Глава сорок вторая

Собрание совета директоров объявили открытым.

Примерно двадцать минут продолжались разговоры за крепким кофе и шутливые расспросы о том, как прошла ночь в Париже. Главным объектом шуток стал Ален Пино, который приехал весь растрепанный, в том же костюме, в котором его видели предыдущим вечером, к тому же немного больной с виду.

Тьерри Жирар положил папку перед Эжени Рокбрюн.

– Это?.. – спросила она, глядя на Жирара поверх очков.

Еще одно проявление силы. Никаких контактных линз.

– Oui. Все здесь. – Он наклонился и прошептал: – Были кое-какие попытки устроить свару, но мы навели порядок.

– А где месье Дюссо?

– К несчастью, ночью произошла серия террористических нападений, фактически убийств, погиб префект полиции, который беседовал со своим коллегой из Квебека, и еще несколько человек. Полиция вскоре будет приведена в полную готовность.

– Префект погиб? – уточнила мадам Рокбрюн деловым тоном.

– Oui.

Глава корпорации коротко кивнула:

– Fluctuat nec mergitur. Париж будет скорбеть о нем.

– Виновные будут найдены.

– Живыми?

– Кто может это сказать?

Глава корпорации посмотрела на Жирара. Они оба могли это сказать. Потом ее глаза прошлись по ряду лиц вдоль длинного стола.

– А он?

Жирар проследил за ее взглядом, остановившимся на Алене Пино.

– Как вам известно, журналисты и руководители медийных организаций тоже нередко становятся жертвами атак. Луазель…

Мадам Рокбрюн подняла руку, останавливая его:

– Merci.

Отпустив Жирара, председатель совета директоров сделала большой глоток свежевыжатого апельсинового сока, выровняла лежащие перед ней бумаги и открыла собрание.

Знаменитости заняли свои места за столом, на котором когда-то подписывал официальные документы Людовик XIV.

– Не думаю, что это займет много времени, – сказала мадам Рокбрюн. – Кое-кому из вас явно нужно выспаться.

Раздался веселый гул голосов, и все глаза остановились на Пино, который благодарственно поднял чашку с кофе.

Произнеся обязательные рутинные слова, председатель собрания сказала:

– Я уверена, что у вас было время изучить ежегодный отчет. Если хотите, я могу прочитать его вслух…

В ответ раздались протестующие голоса.

– Тогда я предлагаю проголосовать за его принятие.

Предложение было выдвинуто, поддержано и принято единогласно.

Раздался стук в дверь, и два официанта принесли свежие напитки и фрукты, круассаны, сыры и копченую лососину.

Если другие члены совета и заметили грязноватую папку перед председателем, то никак на это не прореагировали.

Мадам Рокбрюн на несколько секунд открыла ее, но изучать содержимое не стала. Зачем? Ей было достаточно слов Жирара: «Все здесь».

Официанты ушли, но дверь в помещение осталась открытой.

Один из членов совета вежливо повернулся и вежливо попросил закрыть ее. Не дождавшись никакой реакции и не услышав тихого щелчка закрывающейся двери, он снова посмотрел в ту сторону. Его примеру последовали и другие.

Неожиданно в дверях появился молодой человек.

– Мне кажется, – сказал он, обращаясь к Алену Пино, – что вы заняли мое место.

Другие члены совета посмотрели на АФП, который сидел, широко раскрыв глаза.

– Кто вы? – спросила председатель.

– Меня зовут Даниель Гамаш. И я новый член вашего совета.

– Черта с два, – отрезала мадам Рокбрюн. – Позовите охрану. Если нужно, вызовите полицию.

– Полиция уже здесь, – сказал Клод Дюссо, входя в комнату.

Он уставился на Пино, у которого был такой вид, будто его хватил удар. В то время как Эжени Рокбрюн, сидевшая во главе стола, побелела так же, как ее волосы.

Потом префект оглядел комнату.

В его взгляде не было ни торжества, ни даже отвращения.

Одно лишь презрение.

Вот как выглядели современные дьяволы. Они походили не на корчащихся существ, изображенных Роденом, а на добрых, достойных, безмолвных людей.

Подойдя к главе корпорации, Дюссо положил в папку листы, извлеченные из-под обюссонского ковра в Музее архива.

– Вот теперь все на месте, – сказал он.

Отец легонько, чтобы не разбудить, поцеловал Анни в лоб.

И все же она шевельнулась.

– Папа? Ты видел ее?

– Она красавица, Анни.

Как только Жирар и Пино вышли из квартиры, Луазель поднял винтовку.

– Какого хрена ты делаешь? – завопил другой охранник «Секюр Форт».

– Бросай оружие, – велел Луазель.

– Что?

– Бросай, говорю.

Клод Дюссо поднялся с дивана.

– Стреляй, – приказал он Луазелю. – Они должны услышать.

– Отец? – сказал Даниель в изумлении, когда его отец застонал и пошевелился, постепенно приходя в сознание.

Луазель направил свою винтовку в сторону пустого дивана и выстрелил.

Арман широко раскрыл глаза.

– Даниель? Господи, Даниель. – Он обнял сына, крепко прижал к себе. Потом отпустил его, провел руками по его голове, по плечам. – Ты цел?

– А ты? – Даниель прижал руку к окровавленной груди отца, глядя на него широко открытыми глазами.

– О, слава богу, – прошептал Арман. – Прости. Я не мог тебе сказать.

– Что сказать? Я не понимаю. Ты цел? И вы тоже?

Он посмотрел на Клода Дюссо, который подошел к охраннику на полу и проверил его пульс. Пульс не прощупывался.

– Относительно целы, – сказал префект, ногой отбрасывая в сторону винтовку охранника. – Главное, живы. Ты как? – спросил он Гамаша, который сумел подняться на колени.

– Во всяком случае, не мертв, – с трудом выговорил Гамаш.

– Я думал… – начал Луазель, явно такой же растерянный, как и Даниель. Он перевел взгляд с Дюссо на Гамаша. – Каким образом?

Даниель согнулся пополам, и его вырвало.

Арман погладил сына по спине, успокаивая его:

– Мы в безопасности. Все кончилось. Мы в безопасности.

– Я думал, тебя убили. Я думал, что сейчас умру, – прорыдал Даниель, кашляя и отплевываясь.

– Ш-ш-ш, – сказал его отец, не для того, чтобы остановить слезы, а просто в утешение.

– Но как? – повторил Луазель, глядя на большие красные пятна на груди Дюссо, на груди Гамаша, на его голове и спине. – Краска?

– Нет. – Дюссо закатал рукав и показал прокол на руке в том месте, где у него забирали кровь. – Фальшивую кровь Жирар быстро распознал бы. Я зарядил его пистолет пулями, наполненными настоящей кровью.

– Пистолет Жирара? – спросил Луазель.

– Нет, его. – Дюссо показал на Армана, который поднялся на ноги и теперь стоял, согнувшись от боли. – Я оставил пистолет в твоей квартире, Арман, надеясь, что ты найдешь его и будешь держать при себе. А когда пистолета при тебе не оказалось…

– Прошлым вечером? Да, его со мной не было, – сказал Гамаш, выпрямляясь. – Я не сразу понял, что у тебя на уме. На чьей ты стороне. Ты знал о нападении на Стивена и месье Плесснера?

– Oui. Но предотвратить их я не мог. – Два человека, которым в жизни не раз приходилось принимать страшные решения, смотрели друг на друга. – Прости, Арман.

– Ты должен понимать, почему я сомневался, – сказал Арман.

– А как ты меня раскусил? – спросил Дюссо.

– Когда я нашел монетки в фонтане, то сначала заподозрил, что ты выбросил их, чтобы их не было у Даниеля и чтобы сохранить их как доказательство. Я не видел иной причины, зачем тебе было делать это, да еще и на моих глазах, так чтобы я увидел. Но все же сомнения оставались. На самом деле я не был уверен до тех пор, пока ты не начал читать документы в папке.

– Так поздно? – отметил Дюссо.

– Oui. В папке не было никаких особых доказательств. Большинство бумаг я вытащил и спрятал в музее. Поскольку ты ничего об этом не сказал, последние сомнения исчезли. Всю дорогу сюда я пытался сообразить, как все это может сработать. Я видел единственный способ: Жирар должен обыскать меня и забрать пистолет. А потом выстрелами из этого пистолета убить меня и Даниеля. Поскольку он не сделал этого, мне пришлось импровизировать.

– То есть застрелить меня, – сказал Дюссо.

– Притвориться, что я тебя застрелил.

– Как ты понял, что он на нашей стороне? – спросил Даниель, посмотрев на Луазеля.

– Когда он ударил меня в живот, то явно смягчил удар. Я уже тогда был вполне уверен. И даже этот удар, – он прикоснулся к голове, – был сделан по касательной, чтобы вызвать кровь, но не более. Впрочем, я понял это еще раньше.

– Откуда? – спросил Луазель.

– В Архиве, когда я бежал, а вы стреляли в меня и промахивались. Поверьте мне, ни один спецназовец, прошедший специальную подготовку, ни за что не промахнется. Насколько я понимаю, Арбур, Ленуар и де ла Гранжер в безопасности?

– Да, – кивнул Луазель. – Перед уходом я арестовал командира. Остальные быстро сдались, как я и думал. У них сердце не лежит к такой работе. И никакого чувства долга.

– Ну, – сказал Дюссо, глядя на молодого парня, – кое у кого оно есть.

– Да, месье.

– Если ты знал, что эти двое на нашей стороне, – спросил Даниель у отца, – то почему ты так долго тянул с этим? Зачем рисковать, ведь Жирар и другие охранники могли нас убить?

– Почти что и убили, – сказал Гамаш. – Я думаю, Жирар убил бы меня, если бы ты не вышел. Это их отвлекло. Дало мне шанс. Ты спас мне жизнь.

– Мы не могли остановить их раньше, – сказал Дюссо. – Против Жирара и Пино у нас были улики, а против ГХС – нет. Они подставляли под удар Кароль Госсет. Нам нужно было, чтобы Жирар и Пино принесли эту папку главе компании. Чтобы она приняла папку. Нам требовалось доказательство того, что преступление в компании осуществляются на самом верхнем уровне. К тому же Пино должен был сесть за стол совета. И если уж мы заговорили об этом, то нам пора. Заседание вот-вот начнется.

– Сначала нужно взять доказательства, – сказал Арман и сообщил, где он их спрятал.

– А ты разве не идешь? – спросил Дюссо.

– Нет. – Он повернулся к Даниелю. – Вместо меня пойдешь ты.

Объяснив сыну, что он должен будет сделать, Арман добавил:

– Слава богу, что ты работаешь в банке. Это нужно сделать максимально корректно, и ты для этой роли подходишь, как никто другой.

Даниель покраснел как рак и кивнул:

– Я все сделаю.

– А ты что собираешься делать? Сидеть на лавочке и попивать «Перно»? – спросил Клод.

– И почему мне постоянно задают этот вопрос? – возмутился Арман. – Нет, я поеду познакомиться с внучкой.

Арман заехал в свою квартиру, мечтая по-быстрому принять душ, переодеться и проглотить две таблетки аспирина, чтобы голова не болела. Вообще-то, у него болело все тело.

Кроме сердца.

Он позвонил Рейн-Мари и рассказал ей обо всем, что случилось. Она передала это Жану Ги. Одна Анни пока оставалась в неведении – приходила в себя.

– Папа, ты ее видел? – спросила теперь Анни хрипловатым голосом. – Ее зовут Идола.

– Идола, – прошептал ее отец. – Идеально. Она идеальна.

Он посмотрел на Жана Ги:

– Дашь мне ее подержать?

Отец Идолы поднялся и осторожно передал дочку деду, заглянув ему в глаза:

– Мы в безопасности?

– Oui.

Арман подержал внучку у себя на руках и неохотно вернул отцу.

Жан Ги сел и, закрыв глаза, принялся баюкать дочку, чувствуя, как ее сердце бьется рядом с его, а маленькие ножки упираются в рваный шрам на его животе.

Даниель обошел вокруг стола и, остановившись рядом с Аленом Пино, прошептал ему на ухо:

– Вы сидите на моем месте.

– Что тут происходит? – спросила председатель.

– Он продал свое место в совете, – объяснил Даниель.

– Это ложь, – возмутился Пино. – Я понятия не имею, кто он такой.

– Прекрасно знаете, месье. Всего несколько минут назад вы пытались меня убить.

– Это какая-то нелепица, – сказал Пино, обращаясь к своим коллегам по совету.

– Вы участвовали в заговоре с целью убийства главного архивариуса и главного библиотекаря, а также одного из сотрудников ГХС, мадам Северин Арбур, – сказал Клод Дюссо. – А также вы покрываете преступную халатность ГХС Инжиниринг, приведшую к гибели десятков тысяч людей.

В зале заседаний совета поднялся гвалт, прозвучали требования к главе компании сделать что-нибудь.

– Прошу тишины! – потребовал Дюссо.

Он вкратце объяснил им происходящее.

Сход с рельсов поезда в Колумбии. Вопросы, задаваемые журналисткой. Ее посещение водоочистной станции и старой шахты. Как следствие этого, ее убийство в Патагонии. Недавнее нападение на финансиста Стивена Горовица. Убийство Александра Плесснера.

– Но с какой целью? – спросил бывший президент Франции.

Клод Дюссо вкратце, точными словами рассказал им про шахту. Про неодим. Про тайные поставки руды. Про использование редкоземельного металла в самолетах, которые потерпели катастрофу.

Перечисляя трагические эпизоды, префект чувствовал, как в нем начинает закипать неконтролируемая ярость. Голос его зазвучал громче, когда он начал рассказывать про обрушившиеся мосты. Про сошедшие с рельсов поезда и упавшие лифты.

Дойдя до последнего пункта, он все-таки потерял контроль над собой:

– И атомные электростанции.

Он шарахнул кулаками по столу с такой силой, что все члены совета вздрогнули, и прокричал, срываясь на визг:

– Да бога ради! О чем вы только думали?

Глаза его наполнились слезами, и он замолчал. Взял себя в руки.

– Вы знали. Некоторые из вас знали. – Он посмотрел на мадам Рокбрюн, которая встретила его взгляд без малейшего смирения. Потом повернулся к Алену Пино. – Ты, кусок дерьма, ты знал об этом. И ты позволил этому продолжаться.

В зале воцарилась полная тишина. И он спросил себя, кто из этих людей сожалеет о погибших и о тех, кто еще, может быть, погибнет. А кто думает только себе.

– Несколько лет назад к вам обратился Стивен Горовиц и сообщил о своей озабоченности, не так ли? – заговорил Даниель, давая префекту возможность перевести дыхание. – Вы обещали разобраться, но вместо это развернули операцию прикрытия. И когда он понял это и собрал улики, вы начали против него кампанию, которая закончилась покушением на его жизнь вечером в пятницу.

– Это ложь, – заявила Эжени Рокбрюн. – Клевета.

– Это правда, – возразил Клод Дюссо. – Месье Горовиц распродал свою коллекцию живописи. Собрал сотни миллионов долларов и на эти деньги выкупил место месье Пино в совете.

Глава компании отрицательно покачала головой и улыбнулась:

– Вас неправильно информировали. Места в совете предоставляются бесплатно. Они не продаются.

– Но биржевые опционы, к которым прилагается место, очень даже продаются. Они не должны продаваться, была договоренность о том, что они не продаются. И Стивен знал, что ему нужно обратиться к кому-то, кто отличается особой жадностью.

Все глаза устремились на Алена Пино.

Под взглядами своих коллег по совету он покраснел как рак:

– Ну да, он обратился ко мне. Потому что мы старые друзья. Он был мне кем-то вроде отца, наставника. Большинство из вас это знает.

Кто-то закивал, но большинство сидели с каменными лицами.

– Он хотел стать членом совета, но я ему, конечно, отказал, – продолжал Пино. – До меня доходили слухи о его нацистском прошлом, и я понимал, что это будет только порочить ГХС и всех, связанных с компанией.

Упоминание о нацизме произвело эффект. Даниель и Дюссо почувствовали, что прилив негодования сходит на нет. Растут симпатии к Пино. Раздался согласный шепоток:

– Правильно.

– Молодец.

– Merci.

– Стивен Горовиц никогда не был нацистом, – отрезал Даниель. – Напротив. Он работал на Сопротивление.

– Ну да, – сказал кто-то из членов совета. – Как и Петен.

Ущерб был нанесен. Сомнение проникло в комнату.

– У меня есть доказательство, – сказал Пино, наращивая свое преимущество. – Досье на Горовица, которое вы сами и обнаружили, месье префект, в Национальном архиве.

– Это не доказательство, – сказал Клод и посмотрел на главу компании. – Вы использовали это досье, чтобы шантажировать Стивена Горовица, заставить его прекратить расследование.

– Он обратился ко мне со своими безумными идеями, – заговорила мадам Рокбрюн. – У этого бедняги явно деменция на ранней стадии. Я пригласила его на ужин, заверила его в том, что все будет в порядке, и мы расстались друзьями. Так мне, по крайней мере, казалось. Но он возвращался со все более и более безумными обвинениями. Мне жаль, месье префект, что вы поверили бреду этого несчастного старика.

Клод Дюссо не отступал:

– Стивен Горовиц и Александр Плесснер долгие годы вели свое расследование и наконец нашли доказательство. Оно здесь. В этой папке.

Глава компании посмотрела на папку, потом оглядела сидящих за столом:

– Боюсь, что нашему префекту тоже требуется проверка у доктора. В этой папке исследование о производстве гвоздей в Кале в тысяча пятьсот двадцать третьем году.

Это сообщение было встречено смехом облегчения.

– А вам эта папка не кажется толстоватой? – сказал Дюссо. – Видимо, там выпускали слишком много гвоздей. Нет, эту папку нашли сегодня утром там, где ее спрятал месье Горовиц. В ней внутренние документы ГХС, переписка, чертежи. Внешние расследования, которые были приостановлены под давлением корпорации. А также записки, имеющиеся в агентстве Франс Пресс, касательно убийства репортера в Патагонии.

– Это смешно, – заявила мадам Рокбрюн. – Если у вас есть какие-то доказательства, мы будем рады их изучить. Назначьте встречу с моим помощником. А пока что у нас тут собрание совета директоров, и нам нужно закончить важное дело. Охрана! – крикнула она. – Удалите отсюда этих людей!

Никто не отозвался на ее призыв.

– Никто не придет, – сказал Дюссо. – А месье Гамаш имеет право присутствовать. Он теперь член совета директоров.

– Ни в коем случае. Я не продавал ему моего места, – повторил Пино.

– Тогда, может быть, вы объясните, что это такое? – Даниель положил на стол бумагу. – Стивен вложил это в папку вместе с другими доказательствами.

Пино посмотрел на бумагу, и голова у него слегка закружилась.

Стивен говорил ему, что это бланк таможни и акцизной службы, разрешающий перевод такой крупной суммы из Канады во Францию.

Ален Пино доверял Стивену. Ален Пино недооценивал Стивена.

В конечном счете старик провел его, дав подписать договор о продаже своего места в совете.

– Даже если эта бумага законна, – сказал Пино, сопротивляясь из последних сил, – то акции принадлежат Горовицу, а не вам. А Горовиц в коме.

– Верно. И пока он в таком состоянии, у моего отца есть полномочия доверенного лица. И он уполномочил меня занять это место. Прошу вас освободить его.

– Вы идиот, – зарычала глава компании на побледневшего Пино.

Префект полиции подошел к владельцу агентства Франс Пресс:

– Ален Пино, вы арестованы по обвинению в убийстве Александра Плесснера и покушении на жизни Стивена Горовица, Аллиды Ленуар, Юдифи де ла Гранжер и Северин Арбур.

Потом он повернулся к Эжени Рокбрюн и медленно, тщательно зачитал обвинения, выдвинутые против нее.