Так о чем мы тогда заговорили?

Каждая из идей на эту тему по-своему обоснованна и логична, и у каждой есть свои приверженцы.

Предлагаемые темы первого разговора в большинстве случаев основываются на том, о чем люди говорят сейчас и о чем могли бы говорить наши далекие предки. В свете дарвинизма большинство идей описывает также контекст, демонстрирующий преимущества, которые мог дать язык говорящему или слушающему в борьбе за существование.

Описанные выше сценарии соотносимы с разными эпохами, или этапами, человеческой эволюции. Некоторые из них можно комбинировать. Нельзя утверждать, что на всех этапах развития языка только одна тема играла ведущую роль. «Состязание певцов» – если нечто подобное вообще имело место – нужно относить к достаточно ранней стадии, может, «хабилинам» (более двух миллионов лет тому назад). Равно как и «вербальная чистка шерсти», по Данбару, хотя сам Данбар отнес ее к более позднему времени.

Потом идет множество различных сценариев, которые хорошо согласуются с Homo erectus – около миллиона лет назад. Собственно, хронология эта расплывчата, поскольку «эректус» существовал на земле довольно долгое время и далеко не очевидно, какие из сценариев больше подходят к началу, а какие к концу этого периода. Идея Дессаля, равно как и другие, в основе которых лежит искусство повествования, должны быть отнесены к значительно более позднему времени, может, около полумиллиона лет назад. С другой стороны, вполне оправданно их относить ко времени около 200 тысяч лет назад, то есть к раннему Homo sapiens, хотя последнее я нахожу менее вероятным.

Итак, подведем итог по временной шкале.

– Ранние сценарии (более двух миллионов лет назад) у «хабилин»: «состязание певцов», «звуковая чистка».

– Средние сценарии (около миллиона лет назад) у Homo erectus: «охотники за падалью», «мастер-класс по изготовлению каменного топора», трансформация «звуковой чистки» в передачу сообщений, простейшие формы социального контроля и ментальные «инструкции».

– Поздние сценарии (200–500 тысяч лет назад): повествование в разных его формах, язык как средство повышения статуса (теория Дессалля), более продвинутые формы социального контроля и «ментальных инструкций».

Эти же теории можно сгруппировать, положив в основу приоритетное использование языка.

– «Красивый язык». В фокусе – форма; язык должен звучать красиво, быть приятен на слух. Содержание необязательно. В этой группе – «состязание певцов» и «чистка шерсти со звуком» по Данбару. Если все это и можно считать этапом истории языка, то достаточно ранним. Но само акцентирование внимания на форме в обход содержания уводит в неправильном направлении, прочь от смыслообразования и передачи содержательных сообщений, то есть того, что составляет ядро человеческого языка и отличает его от коммуникаций животного мира.

– «Язык как инструмент». Здесь в фокусе функция языка. Практически язык используется для передачи сообщений, в которых важно содержание. В этой рубрике – «охотники за падалью», «политики», «преподаватели изготовления каменных орудий» и даже «социальные контролеры». Суть эволюционного преимущества здесь более или менее очевидна. Вопрос скорее в том, почему язык не стал таким преимуществом у других видов обезьян. Кроме того, следует быть осторожным с тем, кто извлекает выгоду из коммуникации. Выгода должна быть обоюдной, так чтобы от передачи сообщения выигрывали и говорящий, и слушающий. Однако этот вид коммуникации особенно склонен к односторонности: если из общения что-то извлекает для себя говорящий, в фокусе его выгода. Если же он всего лишь хочет проинформировать слушающего – выигрывает слушающий.

Сценарий Дора тоже по-своему «инструментальный», но на другом уровне. До тех пор пока речь идет скорее о более тонкой, нежели обыкновенное сообщение, форме передачи мысли, выгода остается более или менее обоюдной. Но как только слушающим начинают манипулировать, она становится односторонней, хотя язык и продолжает быть «инструментом» с точки зрения говорящего.

– «Статусные сценарии» – промежуточные формы, в которых содержание сообщения все еще важно, но общение уже не имеет чисто прикладного значения. Эволюционные преимущества достигаются через более высокий социальный статус «рассказчика», что напоминает нам о сценарии «состязания певцов». Но отличие в том, что эта модель основывается на тех свойствах языка, которые являются для него определяющими. Прежде всего, здесь надо иметь в виду сценарий Дессаля.

Теории, основанные на красоте и приятной для слуха форме, я считаю мало правдоподобными. Они апеллируют к той стадии человеческой эволюции, которой нет археологических свидетельств, и не объясняют фундаментальные свойства языка.

Что касается происхождения языка, то здесь следует пояснять не то, каким образом у нас получился такой красивый голос (это то, что есть и у многих животных), а то, как нам удалось развить уникальную способность передавать столь сложные сообщения. Поэтому в приоритете именно «инструментальные» коммуникации, где в фокусе – содержательно значимые сообщения. Но и Дессалль прав, отмечая, что «инструментальная» коммуникация должна вести к конкуренции за места слушателей в аудитории, в то время как в действительности наиболее конкурентным становится скорее место на ораторской трибуне. «Статусные сценарии», вероятно, дополняют «инструментальные», не в последнюю очередь для более симметричного распределения выгод от общения. Здесь же находится место и идеям Дора.

Структура языка такова, что повествование в той или иной форме должно было сыграть роль в его истории, по крайней мере после возникновения более или менее развитой грамматики. Для того чтобы обмениваться сообщениями чисто практического содержания, сложный грамматический аппарат, каким обладают многие современные языки, ни к чему.

* * *

Многие идеи, как уже отмечалось выше, плохо освещены в плане гендерного равенства. Кроме того, мы слишком мало знаем о распределении гендерных ролей в доисторические времена, ничто не указывает на то, что оно разительно отличалось от нашего. Это все, что мы пока можем вычитать из окаменелостей, касательно половых различий в скелетах, деторождения, травм и тому подобного.

Внешние половые различия у шимпанзе и бонобо сопоставимы с нашими, между тем как у горилл и орангутанов они более значительны. У австралопитека они также были существенны: самцы крупнее самок, что кое-что говорит о гендерных отношениях и сближает австралопитеков скорее с гориллами и орангутанами, чем с людьми или шимпанзе. Но уже у Homo erectus половые различия такие же, что и у современных людей или шимпанзе, хотя и есть свидетельства тому, что женщины неандертальцев принимали более активное участие в охоте на крупную дичь, нежели их сестры вида sapiens.

Охота на крупных животных, равно как и погоня за высоким социальным статусом, – не то, к чему имеют одинаковые возможности оба пола, как у современных людей, так и у шимпанзе. И этот факт свидетельствует против сценариев, опирающихся на подобные виды деятельности. Что само по себе, разумеется, не значит, что эти модели мы должны автоматически вычеркнуть из списка.

* * *

Социальная информация в том или ином ее виде не связана с подобными трудностями и прекрасно способствует человеческому сотрудничеству. Это может быть как информация социального контроля, так и напрямую связанная с сотрудничеством. Не следует забывать и о роли «статусной» информации – эти сценарии отлично комбинируются с информацией о сотрудничестве и информацией, которая касается социального контроля.

И если мы сопоставим эти модели с выводами из предыдущего подраздела о сроках возникновения первого языка, – почти независимо от того, какой именно сценарий мы выберем, – то вернемся к функциональному праязыку, развившемуся у Homo erectus около миллиона лет тому назад.

Возвращаясь к «тесту шимпанзе», поставим вопрос: какой из сценариев появления языка в принципе не мог бы сработать ни в случае шимпанзе, ни в случае какого-либо другого вида животных? Модели, основанные на социальном взаимодействии в группах, требуют объяснений, почему язык не развился у других общественных и сотрудничающих животных. Здесь, возможно, все дело в величине группы. Человеческие сообщества достаточно малы, чтобы все знали друг друга, но слишком велики для того, чтобы каждый у каждого все время оставался на виду. Это создает необходимость социального контроля и распространения информации о «благонадежности» соплеменников.

Карликовые игрунки живут настолько тесными группами, что социальный контроль не требуется. А, к примеру, у галок сообщества настолько велики, что все не знают всех. Подходящий размер групп у бабуинов, но у них нет нуклеарной семьи, которая позволяет наладить сотрудничество. Немногие виды, кроме людей, имеют подходящий баланс в социальных структурах.

Помимо этого, требуется и подготовленная к языку ментальность – с понятиями, категориями, путешествиям во времени и основополагающей «theory of mind». Полный набор вышеперечисленного имелся, пожалуй, только у наших далеких предков и сегодня крайне редок у других видов животных, что существенно ограничивает список кандидатов в носители языка.

Наконец, кое-что может объяснить экология. Карликовые игрунки питаются в основном смолой и соками деревьев и вряд ли что-нибудь выгадают от общения на тему еды. Наши пращуры, напротив, питались тем, что добывалось гораздо тяжелее, чем смола и древесный сок, а потому сотрудничество и коммуникация были здесь как нельзя кстати. Это хорошо проясняет сценарий с «охотниками за носорожьими тушами», который доводит эту идею до крайности. Но вне зависимости от того, питались ли наши предки одними мертвыми носорогами или же чем-то еще, принцип остается тот же – они были специалисты по добыванию труднодоступной еды.

Сочетание доверия и взаимопомощи, немалые семейные и другие социальные структуры, готовая к языку ментальность, плюс экологическая ниша, поощряющая сотрудничество между особями, – все это было уникально для Homo erectus и объясняет, почему никакое другое животное не сумело развить язык.

Итак, у Homo erectus был по крайней мере примитивный праязык. Но и неандертальцы, и денисовцы могли иметь язык того же уровня, и наши пращуры, развившиеся из отдельных линий «эректуса» около полумиллиона лет тому назад.

Возможно, наши общие предки уже тогда пользовались полноценным грамматическим языком со всеми его известными на сегодняшний день ухищрениями. Но этого мы не знаем. Нам известно только, что неандертальцы почти наверняка не были бессловесными. Давайте совершим небольшую экскурсию в их мир.