Книга: Рассвет языка. Путь от обезьяньей болтовни к человеческому слову. История о том, как мы начали говорить
Назад: Вместо ловли блох
Дальше: Так о чем мы тогда заговорили?

Независимое мышление – это здорово, но лучше думай так, как я хочу

Мама и папа по очереди держат в объятьях новорожденного, которому всего один день от роду. Даже дальние родственники собрались поздравить семейство с пополнением. Дедушка по отцовской линии как будто чем-то озадачен. У младенца большие голубые глаза и светлый пушок на голове. И это очень напоминает блондинку-маму, но нисколько не темноволосого, смуглого отца.

Бабушка по материнской линии так и захлебывается радостью.

– У-у-у-у, какая малышка… Вылитый папа!

Ей вторит тетя – сестра матери:

– Да, да… нос совсем как у папы… И такая красавица…

Поворачивается к отцу:

– Ты должен гордиться такой дочерью. Сразу видно, что она твоя.

* * *

Мы уже касались этого парадокса нашего использования языка. Люди конкурируют скорее за то, чтобы говорить, нежели слушать. Хотя именно слушать более ценно, если речь идет о передаче информации от говорящего к слушателям. И эта странность указывает на то, что передавать информацию – не главная цель языка. Мы также говорили о языке как инструменте власти и средстве повышения социального статуса, что позволяет до некоторой степени разрешить данный парадокс.

Израильский ученый Даниэль Дор подошел к этой проблеме несколько с другой стороны. В книге «Инструкция для воображения» (Instruction of imagination), увидевшей свет в 2015 году, он попытался взглянуть на происхождение языка с другой перспективы. Дор ставит все тот же вопрос: чего добивается говорящий своей речью? Хочет ли и в самом деле передать некое сообщение или же его цель – провести определенный эффект у слушателя?

Собственно, это вопрос разницы между кодовой и пазл-коммуникацией, о которых мы говорили выше. При кодовой коммуникации в фокусе сообщение как таковое. Между тем как пазл-коммуникация перемещает фокус на реконструкцию сообщения слушателем.

Но в обоих случаях в центре внимания сообщение и речь идет о его передаче. То, что делает Дор, можно назвать следующим шагом за пределы пазл-коммуникации и смещением фокуса с сообщения на мысли, которое оно вызывает у слушателя. Задача говорящего, по мнению Дора, не столько передать сообщение, сколько зародить в голове слушателя определенную мысль.

Дор рассматривает язык как технологию, социальный инструмент передачи мыслей. Как уже говорилось, обезьяны могут мыслить о довольно сложных вещах. Их ментальный мир гораздо богаче, чем тот, который позволяют охватить их ограниченные коммуникационные возможности. Поэтому по большей части он так и остается в их головах, в то время как у людей постоянно происходит интенсивный обмен. Дор склонен видеть в этом главное отличие человека от обезьяны. А в языке – прежде всего технологию, разработанную нами совместно для этой цели.

Обмен мыслями предполагает нечто большее, нежели просто переданное сообщение. Это значит, я могу заставить вас думать то же, что думаю сам. Выстроить в вашем ментальном мире те же структуры мышления, которые уже имеются в моем. И язык, согласно Дору, я использую в качестве инструкции, которая заставит ваше воображение нарисовать картинку по моему заказу.

В простейших случаях речь идет о конкретном практическом опыте. Вернемся к собирателям носорожьих туш. Докладывая об увиденном, разведчица делала все возможное, чтобы заставить воображение слушателей нарисовать ту картину, которую сама наблюдала в действительности. Ее инструкция содержала образ мертвого шерстистого носорога в окружении трех пещерных гиен. Слушателям нужно было решать, что со всем этим делать.

Практическая разница между передачей сообщения о мертвом носороге и инструкцией для воображения, представляющей мертвого носорога, кажется незначительной. Но она становится заметной, когда речь заходит о более тонких вещах, нежели носорожья туша.

Пещерная разведчица хорошо иллюстрирует теорию Дора и во временном плане. Подобные «инструкции» должны были стать значимыми около миллиона лет назад, когда «эректусы» убедились в том, что пазл-коммуникация плохо подходит для ментальных инструкций.

Главная особенность пазл-коммуникации в том, что вы не говорите в точности то, что хотите сказать. Передавая сообщение, вы рассчитываете, что слушающий реконструирует ваш замысел. Поэтому вы и жалуетесь: «Здесь душно!» В то время как ваше настоящее сообщение выглядело бы несколько иначе: «Открой окно!» Вы ожидаете от слушателя, что он поймет вашу настоящую цель, которая стоит за отвлеченным комментарием про качество воздуха в помещении.

Но Дор делает следующий шаг. Согласно его модели, дело даже не в том, чтобы слушающий «расшифровал» ваше сообщение и открыл окно. А в том, чтобы вселить в его голову мысль о том, что в комнате настолько душно, что окно нужно открыть. Разница опять-таки только кажется незначительной. Цель говорящего не передать сообщение, а заставить слушателя мыслить в «правильном» направлении. Отсюда недалеко до использования языковых технологий не для того даже, чтобы побудить слушателя мыслить так же, как говорящий, а чтобы внедрить в его голову те мысли, которые говорящий считает нужным. Коммуникация и манипуляция – две стороны одной медали.

Как правильно использовать методику Дора, знает каждый сказочник. Ему хорошо известно, какие «инструкции» нужно передать воображению слушателя, чтобы оно создало в голове человека мир волшебной сказки – с привидениями, духами, гномами, троллями и прочими существами, о которых слушающий точно знает, что их нет и никогда не было в реальности.

У каждого человека есть опыт подбора нужных слов, чтобы нарисовать в голове собеседника желаемую картину. Представьте себя на собеседовании в крупной фирме или на первом свидании с девушкой или юношей. Вы используете все доступные вам ресурсы языка, чтобы составить о себе как можно лучшее впечатление. Вы задействуете все регистры, кроме откровенной лжи, создавая в чужой голове выгодный вам образ. И ваши собеседники приложат все усилия, чтобы разгадать ваши уловки и, в свою очередь, создать в вашей голове нужный им образ себя самих.

Вернемся к новорожденному, с которого я начал подраздел. Этот пример основан на опубликованном в этом году исследовательском отчете. Специалист наблюдал и записывал с согласия всех заинтересованных сторон (кроме, разумеется, главного героя торжества), что говорят родственники, впервые увидевшие новорожденного. Оказалось, что существует очевидная и характерная разница между высказываниями родственников отца и матери.

В комментариях первых в равной степени отмечается сходство ребенка и с отцом, и с матерью, в то время как вторые настоятельно подчеркивают, что ребенок – вылитый отец. Исследователь отмечает, что за этим стоит отчасти неосознаваемая заинтересованность мамы (и ее родни) убедить папу в том, что он действительно отец малыша – особенно если имеются малейшие основания в этом сомневаться. Между тем как у противоположной стороны нет соответствующего интереса, поскольку мама не может сомневаться в том, что она мама. Скорее есть интерес папы и дедушки по отцовской линии убедиться в том, что в их гнездо не попал птенец кукушки.

С точки зрения Дора, родня матери делает все возможное, чтобы зародить в головах противоположной стороны «правильный», с их точки зрения, образ отца ребенка и укрепить его настолько, чтобы он вытеснил собой все другие возможные варианты.

Назад: Вместо ловли блох
Дальше: Так о чем мы тогда заговорили?