Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
В праязыке каждое высказывание представляло собой нечленимую цельность, без внутренней грамматической структуры. Но как обстояли дела с семантической структурой? Соответствовало ли каждому слову в праязыке определенное значение, как сейчас, или же холистические «слова» несли нечленимый сложный смысл и соответствовали целым высказываниям в современном языке?
Наконец, каким образом праязык развился в структурированный грамматический? Происходило ли это путем объединения атомарных слов или распадения холистической, семантически сложной структуры?
Как языковое, так и когнитивное развитие детей начинается с атомарных слов и понятий, которые впоследствии организуются в высказывания. Атомарные слова, используемые в пазл-коммуникации, дают более правдоподобную картину праязыка с разумным количеством слов (холистических слов должно было быть слишком много). И последнее, но не менее важное – выстраивать предложения из атомарных слов гораздо проще, нежели членить целостные слова-выражения, лишенные к тому же внутренней структуры.
Вывод: праязык был атомарным.
Принято считать, что язык служит нам исключительно для коммуникации посредством передачи сообщений. При этом совсем не очевидно, что такова была и его изначальная функция. Некоторые ученые придерживаются мнения, что язык по своему изначальному замыслу был ближе к музыке или песне и нес такую же информацию, что и соловьиные трели. Или же был языком чистой мысли и вообще не использовался для внешней коммуникации.
Однако, размышляя о свойствах человеческого языка, в поддержку этих идей мы отыщем не так много. Возможность передавать разную информацию – одно из его ключевых качеств, глубоко укоренившееся в языковых структурах, и птичьи трели не ведут в этом направлении. Чтобы язык развился в нечто такое, что он представляет собой сегодня, функция передачи значимых в смысловом отношении сообщений должна была существовать уже на ранней стадии.
И когда мы сегодня используем язык как язык мысли, мы лишь запускаем внутреннюю версию внешнего коммуникативного языка, включаем «внутренний голос», со всеми присущими ему ограничениями. Логично предположить, что язык мысли произошел от языка коммуникации, но обратное утверждение выглядит куда менее правдоподобным.
Помимо прочего, у детей не было бы возможности выучить язык, если бы они не использовали бы его для внешней коммуникации.
Вывод: праязык был коммуникативным.
На сегодняшний день существуют как звуковые, так и жестовые языки. Обе разновидности являются равноценными и полностью функциональными, но звуковые языки в численном отношении преобладают.
В сообществах слышащих людей повсеместно используется звуковой язык, в то время как на языке жестов общаются только глухие и слабослышащие.
Прочие обезьяны лишены возможности говорить, поскольку в силу анатомических особенностей недостаточно хорошо контролируют органы речи. Зато они способны продуцировать жесты. Наши бессловесные предки в этом отношении предположительно были на том же уровне, что и современные обезьяны, и это свидетельствует скорее в пользу жестового праязыка, чем звукового, и делает теории жестового праязыка популярными.
Но почему в таком случае все человеческие сообщества в конечном счете перешли на звуковые языки? В окаменелостях довольно рано становится заметной анатомическая адаптация к звучащей речи, что опять-таки свидетельствует против позднейшего перехода от жестового языка к звучащему.
Пантомима также выдвигалась в качестве ранней формы праязыка. Но у людей нет никаких причин держать язык за зубами, если они только не играют в молчанку. И если наши пращуры и разыгрывали небольшие сценки в коммуникативных целях, то они, конечно, использовали и жесты, и звуки, всячески пытаясь донести сообщение до получателя.
Нет никаких оснований полагать, что носители первого языка были в этом смысле пуристами. Особенно вначале, когда словарный запас был невелик, они должны были использовать все доступные средства, чтобы их поняли: здесь годились и звуки, и жесты, и пантомима, и даже подручный реквизит. Мы ведем себя примерно так же, когда общаемся с человеком, языка которого мы не знаем.
Вывод: праязык имел смешанную природу.
Люди обладают врожденными языковыми инстинктами, поскольку в этом отношении дети отличаются от детенышей шимпанзе, и эти отличия позволяют именно людям, но не шимпанзе овладевать языком уже в раннем детстве. Эксперименты с шимпанзе, выросшими в человеческой среде, свидетельствуют в пользу того, что это во многом вопрос наследственности.
Дети вообще имеют в геноме много всего такого, чего нет у детенышей шимпанзе. По большей части эти качества не являются специфичными в отношении языка, но некоторые языковые инстинкты все-таки существуют.
Во-первых, дети обращают внимание на язык еще до рождения – слушают и запоминают звуковые шаблоны.
Во-вторых, уже ближе к шести месяцам ребенок начинает лопотать, отрабатывая таким образом произношение разных звуков языка – «да-да-да», «го-го-го» – и настраивая речевой аппарат на человеческую речь.
В-третьих, когда дети слышат новое слово и предполагают, что оно может означать, они демонстрируют врожденный механизм, помогающий справиться с «гавагай»-проблемой.
Наконец, в-четвертых, дети способны на удивление легко выучить много новых слов.
Сюда же следует отнести некоторые социальные и когнитивные инстинкты, не связанные напрямую с языком. Главный из них – совместное внимание. Людям – но не шимпанзе! – свойственно, коммуницируя тем или иным способом, неосознанно акцентировать свое внимание на одном объекте. Взаимовыручка и доверие также связаны с языком. Правда, пока не ясно, в какой степени наше доверие является инстинктом.
Эти приспособления и помогают детям быстро и без проблем выучивать родной язык. Совсем не обязательно, что они существовали уже в эпоху праязыка. Вполне возможна постепенная адаптация, по мере роста эволюционного давления.
Некоторые специалисты говорят о более глобальном языковом инстинкте в форме врожденного грамматического модуля. Единого мнения по этому вопросу в науке так и не сложилось, и «врожденная грамматика» остается главной разделительной чертой между языковыми парадигмами. Сам я не сторонник гипотезы «врожденной грамматики», в которой, как мне кажется, слишком много принимается на веру. Не исключена врожденная поддержка обучению детей грамматике в какой-либо другой форме. Но что это может быть – на сегодняшний день остается только догадываться.
Вывод: праязык не нуждался в языковых инстинктах и скорее сам способствовал их развитию. Но врожденная грамматика не входила в их число.
Войти с помощью соц. сетей: