Первый мим

Идея, что язык мог возникнуть как система жестов, была распространена еще в XVIII веке. Одним из ее пионеров, как упоминалось в историческом обзоре в начале этой книги, считается французский философ Кондильяк.

По мнению мыслителя, наши далекие пращуры безо всяких коммуникативных целей производили разнообразные движения, которые, однако, несли информацию об их мыслях и намерениях. Представьте себе, что кто-то протягивает руку к плоду на дереве, но не достает до него. Это естественный жест, без какой-либо коммуникативной подоплеки, тем не менее сигнализирующий окружающим о желании получить этот плод. И кто-то, сидящий на ветке выше, может оказаться достаточно любезен, чтобы сорвать плод и бросить протянувшему руку. После того как ситуация повторится многократно, ее участники научатся одним небольшим движением сигнализировать о своих намерениях и призывать других на помощь. Протянуть руку станет ритуализированным, конвенциональным жестом, оторванным от изначальной функции, связанной с реальной попыткой сорвать плод. Именно такие жесты со временем и должны были развиться в особую языковую систему.

Многие родители наблюдали, как у их детей, прежде чем те научатся более-менее связно говорить, развивается система коммуникации на основе жестов, оторванных от их изначальной функции. Обычный пример – годовалый малыш тянется к папе, чтобы тот взял его на руки. И среди взрослых людей обычная ситуация, когда за обеденным столом кто-то тянется к солонке, а другой, видя это, передает ему желаемое. В сочетании с небольшим зрительным контактом это работает как полноценная коммуникация.

А если вы путешествуете по чужой стране и хотите обратиться к кому-то, кто не знает вашего языка, что вы делаете? Большинство из нас в таких случаях прибегает к различным жестам. Мы начинаем указывать, изображать что-то руками, иногда разыгрываем целую пантомиму, чтобы донести до собеседника свое сообщение. Чаще всего это срабатывает, даже если при достаточной сложности сообщения мы чувствуем, что специфика коммуникации сильно ограничивает наши возможности.

Мы вообще редко говорим, не используя рук. Большинство из нас жестикулирует, когда говорит. Руки здесь выполняют ту же функцию, что и тембр или тон голоса, и несут информацию, дополняющую сообщение. Жестикуляция происходит более-менее на автомате, в том числе и когда нас никто не видит. Понаблюдайте со стороны, как кто-то разговаривает по телефону. Что он делает рукой, которая не держит трубку? Слепые от рождения люди тоже жестикулируют, когда говорят, и это свидетельствует о том, что наши языковые способности изначально основаны на дополнении слов жестами и наоборот.

Конечно, современные языки жестов – нечто качественно иное, нежели протянутые к папе руки ребенка или пантомима туриста. Жестовые языки структурированы ничуть не хуже, чем звуковые, и так же различаются между собой. К движениям ребенка или туриста они относятся примерно так же, как полноценный звуковой язык к младенческому лепету. Но сам факт, что жестовые языки работают с тем же успехом, что и звуковые, свидетельствует о том, что изначально наши лингвистические способности не привязаны к звуку, а значит, жестам могла принадлежать важная роль в развитии языка. Если язык изначально был исключительно разговорным, тогда трудно объяснить, почему наши языковые способности одинаково хорошо используются в отношении как жестов, так и звучащих слов.

Итак, у нас достаточно оснований полагать, что жесты сыграли важную роль в истории языка как такового. Вопрос, в чем эта роль заключалась.

Предположение, что язык изначально основывался на одних жестах, позволяет обойти проблему обезьян, не полностью контролирующих свои органы речи. У любой обезьяны моторика пальцев развита достаточно хорошо, чтобы освоить язык жестов любой сложности. И тот факт, что наши предки еще до появления языка встали на задние конечности, освободив передние в том числе и для возможного общения, может служить еще одним подтверждением этой теории.

Но в таком случае почему сегодня практически все слышащие люди используют звучащий язык, который ни в чем не превосходит жестовый? У каждой из этих двух разновидностей языка свои достоинства и недостатки. Звук, к примеру, лучше работает в темноте или условиях плохой видимости, а жесты – когда слишком шумно. При этом ни у одной из систем нет перед другой очевидных преимуществ. Поэтому, если наши предки изначально пользовались языком жестов, то что могло заставить их перейти на звучащую речь?

Справедливости ради надо заметить, что у звучащего языка все же есть некоторые незначительные преимущества перед разговорным.

Во-первых, звуком можно привлечь внимание того, кто в данный момент нас не видит, в то время как язык жестов работает лишь при условии, что собеседник смотрит на нас. Обратная сторона – звучащим языком трудно пользоваться в ситуации, когда привлекать к себе лишнее внимание нежелательно. Во-вторых, руки «звукоговорящего» свободны, и он может работать во время беседы или нести в них что-нибудь.

И все-таки ни одно из преимуществ не выглядит настолько очевидным, чтобы оправдать столь радикальную смену коммуникативной системы. Более логичным представляется, что наши предки вели себя как большинство других обезьян – общались всеми имевшимися средствами.

В распоряжении обезьян множество разнообразных звуков, но они используют и жесты для общения друг с другом, а также разные подручные средства. Вроде палки, при помощи которой можно привлечь чье-либо внимание. У обезьян, которые общаются с людьми, не возникает проблем с передачей нам жестовых сообщений. Шимпанзе Сантино, о коварстве которого я рассказывал в начале книги, вел себя как заправский ресторанный завсегдатай, когда я наблюдал за ним во время кормления животных в Фурувике. Сначала он хлопал в ладоши, чтобы привлечь внимание «официанта», а потом протягивал руку с видом скорее повелевающим, нежели просящим.

То есть первоначальный язык вполне мог представлять собой смесь звуков и жестов. Сегодня эти две системы разделены – или звук, или жесты. Смешанный язык в принципе невозможен. Жестикуляция, сопровождающая звучащую речь, – совсем не то, что язык жестов в чистом виде. Двуязычие и здесь не редкость. Человек может владеть шведским и жестовым языками, двумя разными жестовыми языками или шведским и английским. И носитель может менять эти языки в своей речи, переходя с одного на другой, и даже смешивать в одном высказывании, но при этом всегда будет осознавать их как две отдельные системы.

Совсем необязательно эта разделенность существовала всегда. Вполне возможно, что изначально звуки и жесты не воспринимались носителями языка как нечто принципиально разное. Прежде чем язык развился и систематизировался до нынешнего состояния, он мог содержать разные коммуникативные инструменты.

Как мы уже говорили, люди могут прибегать к помощи жестов, когда у них нет общего языка, но есть желание общаться. И в таких случаях прежде всего используются жесты, не требующие пояснений, подражающие тому, что они значат, и поэтому вполне понятные человеку другой культуры.

Если вы хотите сказать о птице, вы машете руками, если о еде – показываете пальцами на рот. Эти изображающие жесты понятны любому человеку в любой точке земного шара. Однако для этого используются не только жесты. Желая указать в речи на кошку, вы скорее станете мяукать, нежели жестами имитировать кошачьи повадки. А если речь зайдет о вождении автомобиля, вы, наверное, прибегнете к комбинации звука и жеста и, взявшись за импровизированный «руль», изобразите голосом жужжание мотора.

Вернемся к охотникам и собирателям. Для них было особенно важно более детальное общение на темы, связанные с природой. К примеру, иногда возникала необходимость различать виды птиц. Жестами затруднительно обозначить разницу между синицей большой и синицей-лазоревкой, но это можно сделать без проблем, подражая их пению. Этот вид подражания должен был сыграть важную роль в самом начале языка, прежде чем наши предки пришли к тому, какой знак что будет значить.

В то время значения скорее соотносили со «словами», которые понятны без объяснений и договоренностей. С таким лексическим багажом можно зайти довольно далеко, разыгрывая целые истории в пантомиме.

Если праязык выглядел так, то вопрос, был ли он жестовым или звуковым, теряет смысл. Он представлял собой нераздельную смесь того и другого. И это хорошо согласуется с нашим предыдущим выводом о потенциальной гибкости праязыка, который положил начало развитию разных лингвистических способностей.

При той жизни, которую вели наши далекие предки, значительное преимущество давало умение имитировать разные звуки, с чем сегодня успешно справляется большинство обезьян. И это были скорее птичьи голоса и другие звуки леса. Именно они, а не звуки собственно человеческого языка изначально стимулировали развитие подражательной способности.