Послесловие

Архаика неисчерпаема. Она граничит с вечностью, касается истоков веры и культуры. Ни одно посвящённое ей исследование не избавлено от неточностей и ошибок. Многие давно устоявшиеся научные положения, по сути, являются лишь предположениями. Путь к познанию постоянно проходит через этап догадок. Данная книга также содержит не всегда бесспорные утверждения, и это неизбежно. Её цель состоит в преодолении застарелых предубеждений в отношении древнерусского язычества, а также современных, наивных и вредоносных, «неоязыческих» мифов. И то, и другое уводит от давно назревшего всестороннего научного изучения истоков древнерусской цивилизации и её многовекового движения к принятию христианства.

Во все времена прошлое предопределяло будущее. Древнейшая история – это эпоха зарождения в народном сознании наиболее стойких культурных архетипов. Их творцы обладали пророческим даром, постигали великие истины, меняли души людей, предопределяли веру и судьбу народов. Значение их духовных озарений позволяют понять слова К-Г.Юнга: «Говорящий праобразами говорит как бы тысячью голосов, он пленяет и покоряет, он поднимает описываемое им из однократности и временности в сферу вечносущего, /…/ и таким путем высвобождает в нас все те спасительные силы, что извечно помогали человечеству избавляться от любых опасностей и превозмогать даже самую долгую ночь».

Всё XX столетие в общественном сознании России преобладало мнение о «мрачном, варварском» Средневековье. Впоследствии столь же предвзятые определения стали относить к древнерусской, дохристианской эпохе. Была произвольно установлена новая точка отсчёта начала русской культуры – с Владимирова крещения. Но беспамятство рождает невежество. До сих пор остаются верны горькие слова А.С. Пушкина, написанные в 1826 году: «Россия слишком мало известна русским».

В этой книге сделана попытка восстановить в общих чертах «символ веры» древних русов и их представления о прекрасном. Реконструкция неизбежно приводит к умозрительному воссозданию «целого», которое в законченном виде не существовало, раздроблялось на частности и «белые пятна». Привести в систему скудные и разрозненные источники, относящиеся к зарождению и развитию древнерусской цивилизации, позволяет лишь её никогда не терявший цельности язык. Он являлся главным «святилищем веры», в течение тысячелетий на огромных пространствах сохранял удивительную стойкость, поддерживая духовное и кровное единство далёких предков русского народа.

Все культуры имеют единую корневую систему – pueritia humanitatis. История современного человечества началась вместе с возникновением мифов о происхождении мира и рождении «первочеловека», с появлением годового круга священных обрядов и «знаков откровения». Переход индоевропейцев от хтонических культов к почитанию солнца ознаменовал величайшую духовную революцию. Вид «сияющего неба» *deiṷo предвосхитил образ и дал первое имя Бога – Deus, Θεóς, Diaus. Прозвище солнцеликого божества неба *Sur вошло в древнеевропейский Первомиф о сотворении из божественного света братьевпервопредков: медведя *urs и человека *rus. Это предположение, как и другое – о сохранившемся у проторусов и их потомков самоназвании древних европейцев, связанном с почитанием «небесного медведя», остаются гипотезами. Их сложно подтвердить или опровергнуть, но слишком легко отвергнуть. Существование этнонима русы у древнейших славян отразилось в дописьменных источниках – в гидронимике и топонимике Центральной и Восточной Европы. Оно объясняет внезапное всплывание и стремительное распространение в VI–VIII веках этого общенародного имени на огромной территории, в эпоху объединения восточнославянских племён и возникновения государства под названием Земля руськая.

Мировоззрение древних русов являлось всецело мифопоэтическим, существовало в «большом времени» (М.Бахтин). Они создавали образы живого мироздания, а не отвлечённые философские или богословские понятия. При этом красота мира оставалась таинственной, тайна бытия – красивой. Суть «свето-огненного божества» была непостижима. «Неосязаемый и неисповедимый» небесный свет проявлялся в зримых и ощутимых ипостасях, но его источник не имел образа. Наполненные глубоким символизмом обряды солнечного коло являли собой средоточие древнерусской религии. Череда праздников год за годом переживалась словно нескончаемая мистерия небесно-земной жизни: рождение света в колядную ночь, сотворение мира в предутренних таинствах Масленицы, вхождение купальского солнца в многодневный годовой полдень, прощание с ним на вечернем закате в праздник Вересеня… Ежегодно в Радоницу души предков (родителей, кумов, русал, сеней) незримо спускались на землю и «одушевляли» новое поколение потомков – в таинстве кресения вновь и вновь воскресал древний род.

В VIII–IX веках языческое единобожие получило строгие, зрелые формы. Имя Сварога было запрещено к произнесению и заменено его величальными прозвищами: Перун «порождающий, разящий», Род «родовой, родной» и др. Вероятно, тогда же русы восприняли идею богосыновства, о чём свидетельствует почитание Парены – огнесветлого существа, ежегодно сходящего к людям в огне купальского костра и вновь возносящегося к Перуну. В сознательном отказе от изображений Сварога проявилась древнерусская религиозная апофатика. Божество постигалось в неостановимом потоке бытия, в даре мысли и слова, в священных знаках и обрядах. Знаменательно, что главным доводом в «испытании вер» князем Владимиром «Повесть временных лет» называет не «хитрые сказания» каждого о своей вере, а богослужебный обряд: «Вѣси, княже, яко своего никтоже не хулить, но хвалить. /…/ испытай когождо ихъ службу, и кто како служить Богу».

Народная вера останется безжизненным «этнографическим наследием», если академическое изучение её частностей не приведёт к изучению целого, если научная интуиция в истолковании её символов не соединится с художественным «вчувствованием». Исследования такого рода следует отнести к «инонаучной форме знания, имеющей свои законы и критерии точности». Этот путь был намечен А.Н. Афанасьевым в трёхтомном труде «Поэтические воззрения славян на природу» (18651869).

Язык и вера древности рождали завораживающе красивую, величественную картину мироздания. Божественный свет творил небесные светила, солнцеподобный огонь и земную жизнь, воскрешал души людей и возносил их к сияющему ирию. Яркая, всеохватывающая образность народных верований увлекла выдающихся русских поэтов. Александр Блок посвятил им статью «Поэзия заговоров и заклинаний», Сергей Есенин – трактат «Ключи Марии», Вячеслав Иванов – неоконченную поэму «Повесть о Светомире царевиче». Велимир Хлебников, поражённый бездонностью русского языка, углубился в поиски его «небесного корнесловия»…

Суть древнерусского предхристианства состояла в сознательном сближении праотеческой «религии кресения» с православием. Древняя родовая вера в крес – освобождение души от тела и её новые воплощения в жизнях потомков – под воздействием христианства сменилась чаянием воскресения неповторимой человеческой личности. Нет сомнения в том, что летописному крещению Руси князем Владимиром предшествовало многовековое «оглашение» народа. Древнерусская религия той поры являлась предчувствием православия, взысканием истинной веры. Языческое многобожие русов – миссионерский миф византийцев. Различные «имена богов» являлись лишь молитвенными величаниями Сварога, как в христианстве к Единому Богу относятся равночестные имена: Иисус, Христос, Господь, Творец, Спаситель, Вседержитель, Судия…

Византийская церковь не стремилась отбросить всё «языческое наследие» греков. Многое из его величайших ценностей она переосмыслила и приняла вместе с архитектурой базилик, священными орнаментами, античной гимнографией и классической философией. Именно на такую проповедь веры, не разрушающую, а развивающую древнюю культуру, надеялись русы, всенародно принимая крещение. Однако распространение «греческой веры» больше походило на имперское подавление «варварского» язычества, чем на его терпеливое воцерковление. Заслуга в бережном и мудром соединении «старого» и «нового» принадлежала не пришлым проповедникам, а русским священникам – бывшим язычникам, их детям и внукам, хорошо понимавшим религиозные устремления народа.

Влияние православия в первые века после принятия Русью крещения едва выходило за пределы городов и монастырей. Требовались многие десятилетия, а в дальних землях века, чтобы на старинных кресных горках были выстроены часовни и церкви. Крестьянство продолжало жить «ветхой» верой, внутри, которой христианство вызревало постепенно. Одни древние обычаи отторгались, другие врастали в православные обряды. В глубинах подсознания нравственность народная и христианская не противоречили друг другу. Их отношения строились не как «прения души и тела», а как союз духовного и душевного начал. Особенности русской веры, которую никак нельзя назвать «двоеверием», запечатлелись в обрядах, обычаях, сказаниях и поверьях «народного православия», в крестьянском искусстве, в глубинах культурной памяти.

В католическом мире непримиримая борьба с язычеством привела к исчезновению едва ли не всех народных обрядов и возникновению вместо них так называемой «смеховой культуры». Очень скоро средневековый карнавал превратился в стихийное отрицание христианства. Очищенное от «суеверного» благочестия, оно потеряло силу убеждения, искренность простодушной веры вытеснили экзальтированный мистицизм и клерикальная схоластика. Русская церковь оказалась куда более осторожной и мягкой. Духовенство давало народу возможность «младенчествовать» во Христе, постепенно укрепляясь в православии. Лишь в середине XVII века под нажимом неистовых самодержцев терпеливое преодоление пережитков язычества сменила невежественная и яростная борьба – со всей народной культурой. Естественное развитие русской цивилизации было прервано кровавым Расколом. Однако «предхристианское» восприятие православия сохранилось в народе даже после лютых гонений на старообрядцев.

Средневековый смех, природу которого глубоко исследовали Д.С. Лихачёв и А.М. Панченко, являлся защитой от любого жизнеотрицания, однако на Руси народное веселье не превращалось в осмеяние веры. Роль средневекового гротеска играло житийное чудо, сказка, лубочная быличка. Скоморошье «смешение» празднующей толпы приводило к смешению низкого и высокого начал, к самоосмеянию, но не отречению от Бога и Церкви. Ругатися означало смеятися, при этом истинными ругателями, обличавшими церковные и мирские язвы, были не шуты, а юродивые.

Несмотря на неоднократную смену парадигм в Х, XVII, XVIII, XX веках, глубинные архетипы народного сознания сохранились, на их основе возникли наиболее самобытные творения русской культуры. О существовании древнерусского предхристианства ярче всего свидетельствуют его неоценимое наследие: огромный пласт «низового» православия, возвышенный символизм календарных обрядов, религиозных преданий и духовных песнопений, неизвестные Византии восьмиконечный «русский крест», многоглавые, незримо «пламенеющие» храмы, шатры, высокие иконостасы, «знаки святости» на иконах, особенности иконографии. Глубоко укоренившийся в народном сознании образ златогорящего купола стал важнейшим религиозным и культурным символом – образом «вечной России».

Древнерусская цивилизация удивляет парадоксами. Она оставила богатейшую устную словесность, но бедное археологическое наследие. Её язык сохранил поразительную цельность в необъятных временах и пространствах. Он сравним по богатству и древности с древнеиндийским, древнеперсидским, древнегреческим, латынью, но в отличие от них до сих пор остаётся вполне понятным. Русское государство создавал народ, но всю его раннюю историю писали иноземцы, плохо знавшие язык, обычаи и верования русов. Предхристианское прошлое, бесспорно, обогатило русское православие, которое в течение столетий огульно отвергало столь ненавистное и столь родное «язычество»…

Русский язык – неумирающее наследие великой культуры. Забытое слово крес осталось в глубинах народного сознания. В нём скрыта тайна необычайной жизнестойкости русской цивилизации, её многократных «воскресений» после смертельных испытаний. В родстве с ним слово краса – ключевое для древнерусской эстетики. Истинная краса в древнем понимании – это красота возрождающая. Прилагательное красный хранит забытую связь с кресением – продолжением жизни, восстанием от смерти. В знаменитых словах Ф.М. Достоевского «красота спасёт мир» проявилась глубочайшая интуиция писателя.

Религия кресения отвергала деление на живых и мёртвых, утверждала родство «живущих» и «воскресших». Философским воплощением древней веры в неумирающее бытие явилось учение Н.Ф. Федорова о «воскрешении умерших».

Поэтические представления и религиозные чаяния народа плохо переводятся на язык строгой науки, но именно они составляют суть его «глубинной веры» – противоречивой и неразрушимой, хранящей волю к жизни и пророчество о бессмертии души.