В кабинете у врача Оливия обняла Люси за плечи.

– Такое ощущение, что мне в ванну уронили аккумулятор, – сказала Люси. – Я никогда еще не испытывала ничего подобного. На меня просто накатывают волны ужаса. Дайте мне алпразолам, пожалуйста.

– Я бы не советовал, – сказал доктор Хаммонд.

– По-моему, при таком диагнозе первым делом надо прописывать транквилизаторы, – сказала Оливия.

– Ладно, – согласился доктор Хаммонд. – Но не злоупотребляйте.

– Если бы я хотела умереть, то попросила бы у вас бутылку шампанского, – заметила Люси.

Строгая мина доктора Хаммонда не изменилась.

– Я выпишу вам рецепт на четырнадцать таблеток алпразолама, чтобы вы продержались до визита к мистеру Макьюэну, хирургу. И еще препарат под названием леветирацетам, он снимет судороги.

– А когда я смогу встретиться с мистером Макьюэном?

– В начале следующей недели, вместо визита ко мне.

– Господи, я так долго не протяну. Честное слово, я просто не выдержу. Сойду с ума. Извините, но мой мозг – да, я понимаю, что это вскоре радикально изменится, – всегда был моим главным активом, моим единственным активом, так что чем больше у меня знаний, тем лучше. Мой новый начальник завтра прилетает из Америки, и он ни в коем случае не должен узнать, что происходит, а следовательно, мне обязательно нужно знать, что со мной происходит, даже если для этого придется подкрепляться алпразоламом… Кстати, вы не дадите мне таблетку прямо сейчас?

– За алпразоламом вам придется сходить в аптеку, – сказал доктор Хаммонд.

– А можно Фрэнсису сходить в аптеку? – спросила Оливия. – Это мой бойфренд, – объяснила она доктору Хаммонду. – Он ждет нас в приемной.

– Да, конечно. – Доктор Хаммонд протянул ей рецепт. – Я поговорю с мистером Макьюэном, может, он примет вас пораньше.

В этих странных обстоятельствах Фрэнсис старался вести себя как можно непринужденнее, уставившись куда-то посредине между грудой помятых журналов и теленовостями с бегущей строкой и выключенным звуком. Оливия не стала ему ничего объяснять, за что он полюбил ее еще больше, а просто вручила ему рецепт, но при этом выглядела расстроенной, что говорило о серьезности диагноза.

Фрэнсис вышел в бледное сияние утра. Угасающая листва в садах и флуоресцентные машины «скорой помощи», припаркованные у площади, с разной степенью назойливости намекали на смерть. Медработники спешили на службу, а неврологические пациенты разнообразными походками направлялись к центральному корпусу больницы. В садике на скамейке какой-то человек пытался укусить круассан, но по большей части проносил его мимо рта, так что следы бесплодных попыток обильно усыпали пальто. Фрэнсис попробовал мысленно внушить ему силу и спокойствие, но тут же ощутил, что ему самому их не хватает.

Когда они втроем вышли из ресторана, то понимали, что известия дурные, хотя и надеялись на лучшее. Оливия пригласила Люси погостить в Белсайз-Парке, в бывшей спальне Чарли, которую Люси хорошо помнила со студенческих лет.

– Она совсем не изменилась, – сказала Оливия. – Ты же знаешь, мои родители равнодушны к домашним интерьерам и предпочитают обустраивать интерьеры психические.

– Господи, кто бы мне психику обустроил, – вздохнула Люси, выключив переговорное устройство в такси.

Они приехали домой к Каррам, где располагались также и консультационные кабинеты родителей Оливии: Мартин принимал пациентов в цокольном этаже, выходящем в сад, а Лиззи – на верхнем этаже. Оливия оставила Фрэнсиса у себя в спальне и спустилась в гостиную, чтобы поговорить с Люси наедине. Глядя на роскошную обстановку, в которой выросла его новая подруга, Фрэнсис задумался, как назвала бы Оливия его домик, Ивовый коттедж, – «миленький» или «уютный». Ее прочные семейные отношения, родители, до сих пор пребывавшие в счастливом браке, странно противоречили тревожащей истории ее удочерения, которую Оливия рассказала в выходные. Как выяснилось, биологический отец Оливии, Генри, пригрозил, что убьет Карен, если та сделает аборт. Он назвал это «Господней справедливостью». Когда оказалось, что Карен беременна двойней, Генри не стал возражать, чтобы Оливию удочерили, но ее брат-близнец, Кит, остался с родителями. На снимке, замеченном Оливией на книжной полке, Карен держала на руках Кита. Было ли удочерение трещиной в фундаменте воспитания, полученного Оливией в этом внушительном особняке, где Фрэнсис сидел сейчас на краешке ее кровати, или оно не оказало на нее никакого влияния, поскольку практически не являлось жизненным опытом? Она уже много лет сражалась с генетическим фундаментализмом и полагала, что к победе ее приведут «мыши, стабильно демонстрирующие страх», о которых она тоже рассказала Фрэнсису в прошлые выходные. Однако же, если мыши унаследовали эти характеристики не в результате стандартной модели генетической трансмиссии и не каким-нибудь иным путем, то, возможно, Оливия, освободившись от одной версии прошлого, теперь ратовала за другую, неочевидную трансмиссию межпоколенческой травмы. С виду она была цельной личностью, но мало ли что всплывет, когда у нее появится ребенок.

На следующее утро они пошли с Люси на прием к доктору Хаммонду. Фрэнсису было неловко идти вместе с ними, но Оливия полагалась на его поддержку в той же степени, в какой Люси полагалась на поддержку Оливии.

– Имя пациента? – с подозрением осведомился аптекарь, поскольку рецепт был выдан на популярный транквилизатор, предмет зависти многих.

– Люси Расселл. Она сейчас на приеме у доктора Хаммонда, в больнице через дорогу. Меня попросили сходить за лекарствами для нее.

– А вы кто?

– Знакомый, – сказал Фрэнсис.

– Знакомый, – повторил аптекарь, будто это было названием известной террористической организации.

– Послушайте, ей только что сообщили ужасный диагноз, – нетерпеливо сказал Фрэнсис. – Дайте мне, пожалуйста, эти чертовы таблетки!

Он тут же пожалел, что заговорил таким раздраженным тоном, и запоздало сообразил, что ситуация выбила его из привычной колеи.

Аптекарь указал на табличку с надписью: «Не срывайте зло на сотрудниках аптеки».

– Извините, – пробормотал Фрэнсис. – Я пытался сорвать зло на неприятном известии, а не на вас. Вы просто проявляете должную бдительность.

Он хотел сказать «абсурдную педантичность», но вовремя сдержался. Разумеется, аптекарь не знал, до какой степени Фрэнсис не завидовал ни тому, что Люси прописали алпразолам, ни тем более причине, по которой ей прописали это лекарство. Обиженный аптекарь неторопливо ушел в подсобку, провел там довольно много времени и вернулся с полупустой коробочкой алпразолама и тремя упаковками леветироцетама.

– Спасибо. – Фрэнсис взял бело-голубой бумажный пакет и отправился в приемную доктора Хаммонда.

По дороге Фрэнсис заметил фиговое дерево, ветви которого свешивались за ограду садового скверика, и перешел дорогу, чтобы рассмотреть его получше. Это был его тридцать второй привал на пути к страхам Люси. По примеру аптекаря Фрэнсис не спешил, но хотел принести в приемную врача хоть немного осенней спелости дерева, которое не просто вбирает питательные вещества из листвы, но и передает их своим плодам. Он протянул руку и коснулся фигового листа, похожего на раскрытую ладонь, тянущуюся к воздуху и свету. Фрэнсис провел пальцами по жилкам на нижней стороне листа и на миг представил конкретную нишу, занимаемую фиговым деревом. Мясистые узелки, которые обычно считают плодами, на самом деле содержали сокровенные цветы и сокровенный семяплод дерева; Фрэнсис ощутил раскрывающееся богатство растения, его запасы сладости и плодовитости. А еще он ощутил неодолимую тягу вернуться в Хоуорт. Хотя он и был заворожен Оливией, скорость происходящего ошеломляла, так что следовало все обдумать в одиночестве. Он познакомился с Люси всего четырнадцать часов назад, а уже побывал с ней на приеме у врача и выслушал жуткий диагноз, что внесло угрожающую близость иного рода в его нескончаемый уик-энд с Оливией.

Он вернулся в приемную и робко постучал в дверь кабинета доктора Хаммонда.

– Вот лекарства, – сказал он Оливии.

– Спасибо, – ответила она. – Нужна консультация еще одного специалиста. Хаммонд пошел договариваться.

– Тогда я, пожалуй, прогуляюсь.

– Извини, – сказала Оливия. – Наверное, ты хочешь вернуться в Хоуорт. У тебя так много дел.

– Нет-нет, я останусь. Отправь мне эсэмэску, как закончите. Я буду поблизости.

Оливия отдала Люси пакет с лекарствами и подошла к раковине налить воды. Какое жуткое и ошеломительное утро. Как только они пришли к доктору Хаммонду, Люси не стала тратить время на пустую болтовню; она села и, явно волнуясь, произнесла нервно, почти озлобленно:

– Прошу вас, скажите, что происходит. Я всю ночь не спала.

– Что ж, – начал доктор Хаммонд медленно и четко, хорошо сознавая, какой эффект произведут его слова. – К сожалению, ничего хорошего я вам сказать не могу. Томограмма показала, что в левом полушарии вашего мозга возникла опухоль, которая влияет на правую сторону вашего тела. Ваши судороги – это так называемые фокальные моторные приступы. Я понимаю, для вас это большое потрясение, поэтому постарайтесь уяснить, что именно имеется в виду.

– Да-да, – кивнула Люси и дословно повторила услышанное. – Опухоль злокачественная?

– Да. По-моему, это опухоль низкой степени злокачественности, поэтому после биопсии мы с вами обсудим, следует ли прибегнуть к лучевой и химиотерапии.

– А возможна ли операция? – спросила Оливия, видя, что Люси с трудом воспринимает ужасные новости.

– Это решит Макьюэн, – ответил доктор Хаммонд. – Вы вся дрожите. Вам холодно? Давайте я включу отопление.

– Спасибо, не надо. – Помолчав, Люси добавила: – Значит, я умру молодой?

– Вполне возможно, что это сократит отпущенный вам срок.

– Охренеть, – пробормотала Люси.

И после этого попросила алпразолам.

Оливия дала Люси воды в хрупком пластмассовом стаканчике, который проминался при легчайшем прикосновении.

– Почему у меня? – сказала Люси, проглотив две таблетки леветирацитама и алпразолам. – А почему бы и не у меня? Оба эти вопроса бессмысленны, и вместе, и по отдельности. У кого-то должна быть опухоль головного мозга, иначе их бы не было. И шок, оттого что это касается непосредственно тебя.

Люси выстраивала мысленную защиту против своей опухоли, будто собирала какую-то решаемую головоломку.

– Как будто тебя изнасиловали в коме, а узнаешь об этом только потом, из записей на камерах наблюдения, – продолжила она. – Опухоль у меня в мозге, но я о ней не знала. А сейчас мой мозг о ней знает? Поймите меня правильно, хотя я и ставлю под сомнение отношения между моим мозгом и моим разумом, я не собираюсь с ними разводиться.

В кабинет вошел доктор Хаммонд, коротко, серьезно улыбнулся:

– Я побеседовал с мистером Макьюэном, он вас примет немедленно, как только закончит консультацию. У вас есть ко мне еще вопросы?

– Если бы такой диагноз поставили вам и у вас были неограниченные средства, что бы вы сделали? – спросила Люси.

– Я бы лег на операцию в нашу клинику. Мистер Макьюэн – лучший хирург в своей области. Я и сам был бы рад попасть к нему, и всем своим родным рекомендовал бы то же самое.

– Спасибо. – Люси встала и пожала руку доктору Хаммонду.

Подруги предупредили администратора в приемной и вышли прогуляться. Они молча расхаживали по тротуару, до тех пор пока не увидели пациента с головой, перебинтованной так плотно, что оставалась лишь щель для глаз. На нем был распахнутый больничный халат, из-под которого виднелись футболка, трусы и высокие гольфы для улучшения кровообращения. Пациенту было лет за тридцать, но он едва переставлял напряженные, негнущиеся ноги.

– Вот бедняга, – вздохнула Люси и направилась в приемную.

– Не волнуйся, мы не выпустим тебя из больницы в таком виде, – сказала Оливия.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Главное, халат мне застегните.

– Застегнем, не бойся, – улыбнулась Оливия.

Едва они уселись на черные диванчики на стальных рамах, как из двери кабинета выглянул мужчина в голубом медицинском костюме и назвал имя Люси.

Мистер Макьюэн провел их к себе в кабинет. Хирургу с короткой стрижкой-ежиком и глазами под цвет медкостюма было лет за пятьдесят. Он сел за письменный стол и повернул компьютерный экран к Люси и Оливии.

– Вот результаты вашей томографии.

Он раскрыл директорию с черно-белыми снимками опухоли под разными углами и какое-то время рассматривал их, будто чудеса техники так его зачаровали, что он забыл о присутствующих. На каждом снимке виднелось большое белое пятно у самой макушки. Наконец Макьюэн повернул кресло к Люси с видом человека, которого оторвали от интересной книги, чтобы он дал какую-то никчемную справку.

– Вот я смотрю на вас и гадаю, почему вы так хорошо выглядите и находитесь в такой прекрасной форме? Почему ваши физические симптомы проявляются слабо?

– Даже не знаю, что вам сказать, – ответила Люси. – Вы одновременно делаете мне комплимент и объявляете смертный приговор: почему я так хорошо выгляжу, когда на самом деле мои дела так плохи. Вы это имеете в виду?

– Граница опухоли очень четкая, – сказал Макьюэн. – Если бы это была глиобластома, то она затронула бы и другие участки мозга, и тогда симптомы были бы выражены сильнее. Но без биопсии сказать трудно. И вот, видите васкуляризацию здесь, в центре? – Кончиком авторучки он указал на два крошечных пятнышка, выделявшихся на фоне остальной опухоли. – Боюсь, как бы степень злокачественности не оказалась выше.

– А как проводится биопсия? – поинтересовалась Оливия, видя, что Люси с трудом сдерживает слезы и не может говорить.

– Мы просверлим в черепе небольшое отверстие и с помощью компьютера направим в него иглу, чтобы собрать образцы тканей, которые потом отошлем на анализ.

– А можно сделать это под местным наркозом? – спросила Люси. – Я очень боюсь не проснуться, поэтому хотелось бы обойтись без общего наркоза.

– Да, конечно, – ответил мистер Макьюэн. – Мы часто делаем операции под местным наркозом, но при этом существует определенный риск, поэтому советую вам хорошенько все взвесить, прежде чем принимать решение. Смертельный исход наступает лишь в одном проценте случаев, но есть шанс кровоизлияния в мозг и последующего инсульта. В таком случае вам грозит паралич правой стороны тела. Такое нечасто, но случается.

– О господи, – выдохнула Люси.

– Вдобавок снимки не очень четкие, – продолжил Макьюэн. – Виден только очаг поражения фронтопариетального участка парацентральной дольки большого мозга. Необходимо сделать функциональную МРТ, чтобы понять, какая нервная ткань окружает опухоль или находится в ней. Надеюсь, что при отборе образцов на анализ мы не затронем основных функциональных зон мозга, но существует риск повреждения здоровой ткани, что может вызвать некоторые функциональные поражения, в зависимости от того, какой подход мы изберем.

– Понятно. – Люси закрыла глаза.

– А нельзя ли просто вести мониторинг опухоли? – спросила Оливия.

– Можно, – кивнул Макьюэн, – но хотелось бы подчеркнуть, что если это высокозлокачественная опухоль, то необходимо знать об этом как можно раньше, чтобы принять меры для продления жизни Люси.

– Для продления моей жизни, – прошептала Люси.

– После фМРТ мы с коллегами проведем консилиум. Раз в неделю около шестидесяти наших лучших врачей и научных сотрудников обсуждают новых пациентов, обратившихся к нам в больницу на Квин-сквер. Полагаю, что все они порекомендуют провести биопсию, потому что без этого невозможно предложить вам соответствующий метод лечения.

– В таком случае у меня нет выбора.

– Вас никто не принуждает. Решение принимаете вы, и только вы.

– Предположим, я соглашусь. Что дальше?

– Мой секретарь запишет вас на фМРТ на следующей неделе. А я направлю вас к одному из коллег в неврологическом отделении для проведения когнитивной оценки. Так что операцию можно будет сделать недели через две.

– Что ж, так и поступим. – Люси встала. – Спасибо, что согласились нас принять, – добавила она, пожимая руку Макьюэну.