Когда мы стали помогать друг другу?

Взаимовыручка, как и язык, не оставляет свидетельств в форме окаменелостей, поэтому не так просто установить, когда наши пращуры стали помогать друг другу. В окаменелостях иногда попадаются как тазовые кости, так и черепа детей, позволяющие судить о том, насколько тяжелыми могли быть роды и требовали ли помощи со стороны.

Сравнительная ширина тазового выходного отверстия. Слева направо – шимпанзе, австралопитек, современный человек. Вид с перспективы акушерки, наблюдающей появление головы ребенка в тазовом канале

Вид тазовых костей изменился достаточно рано. Уже австралопитеки 3–4 миллиона лет назад передвигались вертикально и имели таз, похожий на человеческий. Но при этом мозг австралопитеков был не больше, чем у шимпанзе, и вряд ли мог стать причиной осложнений при родах, поскольку головы у новорожденных были не настолько большими. Похоже, с проблемой помощи в родах первыми столкнулись представители вида Homo erectus около 1,8 миллиона лет назад. Их таз был такой же, как у современного человека, и объем мозга уже заметно увеличился. Очень может быть, что их модель роста также была похожа на нашу, и в этом случае они должны были испытывать такие же трудности при родах.

Вопрос о модели роста стоит рассмотреть отдельно, потому что у людей вида Homo sapiens она и в самом деле странная. Нам требуется слишком много лет, чтобы повзрослеть, что для млекопитающих ненормально. Лошади, к примеру, достигают половой зрелости уже к двум годам, а то и раньше. Но людям нужно 12–15 лет только для того, чтобы войти в пубертатную стадию, а для полного взросления не меньше двадцати, при всей значительности индивидуальных различий.

Прочие обезьяны тоже взрослеют медленно, но не так медленно, как мы. У некоторых из них на это уходит до десяти лет. Люди же растут не просто медленно, но придерживаясь странной схемы, которой мы не наблюдаем больше ни у одной из обезьян.

Во-первых, наши новорожденные совершенно беспомощны, и проходит немало месяцев, прежде чем они становятся способны худо-бедно передвигаться. Детеныши обезьян куда более самостоятельны уже с рождения. Это связано с тем, что мозг человеческих детей не успевает полностью сформироваться в материнской утробе.

Для других обезьян норма появляться на свет с более-менее готовым к использованию мозгом, который очень быстро растет в материнской утробе и значительно медленнее потом. У людей же самый интенсивный рост мозга наблюдается именно после рождения, в первые годы жизни.

Во-вторых, первые несколько лет люди развиваются на удивление медленно. Рост мозга завершается к шести годам, в то время как тело в этом возрасте сформировано едва ли наполовину. Но потом происходит скачок, и за какие-нибудь пару лет подросток достигает роста взрослого человека.

Ни один из видов млекопитающих и близко не придерживается подобной схемы. Беспомощные новорожденные – дело обычное, но только у животных, дающих много детенышей в помете, которые потом быстро растут. Так происходит, к примеру, у кошек или мышей. У млекопитающих, которые за один раз рожают одного или двух, – телята, ягнята – детеныши стоят на собственных копытах чуть ли не сразу после рождения.

Сделать паузу в росте и отложить взросление на несколько лет крайне необычно и кажется контрпродуктивным с эволюционной точки зрения. По логике вещей, естественный отбор должен поощрять тех, кто быстрее растет, чтобы как можно скорее приступить к размножению.

И большинство животных растет настолько быстро, насколько позволяют имеющиеся ресурсы. Но это не относится ни к человекообразным обезьянам, ни тем более к людям. Наш рост будто бы сознательно кем-то сдерживается. Лежащее на поверхности объяснение заключается в том, что мозгу требуется время, чтобы усвоить все, что нужно, прежде чем ребенок станет взрослым. Не в последнюю очередь это касается языка и множества других социальных знаний и навыков, необходимых самостоятельному члену человеческого сообщества, включая чисто практические, позволяющие себя прокормить.

Антропологи провели несколько исследований на тему того, как много пищи могут добыть охотник и собиратель и в какой степени это зависит от их пола и возраста. Общий вывод – охотник довольно поздно достигает пика своих профессиональных возможностей, примерно к тридцати пяти – сорока годам. И остается высокопродуктивен еще десять или двадцать лет, прежде чем годы возьмут свое. Но и молодой, неопытный охотник лет двадцати в среднем добывает достаточно, чтобы себя прокормить. Продуктивность собирателей тоже зависит от возраста, хотя и не так сильно, как охотников.

Эта «кривая продуктивности» и есть одна из возможных объяснений нашего затянувшегося детства. Человеческий образ жизни – будь то охотника, собирателя или специалиста по компьютерным технологиям – основывается на сложном комплексе знаний, на приобретение которых уходит не одно десятилетие, но которые потом дают хорошую отдачу. Из этого следует, что медленный жизненный цикл окупается и имеет смысл сохранять тело маленьким (то есть малозатратным), пока вы не научитесь поддерживать более крупное тело. Язык – центральный элемент человеческого образа жизни, и он необходим для дальнейшего обучения. Этим и объясняется пауза в росте, которую большинство детей используют для изучения родного языка.

И все-таки затянувшееся детство остается проблематичным с точки зрения теории Дарвина, особенно с учетом того, как человекообразные обезьяны заботятся о своих детенышах. Самка шимпанзе или орангутана за один раз рожает одного малыша и потом только тем, по сути, и занимается, что заботится о нем, пока он не вырастет, чтобы выживать самостоятельно. Все это время у нее не бывает ни течки, ни новых детенышей. И это значит, что у шимпанзе перерыв между родами составляет не менее пяти лет, а у орангутанов и того больше.

Если бы люди придерживались этой схемы, женщины рожали бы не чаще чем раз в 15–20 лет и могли бы иметь не больше двух детей за все репродуктивное время жизни. Это не слишком рационально, и на самом деле все действительно выглядит совсем не так. Но как у нас получается рожать детей чаще, чем это делают обезьяны, при том что наши дети требуют гораздо больше внимания, чем маленькие шимпанзе, и дольше остаются беспомощными?

Здесь нам на помощь может прийти еще одна странность человеческого жизненного цикла – женщины необычно долго живут после менопаузы, когда уже не могут иметь детей. У обычных животных этот период гораздо короче, так как их жизнь, по Дарвину, лишена смысла, если они не могут воспроизводить потомство. Как показали наблюдения за животными в неволе, у самок некоторых других млекопитающих тоже начинается климакс: у самок шимпанзе к примеру, которые после этого живут совсем недолго. Репродуктивный период большинства млекопитающих приспособлен к продолжительности жизни в дикой природе, и это разумно.

И только люди – женщины – исключение. Даже до современных медицинских технологий жизнь после полного прекращения фертильности продолжалась 20–30 лет и дольше. И эту человеческую странность также нужно объяснить.

Так, например, «гипотеза бабушки» связывает проблему ранней менопаузы с тем, что люди рожают детей гораздо чаще, чем наши ближайшие родственники из животного мира. Индивидуальные различия значительны, но в культурах, где не распространены противозачаточные средства, перерыв между детьми составляет не больше двух-трех лет или даже меньше, и женщины довольно быстро после родов снова становятся фертильными. Грудное вскармливание – а в некоторых культурах детей принято кормить грудью до двух лет и дольше – может несколько снизить вероятность очередного зачатия, но само по себе, как это известно большинству родителей, не является надежным препятствием к очередной беременности. Так или иначе, люди могут иметь детей гораздо чаще, чем шимпанзе, в два раза чаще, если только того пожелают.

Возможность рожать в два раза чаще и, следовательно, иметь вдвое больше детей за всю жизнь – важное эволюционное преимущество и одно из возможных объяснений успешности человека как вида в сравнении с другими обезьянами. И тут мы снова возвращаемся к нашей способности к сотрудничеству. Плодовитость самки шимпанзе сдерживает то, что заботы о каждом малыше целиком и полностью ложатся на ее плечи. В таких условиях иметь больше одного детеныша одновременно просто невозможно. Представьте, что самка шимпанзе бредет по джунглям с новорожденным на спине, а его братья, двух и четырех лет, бегают вокруг. Она совершенно одна и должна следить, чтобы ни с одним из детей ничего не случилось, и одновременно срывать плоды на высоких деревьях и собирать по пути все пригодное в пищу, чтобы еды хватило на всех. Немногим такое под силу, и поэтому самки шимпанзе предпочитают выждать перерыв в пять лет между детенышами.

Женщинам пришлось бы выжидать гораздо дольше, если бы они были так же одиноки, как самки шимпанзе. Но, по счастью, это не так, поэтому мы можем иметь несколько детей одновременно. В нормальном человеческом сообществе матери не нужно делать все самой. Вокруг есть люди, готовые прийти на помощь не только во время родов, о чем мы уже говорили, но и позже, когда ребенка нужно растить. Именно стремление к взаимной поддержке позволило людям рожать детей так часто и иметь их так много в течение всей жизни.

В традиционном обществе именно бабушка больше всех помогает дочери с детьми. Отец прежде всего обеспечивает семью всем необходимым. Традиционное распределение ролей – отец – добытчик, мать – няня и воспитательница детей – разумеется, не единственное возможное. Но при всех оговорках чаще других работает именно эта модель.

И когда встает вопрос об эволюционном значении климактерического периода, в фокусе внимания оказывается роль бабушки. Бабушка будет практически полезна дочери и внукам при условии, что будет в здравии и без собственных маленьких детей, о которых нужно заботиться. И поддержка, которую бабушка может оказать своим внукам, настолько ценна, что в известном возрасте становится более выгодным с позиций эволюции ухаживать за детьми дочери, нежели рожать собственных. Это и есть причина женского долголетия за верхней границей репродуктивности, которая прекращается именно когда приходит пора помогать с внуками.

Реконструкция юного Homo erectus на основании скелета так называемого Турканского мальчика

И тот факт, что у бабушки в это время есть силы и возможности быть полезной, с одной стороны, дает ее дочери возможность чаще рожать. С другой – позволяет своим детям подольше побыть детьми и вложить в их становление столько, сколько потребуется, не опасаясь за нежелательные демографические последствия. Ведь долгое детство – необходимое условие как человеческого интеллекта, так и человеческого языка.

Теперь пришло время вернуться к вопросу о том, когда все-таки мы начали поддерживать друг друга. Это должно быть как-то связано с особенностями нашей модели роста и фертильности. Все это не так просто вычитать из археологических источников. Тем не менее окаменелости позволяют сделать кое-какие выводы о том, как менялись закономерности роста человеческого тела на протяжении эволюционной истории.

В окаменелостях австралопитеков нет ничего, что указывало бы на то, что они росли как-то иначе, чем другие обезьяны, и были значительно более плодовитыми и более участливыми друг к другу, нежели шимпанзе.

От неандертальцев осталось немного детских костей. Они указывают скорее на то, что неандертальцы росли примерно по той же схеме, что и мы. Есть незначительные различия, но в целом у неандертальцев было вполне человеческое детство. При этом у нас имеются все основания утверждать, что неандертальцы помогали и поддерживали друг друга. Многие окаменелости хранят свидетельства заживших повреждений скелета. У неандертальцев была нелегкая жизнь, и некоторые кости ломались не один раз. Значит, они были инвалидами, но тем не менее продолжали жить. Сородичи помогали тем, кто не мог самостоятельно охотиться и обеспечивать себя пищей. Безусловно, неандертальцы были людьми, и не только в том, что касалось модели роста.

Начиная с Homo erectus картина становится еще интереснее, потому что появляется яркое отклонение от принятой модели. Homo erectus – первый вид рода Homo с таким же телосложением, как и у современных людей: высокий рост при длинных прямых ногах и относительно коротких руках. Одна из ранних окаменелостей – мальчик из Турканы, останки высокого худощавого мальчика-подростка – обычного мальчика в период полового созревания, примеры такого телосложения можно встретить в любой старшей школе, но никак не у обезьян.

Это свидетельствует о том, что у «эректусов» был подростковый скачок роста, как и у современных людей. Неожиданные результаты дало исследование схемы зубов мальчика, которая выдала совсем другой возраст – 8–9 лет. На иллюстрации рядом – реконструкция, основанная на этом скелете. Современная модель роста уже начинала развиваться у Homo erectus, но перерыва, о котором мы говорили выше, еще не было. Поэтому «эректусы» взрослели на несколько лет раньше, чем современные дети.

Так или иначе, стремление к сотрудничеству и взаимовыручке, судя по всему, зародилось именно у Homo erectus.

Взаимная поддержка сделала возможным язык, который, в свою очередь, укрепил связи между людьми, и так далее по восходящей спирали, которая, по всей видимости, начала закручиваться около полутора миллионов лет тому назад.