Глава пятнадцатая
Корабль мертвецов

Первая смерть от испанского гриппа на американском корабле «Левиафан» произошла 2 октября в 18:08, когда рядовой Говард Кольбер из 11-го батальона 55-й пехотной дивизии был объявлен умершим от крупозной пневмонии [1]. «Он был моряком, который служил в медицинском корпусе. Он сказал капеллану, что не хочет умирать, потому что родные очень нуждаются в его помощи дома» [2]. В то же утро побужденные к действию этим несчастьем армейские офицеры приказали здоровым солдатам спуститься в трюмы, очистить десантные отсеки и вынести больных. Войска подняли мятеж и отказались повиноваться. «Не может быть такой угрозы, которая внушала бы людям больший страх, чем чума, свирепствующая внизу» [3]. Но кто-то же должен был навести порядок, прежде чем «Левиафан» превратится в плавучую покойницкую. Несмотря на традицию, которая диктовала, что армия и флот являются отдельными единицами, «синим курткам», или матросам, было приказано перейти на нижние палубы, что, к их чести, они и сделали [4]. Без сомнения, их действия остановили развитие болезни. Больше мятежей среди солдат не было: испуганные последствиями испанского гриппа, они пусть и запоздало понимали, что анархия только усугубит ситуацию.

Со 2 октября не проходило и дня без смерти. После рядового Кольбера умерли три человека, потом семь, а затем десять в последующие дни. Военный дневник «Левиафана» демонстрировал новый ужас: «Общее число погибших на сегодняшний день – 21. Небольшой отряд бальзамировщиков не поспевает за темпом смертей… Всего погибших на сегодняшний день – 45. Невозможно бальзамировать тела достаточно быстро. У некоторых из них уже видны признаки разложения» [5]. Мертвых негде было хранить: морг уже использовался для ухода за живыми.

Поначалу эти смерти тщательно фиксировались в журнале «Левиафана» с указанием звания жертвы и причины смерти: «12:45. Томпсон, Эрл, рядовой 4252473, компания неизвестна, погиб на борту… В 15:35 рядовой О. Ридер скончался на борту от пневмонии.» [6] Но к тому времени, когда прошла неделя после отплытия из Нью-Йорка, число погибших было так велико, что офицер больше не утруждал себя добавлением «умер на борту». Было так много смертей, что он просто записывал имя и время. Два имени в 2:00, еще два в 2:02, еще два в 2:15 [7].

Идентификация больных и мертвых оказалась невозможной. Люди были слишком больны, чтобы сказать, кто они такие, и, хотя все они были снабжены бирками на цепочке вокруг шеи, на них еще не было выгравировано имя владельца, звание и номер. Это означало, что имена тех, кто погиб, и тех, кто выжил на «Левиафане», никогда не будут точно установлены [8].

Захоронения в море вскоре стали нормой. Традиционно погребение в море – освященный веками ритуал, проводившийся с большой торжественностью и достоинством. Но это было скоро забыто в продолжающемся ужасе эпидемии испанского гриппа на «Левиафане». Неотложной заботой было как можно скорее убрать с корабля разлагающиеся тела. Один моряк вспоминал, что наблюдал за подобными действиями на борту «Президента Гранта» с палубы его собственного корабля «Вильгельмина». «Раз за разом, после нескольких бормочущих молитв, флаг корабля опускался, и закутанные трупы бросали в море. «На глаза наворачивались слезы, и перехватывало дыхание. Это была смерть, смерть в одной из ее худших форм – быть брошенным безымянным в море» [9].

Седьмого октября скончался еще тридцать один солдат, и «Левиафан» наконец прибыл в Брест. Судовой журнал зафиксировал мрачное число умерших: «По прибытии в Брест 96 солдат и 3 матроса умерли на борту» [10]. Здоровых и всех, кроме самых тяжелых пациентов, высадили сразу, а 969 больных вывезли и доставили в армейские госпитали. Армейские медсестры, которые спасли бесчисленное множество жизней, подвергая риску собственные, плакали, когда выходили на берег и «нежно прощались с моряками» [11]. Как заключил историк «Левиафана», «несомненно, они заслужили место на небесах» [12].

Из тех, кто погиб на борту «Левиафана», пятьдесят восемь были похоронены во Франции, тридцать три были репатриированы в Соединенные Штаты и семь были похоронены в море в зоне военных действий. Корабль отплыл из Бреста через три дня, а на следующее утро на рассвете, «после внушительной молитвы капеллана флаг был приспущен, раздались выстрелы, три залпа, и гробы с телами погибших солдат были осторожно спущены в море». Корабль шел со скоростью 21 узел (38 км/ч), так как экипаж опасался скорого прибытия вражеских подводных лодок [13].

После «семи дней в основном хорошей погоды и без проблем с подводными лодками» [14] «Левиафан» вернулся в Нью-Йорк. Судовой журнал с явным облегчением заключал: «Мы прибыли в Нью-Йорк утром 16 октября. Это было утомительное путешествие, и мы все испытали огромное облегчение оттого, что оно закончилось» [15].

Нет четких записей о количестве погибших на борту во время девятого путешествия «Левиафана» во Францию.

В то время как корабельный вахтенный журнал перечисляет семьдесят смертей, военный дневник корабля упоминает цифру семьдесят шесть. В истории американского «Левиафана», написанной членами экипажа после войны, говорится, что семьдесят шесть солдат и три матроса погибли во время этого рейса, но в другом месте говорится, что их число было между 96 и 93. Эта путаница может возникнуть из-за того, что историки «Левиафана» писали о путешествии из Франции в Соединенные Штаты и обратно. Или же случаи смерти могли просто неправильно записать в результате адской эпидемии, которая бушевала на корабле [16].

Какова бы ни была истинная цифра, случаи смерти не прекратились, когда «Левиафан» прибыл в Брест. Около 280 больных солдат все еще находились на борту 8 октября, и 14 из них умерли в тот же день. Десятки солдат, избежавших смерти в море, сошли на берег, чтобы умереть на суше. Те, кто мог идти, должны были пройти пешком четыре мили до военного лагеря в Понтанезане во время сильного шторма [17]. Когда они прибыли в лагерь, казармы не были готовы принять их, а госпиталь лагеря был полон. Лейтенант-коммандер У. Чемберс из медицинского корпуса Военно-морского флота Соединенных Штатов был уже слишком хорошо знаком с этой ситуацией. В предыдущем месяце в Брест прибыло 1700 больных испанским гриппом. Смертность от гриппа и пневмонии у солдат, поступивших с военных кораблей, была на 10 процентов выше, чем среди тех, кто находился на берегу. Чемберс приказал местному военному госпиталю создать больше места в своих палатах, и Христианская ассоциация молодых мужчин (YMCA) превратила их дом, первоначально спроектированный как клуб для новобранцев, в госпиталь на семьдесят пять коек [18]. Пункты помощи вдоль маршрута были укомплектованы санитарами, и машины скорой помощи Христианской ассоциации и «Рыцарей Колумба» следовали за марширующей колонной, собирая людей, когда они падали. Шестьсот человек были слишком больны, чтобы идти, их подобрали в ночь на 7 октября. Триста семьдесят человек выздоравливали, 150 все еще болели гриппом, а 80 – пневмонией. Четверо из тех, кто упал во время марша, были мертвы. В последующие дни погибли сотни людей, прибывших на «Левиафане» [19]. Только в 57-м пехотном полку 123 человека умерли в госпитале Керюон, 40 – в базовом госпитале № 23 и несколько – в военно-морском госпитале № 5 и госпитале в Ландерно. Почти 200 жертв гриппа 57-го полка были похоронены в Ламбезеллеке с видом на океан [20].

Трагедия «Левиафана» наглядно продемонстрировала, каким образом военный корабль может стать обузой для союзников. Это судно и подобные ему корабли были не более чем плавучими инкубаторами для вируса, который извергался, как только попадал на сушу. Самым экстремальным примером был «Олимпик» Королевской почтовой службы, который прибыл в ночь на 21 сентября в Саутгемптон (Англия) после шестидневного плавания. На борту «Олимпика», корабля-родственника обреченного «Титаника», находилось 5600 человек, из которых 450 имели симптомы гриппа во время плавания, хотя только один умер. К четырем часам вечера 29 сентября число заболевших гриппом среди пассажиров возросло. Треть военнослужащих, прибывших на «Олимпике», – 1947 человек – была госпитализирована, 140 человек скончались [21].

Рядовой Уоллес пережил испанский грипп и приплыл в Ливерпуль на «Британце», чтобы присоединиться к 319-му инженерному полку [22]. Пока солдаты беспорядочно собирались, не зная, что делать, сержант, стоявший рядом с рядовым Уоллесом, покачнулся под тяжестью своего рюкзака и упал на землю. Группа офицеров поспешила к нему, и один из них воскликнул в шоке: «Он мертв!» [23]

Рядовой Уоллес и 319-й полк сели на поезд до ливерпульского пригорода – Нотти Аша. Оттуда они должны были двинуться к американскому лагерю.

Армейский грузовик забрал багаж больных из отряда, к которому присоединился рядовой Уоллес. Шел сильный дождь, и вода стекала по его шее. Время от времени люди падали в обморок. В конце концов капитан 319-го полка Эдвард Б. Поллистер нашел и нанял грузовик, чтобы отвезти больных людей в лагерь [24]. Уоллес провел ночь в мокрой, продуваемой сквозняками палатке. После этого измученный болью от спровоцированной вирусом гриппа вторичной инфекции, вызвавшей воспаление уха, он попросил у сержанта интендантской службы новую фуражку и обмотки, но ему было велено убираться к черту [25]. Поняв, что он пережил испанский грипп на «Британце» только для того, чтобы умереть в Ливерпуле, рядовой Уоллес быстро ушел в самоволку. Направляясь в кухню, он был принят симпатичной итало-американской кухаркой, которая кормила его и заботилась о нем, пока он не поправился [26]. Вернувшись в лагерь, рядовой Уоллес не подвергся никакому дисциплинарному взысканию, его даже не хватились в хаосе эпидемии. Уход в самоволку спас ему жизнь, но у рядового Уоллеса остался отпечаток «испанки», для избавления от которого потребовалось много времени: его волосы поседели, а потом выпали [27].

Вернувшись в Вашингтон, генералы поняли, что потери, понесенные Американским экспедиционным корпусом при транспортировке во Францию, были недопустимы. Испанский грипп уже был достаточно серьезной проблемой во Франции, пока союзники не привезли новые случаи из Америки. Было понятно, что одним из усугубляющих ситуацию факторов является слишком большая скученность, и к тому времени, когда 11 ноября было объявлено перемирие, загруженность военных кораблей сократилась на 30 процентов [28]. Генералы также признали, что было бы безумием посылать войска через Северную Атлантику осенью, когда у солдат было лишь одно одеяло и не было даже шинели. Было уделено больше внимания проверке состояния здоровья солдат перед отплытием, и некоторым из них были выданы спреи для горла и маски для лица. Войска на «Олимпике» и «Хендерсоне» провели все свое путешествие во Францию в масках, хотя эффективность их была спорной [29]. Кроме того, было рекомендовано направлять за границу только те подразделения, которые уже переболели, на том основании, что эти подразделения выработали определенный иммунитет. Но в конечном счете эти меры предосторожности мало что изменили: несмотря на все попытки сдержать ее, «испанка» оставалась ужасным и безжалостным врагом.

«Левиафан» был не худшим примером эпидемии гриппа на военном корабле. За тот же период 97 солдат из 5000 погибли на «Президенте Гранте». Когда генерал Марч сказал в своей речи, что каждый солдат, погибший по пути во Францию, все же сыграл свою роль в войне, это заявление принесло мало утешения их семьям [30].