Глава сорок пятая
На землю уже опустились сумерки, когда они сели в машины в Монреальском аэропорту и направились на юг, через реку Святого Лаврентия, в сторону границы с Вермонтом, но не прямо к ней.
Съехав с автострады, маленькая процессия сменила несколько дорог, каждая из которых была у́же предыдущей, и наконец оказалась на грунтовой дороге.
Здесь не было дорожных указателей. Навигатор показывал, что они съехали с известных дорог и оказались в какой-то непроезжей глуши. Но они знали, что не потерялись.
Совсем наоборот.
На гребне холма Арман остановил машину, и по обоюдному и молчаливому согласию они с Рейн-Мари вышли из машины. Помогли выйти Стивену.
Они втроем постояли на вершине холма в этот холодный октябрьский вечер. Падал мелкий снежок, и отсюда виднелись тянущиеся до горизонта леса и переходящие один в другой холмы. А внизу, словно на огромной ладони, раскинулась маленькая деревушка.
Желтый, как сливочное масло, свет лился из окон каменных, кирпичных и обшитых вагонкой домов, окружающих деревенский луг, побелевший от выпавшего снега. В свежем вечернем воздухе ощущался легкий запах кленового дымка из труб.
А в самом центре деревни раскачивались на ветру три громадные сосны.
Рейн-Мари дотронулась до руки Армана и показала вниз.
Кто-то зажег свет в их доме, широкая передняя веранда была залита светом.
Они вернулись в машину, медленно спустились вниз и проехали вокруг деревенского луга, мимо магазина месье Беливо, пекарни, бистро.
Они увидели Оливье и Габри, разговаривающих с клиентами. Когда мелькнул свет фар их машины, Габри повернулся, толкнул локтем Оливье, и они оба помахали Гамашам.
В книжном магазине Мирны было темно, но наверху, в ее чердачном жилище, горел свет.
Розлин и Даниель остановились следом за родителями, Жан Ги и Анни – за Розлин и Даниелем. Все вместе они выгрузили из машин багаж и детей.
Один за другим подходили местные пожать им руки.
Клара Морроу открыла свою дверь, и к ним через луг напрямик бросился Анри. Его большие уши-радары были выставлены вперед, хвост мотался из стороны в сторону как сумасшедший. Пес промчался по занесенной снежком травке и врезался в Армана, чуть не сбив его с ног.
Следом прибежал Фред, перебирая своими старыми ногами со всей возможной скоростью, а за ними, замыкая эту тройку, спешила Грейси на коротких ножках.
Стивен, которого с одной стороны поддерживала Рейн-Мари, а с другой – Рут, сказал:
– В ваш дом забежал бурундук.
– Это не бурундук, глупый вы старик, – сказала Рут. – Это барсук. Господи, как ужасно вы выглядите. Вы уверены, что не померли?
– Если я помер и вы здесь, то, наверное, мы в аду.
Рут рассмеялась, а Роза, плетущаяся вразвалочку рядом с ней, пробормотала «фак, фак, фак».
Анни и Жан Ги занимались устройством Оноре и Идолы, пока Розлин и Даниель купали девочек и надевали на них фланелевые пижамки.
Когда дети вернулись, камин уже был растоплен, а дом наполнился ароматами пастушьего пирога, принесенного Габри и Оливье.
На старом сосновом столе в кухне появился громадный букет из осенних цветов и листьев от Мирны. Она же принесла свое фирменное изделие – пирожные по-канадски.
Разлили выпивку, и Клара, Рут, Мирна, Габри и Оливье стали рассказывать приехавшим о том, что произошло в деревне, пока они отсутствовали.
Оноре заснул, притулившись к Рут, Роза устроилась у него на коленях, а девочки сидели с Мирной и Кларой.
Габри держал на руках Идолу, осторожно баюкая ее.
– Я хочу такую, – тихо сказал он Оливье.
– Ты сам такая, – ответил Оливье.
Клод Дюссо внес в дом чемоданы, а Моника распахнула шторы и открыла окно.
Их маленький дом в Сен-Поль-де-Ванс оставался пустым вот уже несколько месяцев подряд.
Дюссо был занят в Париже, расследовал дело ГХС. Отвечал на вопросы о его собственной роли. В конечном счете было решено, что ему следует ради префектуры отойти в сторону. Сойти с пьедестала. Отступить куда подальше.
– Уходи в отставку, Клод, – сказал ему министр внутренних дел. – Будешь выращивать розы. Наслаждаться жизнью.
Это было представлено как вознаграждение за десятилетия службы. Но все знали, что это наказание. Последствие.
Тем не менее ни Клод, ни его жена не сожалели о своих действиях. Правда, Клод был сильно огорчен тем, что не смог предотвратить убийство Плесснера и нападение на Стивена Горовица.
– Вот почтовая открытка от Ксавье Луазеля, – сказала Моника, просматривая почту, лежащую на обеденном столе. – Он согласился на работу, которую ты нашел для него, но не на ту, что в Париже.
– Non? – сказал Клод, еще шире распахивая шторы и окно, чтобы проветрить помещение.
Их дом выходил окнами на пологие холмы Лазурного берега, в сторону Средиземного моря, почти видимого вдали.
– Нет. Он поступает в полицейский комиссариат Ниццы. В нескольких километрах от нас.
– Хм. Интересно почему?
Моника посмотрела на мужа и улыбнулась:
– Не знаю. – Она вернулась к открытке. – Послушай-ка. Он стал брать уроки игры на саксофоне. И, судя по всему, он влюблен.
– В саксофон?
Клод открыл балконные двери на каменную террасу и вышел. Ощутил солнце на лице, вдохнул свежий воздух с запахом лимона из рощи внизу.
– В учительницу, – ответила Моника. – Он бы хотел приехать с ней в какое-нибудь воскресенье. Ой.
– Что там?
– Письмо из банка. – Она вскрыла конверт. – Что-то странное.
– Что? Это касается нашего кредита на дом? Только этого и не хватало.
– Нет. – Моника вышла на террасу и показала ему бумагу. – Тут сказано, что кредит погашен.
И в самом деле, это был счет к оплате на нулевую сумму.
– Интересно, кто это сделал? – подумал вслух Клод.
Арман надел пальто и шляпу, открыл дверь, позвал собак. И Грейси. Ту, которая была то ли куницей, то ли кем-то еще. Впрочем, это не имело значения. Она была членом семьи.
Собаки выбежали из дома, проскользили по занесенному снежком крыльцу.
Дети были накормлены и уложены в постель. Пока они засыпали, им читали сказки. Им было удобно и тепло под пуховыми одеялами, хотя прохладный ветер надувал затянутые шторы.
Даниель стоял в темноте у кровати дочерей и смотрел в окно на отца, который шел по краю деревенского луга.
Потом он засунул руку в карман кардигана и вытащил помятый конверт. На нем рукой отца было написано: «Даниелю».
Это был тот самый конверт, который отец вручил ему несколько лет назад на горе Мон-Руаяль. Решив, что в конверте деньги и не самое деликатное послание о том, что он не может толком обеспечить семью, Даниель так и не вскрыл конверт.
Отцу он сказал, что выбросил его, а на самом деле запихал в дальний конец ящика письменного стола и нашел, только когда они уже собирали вещи.
И вот теперь он вскрыл его. Внутри оказалась короткая записка и кое-что еще.
Он перевернул конверт, и оттуда выпало маленькое распятие на тонкой серебряной цепочке.
Мой дорогой Даниель. Эту цепочку с распятием твой дед и мой отец носил во время войны. Он всегда говорил, что этот амулет защитил его. Он подарил мне его на девятилетие. Последний и самый дорогой подарок от отца, не считая, конечно, подарка его любви. Он сказал мне, что это защитит меня. С тех пор я носил его. А теперь я хочу передать его тебе.
С любовью,
твой отец
Зажав распятие в кулаке, Даниель смотрел, как Жан Ги поспешает по снегу за его отцом. Потом, поцеловав своих спящих девочек и шепнув им, что любит их, Даниель спустился по лестнице и сел рядом со Стивеном, который клевал носом у огня.
– Что это там у тебя? – спросил Стивен.
– Тебе девяносто три, и тебя сбила машина. Разве ты не должен уже ослепнуть и впасть в маразм?
Стивен рассмеялся:
– К твоему сожалению, эта машина, кажется, вбила в меня немного здравого смысла.
Он кивнул, показывая на цепочку в руке Даниеля. И Даниель рассказал ему все.
– Позволь посмотреть.
Когда Даниель отдал ему распятие, Стивен рукой показал Даниелю, чтобы тот повернулся, и, застегнув цепочку у него на шее, прошептал:
– Ты должен видеть в нем то, что оно есть.
– Талисман?
– Истину.
– Не возражаете, если я составлю вам компанию? – спросил Жан Ги, догнав тестя.
– Ничуть, – ответил Арман.
Их ботинки поскрипывали на снегу, а лицо пощипывало, когда на него легонько падали и таяли большие влажные снежинки.
– Я сегодня говорил с Изабель, – сказал Жан Ги, выпуская изо рта облачка пара. – Она ввела меня в курс дел.
– Хорошо.
– Я могу начать в понедельник, если вы не возражаете. Как по-вашему, это не создаст неловкости? Ну, мое возвращение в отдел и разделение с Изабель ролей ваших заместителей?
– Знаешь, если она способна тебя выносить, то и я смогу, – сказал Арман. Он остановился и посмотрел на Жана Ги. – Ты уверен, что Анни не будет возражать против твоего возвращения?
– Из Парижа? Тут и вопроса нет. Здесь наш дом. Мы хотим, чтобы наши дети росли здесь. Здесь, в Квебеке.
– Я имел в виду твое возвращение в Квебекскую полицию, – пояснил Арман. – В отдел по расследованию убийств.
Жан Ги улыбнулся:
– Вы думаете, я бы возвратился, если бы Анни возражала? Это она сама предложила. Она сказала, что мы должны быть вместе. Вы и я. Она говорит, это судьба.
– Ты в это веришь?
– В судьбу? – Жан Ги задумался, потом кивнул.
Правда, он не заставил себя произнести это вслух, но его мимика говорила сама за себя.
– Я думал о деле Трамбле…
Они продолжили прогулку вокруг деревенского луга, разговаривая об убийствах, а собаки и Грейси прыгали и катались в свежем снегу.
Анни с Идолой на руках в компании с Розлин и Рейн-Мари отправилась в бистро, и теперь было видно через окно, как они вместе с Кларой, Мирной и Рут сидят у ревущего огня в камине.
Перед каждой лежали кусочки лимонного пирога с безе.
– Прежде чем ты уйдешь, – сказал Стивен, когда Даниель надел пальто, – помоги мне кое с чем.
Опираясь на руку Даниеля, Стивен прошел по коридору в спальню на первом этаже. Там лежали его чемоданы, частично распакованные. Он покопался в одном, вытащил оттуда мешковатый свитер и развернул его – в нем оказалась маленькая акварель.
– Сюда, пожалуйста, – показал Стивен.
Даниель вбил крючок в стену и взял картину, собираясь ее повесить.
– Нет, – сказал Стивен, забирая у него картину. – Я повешу сам. А ты иди.
Когда Даниель ушел, Стивен перевернул картину и увидел почерк Арлетт.
«Арману с любовью».
Он достал ручку и аккуратно добавил два слова. Теперь надпись читалась так: «Моему сыну Арману с любовью».
Потом Стивен Горовиц повесил акварель туда, где он мог видеть ее первым делом, проснувшись утром и в конце дня. В конце своих дней.
И знать, что, хотя его путешествие было долгим, в конце он все же пришел домой.
– Хотите зайти? – спросил Жан Ги, когда они заглянули в окно бистро.
– Non, я иду домой, – сказал Арман. – Мы оставили Даниеля одного со Стивеном.
– И с его тростью, – добавил Жан Ги, который уже не раз получал удары означенным предметом.
Арман проводил глазами зятя, присоединившегося к остальным в бистро у огня. Он прочел по губам Рут слова приветствия в адрес Жана Ги: «Привет, тупица».
Рейн-Мари запрокинула голову и рассмеялась.
Арман улыбнулся, потом закончил круг по лугу.
Его взгляд вобрал в себя темные леса и светящиеся дома, три громадные сосны и мягкий снег, падающий с небес, словно небеса разверзлись и все ангелы соединялись с ними. Прямо здесь.
– Папа.
Арман повернулся.
