Глава семнадцатая

В самом начале четвертого Ирена Фонтен и ее заместитель вошли в квартиру Даниеля и Розлин.

Дверь им открыл мужчина лет тридцати с небольшим. Бородатый, высокий, основательный. Это то, что было очевидно. Но Фонтен умела видеть и то, что другие могли упустить.

Его глаза, хотя и серьезные, были задумчивыми, даже теплыми. Вот человек, которого легко любить, подумала она. Которому легко доверять.

А это означало, что она немедленно прониклась недоверием к этому Даниелю Гамашу, невзирая на тот факт, что он приходился сыном старшему инспектору Гамашу.

Правда, комиссар Фонтен была далеко не уверена, что она доверяет отцу.

Войдя в гостиную, она увидела остальное семейство – все стояли лицом к ней. Большая комната казалась еще больше благодаря трем окнам от пола до потолка, выходившим на крыши с жестяной кровлей, мансарды, колпаки над дымовыми трубами.

Отсюда открывался вид на вечный Париж.

Перед началом разговора ее заместитель записал сведения обо всех, кто находился в комнате.

Рейн-Мари Гамаш работала старшим библиотекарем и архивариусом, пока не ушла в отставку.

Анни была адвокатом. Судебным адвокатом, получившим степень в Квебеке, но имеющим разрешение на работу во Франции. В настоящее время она находилась в отпуске по беременности.

Розлин работала в дизайнерской фирме, а Даниель – в банке.

Фонтен подумала, что он очень похож на отца. Если сбрить бороду, сходство будет удивительное. Может быть, по этой причине сын и отрастил бороду. Чтобы не видеть отца в зеркале, чтобы не разглядывать его в начале и конце каждого дня.

Когда их попросили назвать адреса проживания, Даниель заерзал на стуле и переглянулся с Розлин.

– Мы должны вам кое-что сказать, – сказал он, обращаясь ко всем присутствующим. – Мы здесь надолго не останемся. Мы переезжаем.

– Переезжаете? – спросила Рейн-Мари. – Домой?

В ее голосе безошибочно послышалась надежда, глаза засияли.

– Наш дом здесь, мама, – ответил Даниель. – Нет, мы приняли предложение купить квартиру в Шестом округе.

– Три спальни, – сказала Розлин. – У девочек будет по спальне. И это близко к их школе в Сен-Жермен-де-Пре.

– Но они же ходят в школу здесь, за углом, – удивилась Анни.

– До следующего семестра, – сказала Розлин. – Их приняли в коллеж Станислава.

Глаза у всех широко раскрылись, включая и двух следователей.

Маленькие мальчики и девочки в темно-синей и крахмально-белой форме были такой же частью Парижа, как Мадлен и ее приключения. Мальчиков и девочек, торжественно держащихся за руки, можно было увидеть, когда они пересекали бульвары Шестого округа и играли в Люксембургском саду.

Это была, без сомнения, лучшая частная школа в Париже. А возможно, и во всей Франции. И одна из самых дорогих.

– Но как?… – начала было Рейн-Мари и замолчала на полуслове.

– Как мы их туда устроили? – спросил, сияя, Даниель.

– Да.

Ясно было, что она собиралась задать другой вопрос.

Как они собираются оплачивать школу? И новую квартиру?

Но некоторые вопросы лучше было держать при себе. Во всяком случае, не задавать их в присутствии следователя убойного отдела.

– Поздравляю, – сказал Арман. – Это замечательная школа. Девочкам там понравится.

Но Анни недовольно смотрела на брата, не разделяя энтузиазма родителей, каким бы вынужденным он ни был.

– Черта с два замечательная, – заявила Анни, не в силах сдержаться. – Мы решили поселиться рядом с вами в двух улицах, а вы теперь уезжаете?

– Недалеко, – сказал Даниель.

– Вы снимаете эту квартиру? – спросила Фонтен.

– Да. Будет непросто с субарендой, – сказал Даниель и спросил у сестры: – Может, вы ее снимете?

– Может, ты… – начала Анни.

– Может, мы поговорим об этом позже? – вмешалась ее мать.

Но она уже опоздала со сменой темы.

– Прежде у вас была аренда, а теперь вы покупаете квартиру? – уточнила комиссар Фонтен. – Квартира побольше, район получше.

– Да, – сказал Даниель.

– И обеих своих дочерей отдаете в коллеж?

Если Даниель не расслышал этих тонких намеков, то от уха его отца они не ускользнули. Он оставался спокойным, хотя и насторожился.

Даниель взял Розлин за руку и улыбнулся, открыто и без малейшего лукавства:

– Oui. Извини, мама, я знаю, ты надеялась, что мы вернемся в Монреаль, но теперь Париж стал нашим домом.

Арман легонько прикоснулся к руке Рейн-Мари.

Это была правда. Они всегда надеялись, даже ожидали, что Даниель, Розлин и дети в один прекрасный день вернутся в Квебек. Но теперь это казалось невозможным. Париж забрал у них сына и внуков. А теперь он забирал у них и Анни с ее растущим семейством.

Город в этом не был виноват. Он ничего не мог с собой поделать и светился, как всегда.

Но в этот миг Рейн-Мари ненавидела Париж. И любовь Армана к этому городу тоже пошатнулась.

– Хрень собачья, – сказала Анни, когда Жан Ги сжал ее руку.

Комиссар Фонтен наблюдала за ними. Но как она ни старалась, ей не удалось увидеть семью, раздираемую ненавистью и обидами. Во всяком случае, их реакция на сообщение Даниеля была вызвана только любовью.

Они хотели быть ближе к своим родным, а не дальше от них.

Выслушав их воспоминания о том, что случилось предыдущим вечером, комиссар Фонтен вновь обратилась к Даниелю.

За несколько минут, проведенных ею здесь, она поняла, что сын похож на отца только внешне.

Оба они, père et fils, казались добрыми людьми. В них не чувствовалось никакой угрозы. Но если у старшего Гамаша это принимало форму уверенности и властности, то у младшего это обретало форму обаяния. Обаяние, при всей его привлекательности, могло быть поверхностным. Часто и было таковым. Нечто вроде добродушной обертки, в которой скрывается что? Неуверенность? Чувство незащищенности?

– Перед тем как месье Горовица сбила машина, он провел десять дней в Париже. Вы с ним встречались в это время?

– Нет, – удивленно ответил Даниель. – Впервые вчера вечером. Я решил, что он только-только прилетел.

– Кто-нибудь из вас получал от него в этот период какие-либо сообщения? – спросила Фонтен.

Все отрицательно покачали головой.

Жан Ги Бовуар поднялся и подошел к окну.

– Я вас утомляю, месье Бовуар? – спросила Фонтен.

– Non, désolé. Я хотел убедиться, что вижу детей с их няней в парке.

Он вернулся на свое место рядом с Анни и, сунув руку в карман, принялся играть склеившимися монетками. Он хотел показать их Оноре. Но забыл про них.

– Месье Горовиц собирался на следующей неделе присутствовать на заседании совета директоров, – сказала Фонтен. – Нас интересует, есть ли какая-либо связь между этим фактом и нападением на него.

– Какого совета директоров? – спросил Даниель.

– ГХС Инжиниринг. – Она повернулась к Бовуару. – Кажется, это месье Горовиц устроил вас на работу в ГХС.

– Верно, – подтвердил Бовуар.

– Правда? – сказал Даниель. Он казался озадаченным и на удивление довольным.

– Вы просили его об этом? – спросила Фонтен у Бовуара.

– Это он оказал мне услугу, – сказал Гамаш. – Я просил его найти для Жана Ги место в частном бизнесе.

– В частном бизнесе или в ГХС?

– Ни о какой конкретной компании речь не шла.

– Значит, насколько вам известно, месье Горовиц не подсаживал вас туда, – она снова обращалась к Бовуару, – чтобы получать нужную ему информацию? Даже инсайдерскую информацию.

– Чтобы шпионить? – переспросил Жан Ги. – Нет. Ни о чем подобном он не просил. И я бы никогда не стал делиться инсайдерской информацией. А если бы я обнаружил какие-то проблемы, то обратился бы к своему непосредственному начальству.

– И кто ваше начальство?

– Кароль Госсет.

– Но вы не обнаружили ничего подозрительного?

– Не обнаружил.

– Даже в люксембургском проекте?

– Откуда вы знаете про этот проект? – спросил Бовуар.

– Месье Гамаш сообщил префекту о ваших вопросах.

Бовуар стрельнул глазами в Гамаша.

– Это было странно, – признал он. – Но, судя по тому, что я видел, там все в порядке.

– А если нет, вы бы обязательно узнали? – спросила Фонтен.

Это был хороший вопрос.

– Нет.

– И вы понятия не имеете, почему месье Горовиц собирался пойти на совет директоров в понедельник?

– Позвольте, я встряну? – сказал Даниель. – Нам вообще известно, состоит ли Стивен в совете директоров?

– Он не состоит, – ответила Фонтен.

– Тогда он мог собираться сколько угодно, но его бы туда не впустили. Это частная компания. На заседание совета директоров допускаются только члены совета директоров. Там обсуждаются конфиденциальные вопросы. Посторонних туда и близко не подпускают.

– Месье Горовиц знал об этом?

– Безусловно знал.

– Может, он был инвестором компании? – спросила Анни.

– Нет, – ответил Арман. – Я спрашивал у миссис Макгилликадди. У Стивена не было никаких акций ГХС. Как говорит Даниель, они – частная компания и на бирже не торгуются.

– Тогда в чем был его интерес? – спросил Даниель.

Гамаш посмотрел на Фонтен, ожидая ответа. По-видимому, Клод Дюссо подробно проинформировал ее об их разговоре и подозрениях. Гамаша очень интересовало, как много готова сказать комиссар Фонтен.

Пока он смотрел на нее, она изучала его.

Этот человек смущал ее.

И комиссару Фонтен это не нравилось.

Ей не нравилась непринужденность Гамаша и его естественная властность. Не нравился его акцент. И уж точно не нравилось ей, что он не замечает того факта, что он ей не ровня – ни социально, ни культурно, ни интеллектуально, ни профессионально. Не может такого быть. Не может канадец быть ей ровней. Тем более квебекец.

Ей не нравились его отношения, его близкая дружба с префектом.

Ей не нравилось, что, когда в течение последних двадцати четырех часов случалось что-то нехорошее, Арман Гамаш всегда оказывался поблизости.

И конечно, ей не нравилось то, что он был ей симпатичен. Что ее инстинкт подсказывал ей доверять этому человеку. Префект предупреждал ее об этом.

– Мы понятия не имеем, почему он хотел присутствовать на заседании совета, – признала Фонтен. – Но вы все знаете месье Горовица. Что, по-вашему, более вероятно? Хотел ли он просто прийти и поздравить их с успехом или же раскрыть какие-то правонарушения? Что больше в его характере?

Судя по их лицам, они знали ответ на этот вопрос.

– Мы так и подумали. Но теперь он не может туда пойти. Один из вопросов, который мы задаем, расследуя убийство: кому выгодно? Ведь так?

Фонтен посмотрела на Гамаша, и тот кивнул.

– Кому выгодна смерть месье Горовица? – продолжила она. – Мне кажется очевидным, что она выгодна компании ГХС Инжиниринг.

– Но что у него могло быть на них? – спросила Анни.

– Мы этого не знаем, и в данный момент детали не имеют значения. Имеет значение мотив. И похоже, у ГХС был серьезный мотив. Заткнуть ему рот.

– Это всего лишь догадки, – сказал Бовуар. – Слушайте, может, вы и правы и за этим стоит ГХС. Но есть немало людей, желающих Стивену смерти. Он нажил себе кучу врагов.

– Это верно, – согласилась Фонтен. – Но есть лишь одна компания, которую он собирался посетить, перед тем как произошло покушение на его жизнь. Вы, конечно, знаете, что в квартире месье Горовица сегодня утром найден труп. Человека звали Александр Френсис Плесснер.

Она обращалась непосредственно и прямо к Анни и Даниелю. Внимательно наблюдала за ними.

– Это имя вам что-нибудь говорит?

Брат и сестра переглянулись, потом уставились на следователя, качая головой.

– Нет, – ответила Анни. – А что, должно говорить?

Арман нахмурил брови, наблюдая за тем, как следователь изучает его детей.

Фонтен сосредоточилась на Анни:

– Вы уверены?

На лице Анни появилось удивленное выражение.

– Александр Плесснер? Никогда не слышала этого имени.

Фонтен продолжала поедать ее глазами.

– Что это за история? – спросил Гамаш у Фонтен. – Вам что-то стало известно?

Она повернулась к нему.

Ей удалось нащупать ахиллесову пяту старшего инспектора. Это была его семья. Фонтен это знала. И он знал.

– Нам известно, что фирма вашей дочери представляет его бизнес-интересы в Париже. Он помогал вам в получении этого места?

– Я никогда о нем не слышала, – повторила Анни. – Ни в личном плане, ни в профессиональном. Но я помогу вам найти информацию о нем в рамках законной процедуры.

«Умница», – подумал Арман.

– В этом нет необходимости. Merci. – Фонтен перешла к Даниелю. – А вы, месье? Вы его знаете?

Даниель нахмурился, соображая, потом отрицательно покачал головой:

– К сожалению, нет. Он был другом Стивена?

– Александр Плесснер был инвестором. В основном по венчурным капиталам.

Арману понадобилась немалая сила воли, чтобы не посмотреть на Даниеля.

– А-а, так он, наверное, инвестировал в какую-нибудь дочку ГХС, – сказал Даниель. – Может быть, в какой-то из их рискованных проектов.

И теперь отец открыто взглянул на Даниеля.

До прихода следователей у него оставалось немного времени, чтобы предупредить всех не выдавать по собственному почину никакую информацию, даже если она кажется совсем уж банальной. Отвечать на вопросы комиссара честно, но не уходя в сторону.

Любая информация может быть истолкована так, что потом не отмоешься.

– Очень полезные сведения, – сказала Фонтен. – Вы, случайно, не знаете этих дочек?

– На бирже они не играют, – ответил Даниель, игнорируя покашливание отца, – так что точную информацию получить затруднительно. В этом и состоит большое преимущество частной компании. В приватности.

– Возможно, вы имеете в виду келейность, – сказала Фонтен, улыбаясь ему заговорщицкой улыбкой.

Даниель улыбнулся в ответ. Ему явно нравилось высказывать свое экспертное мнение.

Гамаш знал этот следовательский прием. Воззвать к эго подозреваемого. И слушать, как он сливает информацию.

– Вероятно, ваша формулировка точнее, – согласился Даниель.

Он открыл рот, собираясь сказать что-то еще, но в разговор вмешался его отец.

– Регуляторы должны знать, чем занимается компания, ведь так, комиссар? – спросил он, давая понять, кто должен ответить на этот вопрос.

– Вы будете удивлены, – сказала Фонтен.

– Чему? – спросила Рейн-Мари.

– Тому, насколько мало они регулируют, – сказал Даниель, возвращаясь в разговор. – Тому, как мало они на самом деле знают о корпорациях.

– Расскажите мне подробнее, – сказала Фонтен, наклоняясь к нему.

– Ну, французское правительство проверяет соблюдение действующих правил, – сказал Даниель. – Но если большая компания вроде ГХС не торопится давать ответ, то бюрократы просто переходят к другой компании. Поменьше. Попроще. Чтобы показать, что они работают.

– То есть вы хотите сказать, месье, что, судя по вашему опыту, эти корпорации специально ничего не скрывают?

– От конкурентов – скрывают. Но от регуляторов – нет. Из собственного опыта знаю, что они пытаются быть как можно прозрачнее. Проблема в том, что компаний слишком много, а сторожей слишком мало.

Фонтен посмотрела на Гамаша, который слушал с каменным лицом, никак не реагируя на слова сына.

Но что было у него на уме?

Может быть, то же самое, что и у нее. Ответ Даниеля Гамаша в лучшем случае был наивным. В худшем – намеренно вводящим в заблуждение.

И если его отец предпочитал первое, то комиссар Ирена Фонтен категорически выбирала второе.

– Давайте дальше… – начала Фонтен.

– Минутку, – проговорил Гамаш. – У меня маленький вопрос к Даниелю.

Он действовал вопреки тому, что сам же посоветовал семье, но у него не оставалось выбора.

– Oui?

– Здесь, во Франции, существует ряд агентств, которые ведут наблюдение за деятельностью корпораций, правильно?

– Да. Есть, например, АМФ.

– Но они главным образом наблюдают за работой финансовых институтов, например банков, – сказал его отец. – Правительство не контролирует частные многонациональные компании вроде ГХС.

– Верно. Но есть правительственные агентства, которые следят за тем, чтобы соблюдались французские коммерческие правила.

Даниель слегка покраснел. Он чувствовал себя не слишком комфортно, когда допрос ему учинял отец.

Но комиссар Фонтен точно понимала, что делает Гамаш.

Это был не допрос. Это была операция спасения.

Гамаш видел, в какой опасности находится его сын. Он давал Даниелю еще один шанс объясниться. Чтобы не выглядело так, будто он прикрывает компании с неэтичным поведением.

Чтобы он признал, что зачастую имеют место пособничество и сговор, подкуп и запугивание. Что иногда наблюдатели смотрят в другую сторону, давая возможность корпорациям выйти сухими из воды после убийства.

– Ты здесь уже немало прожил, Даниель. Что ты думаешь? – спросил у него отец. – Может ли частная компания намеренно утаивать свою деятельность от регулятора.

«Он выводит его на правильный ответ», – подумала Фонтен. И вдруг вопреки себе обнаружила, что хочет, чтобы Даниель с честью вышел из этого разговора.

– Да.

Даниель недовольно смотрел на отца. Не понимая, от чего тот спас его минуту назад.

Но Гамаш еще не закончил.

– Каким образом? – спросил он.

– Когда на кону миллиарды евро, прибегают к подкупу и шантажу, – резко ответил Даниель. – Используют откаты. Покупают политиков. А вот вариант еще проще: бюрократ просто закрывает глаза на какие-то проблемы в надежде получить вознаграждение от корпорации.

– Порок в системе, – сказал его отец, кивая. – Блюстителям закона платят гораздо меньше, чем зарабатывают преступники. Это вводит людей в искушение.

– Но большинство компаний работает честно, – возразил Даниель. – По крайней мере, я исхожу из своего опыта. В отличие от тебя, я не всегда хочу видеть в людях только худшие стороны.

Выстрел был точный. Попал прямо в яблочко.

Несмотря на годы тренировки, Арман так и не выработал защиты от уколов сына.

И Ирена Фонтен сделала себе заметку на память. Может быть, это дружная, крепкая семья, но она только что нащупала слабое звено. Трещину, через которую проникала неприязнь.

Интересно, что мог сделать отец сыну, чтобы такая неприязнь возникла?

– Bon, давайте вернемся к месье Горовицу. Мадам Макгилликадди предоставила мне массу информации о его… как бы это назвать?.. империи.

Все семейство, как один человек, улыбнулось.

Стивену это понравилось бы. Его назначение императором.

– Но, – продолжила Фонтен, – она отказалась дать мне коды к его компьютеру и телефону. Префект говорит, что вы добудете их для нас. Вы уже сделали это?

– Нет пока. Не было времени ей перезвонить.

– Понятно.

Фонтен, конечно, подумала, что если у нее нашлось время поговорить с миссис Макгилликадди, то мог найти и он. И она была права.

Она не знала, что он провел это время со Стивеном. Но теперь Арман понял, что должен сосредоточиться на следствии.

Своему крестному он ничем не мог помочь. Стивен находился в других руках. Хороших руках. А Арман мог помочь в поисках того, кто сделал это с ним. И с Александром Плесснером.

– Она назвала мне имя и номер личного юриста месье Горовица в Монреале, – сказала Фонтен. – Я вскоре ему позвоню, но вы можете сэкономить мне немного времени.

– Как? – спросила Розлин, подаваясь вперед.

– Кому выгодно? – еще раз сказала Фонтен, оглядывая комнату.

– Разве мы не об этом сейчас говорили? – удивилась Розлин. – Выгодно этой компании, если у него было что-то на них.

– Мадам Фонтен имеет в виду завещание, верно? – догадалась Анни. – Кто получит деньги Стивена, если он умрет.

– Да. Он миллиардер, владеет капиталом, недвижимостью, внушительной коллекцией живописи и редких первоизданий. И никаких очевидных наследников. Кроме вас. Только не надо мне говорить, что вы не думали об этом. Вы – его семья. Кому еще он может оставить свое состояние? Старший инспектор?

– Стивен никогда не говорил об этом, – сказал Арман. – А я никогда не спрашивал.

– И я тоже, – подхватил Даниель. – Если бы я задал себе такой вопрос…

«Молчи, молчи, – подумал его отец. – Ради бога, молчи». Но было слишком поздно.

– …то я бы ответил, что он намеревался использовать свое богатство для создания благотворительного фонда, – сказал Даниель. – Он не собирался оставлять это нам. Нам оно не нужно.

– Похоже, вы все же задумывались об этом, – сказала Фонтен.

«И вот тебе пожалуйста», – с огорчением подумал Гамаш.

– И что, вам не нужны деньги? – продолжала она. – Хотя бы на то, чтобы купить квартиру, которая наверняка стоит несколько миллионов евро? И чтобы отдать ваших детей в частную школу?

– Меня повысили на работе, – сказал Даниель, медленно краснея.

– Не можете же вы всерьез думать… – начала Рейн-Мари, но остановилась, не в силах произнести это вслух.

Зато у Бовуара сил хватило.

– Вы думаете, что кто-то из нас пытался убить Стивена? Ради денег?

– Не стоит изображать такое потрясение, – сказала Фонтен. – На моем месте вы бы задавали те же вопросы. Не в первый раз алчность становится мотивом убийства. Какими бы замечательными вы ни были, вы все же остаетесь людьми.

Но более всего ее интересовала реакция Гамаша.

Однако он не взорвался, как она надеялась, когда преднамеренно обвиняла его семью, атаковала его семью, – напротив, он стал еще спокойнее.

Если бы Клод Дюссо присутствовал при этом, он заметил бы предупреждающие сигналы.

Но Ирена Фонтен ничего не заметила.

– Это правомерный вопрос, – сказал Гамаш. – Но давайте расставим точки над i. Никто в этой семье никогда не наносил вреда другому человеку ради собственной выгоды.

Тон его голоса оставался вежливым, но сила его личности была почти подавляющей. Возмущение становилось гораздо сильнее из-за того, что его сдерживали. Фонтен подумала, что это все равно что наблюдать за тем, как центурион пытается сдерживать фыркающих и бьющих копытами боевых коней, готовых к сражению, но осаживаемых назад. Как он с бесконечным терпением выжидает момента, когда их можно будет выпустить в поле.

– Вы говорите, «ради собственной выгоды». Значит ли это, что есть другие причины, по которым они могут убить? – продолжала провоцировать его Фонтен.

Все остальные, казалось, слились с мебелью. А они остались вдвоем. Вынужденные довести дуэль до конца. Старший полицейский офицер из Квебека, с его странным акцентом. И она. Второй полицейский чин во всем этом долбаном Париже.

Если бы они состояли в одной структуре, то по рангу Фонтен была бы старше его. Она пыталась найти в этом утешение и уверенность, хотя и ощущала шаткость своей позиции. Теперь она сомневалась, стоило ли ей вообще переходить эту черту.

Но она должна была знать. Должна была надавить на него. Префект дал ей поручение сделать все возможное, но выяснить, что известно этому человеку. И лучший способ состоял в том, чтобы наносить удары по больному месту.

– Нет, – сказал Гамаш. – Никто из присутствующих здесь никогда бы не поднял руку на Стивена. По крайней мере, – он впился в нее взглядом, – никто из членов моей семьи.

Неужели он только что намекнул, что она может быть каким-то образом замешана? А если она, то, значит, и префектура?

Может быть, даже сам префект?

Гамаш нанес ответный удар, удар немалой силы.

Теперь Ирена Фонтен понимала, почему месье Дюссо призывал ее быть поосторожнее с этим человеком.

– Вам известно содержание его завещания? – спросила она, пытаясь подражать его тону.

– Я – один из душеприказчиков. Другие душеприказчики – миссис Макгилликадди и личный юрист Стивена. Но самого завещания я не видел.

– И он никогда не упоминал ни о каких дарениях вам или вашей семье?

– Нет.

– Хотя было бы вполне разумно, – сказала Фонтен, с большим трудом выдерживая его взгляд, – предполагать, что вы получите что-то. И может быть, даже весьма существенное.

– Безусловно, есть вероятность, что Стивен оставит свои миллиарды нам. И вполне в рамках человеческой природы предполагать, что это будут за деньги. – Он улыбнулся. – Разве у вас в голове не возникали бы такие мысли?

– А у вас?

– У меня? – Улыбка сошла с его лица, выражение стало почти задумчивым. – Нет. Мне никогда ничего не нужно было от Стивена, кроме его общества.

Ее губы искривились в усмешке. Но Гамаш продолжал неотступно смотреть на нее. И в этом взгляде присутствовала известная доля сочувствия.

Он словно приглашал ее понять, что значит любить настолько бескорыстно, чтобы не искать ничего, кроме общества другого человека.

Фонтен помнила его слова, сказанные в квартире Горовица.

Гибель родителей. Крестный. Девятилетний мальчик.

И на минуту ей стало ясно, кем, вероятно, был этот своенравный финансист для мальчика. И для мужчины.

Она поймала себя на том, что верит ему. Но это вовсе не означало, что его дочь-адвокат и сын-банкир с дорогой новой квартирой не мечтают о немыслимом богатстве. И может быть, даже вышли за рамки мечты.

Гамаш наклонился вперед:

– Никто из этой семьи не имеет никакого отношения к нападениям. Подумайте вот о чем. Даже если, даже если, – он сделал акцент на «если», – у нас был мотив убить Стивена, то зачем убивать месье Плесснера?

– Приняли его за другого, – сказала Фонтен, пока не готовая раскрыть свою версию. – Никто из вас не знал, что месье Горовиц остановился в «Георге Пятом», а не в своей квартире.

– Да бога ради… – начала было Рейн-Мари, но замолчала, услышав смех мужа.

– Прошу прощения, – сказал Гамаш, откидываясь на спинку дивана. – Но неужели вы и в самом деле хотите сказать, что кто-то из нас отправился в квартиру Стивена, принял месье Плесснера за человека, которого мы все знали всю жизнь, и убил его выстрелами в позвоночник и голову?

У него была причина выразиться так конкретно. Он не сказал «в спину», сказал «в позвоночник». И увидел, что его логика принесла плоды. Вот только…

Комиссар Фонтен слегка повернулась. Ее взгляд устремился на Жана Ги Бовуара.

– О, да бросьте вы, – сказал Бовуар, явно уловив ход ее мыслей. – Я? Вы думаете, это сделал я? Ерунда.

– Судя по вашим словам, убийство было совершено по спецназовским лекалам, – сказала Фонтен, снова обращаясь к Гамашу. – Насколько я понимаю, месье, вы входили в канадское подразделение специальных операций. Во Вторую объединенную оперативную группу.

– Я похож на спецназовца? – спросил Гамаш, раскинув руки.

Фонтен вынуждена была признать, что он больше походит на профессора истории в Сорбонне. Если только не смотреть в его глаза.

Во главе элитных подразделений стояли такие люди, как он. Они думали так же четко, как и действовали. Они думали, прежде чем действовать. И при необходимости могли быть жестокими.

– Сегодня? – сказала она. – Наверное, нет. Но лет сто назад…

Гамаш рассмеялся и покачал головой.

– Вы это отрицаете? – спросила она. – Но разве спецназовцы не дают клятву хранить тайну после ухода со службы? И говорить, если на них надавят, что их выгнали или что они были простыми инструкторами?

– Вот как? Если я это признаю, то я настоящий спецназовец. Если буду отрицать, то тоже спецназовец? Вы бы сделали хорошую карьеру в инквизиции, комиссар. – Улыбка исчезла с его лица. – Послушайте, это немного нелепо, но я действительно был инструктором Второй объединенной группы. Не членом.

– В самом деле? Это ваше официальное заявление?

– Это правда.

– Понятно. Это означает, что вы, вероятно, обучали ваших курсантов тактике спецназа. Почему бы и нет? Ваши люди часто приходят первыми.

– Тогда, комиссар, вы должны знать, что любой знакомый с этой тактикой обучен точно определять, что он убивает того, кого нужно. А не случайного прохожего.

– Бывают ошибки.

– Да. Когда ситуация выходит из-под контроля. Но у нас не тот случай. Все было под контролем. Один невооруженный пожилой человек в частной квартире. Ошибок тут быть не могло. Тот, кто убил Александра Плесснера, почти стопроцентно знал, что он убивает Александра Плесснера.

Эти слова прозвучали. Откровенное заявление, настолько основательное, что Фонтен не могла придумать никакого возражения.

– Что вам удалось узнать про убитого? – спросил Бовуар, надеясь перевести огонь на себя.

Фонтен оторвала взгляд от Гамаша и посмотрела на Бовуара:

– Мы нашли одну из коллег месье Плесснера в Торонто. Она, конечно, была потрясена. Известие о его смерти пока не предано гласности, и я попросила местных следователей осмотреть его офис и дом. Насколько нам известно, месье Плесснер имел диплом инженера-механика и, видимо, использовал свои знания для правильного инвестирования преимущественно в малые, внешне ничем не примечательные изобретения или инновации, от которых отказывались другие, но которые в конечном счете принесли ему целое состояние.

– Многие подобные вложения заканчиваются ничем, – заметила Розлин.

– Да, но если случится хотя бы одно попадание, инвестор заработает кучу денег, – сказал Даниель.

Рейн-Мари услышала вздох мужа и долгий выдох раздражения на сына, который не умеет держать язык за зубами.

– Верно, я забыла, что вы тоже занимаетесь венчурными капиталами, – сказала Фонтен, на самом деле ничего не забывшая.

Если где-то была поставлена ловушка, то Даниель непременно в нее попадался. Если ловушки не было, Даниель сам ее создавал. И попадался в нее.

– И все же вы не знаете месье Плесснера? – с любезным видом спросила Фонтен.

– Никогда о нем не слышал. Если у него офис в Торонто, то откуда бы я про него узнал? Есть множество людей, которые думают, что могут найти следующий «Эппл» или «Фейсбук». И некоторые находят. И тогда их жизнь меняется.

А иногда теряют, подумал Гамаш, глядя на сына.