Наследственность, среда и язык

Известны трагические истории детей, которые выросли в изоляции и не могли контактировать с другими людьми. Девочку Джини связали и заперли до того как она научилась говорить. Родители сами кормили ее, не допуская никаких контактов с внешним миром. Джини никогда не слышала человеческой речи, и сама не издавала никаких звуков, потому что за это ее наказывали. Девочку освободили, когда ей было тринадцать, и она совсем не умела говорить. Упорное многолетнее обучение если и можно было назвать успешным, то лишь отчасти. Джини так и не освоила язык до уровня обычного человека.

В семьях с глухими детьми, где родители не владеют языком жестов, обычно складывается своя коммуникационная система, состоящая из несложных жестов. Но если до известного возраста дети не освоят полноценный язык глухих, в дальнейшем это будет сильно тормозить их лингвистическое развитие.

Случай с Джини и истории глухих детей свидетельствуют о том, что язык – не исключительно наследственное явление и, чтобы овладеть им нужна языковая среда. Характер языка, принадлежность к определенному языковому семейству, а также количество одновременно усваиваемых языков, по-видимому, не имеют большого значения. Ребенок изучает те языки, которые предлагает ему окружающая языковая среда, при условии, конечно, что у него исправно работают соответствующие органы. Слышащий ребенок глухих родителей успешно осваивает язык жестов. Усыновленный в младенчестве легко овладевает языком приемных родителей вне зависимости от того, на каком говорили его биологические родители. Маленький китаец, который оказался в шведской семье, в совершенстве выучит шведский, и наоборот.

То есть специфика языка, на котором говорит человек, – целиком и полностью вопрос среды. Любой из нас, независимо от происхождения, может освоить любой человеческий язык как родной, если начнет контактировать с его носителями уже в раннем детстве.

Но если решающее значение имеет среда, какое место мы отводим наследственности?

Наши языковые способности должны иметь и наследственную компоненту. Об этом говорят, в частности, эксперименты с детенышами шимпанзе, выросшими в человеческих семьях. Эти малыши понимали часть того, что говорили им «приемные родители», но сами так никогда и не выучили человеческий язык по-настоящему. Отличие ребенка от детеныша шимпанзе – вопрос генетической наследственности.

Несколько десятилетий назад популярной темой СМИ был ген FOXP2, который стали называть «языковым геном». Значение этих экспериментов сильно преувеличивали, но обнаруженная учеными закономерность и вправду оказалась интересной. Люди с нарушениями в гене FOXP2 страдали языковыми нарушениями, которые передавались их детям.

Происхождение языка в большей степени связано с наследственностью или со средой? Чтобы ответить на этот вопрос, нам нужно углубиться в проблему соотношений того и другого в общем и целом.

Наследственность или среда?

Различные науки о человеке большую часть XX века сталкивали одно с другим. Определяются ли свойства человека заложенной в генах наследственностью или же они в большей степени результат воздействия среды? Споры коснулись и языкового вопроса. Зависят ли языковые различия между людьми от воздействия среды или они обусловлены генетически? Ответ на этот вопрос имеет большое значение для прояснения проблемы происхождения языка.

* * *

Оговоримся сразу, что подобная постановка вопроса сама по себе некорректна. «Наследственность или среда», «или – или» – подобные «крайние» позиции неприменимы, когда речь идет о нетривиальных человеческих свойствах вроде языка. Но проблема в значительной степени касается ощущений, и слово «биолог» по-прежнему применяется как ругательное к тому, кто занял «неверную» позицию в дебатах.

Проблема заряжена политически. Насколько «естественны» человеческие общности, основанные на национальной или половой принадлежности? Существуют ли биологически обусловленные характеристики, определяющие принадлежность человека к той или иной группе, или же это чисто социальные конструкции, которые могли бы выглядеть иначе?

Исторически на обе версии воздействовала далекая от науки идеология. Теория эволюции сыграла в этом заметную и подчас парадоксальную роль. Основной тезис Дарвина, что биологические виды, включая человеческий, изменяются на протяжении длительных временных промежутков, была отвергнута в сталинском СССР, как бы ни была близка коммунистам идея направленного формирования человека. В гитлеровской Германии, напротив, вошла в обиход искаженная версия эволюционной теории с акцентом на неизменных, биологически обусловленных характеристиках известных человеческих общностей.

Политическая «заряженность» проблемы наследственности и среды затрудняет размышления на эту тему и часто в научном ключе. И то, что в шведском контексте партия в ригсдаге, акцентирующая в большей степени значение наследственности, высказывает идеи о неодинаковой ценности различных человеческих общностей, нисколько не облегчает ситуации. Сложно высказать что-либо разумное на эту деликатную тему, оставаясь в рамках науки, не вызывая ни у кого отторжения и не наталкивая читателя на поспешные выводы о моих политических убеждениях.

Если начать с крайностей, то ни одна человеческая способность не может зависеть исключительно от наследственности. В среде, где нет пищи, даже самые завидные генетические данные будут обуславливать одну-единственную способность – умереть.

С другой стороны, нельзя сводить все к среде. Если под наследственностью подразумевается мутация, отключающая в организме какую-либо необходимую для жизни функцию, даже в самой изобильной среде единственная перспектива такой особи – умереть.

Если человек вырос в среде, где недостаточно пищи, он будет невысокого роста, независимо от наследственности. Но там, где еды в достатке, не все люди вырастают высокими. В этих случаях разница в росте объясняется наследственностью и потому может варьироваться. В Швеции люди разного роста, и это нормально. Но я понял, как много значит для этого среда, когда впервые посетил Филиппины.

На Филиппинах вы можете определить, богатый или бедный человек, только по тому, какого он роста. В трущобных районах я, швед среднего роста, был как минимум на голову выше всех. И мне приходилось постоянно нагибаться, чтобы не удариться головой о карниз или свес крыши. Зато в богатых районах я ничем не отличался от остальных. Социальное расслоение на Филиппинах в конечном счете выразилось в разнице в росте в среднем в двадцать сантиметров.

Другой пример, в котором среда играет важную роль, можно привести с однояйцевыми близнецами – людьми с идентичной наследственностью. Они могут быть почти одинаковыми внешне, но совершенно разными по характеру. Этот факт доказывает, что личность человека зависит не только от генов.

То, что наследственность хотя бы отчасти определяет внешность человека, не вызывает особых споров. Достаточно посмотреть на детей и их родителей. При этом приемные дети похожи на биологических родителей, а не на приемных.

Другое дело – отношение наследственности и личностных качеств. Из-за этой проблемы разгораются куда более жаркие дискуссии, особенно когда речь заходит, к примеру, о когнитивных способностях, половой идентичности или сексуальной ориентации. От последней я постараюсь держаться подальше, а вот способность к языку – когнитивная черта, и ее отношение к наследственности – важная часть нашей темы.

Но для начала нелишне прояснить, как это работает на практике и как взаимодействуют наследственность и среда с эволюционной точки зрения.