Вслед за празднествами Купалы и Великдня следовала девятина, носившая разные названия: русальные гостины, Русальница, Русалии, Русалы, Русала, Русалка, Русавка. В народно-церковном календаре Семик и Русальница также часто сливались между собою (и смешивались с обрядами православной Троицы). Однако изначально Русальницу начинали праздновать сразу после Великдня, а завершали 4 июля, через семь девятин после Семика, которые впоследствии воспринимались как девять церковных седмиц.

Души умерших в дыму погребальных костров или по руслам рек достигали звёздной Роси, а затем ирия и становились светоподобными. После возникновения веры, соединившей почитание небесного света и солнца, предки-прародители потеряли связь с хтоническим миром и медвежьи черты. Кумов стали именовать русалами. Основу слова *rusal- со значением «подобный русу» можно отнести к древнеевропейской, а словообразование от корня rus- и суффикса – аР сравнить с латинскими парами ōvum «яйцо» – ōvālis «яйцеобразный»; natus «сын» – natalis «родной» и т. д.

Празднества в честь небесных прародителей подобные Русальнице, предположительно, были распространены в дохристианской Европе. Однако в Средневековье rosālia римлян были перетолкованы в Pascha rosata «воскресение роз» на Пятидесятницу, а греческое Ῥουσάλια стали относить ко дню Святой Троицы (в отличие от Πεντηκοστή «Пятидесятница»). Православные албанцы через 25 дней после Пасхи, в праздник, носивший славянское название Руса, Русица, совершали «похороны матери Солнца». У южных славян этот обряд соответствовал «похоронам Колояна». Румыны сразу после Троицына дня отмечали Русалии (Rusalii), иначе называемые Калушары (от исходного *Коло-русалы), или Тодорусале (Todorusale). Этот праздник начинался обрядами встречи русал с их земными «братьями Тодорами», а завершался «похоронами Колояна». Имя Колоян состоит из Купало, превратившегося в Коло, и Иван, видоизменённого в Ян. Это название относилось к забытым купальско-русальским обрядам, начало которых в христианское время приурочили ко дню памяти Иоанна Крестителя (24 июня).

Потомки проторусов считали себя сварожичами «рождёнными от Сварога», но души умерших предков продолжали называть русалами, а свою землю – русью, полагали, что через девять дней после Окличек родителей по руслам рекрусалы возвращались в светорусье, выходили на берега, таились в паруслах «старицах рек», лугах, полях, берёзовых рощах. В воде и воздухе их прозрачные тела казались призрачными. Они шествовали по маковкам цветов, хлебным колосьям, качались в ветвях, гуляли среди нив и селений, радуясь вместе с живыми возрождению жизни. В виде человекоподобных сеней «теней» русалы, русалки пребывали на земле от Радоницы до завершения Русальницы, посещали родовые погосты, появлялись в домах сородичей, наблюдая за их жизнью, летали над землёй вместе с птицами и бабочками. Вероятно, именно русал называли дивами «вестниками, вещунами», они обладали всеведением, неслышно изрекали из рек тайные речи. Их зримым обликом считались капли сияющей на солнце росы.

В дни Русальницы чествование рода соединялось с почитанием природы, росы, ручьев, родников. В древности по речной воде отправляли в ирий прах покойников, в Средние века, следуя забытому обычаю, в ней «погребали» обветшавшие церковные книги и образа. Сказания о чудесном обретении святынь и жития повествовали о том, как по рекам приплывали чудотворные иконы и кресты, являлись на Русь святые.

По всей видимости, к Русальнице, а не Зимним святам, восходят «священные зрелища» древних русов, церковные представления Средневековья и ярмарочный народный театр Нового времени. Суть русального действа заключалась в призывании духов предков, встрече с ними и их обращении к потомкам с «заветами». В словах, услышанных от обитателей загробного мира, следует видеть истоки древнейших мистерий, религиозных предсказаний, пророчеств и проповедей. Нельзя согласиться с теорией происхождения театра из «охотничьих игрищ», завершавшихся реальной охотой, или из сцен с имитацией сельских работ перед их началом. Игровые обряды не имели того необъятного мистического смысла, который рождало общение людей с душами умерших. В Древней Греции театр являлся не только «местом зрелища», но и самим зрелищем – «созерцанием богов»: в слове θέατρον корень θέα «вид, зрелище, взгляд» почти тождествен словам θεά «богиня» и θεóϛ «бог». У эллинов таинство общения с ангелоподобными вестниками иного мира постепенно сменилось театрализованными диалогами бессмертных богов с античными героями.

Представления греков и прарусов о «встрече» с предками-небожителями разительно отличались от западноевропейских. Древние римляне полагали, что в дни patent mundus «открытия мира» мертвецы являются из преисподней и вторгаются в мир живых. Кельты верили, что в ночь на 1 ноября, перед началом «тёмного» полугодия, души покойных выходят из могил и отмечают «праздник смерти». Прарусы и их потомки, истово приверженные к обрядам почитания предков, сохранили первоначальную суть русальных обрядов: встречу с духами умерших и многодневное совместное празднество. Русальную девятину в древности именовали гряной – от (на)грянуть «внезапно явиться». Древнерусское срѣча «встреча» (в переносном смысле «судьба») в родстве со словом рѣчь и может быть понято как со-речение – взаимное приветствие и разговор при встрече. Так же образованы слова с-видание, с-говор, с-ход.

В ночь накануне Русальницы окрестности села превращались в пространство, где соприкасались мир живых и мир духов, земная жизнь и небесная. Таинство начиналось с шествия от родового святилища до кромки леса. Мужчины несли пучки берёзовых веток, женщины и девушки покрывались венками, жрецы вздымали над головами молодые берёзки подобно позднейшим церковным хоругвям. Протяжные, щемящие звуки берёзового (обережного) рожка должны были привлечь русал на опушку. Вся община хором окликала их с пригласиями. В ответ безмолвно появлялись русалы. Их потусторонний облик страшно было не только увидеть, но и представить, и потому древние лицедеи закрывали лица личинами «масками» из бересты, меха и кожи с прорезями для глаз и рта, а тело скрывали долгополыми белыми облачениями с непременными длинными рукавами, скрывавшими кисти рук. Носить личины, «олицетворявшие» русал, могли только жрецы, которые после завершения обряда непременно их уничтожали. В Средневековье обязательными для русального действа оставались ряжения, украшения молодой зеленью и цветами (в обрядах «Куст», «Русалка»), ношение венков, обливание водой, вождение по кругу Коня-Русалы, в странном обличье которого сливались полузабытые образы солнца в годовом движении и солнцеликого первопредка.

По древним представлениям, русалы владели небесными водами, «усыряли» землю, призывали на неё солнечный жар, плодородие и ежегодно являлись потомкам. До XX века сохранялся обычай «приглашения русал» в каждый дом, совершавшийся на Преполовение Пятидесятницы. В этот день, получивший название «русальная среда» или «встреча русалий», священники совершали торжественные водосвятия. Ещё раньше, на рассвете, старшая в доме женщина выходила на крыльцо и выливала кружку воды со словами: «Добро пожаловать, русалы, с плодородием!». В этом символическом действе окропления-возлияния воспроизводился образ дождя и небесной реки, подчёркивалась связь предков с благодатной влагой.

Духи предков являлись людям «с внешностью кума». Возможно, слово скоморох происходит от более древнего скумароша, относящегося к жрице, – от выражения «с кума рожей» или «с кума ружью». Древнерусское ружь означало «наружность, внешность», а рожа «лицо, вид».Ружью, рожей называли звериную маску, в родстве с этими словами состоят диалектные рожай «наружность человека» и рожаист «красивый, видный». В Средневековой Руси ношение личин сурово осуждалось, нередко и сама «крестьянская этика запрещала употребление масок при сохранении традиции ряженья». В середине XIX века неделю после Троицы крестьяне продолжали называть «русальною», перед её наступлением, по свидетельству этнографов, «двое пожилых людей готовили себе маски – «рожи» и костюмы «русалок». Женщина делала из холстины мужскую «рожу» с широкой длинной бородой…».

Личина. Новгород.

Дерево. XII в.

В обрядах Русальницы проявлялась «магия уподобления». Жрица, а впоследствии жрец «с внешностью кума» были одеты в медвежью шкуру, носили медвежью рожу, а их речь походила на рычание. Впоследствии скураты, от древнерусского скора «шкура, кожа» или хари, от ухарь «ушастая маска», представлявшие звериный облик первобытного кума, сменились человекоподобными личинами. В Комоедицы для обрядов «пробуждения медведя» ружь могли изготавливать из медвежьей шкуры, а в Русальницу из бересты или дублёной кожи.

Жрецы-скоморохи приближались к собравшимся, слушали хвалы и молитвы, в ответ прорицали наказы от имени русал. Владение потусторонним знанием и искусством его передачи сближали их с древнепрусскими «вайделотами» (waidelotte), жрецами-актёрами, прозвище которых происходит от слова waid «знать, ведать». После «встречи русал» все возвращались в село. Вслед за живыми, словно почётные гости, незримо следовали души предков.

Женские поручи с изображением гусляров-скоморохов. Серебро. Тверской клад. XII–XIII вв.

На русальный пир варили кулеш «жидкую пшённую кашу с салом». Всеобщее веселье сопровождалось игрищами молодых, мужскими ристаниями – соревнованиями в силе и ловкости, вождением карагодов «хороводов» и плещаниями «плясками» под бой бубнов, игру на рожках, свирелях (длиною более полуметра), трёхструнных гудках, гуслях (пятиструнных, восьмиструнных, девятиструнных). Древнерусское слово гусль не имеет ясного толкования. Его возводят к праславянскому *gǫdsli, родственному глаголу гудеть, хотя гусли звенели. Это слово было созвучно с именем «небесного вестника» – гусь, и потому гусли изготавливали в виде гусиного крыла – «гусли звончатые, или крыловидные». Девять струн, по числу священного «числа неба», соответствовали древнерусскому полнозвучию, звуковой гамме, к которой было приучено ухо, в древности различавшее не все полутона.

Миниатюра Радзивиловской летописи. XV в. (копия миниатюры XI–XIII вв.?)

Скоморохи. Фреска. Собор св. Софии. Киев. XI в.

В русальных песнях славили вернувшуюся красу жизни, красо́чками называли весенние цветы, их багровый цвет напоминал угли купальского костра:

В Средние века Русальница завершалась, как и в древности, гулянием в рощах и собиранием целебных трав: буквицы, ягодника (листьев земляники), ивана-да-марьи…

Сохранявшийся в России до начала XX века троицко-семицкий обычай «кумления с берёзой» изначально относился к Русальнице и означал «кумление с русалкой» – подтверждение родства с предками-русалами. Обряд крещения (кресения) русалок содержал следы древнейших поверий, считалось, что весной из ирия являлись на землю души предков и воскресали в телах новорожденных потомков. В Средние века «крещение русалок» смешалось с «крещением кукушки», которое иногда называли «кумлением с кукушкой». Этот обряд восстанавливал незримую связь с русалкой, обережной берёзкой и кукушкой-кумой, каждую весну прилетающей из ирия с вестью о кресении умерших. По народным представлениям, кукушка сопровождала русал во время весеннелетних празднеств. Она ведала судьбами живых и мёртвых. По её кукованью пытались понять, какие ковы напророчит небесная вестница: кому «свадьбу ковать», кого хоронить, кому долго жить. Она могла закуковать «оковать, околдовать» человека и расковать его судьбу. На Русском Севере сохранилось диалектное прозвище кукушки жива, восходящее к праславянскому *zivja. В Смоленской области существовало поверье о «живущей на небе кам-птице», в которой следует признать всю ту же почитаемую птицу-куму – кукушку.

На Семик, а в древности на Русальницу в деревнях пели:

Перед началом кумления девушки и молодые женщины «наряжали как куклу» подорожник со стрельчатым стеблем, будто усыпанным семенами, или кукушкины слёзки с густой метёлкой розово-лиловых цветов. Оба растения создавали образ изобилия, дарованного небом. Одетую в детскую сорочку «кукушку» несли в ближнюю рощу. В укромных местах сплетали верхушки или ветки двух березок наподобие венка. В середину вешали нательный крестик одной из девушек и с песней вели хоровод:

Стволы берёзок обвивали обережным венком, поясом или лентою. После этого девушки сходились попарно и пели:

Они целовали через венок крест и трижды целовались сами, дарили друг другу ожерелья и серьги, менялись крашеными яйцами. После всеобщего кумления подруги угощались лакомствами, принесенными вскладчину. Вероятно, в древнейшую эпоху кумились все селяне, парни, мужчины, а также живые с душами предков. Спустя века на православную Троицу, заместившую в народно-церковном календаре Русальницу, женщины и девушки шли на кладбище и именно там завивали венки. Берёзу на Руси неспроста считали особым оберегом. Из-за внешнего сходства этих белоствольных деревьев, листва которых к осени становилась золотистой, с белокожими, русоволосыми соплеменницами, берёзу называли «девичья краса». Весенним берёзкам уподобляли и белотелых русалок с зелёными волосами. В дни Русальницы становилась очевиднее символическая связь берёз, покрытых ярко-зелёной (или золотой, осенней) листвой, зеленоволосых русалок, белокожих русых девушек и всего рода русов. Русальные действа увенчивал незримый образ небесного первопредка, белоликого и золотоволосого *Руса, сотворённого Сварогом из солнечного сияния и облаков.

В конце празднества, в клечальный день совершали «проводы русалок» до будущего года. На берегу реки для них строили из берёзовых веток домки, или кущи, украшенные травами, цветами и венками. Внутрь помещали сплетённые из веток и трав изваяния «родителей» (а прежде русал) в мужской и женской одежде, ставили им хлеб-соль и пиво. Вокруг водили хороводы, пели величальные песни, веселились. После всеобщего пира чучела русалок «разоблачали» и с обетными, прощальными словами опускали в реку. Кое-где такую «русалку» во время проводов заменяли берёзкой, которую всем селом торжественно несли к реке. На берегу происходило прощание с таящимися в ветвях деревца невидимыми русалами, берёзку бросали в воду, и те незаметно уплывали. Проводы сопровождались жалобными кличами «плачами»:

У воды девушки и женщины развивали венки и пускали следом за «русалкой». Прощание с душами предков сопровождало «жалостливое» звучание дудочки-жалейки. Русалы уплывали на край земли, где река сходится с небом, чтобы через девять дней достигнуть небесной Роси и заветного ирия. Так завершалась Русальница.

В Средние века из-за строгих церковных запретов смысл прощания с русалами поменялся на противоположный: русалок не провожали с почётом, а словно нечисть «прогоняли» мётлами из сёл, с полей и берегов рек. Их нарочито пугающие, пучеглазые и зубастые изображения с криками разрывали на части и бросали в воду. Полагали, что лишь после такого «изгнания русалок» можно без опаски ходить по земле и купаться в реках. Незримые или прозрачно-водяные русалы, русалки, прекрасные самодивы, добрые берегини и покровительницы людей, превратились во вредоносных мавок, вил, самовил, лоскотух – в исчадия потустороннего мира. Однако со временем гоняющиеся за людьми русалки отдали своё имя весёлой игре «в салки».

Под влиянием церковного календаря русальные действа претерпели необратимые изменения. Их празднование было оторвано от солнечных сроков и приурочено к переходящей «троицкой неделе». Усилиями ревнителей «греческой веры» древние обряды были превращены в бесовское «позорище», скоморохов уподобили неведомым на Руси шутам (от немецкого Schaute, диалектного shote), им приписали иноземные обычаи глумов «шуток» (от древнегерманского glauma «весёлость») и непристойные издевательства (от издевать «раздевать»). В Средневековой Руси полагали, что скоморохи игрой на гуслях и пением могут обаять и человека, и медведя. Это суеверие восходило к глубокой древности: польское слово guslarstwo означало одновременно «шутовство» и «колдовство».

Письменные источники, упоминавшие русальные обряды, наполнены церковными обличениями «поганого» обычая. В них неразрывно связывались или отождествлялись слова скоморох и русалии: «егда играют русалия, ли скомороси /…/ ты же в той час пребуди дома» («Изборник», XIII век). В «Слове о русалиях», написанном в Ростове в 1220 году на основе греческого жития св. Нифонта, упоминаются встреченные на городской площади около церкви «русальцы» и скоморох, «скачущий с сопельми»: вслед за ним «идяше множество народа, послушающе его, инии же плясаху и пояху /…/ бесу лукавому, иже суть русалия /…/». Людей призывали строго избегать бесовских «позорищ». В церковном «Прологе» XV века обличались игрища ряженых, которые «бьяху в бубны, друзии же в сопели сопяху, инии же возложиша на лица скураты и деяху на глумленье человеком. И мнозии, оставивше церковь, на позор (зрелище) течаху и нарекоша игры те – русальи».

Для обличителей «эллинских беснований» слово скоморох стало означать «дурака на потеху», обрядовое ряжение, игра музыкантов и пляски превратились в «бесчинства», а предсказания древних вещунов – в суеверные «гадания», впоследствии перенесённые на Зимние русалии. В глазах набожных христиан Русальница стала «отвратным» зрелищем ещё и потому, что православие отвергало древнюю веру во всеобщее посмертное кресение.

В течение Средневековья происходило молчаливое противление «народного православия» крайностям набожных властителей. Юный царь Алексей Михайлович в грамоте 1648 года воеводе Т.Ф. Бутурлину «Об исправлении нравов и уничтожении суеверия» постановил: «а гдѣ объявятся домры, и сурны, и гудки, и гусли, и хари, и всякіе гуденные бѣсовскіе сосуды, то тыбъ тѣ /…/ велѣлъ вынимать и, изломавъ тѣ бѣсовскіе игры, велѣлъ жечь». Вместе со скрипками, рожками, бубнами искоренялось катание на качелях и лодках, пение песен, вождение медведей и «умывание с серебра»…

Домовая резьба. Владимирская губерния. XIX в.

Домовая резьба. Владимирская губерния. XIX в.

Так звончатые гусли были вытеснены бабалайками, а свирели (флейты) – простецкими дудками. Запреты на обрядовое веселье вели к исчезновению или извращению старинных обрядов. Но вопреки всему в народном творчестве сохранились влекущие образы русалок. Их вырезали на причелинах изб, оконных наличниках и домашней утвари, называли берегинями и продолжали, как в глубокой древности, считать защитницами от различных зол. Старинные поверья повествовали о живущих в омутах вечно юных красавицах с зелёными волосами, которые в дни Русальницы выходят из вод.