Глава двадцать восьмая
– Ух ты. Тут есть второй этаж!
Анни с широко раскрытыми глазами стояла в гостиной номера Стивена в отеле «Георг V». Удивлялась.
Пока коридорный относил их чемоданы наверх, в спальню, она посмотрела на Жана Ги серьезным взглядом:
– Мы должны остаться здесь навсегда.
Жан Ги раздвинул шторы и выглянул в окно. Анни дала молодому человеку чаевые и закрыла дверь:
– Есть там кто-нибудь?
– Нет.
– Ну, – сказала Анни и взяла меню обслуживания в номерах. – Что мы закажем, маленький человечек?
– Надеюсь, ты спрашиваешь у Оноре? – сказал Жан Ги, и она рассмеялась в ответ.
Несмотря на внешнюю беззаботность Анни, он знал, что она просто храбрится. Ради сына. Ради мужа. На самом же деле она постоянно пребывала в напряжении. В боевой готовности. И беспокойстве.
– Мне нужно уехать на несколько часов, – сказал он Анни. – Побудешь вдвоем с Оноре? Флик стоит у двери.
– Интересно, что подумают другие гости.
– Они подумают, что здесь живет кто-то очень ценный, – сказал Жан Ги и поцеловал ее.
Выйдя из отеля, он посмотрел направо, потом налево, словно пытаясь сориентироваться.
Наконец он повернул направо и пошел как будто без всякой цели по авеню Георга V. Время от времени он останавливался перед витринами, затем шел дальше и наконец свернул в улицу поменьше.
И там остановился.
Он солгал Анни. Глядя в окно из отеля, он увидел на улице Луазеля.
Рейн-Мари медленно закрыла папку и посмотрела через стол на архивариуса:
– Это досье неубедительно. Здесь цитируются анонимные источники, которые говорят, что Стивен Горовиц предположительно был коллаборантом. Что он заявлял о своей работе на Сопротивление, но, возможно, сдавал деятелей Сопротивления гестапо для допроса в «Лютеции».
– Нет, не гестапо. Это распространенная ошибка. Во многих документах – даже документах того времени – говорится о гестапо, хотя на самом деле речь должна идти об абвере, который размещался в «Лютеции», – сказала мадам Ленуар.
– Что такое абвер?
– Разведка. Не лучше гестапо. Их задача состояла в уничтожении Сопротивления. Они арестовывали предполагаемых участников Сопротивления, отводили в специальное помещение в «Лютеции» и пытали, пока те не выдавали остальных. Потом убивали и двигались дальше. Многие, большинство, умирали, никого не выдав.
Рейн-Мари пришлось сделать паузу, чтобы собраться.
– Вы так много знаете об этом.
– Моя бабушка была одной из тех, кого они убили. А «Лютеция», нужно отдать им должное, была очень открытой в том, что касается этого периода ее истории. Многие служащие отеля бежали, когда нацисты вошли в Париж…
– Так что им пришлось набирать новых.
– Oui. Может быть, тогда-то и появился ваш месье Горовиц. Тот факт, что он немец, улучшал его шансы в абвере, но мог вызвать подозрение среди других служащих. Часть определенно сотрудничала с Сопротивлением, но другие были коллаборантами. А какая-то часть старалась не высовываться и выживать. Трудные были времена.
– Мягко говоря. Было очень легко испортить кому-нибудь репутацию, предъявить ложные обвинения.
Мадам Ленуар кивнула:
– Многие казни после освобождения были актом возмездия, но не за работу с нацистами. Некоторые люди пользовались ситуацией, чтобы свести счеты с теми, кто им просто не нравился, или с теми, кто, как им казалось, обманул их. Или с теми, на чью собственность они положили глаз. Частные вендетты. Сотни были расстреляны или повешены без всякого суда. Позже предпринимались серьезные попытки вернуться назад и отделить семена от плевел. Но это непросто. Документы были уничтожены. Архивы после войны находились в ужасном состоянии. Там похозяйничали нацисты, они сжигали все, что противоречило их мировоззрению. Мы потеряли бессчетное количество документов, восстановить которые невозможно. Например, нацисты говорили о превосходстве арийской расы. У нас имелось множество документов, доказывающих, что это не так. Что это выдумка, миф, созданный много веков назад и воскрешенный нацистами.
– И они уничтожили все, что это доказывало?
– Во всяком случае, пытались. К счастью, те, кого они послали сделать это, были не семи пядей во лбу. Часть документов сохранилась. Хотя, если говорить откровенно, не только немцы занимались уничтожением и переписыванием. Союзники тоже постарались – многие свидетельства были упрятаны очень далеко или даже уничтожены. Бывшие нацисты требовались союзникам для собственных программ. Как иначе американцам удалось бы побывать на Луне?
Рейн-Мари покачала головой. Как библиотекарь и архивариус, она знала, что история не просто пишется победителями. Сначала ее нужно стереть и переписать. Заменить неприятные моменты мифами, восхваляющими победителей.
– Если Стивен работал на Сопротивление, – сказала Рейн-Мари, – то разве он не стал бы делать вид, что дружит с офицерами абвера? Разве эта дружба не была наилучшим способом получения необходимой ему информации?
– Да. И в этом состояла проблема. Как отделить тех, кто делал вид, от тех, кто реально помогал нацистам.
Рейн-Мари перебрала маленькую стопку фотографий и наконец нашла ту, на которой был Гиммлер. Отвратительный. Похожий на жабу. А за ним? Невероятно молодой и озорной Стивен в форме официанта. Улыбающийся.
Подперев рукой лоб, Рейн-Мари вгляделась в фотографию.
Она знала, что Стивен не сотрудничал с нацистами. Вопрос состоял в том, как это доказать. Они не могли допустить, чтобы клевета запятнала жизнь отважного человека. И уж конечно, не могли позволить, чтобы ложь скомпрометировала факты, обнаруженные Стивеном и Александром Плесснером.
Но пока она разглядывала фотографию, ей в голову пришел другой вопрос.
– У полиции, которая расследует убийство месье Плесснера, оказались копии некоторых из этих документов фактически сразу после убийства. Возможно ли это?
– Non. – Ответ был весьма категоричен.
– Почему нет? Вам не потребовалось много времени, чтобы их найти.
– Я главный архивариус. Я практически родилась в каталожном ящике. Я знаю это место, знаю эти досье лучше, чем свою семью.
– Но, Аллида, вы же не можете знать все документы в архиве. Или даже хотя бы все документы, имеющие отношение к войне. Их, вероятно, сотни тысяч.
– Поэтому-то я хорошо знаю, что никто не мог обнаружить эти документы… – она показала на лежащую перед Рейн-Мари папку с рисунком корабля, – так быстро. На то, чтобы докопаться до нее, ушли бы недели, месяцы. Я думаю, они давно нашли то, что им было нужно, и оставили здесь, чтобы воспользоваться, когда понадобится.
– А это значит…
– Кто-то заранее знал, что эти документы могут понадобиться.
Не просто кто-то, подумала Рейн-Мари. Документы оказались в распоряжении полиции.
Она чувствовала себя физически больной. Голова кружилась от усилий, которые она прилагала, пытаясь направить свою мысль в нужную сторону.
– Когда в последний раз запрашивали эту папку? – спросила она.
Мадам Ленуар вернулась к электронному каталогу. Много времени эти поиски у нее не заняли – она подняла голову и встретилась взглядом с Рейн-Мари:
– Пять недель назад.
– Там сказано, кто это был?
Мадам Ленуар отвела глаза в сторону:
– Даниель Гамаш.
Арман стоял перед квартирой Даниеля и смотрел на дверь.
Потом постучал.
Ему открыла Розлин, она вышла на площадку и притворила за собой дверь:
– Извините, Арман. Он не хочет говорить с вами. Что случилось? Я никогда не видела его таким расстроенным.
– Об этом он должен рассказать вам сам. Но я прошу вас, Роз, мне необходимо с ним поговорить. Это очень важно.
Розлин посмотрела на тестя. Обычно такой ухоженный, Арман был взъерошен, его глаза покраснели, волосы растрепались. Темные пряди, смешанные с седыми, прилипли ко лбу, а пальто было измазано чем-то коричневым.
Похоже было на merde, но пахло, слава богу, шоколадом.
– Подождите здесь. Я посмотрю, что можно сделать.
Несколько минут спустя дверь открылась, и вышел Даниель.
Арман глубоко вздохнул:
– Я смогу понять, если ты мне не поверишь, но я хочу, чтобы ты знал: я тебя люблю. Всегда любил. И всегда буду любить. Я не состоял во Второй объединенной оперативной группе, потому что хотел быть с моей семьей. С тобой. Я не хотел, чтобы ты знал, чем я занимался там. Но я согласился готовить их, и мне очень, очень жаль, что ты не знал этого. Это моя вина, и я прошу прощения за ту боль, что я тебе принес.
– Мне теперь все равно. Ты опоздал на двадцать пять лет.
Арман кивнул:
– Oui.
Правда пришла слишком поздно.
Он еще раз глубоко вдохнул, выдохнул. И сделал решительный шаг.
– Если ты не веришь тому, что я говорю тебе как твой отец, то, пожалуйста, поверь тому, что я говорю как следователь убойного отдела. Я знаю, как это работает. Ты должен пойти в полицию и рассказать им все, что тебе известно про Александра Плесснера. Они так или иначе это узнают.
– От тебя?
– Нет, не от меня. Я ничего не скажу комиссару Фонтен. Я знаю, что ты не имеешь никакого отношения к убийству Плесснера, и я абсолютно уверен, что ты бы никогда не сделал ничего такого, что могло бы повредить Стивену. Но за этим стоит многоопытная влиятельная организация, и им больше всего нужен козел отпущения. Кто-то, кого можно подставить. Я опасаюсь, что они выбрали на эту роль тебя.
– Спасибо за ваш совет, старший инспектор. Я подумаю.
Арман кивнул и протянул сыну его зонтик, который подобрал на траве в саду. Даниель посмотрел на него и захлопнул перед ним дверь.
Арман прислонил зонт к стене и ушел.
Жан Ги ждал в тени.
Пешеходы поглядывали на него и шли дальше. Не хотели привлекать внимание этого сжатого, как пружина, человека.
Наконец появился тот, кого он ждал.
Луазель лишь на мгновение задержался у начала этой узкой второстепенной улицы, но Бовуару большего и не требовалось.
Он схватил этого человека, более крупного, чем сам Жан Ги, и развернул к себе спиной. Сделав ему подножку, он кинул охранника на тротуар, уперся коленом ему в спину и принялся обыскивать, что принесло свои плоды: через несколько секунд в руке Жана Ги оказался пистолет «зиг-зауэр».
Кто-то вскрикнул, кто-то завизжал, все бросились врассыпную. Но прежде, чем кто-нибудь из них успел опомниться и достать телефон с камерой, Бовуар поднял Луазеля на ноги и затолкал в магазин.
– Я полицейский, мне нужна пустая комната.
Вытаращив глаза, менеджер показал на дверь. Потом бросился вперед и отпер ее.
– Заприте ее за нами, – приказал Бовуар.
– Вызвать полицию?
– Не надо. Я уже вызвал, – солгал он.
Когда дверь закрылась, он прижал Луазеля к стене и приставил ему пистолет к горлу.
Но что-то пошло не так. Охранник не сопротивлялся. Не отбивался. Слишком легко все получилось.
Потом Луазель сделал что-то неожиданное. Он поднял руки.
Они уставились друг на друга. Адреналин в крови Бовуара зашкаливал, в нем бушевала такая ярость, что он едва сдерживался, чтобы, несмотря на отсутствие сопротивления, не оглушить противника рукояткой пистолета.
А затем Луазель сделал нечто еще более неожиданное.
– Вы сказали, что служили копом в Квебеке, – сказал он. – Вы – инспектор Бовуар из Квебекской полиции. Это вы были на фабрике. Я хотел с вами поговорить.
Телефон Армана зазвонил. Его разыскивала Рейн-Мари.
– Ты можешь приехать ко мне в архив? – спросила она.
– Буду через пять минут.
Арман быстро зашагал, пытаясь собраться с мыслями. Он обещал Даниелю, что ни слова не скажет комиссару Фонтен, и он не собирался ей ничего говорить. Но все-таки ему нужно было понять, над чем работали Даниель и Плесснер. И имеет ли это какое-то отношение к убийству Плесснера.
На ходу он проверил электронную почту и наконец кликнул по пришедшему ночью письму от миссис Макгилликадди. Оно оказалось не длинным и не витиеватым. И содержало всего два слова.
«Позвоните мне».
Он посмотрел на свои часы. В Монреале время отстает от парижского на шесть часов. Значит, там теперь пять тридцать утра. Она еще спит.
Он позвонит ей после разговора с Рейн-Мари.
– Я узнал вас по видео с фабрики, – сказал Луазель с ноткой волнения в голосе. – Я видел, что вы делали. Вы и другие агенты. Видел, что делал ваш босс. Видел, что случилось.
Луазель говорил шепотом, словно то, что случилось несколько лет назад в тот страшный день на фабрике, было тайной, а не утекло и не разошлось по Интернету. Где его увидели миллионы.
Рейд, проведенный Квебекской полицией, чтобы освободить заложников. Остановить вооруженных преступников. Схватка была отчаянная, они сражались за то, чтобы не допустить чего-то более ужасного. Но бой на фабрике обернулся кровавой баней. Они победили. С трудом. И заплатили ужасную цену.
– Я видел вас вчера с человеком – это ведь был Гамаш, верно? Пожилой? Его я тоже узнал. Поэтому и хотел с вами поговорить.
– О чем?
– На той фабрике ни один из ваших агентов не сломался, не бросился наутек. Вы были дисциплинированными, хорошо подготовленными, преданными своему делу. Сплоченной командой. Но все же никто не суется в такой ад и не ведет наступление, если не понимает, что на то есть веская причина. Высшая цель.
Бовуар по-прежнему крепко держал этого человека, но чуть ослабил нажим пистолета. Позволил Луазелю заглянуть ему в глаза.
– Я тоже верил, – сказал Луазель. – Верил в то, что делаю важное дело. Что оно имеет значение. Но больше я не верю. Вот почему это видео снова и снова смотрят отставники сил специального назначения. Оно напоминает нам, кем мы были когда-то. И что у нас было прежде.
– И что же?
– Самоуважение.
Бовуар оттолкнулся от Луазеля, чтобы получше его разглядеть.
– Я больше не хочу пачкаться в этом дерьме, – сказал Луазель. – Когда я уволился из АПНЖ, я был выгоревшим человеком. Готовым на все. Готовым служить любому, кто платит. Но, увидев вас вчера в офисе, я словно пощечину получил. Я проснулся.
– Вранье.
– Я позволил вам скрутить меня. Но ведь я мог уйти. Легко. Мог бы убить вас. Легко. Но я хотел вас предупредить.
– О чем?
– Они убили этого Плесснера и пытались убить Горовица. И обделались. А теперь они перепугались. Они видят в вас угрозу. Мне приказано напугать вас.
– А если я не испугаюсь?
– Они придут за вами. И может быть, даже за вашей семьей. Вы поселили их в «Георге Пятом». Они этого не ждали. Я думаю, мои боссы сделают передышку, попытаются понять, что это значит и что делать дальше. Они безжалостные, но вовсе не глупые. Убийство вашей семьи в «Георге Пятом» создаст больше проблем, чем решит. Однако они пойдут и на это, если их загнать в угол. Вы выиграли немного времени. Но слишком мало.
– Кто они? Кто отдает приказы?
– Мне приказы отдает руководство «Секюр Форт». Но кто отдает приказы компании, я не знаю.
– Полиция тоже задействована?
Луазель ошарашенно посмотрел на него:
– Все задействованы. Вы действительно не понимаете, насколько влиятельна «Секюр Форт»? Сколько у нее компромата на политиков, копов, судей и медиа? Я мог бы на виду у всех взорвать Эйфелеву башню и спокойно уйти, если бы это было сделано по приказу «Секюр Форт». Слушайте, вам нужно прибавить скорость, иначе вы окажетесь под колесами.
– Как я могу знать, что наш разговор не часть их плана? Как я могу знать, что это не ловушка?
– Пожалуй, никак. Но разве у вас есть выбор?
– Вы должны знать, что это за история, – настаивал Бовуар.
– Я знаю одно: то, что они искали, то, ради чего они убили старика, так и не найдено. И они до усрачки боятся, что это окажется в ваших руках. Но у них есть выбор. Убить вас до того, как вы это найдете, или наблюдать за вашими поисками и убить, когда вы найдете то, что ищете. При любом варианте…
– И вам приказали вести за мной наблюдение, попытаться напугать меня, а если не получится и я найду улику, то убить меня и забрать ее?
Луазель улыбнулся:
– Наконец-то до вас стало доходить.
– Вы ведете наблюдение за мной, – сказал Бовуар. – А кто-нибудь ведет наблюдение за Гамашем?
– Думаю, да. Но я не знаю кто и не знаю, какой они получили приказ.
– Вы имеете в виду – только ли наблюдать или причинять вред?
– Да.
– Черт, – сказал Бовуар.
Он уставился на Луазеля. Он не мог держать противника под прицелом и одновременно набирать эсэмэску Гамашу.
Луазель понял, о чем думает Бовуар, и сказал:
– Я буду стоять не двигаясь.
Отойдя от Луазеля подальше, насколько позволяла тесная комната, Жан Ги положил пистолет и достал телефон. Поглядывая на Луазеля, он быстро набрал и отправил текст, потом снова взял в руку пистолет.
– А что насчет Люксембурга? Что такого важного в этом проекте?
– Понятия не имею, но могу попробовать выяснить.
– Северин Арбур тоже в это втянута?
– Мадам Арбур? Из вашего отдела в ГХС? Я этого не знаю.
– А Кароль Госсет?
– Думаю, да. Я слышал, как они говорили о ней. Но наверняка сказать не могу.
Жан Ги разглядывал человека, стоящего перед ним. Ему предстояло принять решение, которое повлияет на всю его дальнейшую жизнь. И на жизнь тех, кого он любит.
Глубоко вздохнув, он вернул пистолет Луазелю.
