “Отцу”, – чтобы он не смог мне этого простить? Или взять девушку, о которой я мечтаю. Возможно, я совершил непростительное, заигрывая с ней, когда она переживала горе? И уже слишком поздно – пройдет тридцать, даже сорок лет, мы случайно столкнемся где-нибудь, и она скажет: знаешь, ты же мне нравился, если бы ты тогда не поступил так, у нас могло бы что-нибудь получиться, но ты сделал то, что я не могу простить. Сейчас я наблюдаю, как папаша К. не может решиться позвонить сестре – смотрит на телефон, но номер не набирает, думает, написать ей сначала сообщение или, наоборот, заявиться к ней на порог, упасть на колени и молить о прощении. Не понимаю я их. Большую часть жизни прожить так, словно у тебя вовсе нет родного по крови человека, и все из-за чего? Из-за дурных слов, даже не имевших дурных последствий? Это точно неправильно, да?
Предположим, Бог есть. Можем ли мы предположить также, что это Бог Непрощающий? И если, как сказано, нам следует вести себя по его образу и подобию, значит ли это, что нам надлежит быть непрощающими тоже?
Кишот, человек, отвыкший от близких отношений с людьми, но уверенный, что не будет готов к встрече с Возлюбленной, пока не встретится с сестрой, поступил так, как обычно поступал в любой непонятной или кризисной ситуации. Он остался в номере и включил телевизор. Изображения на экране успокаивали его и вселяли уверенность, они казались ему совершенно реальными, в отличие от Нью-Йорка. Этот город всегда подавлял его своей суетой, бесформенностью, перенаселенностью, агрессивностью и отсутствием главной сюжетной линии. В сериалах, ситкомах и ток-шоу по телевизору не было этой свистопляски, они разительно отличались от того, что Кишот видел из окна мотеля “Блю-йоркер”. Телепередачи, словно по рельсам, уверенно двигались через все хитросплетения и сюжетные повороты к ожидаемому концу. Ровно этого Кишот и хотел от жизни – оформленности и однозначных решений. Разве его странствие было чем-то иным, нежели попыткой познать скрытый смысл мира и благодаря ему прийти к счастливому завершению жизни, к которому он так страстно стремился? Он редко смотрел информационные каналы и выпуски новостей, но всякий раз, случайно попав на них, видел, что там тоже отчаянно ищут объяснения круговороту внешних событий; от этого ему становилось легче. После пары дней спокойного просмотра телевизора мрачный урбанистический сериал “Закон и порядок. Специальный корпус” (привязанность к которому он так и не смог обрубить; что ж, никто не идеален) придал ему решимости влиться в ритм Нью-Йорка и начать наконец делать то, ради чего он сюда прибыл. Кишот сунул Санчо в карман несколько двадцатидолларовых купюр и выпроводил его гулять по улицам в одиночестве.
– Уже не так тепло, – заявил он сыну. – Вот, надень мое пальто.
Когда юноша ушел, Кишот начал перелистывать каналы. Его внимание привлекла передача из тех, что он смотрел крайне редко, – это было интервью с известным американским ученым, бизнесменом и мультимиллиардером индийского происхождения Ивелом Сентом. Имя Ивел Сент было выдуманным, оно было образовано, как подозревал Кишот, от какого-то звучащего более по-индийски имени, Аввал Сант или чего-то в этом духе. Поджарый энергичный человек с великолепной шевелюрой, этот ученый более всего походил на болливудского артиста, красиво превращающегося из юного красавчика в повидавшего жизнь мужчину средних лет, он говорил быстрыми отрывистыми фразами, как под воздействием метедрина, нещадно мешая в своей речи современные термины из области высоких технологий с лексикой мрачных эсхатологических пророчеств нашего времени, словно хотел сказать: мне глубоко наплевать, понимаете вы меня или нет, но я точно знаю, как привлечь ваше внимание, если мне захочется его привлечь. Имя Ивел он мог взять в честь бесстрашного каскадера Ивела Книвела, фамилия Сент, очевидно, вызывала у всех ассоциацию с деньгами, но вместе имя и фамилия явно били в нос. Звучали они с душком. Evel Cent, адское зловоние. Для некоторых людей он был тем, кем являлся на самом деле – неприятным пиарящим себя дельцом, но кто-то, особенно молодежь, видел в нем чуть ли не пророка; и вот на телевидении он делился пророческими предвидениями с теми, кто считал его скользким самовлюбленным типом.
Темой, на которую он говорил сегодня, был, ни больше ни меньше, конец света, который он описывал как возрастающую нестабильность континуума или гештальта, и, если эта тенденция сохранится, заявил он, это приведет к полному стиранию пространственно-временных границ. Научные подтверждения этого предположения, говорил он, он также предоставит в нужное время. На сегодняшний день он готов сказать только, что это очевидно тревожное предположение было подтверждено командой ведущих астрофизиков из ряда крупнейших университетов, среди которых несколько нобелевских лауреатов. Доказательства происходящей дезинтеграции пока довольно незначительны, но бесспорны. Нам предстоит огромная работа, необходимо выяснить причины этого процесса, оценить его масштаб и предполагаемые границы существующей Нестабильности. Но в том, что она существует, у него нет ни малейших сомнений. Главный вопрос в том, готово ли человечество смириться с неизбежным закатом и с готовностью кануть в небытие или мы должны, если сможем, что-то предпринять?
Кишот подумал, что Человек тоже являет собой некогда прекрасное существо с явными признаками изношенности по краям.
Ивел Сент плавно перешел от эсхатологии к коммерции. Вместе с несколькими своими командами он сейчас работает над смелым проектом под названием NEXT. Эта аббревиатура, расшифровывающаяся как Neighbor Earth Xchange Technology — Технология перемещения на соседнюю Землю, – была созвучна слову next, следующий. Концепция существования параллельных пространственно-временных континуумов, параллельных вселенных и параллельных планет Земля больше не вызывает сомнений ни у одного серьезного физика. Актуальные на сегодня вопросы, где их искать и как туда попасть. Если нашей Вселенной суждено погибнуть, превратившись в космическую пыль, можем ли мы спастись, перескочив с помощью каких-то новых транспортных установок в альтернативную параллельную вселенную, по-прежнему находящуюся в состоянии стабильности? “Это\ — воскликнул Сент, делая акцент на каждом слове и потрясая в воздухе указующим перстом. – Моя! Мечта! Новый дом! Человечества!”
После интервью Сента Кишот был буквально наэлектризован. Разве он сам в недавнем письме к Возлюбленной не предсказывал скорый конец света? Его вдохновила на это любовь; любовь, которая является лучшей кульминацией, а следовательно, и завершением всего – тогда Ивел Сент и его команды гениев доказали, что он, Кишот, уже совсем близок к своей цели, и Вселенная, в свою очередь, готовится совершить последний обряд! Наука занималась доказательством того же самого, что он интуитивно познал благодаря любви.
Ошеломительно. Это следует обдумать. Кишот выключил телевизор. В его искореженной памяти неприятно зашевелилось что-то, связанное с этим человеком, Ивелом Сентом. Может ли быть, что они встречались прежде?
В тот же день он предпринял несколько попыток написать письмо сестре.
Дорогая Ж. Т.! (начиналось его первое письмо)
После долгих лет молчания пишет тебе твой пустоголовый брат в надежде, что кровь – не вода, и мы сможем увидеться вновь как любящие родственники. Кстати говоря, Сократа тоже считали пустоголовым. В комедии Аристофана “Облака ” Сократ, чтобы достичь возвышенности мысли, залезает в корзину и парит в ней по воздуху. Сперва можно решить, будто это означает, что мудрости на земле не место. С другой стороны, только с высоты своей “ивовой башни ” (корзины) Сократ может увидеть просторы Земли. Он попадает головой в облака, и корзина падает. Я не хочу сравнивать себя с великим философом, но должен сказать, что я такой же человек не от мира сего, стремящийся возвыситься мыслями.
Нет, слишком напыщенно и самодовольно. Кишот скомкал листок с неудачным письмом, отбросил в сторону и начал снова:
Дорогая Ж. Т.!
В молодости довольно долго моей самой любимой книгой была “Дзен и искусство ухода за мотоциклом ” Роберта Пёрсига. (до сих пор мечтаю, чтобы ZAAMM сняли короткий сериал по ее мотивам, но это к делу не относится). П вот теперь я сам предпринял путешествие к тебе через всю Америку – да! Я искренне верю, что мои усилия не пойдут прахом. Со мною едет мой сын – да! Это еще одно, о чем надо рассказать тебе при встрече! Сейчас я снова частенько думаю о г-не Р. Пёрсиге и в связи с ним о г-не А. Эйнштейне, которого он так цитирует в своей книге: “Человек пытается составить себе упрощенную и разборчивую картину мира так, как это ему лучше подходит. Потом он до некоторой степени пытается подменить этот свой космос миром опыта – и так преодолеть его… Он делает этот космос и его строение той осью, вокруг которой вращается его эмоциональная жизнь, чтобы таким образом обрести мир и спокойствие, которых не может найти в узком водовороте личного опыта… Высшая задача… прийти к тем универсальным элементарным законам, из которых космос можно выстроить чистой дедукцией. К этим законам нет логической тропы; только интуиция, покоящаяся на благожелательном понимании опыта, может их достичь… ” Вынужден признать, что мой личный космос уже давно не дает мне мира и спокойствия, которых я так жажду, я жажду гармонии с миром во всем его многообразии и понял – очень поздно! но я молюсь и верю, что не слишком поздно! – что смогу обрести мир, которого жажду, только обретя мир с тобой. Мне открывается, что все в нашем мире взаимосвязано, включая и нас с тобой.
Этот вариант он тоже скомкал и выбросил. Ну что он за дурак! Что общего между Эйнштейном и его отношениями с Женщиной-Трамплином! Почему у него не выходит написать просто, от души, не маскируя вину высокоинтеллектуальной чушью? Он начал в третий раз:
Дорогая Ж. Т.!
Возможно, ты удивишься, узнав, что на исходе жизни я заделался искателем истины и того, что превыше истины, любви
…начал он, но прервался и вскочил на ноги, когда в комнату ввалился Санчо в порванной одежде с испачканным кровью лицом, он был сильно избит.
Пока Санчо гулял по городу в отцовском кашемировом пальто, ему отчего-то вспомнилась белая женщина с озера Капоте и ее оригинальный кожаный шарф с медной пряжкой и небольшой, напоминающей сорванный поводок, подвеской. Санчо тогда удивило, что он больше смахивает на собачий ошейник, чем на модный аксессуар, который может понравиться женщине вроде этой. Со временем он перестал об этом думать. С учетом спешки, с которой они покидали кемпинг, и напряженной обстановки вокруг, он, возможно, что-то перепутал.
Однако теперь он начал понимать, что ошибки с его стороны не было. Проще говоря, он стал замечать за собой, что порой видит то, чего не видят другие. Так на одной из прошлых прогулок на Десятой авеню, всего в дюжине кварталов от мотеля “Блю-йоркер”, он видел пьяную женщину, топчущую радугу. Дело было возле магазина, торгующего кристаллами и благовониями. Свет из магазина преломлялся в призме, висевшей в витрине, и рассыпался по тротуару радугой. Пьяная толстуха, вся в черном, без нескольких зубов, пыталась ногой размазать радугу по асфальту, обливаясь при этом потом; вместе со слюной из ее рта вытекал поток гомофобной брани. Ладно, на видение не похоже, но когда изменилось освещение – возможно, кто-то задел люстру, и радуга исчезла, – женщина вместе со своими ругательствами исчезла тоже. Словно одно неизменно вызывает к жизни другое. Радуга порождает ненависть. Да уж, подумал он. Охренеть. А на другой день, прямо среди бутиков на Мэдисон-авеню, ему привиделись три фигуры, облаченные в белые балахоны с остроконечным капюшоном. Такого просто не могло быть. Это Нью-Йорк. Ку-клукс-клана тут и в помине не было, а удивляться дизайнерским нарядам на Мэдисон-авеню не приходится. Санчо перешел на другую сторону улицы, чтобы рассмотреть их, но толпа хорошо одетых людей на миг сомкнулась перед ним, а когда отхлынула, их уже не было. Это безумие, подумал Санчо. Он ощутил онтологический ужас. Бывали дни – на самом деле, такие дни случались почти ежедневно, – когда его настойчиво одолевали мысли о реальности его собственного существования. Он появился на свет таким исключительным образом, его трансформация из зависимого придаточного в составе длинного предложения, которым был Кишот, переход к независимому существованию по-прежнему казались такими сомнительными, что в ночных кошмарах он видел, что все идет вспять, что он начинает мерцать, как изображение в ненастроенном телевизоре, распадается на части и исчезает; проще говоря, видел смерть. Появление этих картинок – Санчо решительно не хотел называть их “видениями”, чтобы лишний раз не напоминать себе о собственной нереальности – и то, как часто они начали появляться, сильно настораживали. Он не рассказывал Кишоту о том, что видел. Есть вещи, которые лучше держать при себе.
Когда после наступления темноты – не самое умное, что можно было сделать, как он понял позже, – он шел через парк, пиная ногами опавшие листья, к нему приблизилась группа из трех мужчин в офисных костюмах: средних лет, белые, с портфелями в руках, заурядные и безобидные во всем, кроме шарфов, таких же, как у той белой женщины на озере Капоте, та же медная пряжка, та же напоминающая оборванный поводок подвеска. Да кто эти люди в собачьих ошейниках? Не столкнулся ли он с каким-то новым охватившим всю страну культом?
– Ты смотришь прямо на нас. Что уставился? – Мужчины остановились и перегородили Санчо путь.
Юноша попытался их успокоить:
– Нет, сэр, вы ошиблись, я на вас не смотрю. Просто иду. – И указал направление.
– Он нас разглядывал, – вмешался второй мужчина. – Как невоспитанно! Эти люди не имеют ни малейшего представления, что такое манеры!
– Понаехали тут, а мы платим за их медицинскую страховку! – возмутился третий.
– И переживаем за безопасность наших женщин! – добавил первый.
– Мы не знаем, когда кто-то из них слетит с катушек и начнет крушить наши святыни. Мы знаем, что они до сих пор поклоняются языческим богам! – заявил второй.
– А ну-ка отвечай, – потребовал от Санчо третий, – как ты вообще посмел смотреть на нас? Таким, как ты, это должно быть запрещено. Тебе не следовало этого делать.
Такого не может быть, подумал Санчо. Эти трое меньше всех в Америке похожи на бандитов. Такие люди просто не могут быть опасными. Серые, безобидные, скучные. Санчо сделал глубокий вдох и ответил.
– Мое внимание привлекли ваши шарфы.
Ошибка, понял он тут же, увидев, как напряглись их тела. Почти синхронно все трое опустили портфели на землю. Один тут же начал расстегивать пальто.
– Наши шарфы, – произнес первый.
– Прошу прощения, – сказал Санчо. – Я знаю, что невежливо разглядывать людей. Я не хотел. Просто я уже видел такие шарфы раньше.
– Он уже видел такие шарфы раньше! – передразнил Санчо второй. – Вы верите этому парню? Он что-то с чем-то. Таких просто не бывает.
– Нет у нас никаких шарфов, – заявил третий. – Слишком жарко носить сраные шарфы. Так о каких шарфах он нам заливает?
– Понятия не имею, – ответил первый. – Надо спросить. О каких там шарфах ты говоришь, мальчик?
Санчо и так был растерян, а теперь еще и испугался, и с испугом и растерянностью показал рукой.
– Воротнички, – сказал он, – с оборванными поводками.
– Потрясающе, – воскликнул второй мужчина. – Он сравнивает нас с собаками!
– Он считает нас собаками, – поправил его третий. – Собаками, которые сорвались с поводков!
– Страшные дикие собаки, которых спустили с поводков, – поддержал первый.
– С пеной изо рта, – подытожил второй. – Осторожно, злая собака, да?
– Осторожно, злая собака! – ответили хором первый и третий.
– Потому что мы, на хрен, сорвались с поводков, – уточнил второй.
Санчо понял, что вел себя совершенно неправильно. Смотрел туда, куда не надо было смотреть. Говорил тогда, когда надо было молчать. Но хуже всего – не убежал, когда нужно было бежать. А теперь эти трое окружили его, лишив малейшей возможности удрать.
Мораль сей басни такова, думал Санчо, когда они стали его толкать и пинать, никогда не надо недооценивать серых скучных немолодых белых людей в офисных костюмах. Никогда.
Они с легкостью могли убить его, но не сделали этого. Возможно, посчитали, что он этого недостоин. А может, потому что он не был реальным. Может быть, и из-за того, что они всю жизнь были загнаны в рамки, держали себя в руках и, по непонятной причине сорвавшись с поводков, чувствовали себя неуверенно. Возможно, просто привыкали к собственной силе. Как бы то ни было, они бросили Санчо на дорожке в парке – избитого, но живого, – подобрали портфели, надели пальто и растворились в тьме. “Чхимат! Кхаджу а! – орал он им вслед. – Клоуны! Онанисты паршивые!”, но голос его был слишком слаб, чтобы они его услышали. Что, возможно, было к лучшему.
Осознание родительского долга почти полностью вырвало Кишота из состояния полудремы, в котором он провел большую часть своей жизни. Он непрестанно курсировал между “Блю-йоркером”, ближайшей аптекой и супермаркетом и таскал сыну горячий суп, готовую курицу, чизбургеры, мази, обезболивающие и перевязочные материалы, и даже пропустил из-за этого несколько выпусков “Настоящих домохозяек Атланты”, несмотря на страстный интерес к излишне полным губам Ким Золсиак; к тому же он пропустил момент, когда – несправедливо! совершенно несправедливо! – из шоу выгнали Кенью Мур, чтобы ее уход послужил всем уроком – нужно учиться хранить секреты. Санчо повезло. Все его тело было покрыто сеткой синяков и кровоподтеков, но ему удалось избежать переломов и серьезных внутренних травм. Кашемировое пальто было сильно испачкано, но тоже вышло из переделки живым. В настоящий момент ребенку требовались лишь отдых, сочувствие, болеутоляющие и чизбургеры.
В багажнике “шевроле” Кишота хранился небольшой портфель с остатками образцов опиоидов, продажей которых он зарабатывал на жизнь, когда работал в SPI. В первые дни Кишот давал их Санчо, очень внимательно следя за дозировкой. Опечатанный контейнер на самом дне портфеля с единственным оставшимся у него образцом сублингвального фентанилсодержащего спрея InSmile™ он так и оставил нетронутым. Санчо быстро шел на поправку, как все, кто молод, но настроение его оставалось крайне мрачным.
В дни выздоровления Санчо, которые они вдвоем почти полностью проводили в полутемном номере, слушая проникающие сквозь тонкие стены звуки сексуального наслаждения и смотря телевизор (не порно), прибавляя звук которого они надеялись заглушить их, что помогало лишь до очередного визита гостиничного менеджера, вызванного жалобами от жильцов соседних комнат – громкие голоса звезд реалити на канале “Bravo”сбивали им, знаете ли, настрой… В эти трудные дни они почти не разговаривали, за исключением ситуаций, когда Санчо высказывал какое-нибудь желание, а Кишот расшибался в лепешку, чтобы его выполнить. Каждый был погружен в свои мысли.
Мысли Санчо были исключительно о побеге. Выпустите меня отсюда. Мне плевать, что он мой отец, что он меня любит и что я разобью ему сердце и т. д. и т. п. Я должен наконец взяться за собственную жизнь. Когда мы ехали сюда, я всю дорогу думал, что отомщу ему, уведя у него его любимую Салму. Теперь мне на нее плевать. Единственная месть, которой я жажду – моя собственная свобода. Конечно, он не произносил подобного вслух, но было видно, что мысли булькают в нем, как жаркое в печи.
Кишот же, напротив, дни напролет занимался самобичеванием. Избиение Санчо ввергло пожилого человека в состояние полной неопределенности, он снова и снова спрашивал себя, правильно ли живет, и даже о том, насколько верным было его сумасшедшее желание стать отцом, которое привело к появлению на свет Санчо. На протяжении долгого времени он был кем-то вроде бездомного, его жизнь протекала в багажнике автомобиля с быстрыми остановками в дешевых мотелях… Может ли такой человек иметь право привести в этот мир ребенка? Он даже решил, что должен извиниться перед Санчо, но понял, что юноша поймет это неправильно и будет думать, что отец не хотел, чтобы он появился на свет.
В эти дни – отец, поглощенный заботой о сыне, сын, упивающийся тревогой отца, – они все больше отдалялись друг от друга, и великое странствие, начатое Кишотом, было все дальше от них. Однажды, проснувшись среди ночи от плотоядных стонов соседей, Кишот почувствовал: настал момент истины. Довольно с него этих оргазмических мотелей! Его главная и единственная цель – обеспечить достойную жизнь для своего ребенка. Он непременно свяжется с сестрой, вместе они преодолеют трещину между ними и смогут обеспечить Санчо стабильную семью, которая ему нужна. Именно так все в мире связано. Только так можно достичь гармонии и умиротворения пятой долины. И возможно, тогда ему будет дано увидеть дорогу к Возлюбленной. Он не мог быть достоин Возлюбленной, никак не мог. Как он не понимал, что мнить себя достойным просто смешно? – смешно до тех пор, пока он не оправдает себя в глазах той, с кем связан плотью и кровью.
Он позвонил ей. Он не был уверен, что она сохранила прежний номер, и просто набрал тот, что знал, и она ответила. Когда он услышал ее голос, в горле встал комок, и он не смог говорить.
– Кто это? – спросил голос сестры.
Он не говорил.
– Я вешаю трубку, – сообщил голос сестры.
– Жэ Тэ, это ты? – спросил он дрожащим голосом.
Теперь молчала она. Чуть погодя спросила:
– Смайл-Смайл, это на самом деле ты?
– Да, – ответил он. – То, что от меня осталось.
– Ты где? – спросила она. – Здесь в городе?
– В ночлежке у тоннеля Линкольна. Со мной мой сын.
– Твой сын… Боже мой. Сколько времени прошло.
– Прости меня, – сказал он ей, – за все. Просто прости.
– Приезжай поскорее. Ты можешь приехать? И привози этого твоего… твоего… сына.
Как только Кишот повесил трубку, Санчо спросил:
– И все? Это все? Хочешь сказать, вот так просто? Каждый из вас потерял по полжизни, а это было так просто прекратить? Правда? И это все, что ты сказал?
– Похоже на то, – согласился Кишот.
– Вау, – заявил Санчо. – Просто охренеть!
Назад: Глава двенадцатая Череда абсурдных Событий во время короткой Остановки в Нью-Джерси
Дальше: Глава четырнадцатая Автор, известный также как Сэм Дюшан, встречается с Незваным Незнакомцем
