Глава девятнадцатая
Арман стоял на ярком солнце в небольшом парке напротив дома Даниеля. Он знал, что ему нужно проверить почту, сделать несколько телефонных звонков.
Но ему так хотелось постоять еще немного. Посмотреть, как играют его внуки. Посмотреть на собственных детей, ставших родителями. Отвернуться от той жизни, какая была, и взглянуть на жизнь, какой она должна быть.
Он подошел к Даниелю, который раскачивал Зору на качелях, и сказал:
– Мы можем позже выпить по кружечке пива? Только мы вдвоем.
– Зачем?
– Затем, что мне нравится быть с тобой. Затем, что мне хочется наверстать пропущенное. Узнать побольше о твоей новой работе, твоем новом доме.
– Продолжить допрос?
Арман сумел сдержаться:
– Просто я хочу знать, как твои дела. Мы не часто с тобой говорим.
А на самом деле – никогда.
– Я сейчас немного занят, – ответил Даниель. – Может быть, завтра.
– Даниель…
– Встретимся попозже, па.
Он повернулся спиной к отцу и еще раз подтолкнул качели.
Стоявшая чуть поодаль Рейн-Мари наблюдала за ними и перехватила взгляд Гамаша.
– Все в порядке? – спросила Рейн-Мари, когда он подошел к ней. – Я почувствовала какое-то напряжение.
– Он злится из-за этого разговора. Из-за того, что я задавал ему вопросы.
– Он успокоится. Поймет, что ты делал это, чтобы помочь ему.
– Не думаю, что он успокоится. Я пытался поговорить с ним, но… – Он поднял руки.
В этом жесте она увидела всю боль и тщету последних двадцати пяти лет. Разочарование и печаль после тщетных попыток наладить отношения с ребенком, исчезнувшим в один день. Его дорогой мальчик ушел. Вместо него появился мрачный, недовольный ребенок.
И они не знали, в чем дело.
Рейн-Мари посмотрела на мужа и не в первый раз подумала о том, что вот перед ней стоит человек, который всю жизнь распутывал клубки жизней других людей, но никак не может распутать клубок своей, не понимая, что случилось с его собственным ребенком.
– Я пригласила Дюссо на ужин, – сказала она.
– Извини, что?
– Клод и Моника придут к нам сегодня на ужин.
Арман уставился на нее. Конечно, она не могла знать о неловкости разговора в префектуре всего час с чем-то назад. Но она знала, что одеколон, запах которого они чувствовали, стоя над телом в квартире Стивена, был тем самым одеколоном, которым пользовался Клод Дюссо. Что существуют подозрения в адрес префекта.
– Зачем?
– Мне кажется, я нашла этот одеколон, – сказала Рейн-Мари. – Тот самый запах. Но я хочу убедиться. Я подумала, если мы пригласим их…
– И просто спросим его? «Клод, это ты был в квартире Стивена вместе с нами? Это ты убил Александра Плесснера? Улыбнись!»
Она рассмеялась:
– Нет. Конечно нет. Но может получиться.
– С одеколоном?
– Клод не знает, что мы почуяли его в квартире, верно?
– Не знает.
– Тогда не будет вреда, если мы спросим.
– Вред будет. И очень большой, – сказал Арман, поворачиваясь к ней. – Рейн-Мари, прошу тебя. Обещай, что не будешь у него спрашивать. Пожалуйста. Сейчас опасное время. Может быть, он друг, ну а если нет, если он чувствует угрозу себе, если он загнан в угол…
– Значит, ты подозреваешь его.
– Боюсь, что на данном этапе я подозреваю всех. Кроме нашей семьи. Пожалуйста, обещай мне, что ты не будешь спрашивать у него про одеколон.
– Обещаю. Считаешь, было ошибкой приглашать их? Давай я все отменю.
Арман немного подумал:
– Нет, может получиться даже хорошо.
Он поискал глазами Жана Ги. Ему не терпелось услышать, что узнал Бовуар в ГХС полутора часами ранее.
Жан Ги как раз показывал Оноре склеившиеся монетки. Пока мальчик пытался разъять их, Жан Ги огляделся. Осмотрел все вокруг.
Гамаш узнал этот взгляд, далеко не беспечный.
Тем временем, не сумев разъять монетки, раздосадованный Оноре бросил их в траву.
Когда Жан Ги повернулся к сыну, монетки исчезли. Он тут же опустился на колени и лихорадочно засунул пальцы в рот Оноре, проверяя, нет ли там монеток. Мальчик заплакал.
Арман подбежал к ним со словами:
– Все в порядке. Он их выбросил.
– Слава богу. Если бы что-то случилось с Оноре… – Он оглянулся на Анни. – Не хочу, чтобы меня обвиняли.
Арман рассмеялся. Краем глаза он увидел, как Даниель подобрал монетки, чтобы никакой другой ребенок не проглотил их. Спрятав монетки в карман, Даниель отошел подальше от Жана Ги и отца.
– Как вы? – спросил Жан Ги. – После всего, что наговорила Фонтен…
– Это было потрясением. Я знаю, что это неправда, насчет Стивена, но даже просто слышать ее обвинения было отвратительно.
– Я попросил у нее досье.
Гамаш повернулся к зятю:
– Кстати, тебя не удивило, что оно у нее оказалось? Следствие открыто только сегодня утром, но они уже вытащили на свет какое-то старое досье на Стивена, пылившееся в архивах семьдесят пять лет.
Жан Ги кивнул, провожая взглядом Оноре, убежавшего играть с другими детьми. Потом он посмотрел на Анни, такую беременную, что казалось, она вот-вот взорвется. Анни сидела на скамейке и болтала с одной из матерей, выгуливавших своих чад.
– Ты меня слышишь? – спросил Арман.
– Извините. Я немного отвлекся.
Арман проследил за его взглядом:
– Рассказывай.
Жан Ги понизил голос, словно заговорщик. Словно собирался сказать что-то постыдное.
– Я очень волнуюсь. Правильно ли мы поступили? Что будет дальше? Господи, я стою рядом с Оноре и не могу уследить за ним – проглотил он монетку или нет. Как я вообще смогу обеспечить безопасность нашей дочери? Всю ее жизнь. Это никогда не прекратится. И… и… да простит меня Бог, я думаю о том, как мы счастливы втроем. Неужели мы совершили ошибку? Мне так страшно.
Помолчав, Арман осторожно спросил.
– Чего же ты боишься?
– Я боюсь, что у нас ничего не получится. Что мы, что я не буду любить ее достаточно сильно. Я боюсь за Оноре. И да, я боюсь за себя. Что это будет значить для меня? Я просыпаюсь посреди ночи и думаю: что же мы сделали? И мне хочется убежать. Боже мой, неужели я и вправду такой эгоист?
Даниель, который общался в парке с другими родителями, увидел, что его отец и Жан Ги погружены в какой-то очень личный разговор. Повернувшись к ним спиной, он сосредоточился на чужих для него людях.
– Нет, конечно, ты никакой не эгоист. Послушай меня. – Арман прикоснулся к руке Жана Ги. – Ты меня слушаешь? Посмотри на меня.
Жан Ги поднял глаза.
– Ты был бы сумасшедшим, если бы не боялся. Если бы не беспокоился. Уже одно то, что ты в этом сейчас признался, говорит, каким прекрасным отцом ты станешь для твоей дочери. Мы все боимся. Боимся того, как бы с нашими детьми не случилось чего-то. Боимся, что не окажемся рядом, когда они будут в нас нуждаться. Боимся, что не сможем дать им необходимого. Бывают дни, когда мы все хотим забраться с головой под одеяло и спрятаться. Не все из нас признают это. Твоей дочери повезло. Я не знаю, как оно у тебя будет, но подозреваю, что она будет гораздо больше походить на других детей, чем отличаться от них. И я не сомневаюсь, что ты будешь ее любить, Жан Ги.
Бовуар взглянул в глаза тестю, надеясь, что так все и будет.
И тут заплакала маленькая Зора. Даниель подхватил ее на руки, прижал к себе, погладил по спинке. Позволил ей повопить, нашептывая на ушко:
– Все хорошо. Все хорошо.
Рейн-Мари и Арман подошли к ним.
– Она что, упала? – спросила Рейн-Мари.
Даниель поставил дочку на землю и спросил:
– Тебе нигде не больно?
Зора, заливаясь слезами, покачала головой.
– Почему ты плачешь?
– Нипочему.
– Ладно, мне-то ты можешь сказать.
– Нипочему.
Арман дал сыну носовой платок, и Даниель отер лицо девочки и велел ей высморкаться.
Подошла Флоранс, ее старшая сестра.
– Это другие дети виноваты, – сказала Флоранс.
– Вовсе нет, – пробурчала Зора.
– Что они сделали? – спросил Даниель.
– Они над ней смеялись.
– А вот и нет.
– Почему смеялись?
– Из-за ее имени.
Младшая сестра замолчала, но ее лицо снова сморщилось, и она еле удерживалась от слез.
– Они говорят, оно странное. И она странная.
– Я его ненавижу, – сказала Зора. – Ненавижу мое имя. И их ненавижу.
– Кто-нибудь рассказывал тебе о твоем имени? – спросил у нее дедушка. – И почему ты его носишь?
– Так звали бабушку, – пробормотала Зора. – Вроде бы.
Арман опустился на колени.
– Да, так звали твою прабабушку. – Он посмотрел на других детей, наблюдавших за ними, потом на Даниеля. – Мы можем прогуляться немного все вместе?
Даниель кивнул и протянул дочери руку, а Рейн-Мари взяла за руку Флоранс.
Пока они шли по парку, Арман рассказывал Зоре про другую Зору, умалчивая о худшем, о кошмарах войны – для этого еще не пришло время. Он рассказал ей, какой храброй была ее тезка. И какой любящей. Забавной и доброй. И сильной.
– Зора – красивое имя, – сказала Рейн-Мари. – Она означает «заря». Каждое имя означает что-то особенное.
– А что означает мое имя? – спросила Флоранс.
– Оно означает «цвести», – сказал Даниель. – «Расцветать». А ты знаешь, что тебе нужно, чтобы расцветать?
– Конфетку?
Ее отец рассмеялся:
– Non. Цветам нужно солнце.
Он посмотрел на Зору. Флоранс проследила за его взглядом и кивнула. Но ничего не сказала.
– И может быть, – сказал Даниель обеим девочкам, – немного мороженого. Но сначала… – он наклонился к ним, – поцелуйчик.
Они завизжали и со смехом бросились прочь.
Арман наблюдал за своим сыном в роли отца и улыбался. Да, гораздо важнее быть хорошим отцом, чем хорошим сыном. Он немного отстал и подождал Жана Ги:
– Нам нужно поговорить.
Рейн-Мари пошла в Marché des Enfants Rouges, чтобы купить еду на вечер, а Даниель и Розлин повели девочек домой есть мороженое.
Анни и Оноре отправились домой вздремнуть.
– Идешь с нами? – спросила Анни Жана Ги.
– Ты не возражаешь, если я поговорю с твоим отцом?
– Вовсе нет. Не забудь ключ.
– Ключ, – сказал Жан Ги, когда они с Арманом сели в такси, – это коробочка с наполеонами. Меня без них в дом не впускают.
Арман улыбнулся. Рейн-Мари называла ключом острую пиццу с сосисками.
– Hôtel Lutetia, s’il vous plaît, – сказал он водителю и закрыл стеклянную перегородку между ними.
Они впервые остались один на один после возвращения Жана Ги из офиса ГХС Инжиниринг.
– Что ты узнал?
– Ну? – спросил Клод Дюссо. – Что ты узнала?
– Ничего конкретного, месье, – ответила по телефону Фонтен.
Дюссо услышал в ее голосе неуверенность.
– Но?..
– Но мне кажется, у месье Гамаша есть какие-то подозрения. Он был вежлив, но не думаю, что полностью откровенен.
– Понятно. Как он прореагировал на досье Стивена Горовица?
– Рассердился. Как вы и предсказывали, это сместило акценты.
– Хорошо. Может быть, он сосредоточится на этом и не будет слишком соваться в расследование.
– Кстати, он спрашивал про коробку. Я сказала, что ее у меня нет. Ну почему вы просто не можете сказать ему, чтобы он не вмешивался?
– Я пытался. Не получилось. К тому же лучше, если он будет у нас под присмотром. Сегодня я иду к ним на ужин. Может быть, выясню что-нибудь.
Отключившись, Дюссо откинулся на спинку кресла и задумался. Поначалу он разозлился на Монику за то, что она приняла приглашение Гамашей на ужин. Этот визит как минимум обещал быть неловким.
А теперь он решил, что это не такая уж плохая идея.
