Глава двенадцатая
– Что там у вас? – спросил Дюссо, когда эти двое вернулись в гостиную.
– Возможно, вы не знаете, что я работаю в ГХС Инжиниринг, – сказал Жан Ги, показывая на годовой отчет. – Пока я не увидел эту брошюру, мне и в голову не приходило, что Стивен приложил руку к моему трудоустройству. Я думал, что получил свое нынешнее место за собственные заслуги.
– Именно за это ты его и получил, – сказал Арман. – Но мне нужно было объяснить, как это случилось, и извиниться за мое участие в этом.
– Которое состояло в чем? – спросил Дюссо.
Арман рассказал.
– Вероятно, Горовиц состоит в совете директоров ГХС, – сказал Дюссо, взяв в руки годовой отчет. – Тогда понятно, как он устроил Бовуара на работу и почему у него оказался отчет.
Он положил брошюру назад в коробку и закрыл ее крышкой.
– Я уточню у миссис Макгилликадди, его секретаря, – пообещал Гамаш.
– Фонтен сообщает, что тело увозят, – сказал Дюссо. – Я должен быть на вскрытии. Хочешь поехать со мной?
Он посмотрел на Гамаша, потом, слегка неохотно, распространил приглашение на Бовуара.
– Спасибо, – сказал Гамаш, а Бовуар кивнул.
После того как они договорились о времени встречи с префектом на набережной Орфевр позже в этот же день, Дюссо сказал:
– Комиссар Фонтен хочет поговорить с вами и вашей семьей. Вы свидетели нападения на Горовица.
Договорились о том, что Фонтен встретится с ними в середине дня в квартире Даниеля и Розлин в Третьем округе.
Дюссо покинул отель «Лютеция», забрав коробку, а Рейн-Мари, Жан Ги и Арман вернулись в бар «Жозефина».
Им нужно было поговорить.
Подошедший официант спросил, что они желают заказать.
Рейн-Мари попросила чай, потом быстро просмотрела меню и выбрала первое, что попалось на глаза. К счастью, это был омар под майонезом.
Арман заказал омлет с травами. Он не был голоден и знал, что будет просто возить вилкой по тарелке. Бовуар заказал бургер.
Наконец официант отошел, и Рейн-Мари обратилась к Арману:
– Неужели это Клод? Одеколон, запах которого мы ощутили в квартире Стивена. Клод пользуется таким же одеколоном.
– Oui. Я сказал об этом Жану Ги, пока мы разговаривали в спальне.
– Ты же не думаешь?.. Он твой друг. Да бога ради, он же глава префектуры.
Арман покачал головой:
– Я не знаю.
– Многие могут пользоваться этим одеколоном, – сказал Жан Ги, который постарался поглубже вдохнуть запах префекта, прежде чем тот ушел.
Рейн-Мари поколебалась, но она знала, что сейчас не время прятаться от правды.
– Я прежде не была знакома с этим запахом. А ты?
Жану Ги пришлось признаться, что и для него этот запах в новинку.
– Но, вероятно, здесь этот одеколон популярен. Как и tête de veau.
Он так и не пришел в себя после того первого раза, когда они с Анни и Оноре бродили по Marché des Enfants Rouges близ их нового дома.
Отвернувшись от ряда эклеров, Жан Ги оказался нос к носу с другим рядом – телячьих голов, взирающих на него.
Он подхватил Оноре и поспешил прочь, держа мальчика так, чтобы тот ничего не увидел.
«Какие люди это едят?» – прошипел он Анни на бегу.
«А какие люди едят poutine?»
«Это другое дело. У poutine нет глаз. Ты что, стала бы есть голову и мозг теленка?»
«Нет. Это отвратительно. Но французам нравится».
Рейн-Мари и Арман понимали слегка преувеличенную реакцию Жана Ги.
– Интересно, что это за одеколон, – сказала Рейн-Мари и поблагодарила официанта, который принес ей чайничек с уже настоявшимся чаем.
Она налила чай в чашку и посмотрела в окно, где за парком на улице Севр высился огромный универмаг.
Подняв чашку, она заметила трещину на боку и проступившие капли.
– Она течет, – сказала Рейн-Мари, ставя чашку на блюдце.
– «Тропинка в страну мертвецов», – произнес Жан Ги, к удивлению Гамашей.
– Что ты сейчас сказал? – спросила Рейн-Мари.
– Прошу прощения. Строка из стихотворения, кажется. Где-то я слышал недавно. Не могу вспомнить где. Ах да. Мы летели на Мальдивы…
Если бы здесь была Анни, она бы застонала, но в ее отсутствие это сделала Рейн-Мари.
– …и Кароль Госсет произнесла эти слова. – Жан Ги закрыл глаза, вспоминая. – «И откроет трещина в чашке / Тропинку в страну мертвецов».
– Почему она так сказала? – спросила Рейн-Мари.
– Теперь уж и не знаю, – ответил Жан Ги.
Повернувшись к Арману, Рейн-Мари сказала:
– Ты все-таки подозреваешь Клода. Если бы не подозревал, ты бы все ему рассказал.
– Вы о чем? – спросил Жан Ги.
Арман достал из кармана тоненький ежедневник Стивена:
– У меня еще не было возможности просмотреть его.
– Пока ты его просматриваешь, пойду-ка я куплю кое-что, – сказала Рейн-Мари, вставая.
– Прямо сейчас? – спросил Жан Ги.
– Прямо сейчас.
– А ваш ланч? – забеспокоился ее зять.
– Сбереги его для меня, пожалуйста, – сказала она. – Я ненадолго.
Она ошиблась.
Рейн-Мари остановилась в залитом солнцем атриуме универмага «Ле Бон Марше». Магазин не изменился. Яркое просторное помещение представляло собой невероятное и идеальное сочетание коммерции и красоты. А теперь, по прошествии времени, еще и истории.
«Ле Бон Марше» был старейшим, первым магазином подобного рода в Париже. А фактически первым в мире. Он открылся в 1852 году, опередив более чем на полстолетия «Селфриджес» в Лондоне.
Собственно говоря, отель «Лютеция» был построен владельцем «Ле Бон Марше» главным образом для того, чтобы дать покупателям место, где можно было бы остановиться, пока они тратят деньги в его необыкновенном магазине.
Он был провидцем. И предвидел богатство. Чего он не мог предвидеть, так это других применений, для которых будет пригоден его великолепный отель.
Даниель и Анни в детстве ничего так не любили, как кататься вверх-вниз по знаменитым эскалаторам, выложенным белой плиткой, разглядывать товары, глазеть на громадные инсталляции, принадлежавшие равно искусству и маркетингу. Они заходили в отдел игрушек, кондитерский отдел, а потом возвращались в «Лютецию», чтобы выпить горячего шоколада.
Это почти идеальное коммерческое творение было наполнено счастливыми воспоминаниями.
Но не сегодня.
Рейн-Мари Гамаш пришла сюда по определенной причине, с темной целью.
Она направилась в парфюмерный отдел и подошла к прилавку с одеколонами.
Гамаш и Бовуар сидели голова к голове, разглядывая корявую писанину Стивена.
Сначала они проверили записи предыдущего дня. Их было несколько.
Стивен написал «Арман, Роден» и обозначил время.
Ниже стояли буквы АФП.
– Александр Френсис Плесснер? – спросил Бовуар.
– Наверно, он. Тогда он и прилетел в Париж.
Еще ниже Стивен написал: «Ужин, семья, Жювениль» и время.
– Вы сказали, он собирался встретиться с кем-то за бокалом вина, прежде чем прийти на ужин, – сказал Жан Ги. – Думаете, это был Плесснер?
Гамаш кивал, разглядывая страницу.
– Жак? – обратился он к метрдотелю.
– Oui, месье Арман?
– Месье Горовиц заходил сюда вчера?
– Bien sûr. Заходил. Полакомиться мороженым.
– Кто с ним был?
– Никого, месье. Он пришел один. Я сам его обслуживал.
– Вы уверены?
– Абсолютно. Он к вам присоединится?
Арман уставился на метрдотеля и понял, что тот ничего не знает о случившемся. Да и с чего бы ему знать?
Гамаш встал и повернулся лицом к Жаку:
– К несчастью, его сбила машина.
У Жака отвисла челюсть.
– Non, – прошептал он. – Это серьезно?
Его голубые глаза, проницательные, как всегда, обученные замечать самые тонкие движения, малейшие изменения выражения на лице клиента, теперь выдавали его собственные чувства.
Жак знал месье Горовица с первого своего дня службы в «Лютеции». Стакан заезжего канадца был практически первым, который он наполнил водой.
Жак сильно нервничал, слишком сильно наклонил серебряный кувшин и пролил воду на скатерть.
Ему тогда было всего пятнадцать, и он в ужасе уставился на пятно на скатерти, потом поднял глаза на сидящего за столом человека.
Лицо клиента было спокойным, как будто ничего и не случилось. Он только улыбнулся едва заметно и кивнул, подбадривая юношу.
Все было в порядке.
Все остальное в первые несколько дней работы Жака было как в тумане, но канадский бизнесмен произвел впечатление. И не только своим добрым поступком.
Прежде всего, своей речью, которая представляла собой смесь немецкого, английского и французского. И была малопонятна для новенького помощника официанта.
Если другие клиенты были явно богаче, влиятельнее, то этот производил впечатление своей уверенностью. Он чувствовал себя здесь на своем месте.
К тому же он сунул в карман начинающему официанту чаевые.
Три сотни франков. Жак столько за неделю зарабатывал.
В то время Стивен еще не был богат, хотя Жак не догадывался об этом. Но Стивен увидел и вознаградил в Жаке трудолюбие. Чувство ответственности за свою работу.
А кроме того, Стивен Горовиц знал, какая смелость нужна, чтобы обслуживать столы, за которыми сидят трудные, даже пугающие клиенты. Смелость всегда должна вознаграждаться.
Еще одно, что запомнилось Жаку, – это то, как он увидел в длинном коридоре месье Горовица, который остановился перед напольной мозаикой у входа в отель «Лютеция». Там был выложен символ отеля, являющийся одновременно древним символом Парижа.
Первоначальное название Парижа – Лютеция. А его эмблема представляла собой корабль, застигнутый штормом в море.
Этот символ и был выложен на полу при входе в отель.
Месье Горовиц повернулся к юному Жаку и сказал:
«Fluctuat nec mergitur».
Каждый парижский школьник знал, что это значит. Таким был девиз древнего поселения Лютеция. И Парижа.
«Напоминает мне о „Буре“», – сказал месье Горовиц, кивком показывая на мозаику.
Жак оглядел тихий коридор. Трудно было найти место, менее напоминающее бурю.
«„Мы созданы из вещества того же, что наши сны“, – процитировал Шекспира месье Горовиц. Он перевел взгляд своих кристально чистых голубых глаз на недоумевающего парнишку. – А иногда из кошмаров, верно, молодой человек? – Он огляделся. – Кто знает, где мы столкнемся с дьяволом?»
«Oui, monsieur», – ответил Жак, хотя он понятия не имел, о чем говорит этот человек.
Их разговор состоялся почти пятьдесят лет назад.
И теперь перед ним стоял молодой Арман – Жак про себя именно так думал об этом человеке. И молодой Арман принес ему новости.
Жак был вовсе не глуп. Месье Горовиц находился в более чем почтенном возрасте. Он становился все слабее. Жак знал, что однажды получит плохие новости. Но то, что они будут такими плохими, даже не представлял.
– Он в больнице Отель-Дьё. Его сбила машина и скрылась.
«Не нужно сообщать подробности», – подумал Гамаш.
– Merde, – прошептал Жак. – Désolé, – быстро добавил он, потрясенный тем, что произнес бранное слово при клиенте. Он бы немедля уволил официанта, который позволил бы себе подобное.
– Вы правы, – сказал Арман. – Настоящее merde. Мы пытаемся разобраться, где он был вчера и с кем встречался.
– Понятно.
Понятно ли было Жаку на самом деле, Арман не знал. На лицо метрдотеля вернулась профессиональная маска.
– Он пришел сюда в три тридцать и заказал свое обычное мороженое с мятой.
Арман чуть не улыбнулся:
– С горячей карамелью?
– Конечно.
В три тридцать, подумал Арман. Именно в это время он и привел сюда Стивена из сада Родена. Все совпадает.
Он сидел здесь один, ел свое мороженое. И?..
Ждал ли он кого-то? Может быть, месье Плесснера? А тот, может быть, уже лежал мертвый по другую сторону улицы?
Арман услышал, как Жан Ги разговаривает по телефону с Изабель Лакост в управлении Квебекской полиции в Монреале. Он просил ее разузнать что удастся об Александре Френсисе Плесснере.
– Oui, канадский гражданин, вероятно, живет в Торонто.
– Месье Горовиц встречался здесь с кем-нибудь в последние десять дней? – спросил Гамаш у Жака.
– Десять дней? Я думал, что он только-только прибыл.
Арман показал фотографию на своем телефоне:
– Вам этот человек не знаком?
Это был снимок лица Плесснера крупным планом. Казалось, что он спит. Если не считать неестественной бледности.
– Он мертв? Судя по его виду, он мертв.
– Пожалуйста, скажите мне, был ли он здесь недавно или вообще когда-нибудь. Вы его узнаете?
– Нет.
Арман кивнул:
– Bon. Merci, Жак. Ах да, в какое время Стивен ушел вчера отсюда?
– Я бы сказал, в начале пятого.
– К нам он пришел в восемь, – заметил Жан Ги. – Где находился четыре часа – непонятно.
– Пока непонятно, – уточнил Арман.
– Могу я его посетить? – спросил Жак.
– Боюсь, что нет. Но я ему скажу, что вы о нем спрашивали.
– Да, будьте так добры. И пожалуйста, передайте ему: «Fluctuat nec mergitur».
– Что это значит? – спросил Жан Ги.
– «Его бьют волны, – сказал метрдотель, – но он не тонет».
Арман и Жак посмотрели друг на друга, потом кивнули. И вернулись к своим делам. Жак продолжил командовать армией своих подчиненных в баре и ресторане, а молодой Арман – заниматься поисками убийцы.
