Хантер вымотался до предела даже по своим невероятным меркам. Он сделал остановку в Нью-Йорке, где снова встретился с Солом, а потом оба разъехались каждый по своим делам: Хантер отправился в Англию ознакомиться с предложениями Люси, а Сол рванул к какому-то французу, предлагавшему свое изобретение – защитный костюм из бронекерамики, намного дешевле и лучше тех, которые разрабатывали в Управлении перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США и в министерствах обороны европейских стран. Прежде чем оба пересеклись в Италии для обсуждения дальнейших проектов, Сол успел сгонять в Эдинбург на встречу с Джоном Макдональдом, одним из ведущих специалистов по неорганической жизни.

Апартаменты Хантера занимали два верхних этажа в неожиданно изолированном небоскребе, воткнутом, как кол в сердце, в самый центр Манхэттена, ниже высоток Верхнего Ист-Сайда, но выше высоток финансового квартала. Сол, как только явился, сделал несколько тонких намеков на усталость после поездки в Калифорнию и на предстоящие утомительные встречи в Нью-Йорке, надеясь, что ему, как обычно, предложат пару дорожек кокаина, но вместо этого Хантер поинтересовался, пробовал ли тот фрибейзинг, и тут же раскрыл красный кожаный кейс, в котором на алом бархате покоились две стеклянные трубки и небольшая паяльная лампа.

– Ух ты! – сказал Сол. – Пожалуй, к такому я пока не готов. Говорят, что к нему моментально привыкаешь.

– Это к власти привыкаешь моментально, – сказал Хантер. – Если она у тебя есть, то фрибейзинг – просто дуракаваляние; если ее у тебя нет, то привыкай хоть к черствым пончикам, хоть к резиновому белью.

– Или к фрибейзингу, – сказал Сол.

– Да, конечно, – сказал Хантер. – Но после того как мы сегодня раскурим трубочку, я пару месяцев даже не взгляну в ее сторону, а сейчас у нас мозговой штурм, Сол.

– Ну, раз ты у нас эксперт, – сказал Сол, не желая открыто противоречить своему настойчивому хозяину. – Хотя Ричард Фейнман однажды сказал, что наука – вера в невежество экспертов, – не удержавшись, добавил он.

– В таком случае Дональд Трамп – величайший ум планеты, – сказал Хантер.

– По-моему, он имел в виду тех, кто продвигает знания к какому-то пределу, а не тех, кто отрицает любые знания, – сказал Сол.

Хантер вложил в трубку крохотный комочек густой вязкой массы.

– Ну ладно, и я с тобой за компанию, – сказал Сол.

Осторожно вдохнув самую малость дыма, собравшегося в стеклянном черенке трубки, Сол тем не менее ощутил необычайный подъем духа и готовность связать воедино нити множества разговоров, которые они с Хантером вели за год знакомства. Усталость превратилась в иллюзию, и Солу уже не верилось в свое недавнее утомление, потому что теперь все вокруг словно бы излучало яркое сияние. Хантер жадно втянул в себя дым и пристально уставился куда-то перед собой, возможно на фрэнсис-бэконовский мазок искореженного человеческого страдания, висевший над камином черного мрамора, а возможно, в бесконечное пространство рассредоточенного взгляда, Сол не знал, куда именно, но не намеревался упустить нахлынувшую на него волну ясности.

– По-моему, весь прошлый год я пытался донести до тебя, что если бы наука предлагала единое видение мира, то оно было бы пирамидой, образованной сознанием на вершине, объяснимо возносящимся из биологии, жизнью, плавно вздымающейся из химии, и Периодической таблицей, во всем ее многообразии, безусловно возникающей из фундаментальных сил и структур, описанных физикой, но в действительности даже физика не едина, не говоря уже о том, что она не едина с остальной наукой. Это не пирамида, а архипелаг – разобщенные острова знания, причем между некоторыми кое-где проложены мосты, а остальные сравнительно изолированы друг от друга.

Хантер выпустил длинную тонкую струйку дыма.

– Нам надо поддерживать строителей мостов, – продолжил Сол, – таких, как Энрико, который собирается просканировать блаженного фра Доменико в Ассизи, чтобы мы могли охватить католический рынок нашим шлемом «Святая глава»…

– Нет, я хочу поддерживать долбаных строителей пирамиды, – оборвал его Хантер.

– А я тебе говорю, что их не будет, – возразил Сол, – потому что есть вещи, которые нельзя свести друг к другу или построить друг на друге. Никакие открытия ЦЕРНа не прольют свет на монументальный труд Эдварда Уилсона о жизни муравейника, и наоборот.

Хантер вручил Солу вторую трубку, разжег ее и посоветовал:

– Не выдыхай сразу, задержи внутри.

На этот раз Сол до отказа втянул дым в легкие. С макушки по всему телу распространилось легкое щекочущее покалывание, будто забил фонтан электричества, но это было лишь вступлением к всеобъемлющему чувства благоденствия и властности. Сол откинулся в кресле, выдохнул и закрыл глаза. Он вступил на неизведанную землю. Прежде он и не догадывался, как силен и велик его разум. Мысли, словно бурная река на Аляске в весеннее половодье, разливались могучим потоком, но не мутной воды, а ртути, сверкающим зеркалом отражавшей небо, деревья и облака и наделенной проницательным сознанием, способным все это определить. Капли-разведчики, разбрызганные по берегам ртутной реки, расшифровывали атомную структуру камней и, сливаясь в единую струю, возвращали это знание в величественный поток. Если собрать пятьдесят крупнейших научных умов и дать им ощутить то, что сейчас ощущал Сол, то, объединившись в суперразум, они смогли бы построить пирамиду, чтобы все знания человечества вознеслись над пустыней геометрически совершенным монументом.

– Пирамида… – прошептал Сол.

Хантер схватил его за руку и поднял с кресла:

– Что ты сказал?

– Мы сможем построить пирамиду, – ответил Сол, с усилием разомкнув веки и устремив лихорадочный взгляд в расширенные зрачки Хантера.

– Да! – Хантер воздел свободную руку и согнул ее, сжав кулак, как мальчишка, хвастающий своими бицепсами. – Да, сможем!

А дальше понеслось. Они не спали всю ночь, что, вообще-то, не входило в их планы, и хотя Хантер получил внутривенно внушительную дозу витамина С и минеральных веществ, укол витамина В, столько антиоксидантов, что хватило бы на уничтожение всех свободных радикалов в Нью-Йорке, а потом отрубился во время четырехчасового сеанса у Океаны, его любимой нью-йоркской массажистки, на борт самолета он взошел в хреновом состоянии. В полете забылся тяжелым, но недолгим сном, а перед тем как приземлиться в Фарнборо, принял оранжевую таблетку аддералла, из тех, что посильнее, чтобы продемонстрировать внимательность и решительность на организованных Люси встречах с якобы блистательными учеными.

Люси устроилась на заднем сиденье хантеровского «майбаха», позади водителя, разумеется, где было вполне просторно, но не так, как на месте Хантера, – сдвинутое до упора пассажирское сиденье позволяло установить в освободившемся пространстве детскую кровать. Рядом с Люси, в подстаканнике подлокотника, обтянутого стеганой белой кожей, стояла пинта латте, а на коленях в папке лежало забытое расписание встреч, написанное рублеными и хлесткими фразами, страница за страницей. Рубленые и хлесткие фразы придумали для таких, как Хантер, – его напористую агрессивность и рассеянное внимание можно было сдержать только автоматными очередями пунктов. Люси собиралась освежить в памяти список, чтобы категорически взирать на все, так сказать, с горних высей, но вчера горние выси категорически обрушились на нее, хотя алпразолам и спас ее от полной катастрофы, словно бы предоставив хрупкое укрытие под обломками обвалившегося здания.

Предыдущим утром Фрэнсис покинул Квин-Сквер, извинившись и объяснив, что ему нужно возвращаться в Суссекс, на работу, но что они скоро снова увидятся. На прощанье он обнял ее с необыкновенной сердечностью, в полном смысле слова, так, что Люси ощутила, как сильно и сочувственно бьется его сердце, буквально передавая ей свою поразительную энергию, хотя Фрэнсис вел себя так, будто ничего особенного не происходит.

– Спасибо тебе, – сказала она. – Спасибо за то, что пришел, – добавила она, испугавшись, что разыгравшееся воображение приписало прощальному объятию слишком многое.

По дороге в Белсайз-Парк она не преминула заметить Оливии, какой Фрэнсис удивительный человек, – отчасти для того, чтобы доставить ей удовольствие, но по большей части потому, что никогда еще не встречала человека, так ненавязчиво, но искренне проникнувшегося сочувствием к недавней знакомой, у которой почти сразу же обнаружился рак.

Поскольку Мартин и Лиззи Карр работали дома, то часто устраивали перерыв в середине дня, поэтому Люси попросила Оливию не говорить родителям об опухоли. Люси любила Карров, но ей требовалось время, чтобы определить баланс между допустимой скрытностью и откровенностью. Ей хотелось побыть наедине с Оливией, но, когда они вошли в дом, в коридор выглянула Лиззи и пригласила их на кухню пообедать с Мартином. Лиззи была такой радушной и приветливой, что Люси не смогла отказаться.

Мартин тепло поздоровался с Оливией и Люси и сразу же вернулся к разговору с супругой. Он был из тех редких психоаналитиков, которые согласны принимать пациентов с шизофреническими расстройствами. С частными клиентами он обычно проводил предварительную консультацию, а остальные получали направление в психиатрической клинике, где он работал раз в неделю бесплатно. За день до этого у него появился новый пациент, и сейчас Мартин жаловался на ограниченность психиатрического подхода, который рассматривает дезорганизованную речь пациентов с шизофреническими расстройствами как симптом, который надо подавлять, а не как попытку коммуницирования, которую необходимо понять.

– Мой вчерашний пациент, очень умный малый, купил книгу «Шизофрения: краткое введение», опубликованную в «Оксфорд юниверсити пресс» и написанную не одним, а двумя профессорами, потому что хотел понять свое заболевание. И вот что он получил в награду за свое старание. – Мартин раскрыл тоненькую зеленую книжицу на странице, заложенной обрывком бумажной салфетки. (Оливия понимающе улыбнулась Лиззи – Мартин оседлал своего конька). – Вот это, – продолжил он, – проверка интеллектуального развития: за три минуты пациенту требуется назвать как можно больше животных.

«Ошибки пациентов с бедностью речи и действий носили характер упущений. Эти пациенты часто не отвечали в течение отпущенного промежутка времени. Например, при проверке спонтанной речи один пациент смог назвать только трех животных за три минуты. Он прокомментировал это так: „Единственно, кого я могу придумать, – это осел“. Напротив, ошибки, связанные с синдромом дезорганизации, были ошибками отбора, то есть пациенты не могли удержаться от неправильных ответов. Например, другой пациент при выполнении задачи на спонтанную речь произнес такую последовательность слов: „страус, утка, лебедь, озеро, лох-несское чудовище, бекон…“ В этом примере слово „озеро“ тесно связано со словом „лебедь“, но не должно тут стоять, потому что не служит названием животного. Слово „бекон“ здесь тоже не подходит, и трудно понять, почему пациент его выбрал, но это необъяснимое сочетание слов типично для несвязной речи, которая иногда наблюдается при шизофрении…».

– «Необъяснимое сочетание слов»! – воскликнул Мартин. – «Осел»! Может быть, пациент считал ослом проверяющего, который заставил его проходить тест на стадии психоза, а может, самого себя или кого-то из родных, этого уже не узнать, но это же явная попытка коммуницирования! Как озеро превратилось в Лох-Несс, тоже вполне очевидно. И конечно же, ум такого пациента порождает чудовищ, реальных или вымышленных, вот как лох-несское чудовище. Может быть, он считает себя чудовищем, потому что ест бекон, плоть живого существа, или ему религия запрещает есть свинину, или сам он ощущает себя мертвой плотью. Это нам неизвестно, но это попытка коммуницирования, которое можно расшифровать, если хорошенько постараться.

– Разумеется, ты прав, дорогой, – сказала Лиззи, – но гораздо проще прописать им нейролептики.

– То есть поступить как осел.

– Люси, а как у тебя дела? – спросила Лиззи.

– Не очень хорошо, – ответила Люси. – Вчера мне сделали томограмму, а сегодня утром сообщили результат.

– Боже мой, – ахнул Мартин, – а я тут витийствую! Что тебе говорят?

– К сожалению, не могу сказать, что результаты моего скана были истолкованы так же неверно, как результаты этих проверок интеллектуального развития. У меня обнаружили опухоль головного мозга.

После этого Карры окружили Люси заботой и лаской – щедро, но разумно, в меру. Лиззи сказала, что рассматривать данную ситуацию с позиции психотерапевта она не станет, поскольку они давние и добрые друзья, но готова порекомендовать Люси подходящего коллегу, если ей понадобится профессиональная помощь. Люси вкратце описала характер Хантера, и все согласились, что его лучше пока не извещать о состоянии ее здоровья, чтобы спокойно провести все запланированные для него встречи.

Именно это Люси твердо удерживала в уме, когда приехала в аэропорт Фарнборо встречать босса. Она ждала, пытаясь внушить себе энтузиазм на время приезда Хантера. Вскоре на летном поле появился Хантер, в розовой рубашке, джинсах, ковбойских сапогах и, несмотря на прохладное утро, с коричневой замшевой курткой, небрежно закинутой за плечо. Высокий рост – шесть футов четыре дюйма, – широкие плечи и квадратный подбородок придавали ему весьма импозантный вид. На его паспорт едва взглянули, чемодан погрузили в багажник, Хантер с Люси уселись на заднее сиденье автомобиля и отправились в Оксфорд.

– Помнится, ты говорил, что когда-то здесь жил, – с напускной бодростью сказала Люси.

– Люси, запомни, я – человек, который живет настоящим, – ответил Хантер, – довольно напряженным настоящим в данный момент времени, но я ни в коем случае не блуждаю по тропам воспоминаний.

– Воспоминания можно рассматривать с позиций настоящего, – сказала Люси. – Они не машина времени.

– Совершенно верно. Впрочем, я слыхал, что некоторые ухитряются отправиться в прошлое на печенюшке мадлен, но французы уже запатентовали эту свою низкотехнологичную машину времени, и она движется не туда, куда нужно. Я намерен путешествовать только в одном направлении – в будущее.

– Как ни досадно, другого выбора у нас нет, – вздохнула Люси.

– Пока нет. – Хантер неожиданно рассмеялся. – Как бы то ни было, я очень рад, Люси, что ты у нас в команде. Ты должна подобрать для меня беспроигрышные проекты и защитить меня от шарлатанов и мошенников. Я не желаю быть гражданином Кейном от научно-исследовательского финансирования, не хочу арендовать оперный театр для своей безголосой и бесталанной жены, которая будет гарцевать по сцене под насмешки истинных ценителей оперы.

– Разумеется, – кивнула Люси, решив пропускать речи Хантера мимо ушей, время от времени соглашаясь с его словами; в сущности, Хантер был очень ординарным человеком, который все время жаждал подтверждения своей правоты, так что гораздо проще было поддакивать ему из ненадежного укрытия под обломками.

До самого Оксфорда Хантер без остановки говорил. Время от времени Люси улыбалась, строила изумленную гримаску или делала одобрительное замечание. Хантер иногда был любезен, иногда без причины раздражался, но его слова и поведение не шли ни в какое сравнение с ужасом ситуации, в которой оказалась Люси. Однако же ей смутно хотелось, чтобы ему понравились организованные для него встречи.

Первым делом им предстоял деловой завтрак с Уильямом Мурхедом. Мурхед был проверенным союзником и партнером и, несмотря на его замечание: «По-моему, „деловой“ и „завтрак“ – слова, которые ни в коем случае нельзя употреблять в одном предложении», естественно, согласился на встречу. Поначалу Хантер держался очень добродушно, но когда Мурхед заявил, что причины, по которым «ЭвГенетика» еще не приносит дохода, будут понятны лишь тому, кто «обзаведется еще как минимум двумя учеными степенями в области биохимии», то общий тон встречи резко переменился.

– Знаешь, Билл, – заявил Хантер, – на нашей планете развелось так много профессоров, что, если бы я запустил денежный метеор в их огород, они повалились бы на колени и вознесли хвалу за то, что благодаря мне их детям не придется есть собачьи консервы на ужин, но я выбрал тебя из-за уверений Сола, что ты тот самый человек, который предоставит нам базу данных, позволяющую создать великолепную компанию. И что в итоге? Ты пользуешься любым случаем, чтобы подвергнуть сомнению мои умственные способности. Уясни себе, профессор, я купил половину твоей долбаной компании! Так что не пинай покровителя, Билл. И вообще, почитай контракт. Ты не хотел, чтобы у меня в руках оказалось больше пятидесяти процентов акций, но я, будучи генеральным директором «Дигитас», полностью контролирую «ЭвГенетику» и, поскольку ты не способен извлечь деньги из данных, препоручаю Люси руководство компанией. – После этого Хантер несколько успокоился и заговорил мягко, с пугающей точностью воспроизводя аристократический английский акцент: – Итак, если хочешь дожидаться, пока твои издатели выплатят тебе следующий «транш» жалких грошей, – их флаг тебе в руки. А если хочешь получить мой флаг, – продолжил он своим нормальным голосом, жестом потребовав у официанта счет, – то научись гребаным хорошим манерам!

– Я не потерплю, чтобы со мной так разговаривали! – возмутился Мурхед.

– В каком смысле «не потерплю»? Ты только что стерпел. Или в твоих академиях логике не обучают? – Хантер захохотал и хлопнул Мурхеда по спине. – Разумеется, ты можешь перекупить у меня акции, но для этого тебе придется продать свой Малый Сортир, или как там называется твоя игрушечная усадьба в Котсуолде. Выплаченный государству акцизный сбор, конечно же, не вернешь, да и крышу ты разобрал, так что домик пока выглядит хреново, а супруга все время проводит с декораторами, компенсирует постыдные десятилетия твоей супружеской неверности. А потому давай, умник, делай компанию прибыльной.

Выйдя из отеля «Рэндольф», Хантер заметно приободрился.

– Вот пусть теперь добавит еще и посттравматический стрессовый синдром к своей мусорной куче докторских, – хохотнул он. – Люси, я с ним не слишком жестко? Только честно.

– Нет, что ты, – сказала Люси. – Он вел себя слишком заносчиво и снисходительно.

За завтраком, пока Хантер с Мурхедом бодались, она незаметно приняла вторую таблетку алпразолама и теперь ответила бы точно так же, даже если бы Хантер вонзил вилку в профессорскую длань.

– Кстати, о посттравматическом синдроме, – продолжила она. – Наша следующая встреча – в департаменте психиатрии, я ознакомилась с их программой виртуальной терапии, где они добились очень интересных результатов в области лечения не только шизофренических расстройств, что ты считаешь неперспективным с коммерческой точки зрения, но и посттравматического стрессового синдрома, депрессии, дефицита внимания, обсессивно-компульсивных расстройств, социальных фобий, некоторых видов аутизма…

– Отлично! – сказал Хантер. – В мире нет родителей, чьи дети не страдали бы каким-нибудь из этих недугов, и нет детей, чьи родители не демонстрировали бы целый букет этих заболеваний.

К изумлению Люси, программа виртуальной терапии буквально околдовала Хантера. Он смотрел, как испытуемые с паранойей, фобиями и тревожными расстройствами виртуально встречаются в виртуальных поездах с нейтральными или относительно дружелюбными аватарами, и с интересом выслушивал отчеты о достоинствах смоделированных встреч. Он надел гарнитуру виртуальной реальности и расхаживал перед экраном на голой стене подвального помещения, зачарованный своим искусственным окружением.

– Превосходная встреча, Люси! – воскликнул он. – Спасибо, что организовала. Очень перспективный проект.

– Замечательно, – отозвалась Люси, надеясь, что не упадет в обморок до конца запланированной программы. – Даже не верится.