Глава тринадцатая
– Чем я могу вам помочь, мадам? – спросил молодой человек.
– Я пытаюсь найти одеколон. Недавно я почувствовала этот запах, но названия не знаю, – сказала Рейн-Мари. – К сожалению, мне больше нечего добавить.
– Не беспокойтесь, – сказал молодой человек. – Я люблю такие поиски. Вы совершенно уверены, что это мужской одеколон, а не женская eau de parfum?
– Совершенно.
– Bon, – сказал продавец. – Это уже кое-что. Значит, все это можно не рассматривать. – Он повел рукой в сторону архипелага женских запахов. А потом задал вопрос, которого Рейн-Мари опасалась: – Вы можете его описать?
Сколько она ни напрягала мозг, иного описания, чем «запах старшего офицера полиции», у нее не было. Какие слова она использовала, когда впервые попыталась зафиксировать этот запах у себя в голове в те ужасные несколько секунд перед трупом?
– Это был землистый запах? – спросил продавец, пытаясь ей помочь. – А может, запах мха или коры? Такой запах есть у многих мужских духов. Считается, что он свидетельствует о мужественности.
Он скорчил гримасу, и Рейн-Мари улыбнулась. Этот человек ей нравился.
– Нет. Запах был немного мягче.
– Фруктовый?
– Non.
– Цитрусовый?
– Да.
– Хорошо.
– Может быть, немного древесный, – добавила она и поморщилась, чтобы показать свою неуверенность.
– Отлично, – сказал он.
– С каким-то химическим привкусом?
– Вы спрашиваете у меня?
– Это что-то вам говорит? – сказала Рейн-Мари.
– Похоже, мы ищем лимонное дерево, сделанное из пластика. Хорошо, что вы не пытаетесь продавать ароматы, мадам.
Повозив вилкой по тарелке, Арман отодвинул омлет в сторону. Он был влажный, с выдержанным сыром «Конте» и эстрагоном. Таким Арман и помнил это блюдо. Таким и любил его.
Но не сегодня.
Он поправил очки на носу и снова склонился над ежедневником.
Жан Ги проглотил сочный бургер с молодыми мягкими сырами горгонзола и мондор и слегка обжаренными грибами и тоже принялся читать, рассеянно макая в майонез картофель фри с зеленью.
– Стивен прилетел одиннадцатого сентября, – сказал Жан Ги. – Рейсом «Эйр Канада» из Монреаля. Это случилось десять дней назад, как вам и сообщил менеджер из «Георга Пятого». Чем же он занимался все это время?
Остальные странички ежедневника Стивена, начиная с одиннадцатого числа и до вчерашнего дня, были пусты. Вплоть до записи о встрече с Арманом в саду Музея Родена. Потом была запись АФП, что, как им теперь было известно, означало Александр Френсис Плесснер.
Еще ниже Стивен написал про ужин с семьей. Со своей семьей, отметил Арман. Со своей.
Арман достал собственный ежедневник.
– Забавно, – сказал Жан Ги, откидываясь на спинку дивана. – Стивен прилетел в Париж по какому-то делу. Почему же он ничего не записал? Остальная часть ежедневника пестрит записями о встречах, заметками на память.
Это была правда. Они просмотрели книжку от начала до конца, и им придется просмотреть ее еще не раз, тщательно. Десять предыдущих дней остались пустыми.
А следующие дни были заполнены.
В понедельник Стивен планировал в восемь часов утра посетить заседание совета директоров ГХС Инжиниринг.
– У него был забронирован билет на «Эйр Канада» в Монреаль в среду, – сказал Арман. – Но рядом есть приписка.
Он пригляделся, пытаясь разобрать убористый почерк, и улыбнулся. Стивен приписал: «…только если ребенок уже явится на свет».
Арман откинулся на спинку дивана и глубоко вздохнул.
Просматривая ежедневник внимательнее, они нашли заметки о встречах с АП, предположительно с Александром Плесснером, на протяжении всего года. Также упоминались ланчи с друзьями, включая Даниеля.
Но ни слова о том, какие планы у Стивена были в Париже, если вообще были. И определенно никакой тревоги на свой счет.
Правда, Стивен был осторожным человеком. Ничего подобного он бы не стал заносить в ежедневник.
– Вы думаете, эти нападения как-то связаны с заседанием совета директоров? – спросил Бовуар.
– Совпадение по времени наводит на размышления. Мы должны заполучить этот годовой отчет, лучше всего экземпляр Стивена. Возможно, он сделал там какие-то пометки на полях.
– Коробка у Дюссо. Можем попросить. – Не получив ответа, Бовуар посмотрел на тестя. – Вы всерьез подозреваете префекта из-за его одеколона?
Гамаш открыл было рот, но тут же его закрыл. Он не знал, что ответить.
– Дело не только в этом, – сказал наконец Гамаш. – Дюссо говорил, что не заходил в «Георг Пятый» много лет, но менеджер сказала, что видела его вчера.
– Вчера? – Бовуар поднял брови. – Она могла ошибиться.
Гамаш неопределенно хмыкнул.
Ситуация казалась абсурдной. Неужели он действительно подозревает друга, коллегу, в убийстве на основании столь шаткого свидетельства? Слабого запаха? И возможного появления в переполненном отеле?
Неужели дружеская преданность – такая хрупкая вещь?
Арман знал, что Клод Дюссо отважный и честный человек, и видел подтверждения этому снова и снова на протяжении многих лет.
Но люди меняются. Иногда к лучшему. Часто к худшему.
И было еще одно соображение.
– Тот незваный гость, которого мы с Рейн-Мари спугнули утром. Если он несет ответственность за убийство и наезд на Стивена, то он должен был бы убить и нас. Я сказал Рейн-Мари, что такой опасности нет. Что это вызовет слишком много шума. Но я ей солгал. На самом деле если человек убил одного, то он не остановится перед убийством еще двоих. И он определенно мог убить меня, когда я гнался за ним. Это было бы достаточно легко.
– Да-а, – протянул Бовуар.
Его тесть привел весомый аргумент в пользу того, что не стоило доверять Клоду Дюссо.
Незнакомый человек убил бы Гамашей, не задумываясь. Но друг?..
– А когда я преследовал его на лестнице, то услышал телефонный звонок. Он прозвучал приглушенно, но я не сомневаюсь, что звонил телефон того самого незваного гостя.
– И что? – спросил Бовуар, не поняв, как это связано с префектом.
– Рейн-Мари должна была звонить Клоду примерно в это время.
Вот оно что.
– Может быть, мы ничего не скажем префекту, – сказал Жан Ги. – Но нам нужно заполучить этот ежегодный отчет.
– Как тебе показался Стивен вчера вечером?
– Он был в хорошем настроении. Стивен в лучшем своем виде.
– Но не особенно радостный, – сказал Гамаш. – Не похожий на человека накануне раскрытия крупного мошенничества?
– Нет, особой радости я не заметил. Вы думаете, он нашел что-то про ГХС? И поэтому хотел прийти на заседание совета директоров?
Если бы Стивен собирался перевернуть башню коррупции, то он выглядел бы довольно возбужденным. Подобные разоблачения были чуть ли не любимым его занятием.
Так или иначе, он был, конечно, рад повидаться со всеми и посидеть с ними за столом, но триумфа не чувствовалось. Напряженным или нервным Стивен тоже не казался.
– Но он несколько раз проверял телефон, – сказал Бовуар. – Это было странно.
– Да, ты уже говорил. Возможно, ждал сообщения от месье Плесснера. На теле убитого или в квартире не был найден телефон?
– Non, но его могут найти позже.
– Сомневаюсь, – сказал Арман.
Жан Ги тоже сомневался. Убийца наверняка унес телефон с собой.
И было кое-что еще.
– Стивен помог мне получить работу в ГХС, – сказал Жан Ги. – Может быть, для этого была какая-то причина? Но если у него возникли подозрения, почему он не сказал мне? Или хотя бы не намекнул?
Гамаш отрицательно покачал головой. Его крестный отец был непростым человеком. У него были свои принципы, и так было всегда. Опыт, полученный им в молодости во время войны, научил его, что чем меньше народу знает о том, что происходит, тем в большей безопасности все находятся.
Это убеждение он разделял со своим крестником. Качество, которое другие не всегда могут оценить.
Казалось очевидным, что кому-то стало известно о намерениях Стивена Горовица. И этому человеку позарез нужно было остановить Стивена.
Теперь настала их очередь соединить точки. Но для начала требовалось эти точки собрать.
– Если он устроил тебя в ГХС из-за своих подозрений, то, возможно, он хотел, чтобы ты сам сообразил, что к чему, – сказал Гамаш. – Не хотел влиять на твои мысли.
– Он явно переоценил мои «мысли». У меня их нет. По крайней мере, нет подозрений. Впрочем…
– Oui?
– Дело в том, что мой заместитель…
– Мадам Арбур.
– Oui. Вчера днем она навязывала мне какой-то файл. Один люксембургский проект.
– Люксембургский?
– Да. Небольшой в сравнении с другими. Когда я перевел разговор на Патагонию, она вроде как напряглась. Я приписал это той довольно утомительной борьбе за власть, которая происходит между нами. Я думал, она проверяет, годен ли я даже для малых проектов. Почему вас это заинтересовало?
– Я вспоминаю мой разговор со Стивеном в Музее Родена. Ту ошибку, которую он совершил.
– Он совершил ошибку? – Жан Ги никогда не слышал о том, чтобы финансист Горовиц совершил, а тем более признал какую-нибудь ошибку.
– Больше похоже на провал в памяти. Он сказал, что убедил меня сделать предложение Рейн-Мари не там, где я собирался, а в Люксембургском саду. Но это была ошибка. На самом деле он говорил тогда о небольшом саде в Маре, близ улицы Розье.
– И именно там вы сделали ей предложение?
– Да. Я объяснил его ошибку возрастом и сменой часовых поясов после перелета. Но это явно тут ни при чем, ведь Стивен прилетел за десять дней до этого.
– Так что же это было, если не ошибка? Вы думаете, он мог сказать это специально?
– Я бы не стал заходить так далеко. Возможно, Люксембург просто был у него на уме. Что это за проект?
– Фуникулер.
– Наружный лифт?
– Да, по склону скалы. Но это самая новая, более безопасная конструкция. Мы используем ее в лифтах по всему миру, не только в фуникулерах. Господи Исусе, неужели Стивена могли волновать проблемы конструкции? Неужели там что-то не так?
– Стивен не инженер. Он может за считаные минуты прочитать финансовый документ, но вряд ли сумеет разобраться в техническом отчете.
Теперь они блуждали в темноте, где их подстерегала опасность поверить, что они не совсем заблудились. Гамаш всегда предупреждал своих людей, что именно на этом этапе многие расследования заходят в тупик.
– Ты говоришь, что, когда ты сменил тему, мадам Арбур расстроилась?
– Да, немного, – ответил Бовуар.
– Ты сказал об этом Стивену?
Бовуар порылся в памяти:
– Нет. Вы думаете, тут что-то есть?
– Я думаю, было бы полезно получить экземпляр технического отчета по этому фуникулеру.
– Но у Стивена не было при себе отчета. Если он собирался обнародовать что-то, разве он не взял бы отчет на собрание ГХС?
– Может быть, он его припрятал. Может быть, незваный гость именно его и пытался найти. Не сам отчет, а доказательство того, что там что-то не так.
– Верно. Посмотрю, что мне удастся сделать. Может быть, позднее забегу на работу. Но в таком случае я не попаду на вскрытие.
– Жаль.
– Oui. Но даже если я найду технический отчет, вряд ли он будет полезен, – сказал Жан Ги. – Я по-прежнему ничего в них не понимаю.
– Тогда мы найдем кого-нибудь, кто понимает.
Бовуар выпрямился и сосредоточенно сдвинул брови:
– Вчера я сказал Стивену, что прикладываю все усилия, чтобы разбираться в технических делах. Он сказал, что делал то же самое.
– Это значит, он пытался разобраться, – сказал Гамаш. – Может быть, даже читал отчет по фуникулеру.
– Да. Еще он сказал, что нашел полезным читать электронную переписку между инженерами и головным отделением.
– Головное отделение находится в Париже. Это твой офис. Ты можешь заполучить эти документы? – Гамаш подался вперед.
– Попробую. – Жан Ги прищурился, быстро просчитывая в уме варианты. И делая выводы. – Но если что-то не так с конструкцией фуникулера и Северин Арбур заметила это, почему она мне ничего не сказала? Зачем привлекать мое внимание к люксембургскому отчету, а потом ничего не говорить?
– Может быть, она собиралась сказать, но ты сменил тему разговора. И это разозлило ее.
– Черт, похоже на правду, – сказал Бовуар. – И все же, будь это серьезное упущение, она бы отбросила свои чувства и настояла на том, чтобы я ее выслушал.
Гамаш откинулся назад и снял очки, тоже пытаясь найти ответ.
– Мадам Арбур – инженер, верно?
– Да. Кароль Госсет, мой непосредственный начальник, характеризует мадам Арбур как очень знающего инженера.
– Тогда интересно, что ее посадили в отдел, призванный контролировать других.
– Я тоже об этом думал, – заметил Бовуар.
– Значит, ее роль состоит либо в том, чтобы помогать обнаруживать проблемы, – сказал Гамаш, – либо в том, чтобы скрывать их.
– Господи боже. Она принесла мне люксембургский отчет не для того, чтобы сообщить о каком-то изъяне проекта, – сказал Бовуар, широко раскрыв глаза. – Она хотела меня испытать, убедиться, что я этого отчета не читал.
– Вполне вероятно. Возможно, зная о твоих связях со Стивеном, они хотели накануне заседания совета директоров узнать, что тебе известно.
– Чтобы включить меня в список подлежащих уничтожению? – спросил Жан Ги. – Черт меня побери. Да сколько же народа они собираются убить?
– А сколько уже умерло? – спросил Гамаш. – Дефект инженерной конструкции, например подъемника, может привести к гибели сотен людей, прежде чем его остановят.
– Это каким же нужно быть уродом, чтобы скрывать изъян, который может привести к гибели сотен, может, тысяч людей?
Гамаш посмотрел на него.
Такое случалось чаще, чем ему хотелось признавать. Но отрицать это было невозможно.
Авиакомпании. Изготовители автомобилей. Фармацевтические компании. Химические компании. Вся табачная промышленность.
Компании знали. Правительства знали. Даже так называемые службы надзора знали. И молчали. И богатели.
Пока погибали сотни, тысячи, миллионы людей. Пока их убивали.
Великое Убийство.
Работа Гамаша всегда и по сей день состояла в том, чтобы находить ответственных и останавливать их. Жан Ги как заместитель Гамаша всегда следовал за своим шефом в эту выгребную яму.
И хотя Жан Ги Бовуар покинул своего босса, он не смог сбежать. Эта грязь преследовала его. И нашла. В Париже. Бовуар снова завяз в ней, причем на этот раз, кажется, по самую шею.
Бовуар задумался. Неужели амбиции Северин Арбур простирались так далеко? Были настолько отвратительны?
Бывший следователь убойного отдела знал, что жажда денег и власти может заражать. Может гноиться. Может опустошать человека.
Сколько молодых менеджеров, только что получивших звание магистра бизнес-администрирования или профессионального инженера, мечтают стать массовыми убийцами? Ни одного. Потому что подобная болезнь развивается медленно и в определенной среде.
Неужели ГХС стала такой средой?
Не по этой ли причине Стивен поместил его сюда? Он знал, что Жан Ги Бовуар не умеет читать чертежи, зато умеет читать человеческие души.
Является ли ГХС коррумпированной?
Жан Ги должен был признать, что так не считает. Но еще он знал, что вся его энергия была направлена на ускоренное освоение его обязанностей в компании. И на мысли о скором появлении на свет их дочери.
И да, наверное, он был ослеплен частными самолетами, роскошными отелями, экзотическими странами. И не видел того, что происходит у него перед глазами.
– Ты говоришь, что новая конструкция подъемников внедряется во всем мире, – сказал Гамаш, прервав его размышления. – В офисных зданиях, в жилых домах?
– Да, повсеместно.
– И когда это произойдет?
– На следующей неделе. – Бовуар побледнел. – Господи, неужели это возможно? Дело может быть просто в финансовых интересах ГХС, но может быть и в конструкции. О, merde.
Они уставились друг на друга.
Подъемники. В этих устройствах пересекались страхи обоих мужчин.
Гамаш боялся высоты. А Бовуар не выносил тесных пространств.
При мысли о возможности застрять в ненадежном лифте на последних этажах высотного дома у обоих началось головокружение. При мысли о сотнях, тысячах людей, стремительно падающих с такой высоты, им стало совсем плохо.
Гамаш сделал протяжный, медленный, глубокий вдох:
– Нам нужны эти планы.
– Я их достану. Вы полагаете, что Стивен обнаружил не финансовое мошенничество, а какой-то технический порок?
– Возможно. Но если так, то он вряд пришел бы с этим на заседание совета директоров.
– Почему?
– Если бы он каким-то образом обнаружил серьезный дефект конструкции, он бы немедленно обратился к главе компании. Он бы связался с тем человеком, который способен останавливать проекты и требовать ликвидации дефекта. Кто возглавляет ГХС?
– Эжени Рокбрюн. Может, мне попытаться встретиться с ней?
– Non, пока еще рано. Нам нужно собрать больше информации. Если она сама обеспечивает прикрытие этого проекта, то будет все отрицать, а без весомых доказательств мы просто засветимся, и все.
– Вероятно, именно это и сделал Стивен, – сказал Жан Ги. – Что и спровоцировало нападение на него.
– Ты не знаешь, может, кто-то еще владеет компанией ГХС? Не является ли она дочерней фирмой какой-то другой корпорации?
– Мне об этом неизвестно. ГХС – очень крупная компания. Тогда ее материнская корпорация должна быть эквивалентна… – он помедлил, – чему-то действительно большому.
– Ты хотел сказать, «Звезде смерти», верно?
– Ну да. Вы цитируете стихи, а я ссылаюсь на «Звездные Войны». Но это неплохая аналогия.
«Нет, – подумал Гамаш. – Плохая».
Он посмотрел в окно «Жозефины» на оживленную толпу прохожих и предостерег себя от фабрикации мотивов. Почти наверняка имеющих серьезные недостатки.
– Мы просмотрели ежедневник Стивена, – сказал Жан Ги, листая страницы. – Никаких упоминаний о встрече с Рокбрюн. Ни слова про ГХС до дня заседания совета директоров.
– Верно. Но у нас есть один не подлежащий сомнению факт: кто-то пытался убить Стивена и кому-то удалось убить Александра Плесснера. За три дня до заседания совета директоров. Это не простое совпадение во времени.
Тот, кто убил Плесснера, устроил разгром в квартире Стивена в поисках чего-то. Тот, кто заказал нападение, имел преимущество: он знал, что ищет.
Они не знали. Но Гамаш понимал, что у него есть более важное преимущество: он знал Стивена.
И теперь началась гонка.
– Нам необходимо выяснить, что делал Стивен в эти десять дней, – сказал он.
Единственным человеком, способным им помочь, была Агнес Макгилликадди. Арман проверил свой телефон, но там по-прежнему не было никаких посланий от нее.
А еще для Гамаша с каждой минутой становился все важнее вопрос, что делал Стивен в течение тех четырех недостающих часов между его уходом из «Лютеции» и встречей с ними за ужином.
Ему в голову закралась шальная мысль. Возможно ли, что Стивен зашел в свою квартиру? Возможно ли, что Стивен убил Плесснера? Не это ли означала запись «АФП» в его ежедневнике?
Но нет.
Однако…
Кто знает, на что был способен Стивен Горовиц на самом деле? Кто знает, что он совершил в молодости, сражаясь в Сопротивлении? Когда столько всего поставлено на карту.
Что сделал бы он в своем весьма престарелом возрасте? Когда терять уже почти нечего.
Что могло вынудить Стивена совершить убийство?
Арман посмотрел на Бовуара, проверяя, не пошли ли его мысли в том же направлении. Соединяя воображаемые точки так, чтобы на рисунке появился монстр.
Жан Ги внимательно смотрел на него, но помалкивал.
Гамаш поежился под его взглядом. Он снова нацепил очки и пролистал ежедневник до самой последней страницы, на которой люди нередко оставляют всякие случайные напоминания. Но он уже заглядывал туда и ничего там не нашел.
Он поднес страничку к солнечному свету – не проявится ли отпечаток записи, сделанный на предыдущей, вырванной страничке?
Ничего.
Но…
Что-то выскользнуло из-под клапана обложки. Уголок крохотного клочка бумаги. Засунутого туда. Спрятанного там?
Он вытащил этот клочок.
– Что там? – спросил Жан Ги, подаваясь ближе.
На бумаге были буквы и цифра. На сей раз не ЭМНП.
Своим плотным четким почерком Стивен Горовиц написал: АФП.
– Александр Френсис Плесснер, – сказал Жан Ги. – А цифры – вероятно, даты их встреч.
В этот момент зазвонил телефон Жана Ги. Звонила Лакост из Монреаля.
Он ответил на звонок, выслушал, поблагодарил, а отключившись, сообщил Гамашу:
– Александр Френсис Плесснер инженер. Был инженером.
– Это оно?
Продавец вытащил флакон «Тома Форда» и брызнул на Рейн-Мари.
Нет.
Тогда «Эрос» Версаче.
Определенно нет.
Тогда Ив Сен-Лоран…
– Нет, эти часто встречаются, – сказала Рейн-Мари. – А я говорю об одеколоне, с которым не сталкивалась никогда прежде.
– Вы уверены, что это был одеколон? – спросил он. – Может быть, вы наступили на что-то? Есть предметы с такими запахами.
– Абсолютно уверена.
Они продолжили. Молодой человек разбрызгивал или наносил на Рейн-Мари или вокруг нее различные запахи.
Голова у Рейн-Мари кружилась все сильнее, но она не останавливалась. Наконец они дошли до конца. До безуспешного конца. Если только цель не состояла в том, чтобы обоих довести до тошноты. В таком случае это был определенно триумф.
– Désolé, – сказал продавец. – Но есть еще одна вещь, с которой вы могли бы мне помочь.
Пятнадцать минут спустя у дверей «Ле Бон Марше» она сунула ему в руку купюру в пятьдесят евро.
Он не стал отказываться. Он чувствовал, что заслужил все до последнего евроцента.
Рейн-Мари вернулась в бар «Жозефина».
Тарелки Армана и Жана Ги уже унесли, но, как только она села, Жак поставил перед ней омара под майонезом.
Лицо метрдотеля, обычно ничего не выражающее и уж тем более не осуждающее, исказилось гримасой.
– Мадам, – сказал он и отпрянул.
– Извините, Жак. Но я больше не хочу есть. Не могли бы вы упаковать это для меня навынос?
– Конечно, – сказал он.
Сделав глубокий вдох ртом, он наклонился и взял тарелку со стола.
– Боже мой, Рейн-Мари, чем ты занималась? – спросил Арман, протирая заслезившиеся глаза.
Она рассказала.
– Хорошая была попытка, – сказал он, отодвинувшись от нее на несколько дюймов и жестом попросив Жака принести счет. Как можно быстрее.
Жак издали махнул рукой, отметая это предложение.
Их еда и напитки будут за счет заведения.
Выйдя на свежий воздух и солнце бульвара Распай, Рейн-Мари и Бовуар заметили, что Арман остался внутри.
Он задержался у входа – опять разглядывал мозаику на полу.
Его пихали и отталкивали нетерпеливые гости. Арман же твердо стоял на своем месте и созерцал древний символ Парижа до того, как он стал Парижем.
Жак сегодня процитировал латинский девиз. «Fluctuat nec mergitur».
«Его бьют волны, но он не тонет».
Арман видел эту мозаику на протяжении нескольких десятилетий, но только теперь осознал, что на ней, возможно, изображена сцена из шекспировской «Бури». Эта пьеса открывается сильнейшим штормом, во время которого терпит бедствие корабль.
Молодой человек прыгает с палубы в воду навстречу неминуемой смерти с криком: «Ад пуст, и все дьяволы здесь».
Арман поднял голову и огляделся.
Прямо здесь? В отеле «Лютеция»?
