Глава одиннадцатая
«Испанка» едет в Вашингтон
Когда Луис Браунлоу, городской комиссар Вашингтона, округ Колумбия, был проинформирован о том, что 2 октября сорок пациентов с гриппом госпитализированы в одну больницу, он немедленно принял меры. Браунлоу знал, что накануне от гриппа умерло 202 бостонца, и стремился предотвратить подобную эпидемию в Вашингтоне. Комиссар закрыл школы, театры, бильярдные и бары. В пустующих школах были открыты медицинские центры, а на складе недалеко от Белого дома – больница скорой помощи под руководством доктора Джеймса П. Лика, эпидемиолога [1]. Не испытывая недостатка в ресурсах в богатом Вашингтоне, «Форды» модели Т и лимузины с шоферами использовались в качестве машин скорой помощи. Браунлоу вместе с двумя другими членами комиссии, уже больными, взял на себя ответственность за город, как публично заявил доктор Нобл П. Барнс из Американского терапевтического общества: «С чихающими и кашляющими на людях следует обращаться как с опасной угрозой для общества, должным образом штрафовать, сажать в тюрьму и заставлять носить маски, пока они не выйдут из ужасного состояния, когда постоянно приходится повторять «Будь здоров!» [2]. Красный Крест распространял марлевые маски для лица, а реклама предупреждала общественность:
Подчиняйтесь закону
и наденьте марлевые маски,
чтобы защитить себя
от заразных лап болезни [3].
Но «испанку» было не так-то легко победить. Больничный список быстро вырос до более чем десяти тысяч пациентов. Сотни полицейских и водителей троллейбусов заболели. Так много пожарных были больны, что начальник пожарной охраны опасался «что весь город сгорит дотла, если начнется пожар» [4]. Федеральное правительство было парализовано, а суды не работали. В продовольственном управлении Герберта Гувера половина сотрудников заболела. Конгресс закрыл свои публичные галереи, а в Госдепартаменте сотрудников ежедневно «проветривали» по двадцать минут: выводили на улицу и учили глубоко дышать. Во время изучения показателей смертности в Вашингтоне в Бюро демографической статистики служащий по имени У. Э. Тертон упал и умер [5]. The Washington Evening Star регулярно появлялась колонка под заголовком «Известные люди, умершие от гриппа».
Один известный человек, который отказался умирать от гриппа или даже признать возможность быть жертвой болезни, стал юморист Джеймс Тёрбер. Послав 15 октября 1918 года письмо обеспокоенному другу, он описал настроение в Вашингтоне в своем типично непочтительном стиле: «Все, что мы видим здесь, – это медсестры и катафалки, а все, что мы слышим, – это проклятия и нечто еще похуже. И такая героическая вещь – упасть в обморок из-за гриппа! Умереть от гриппа во времена храбрых, поэтических смертей… С тем же успехом я мог бы упасть к ногам горничной» [6]. Тёрбер утверждал, что он был в «бодром» состоянии и имел правильное отношение к гриппу. «Приток Энцы должен будет выбрать лучшую рапиру и ловко нападать, чтобы подрумянить меня, хотя я и так в высшей степени румяный» [7].
Элеонора Рузвельт, вернувшаяся в Вашингтон вместе с Франклином и их семьей, своими глазами видела этот ужас.
Как только мы вернулись в Вашингтон, эпидемия гриппа, свирепствовавшая в разных частях страны, обрушилась на нас со всей силой. Город был страшно переполнен, разные службы вынуждены были расширяться и принимать на работу огромное количество служащих. Были созданы новые бюро, девочки жили по два и три человека в комнате по всему городу, и когда грипп начался, естественно, не хватало больниц, чтобы разместить тех, кто был заражен. Красный Крест организовал временные госпитали в каждом доступном здании, и тех из нас, кто мог, попросили принести еду в эти различные подразделения, в которых часто вообще не было кухни.
Не успела я опомниться, как все мои пятеро детей, муж и трое слуг заболели гриппом. Нам удалось получить одну квалифицированную медсестру из Нью-Йорка. Эта медсестра должна была ухаживать за Эллиотом [восьми лет], у которого была двусторонняя пневмония. Моего мужа перевели в маленькую комнату рядом с моей, а Джон, малыш, спал в своей кроватке в моей спальне, потому что у него была бронхиальная пневмония. Для меня не существовало никакой разницы между днем и ночью, и доктор Хардин, который работал на пределе своих возможностей каждую минуту, приходил раз или два в день и осматривал всех их. Он заметил, что нам повезло, что некоторые из нас все еще на ногах, потому что у него были семьи, в которых никто не мог даже встать» [8].
Несмотря на постоянную тревогу за свою семью, Элеонора попыталась воспользоваться случаем, чтобы сделать что-то хорошее в Вашингтоне: «Если все дети спали, я ехала в машине и посещала отделение Красного Креста, которое мне было поручено снабжать, и пыталась сказать несколько слов утешения бедным девушкам, лежавшим на длинных рядах кроватей» [9].
Шестилетний Билл Сардо, чья семья владела небольшим похоронным бюро, был окружен смертью. Гробы громоздились в гостиной, столовой и вдоль коридоров. Билл сам участвовал в изготовлении гробов в подвале морга. «Я постоянно боялся. Я шел сквозь ряды гробов, видя имена людей, которых знал. Гибли целые семьи. Мертвецы были повсюду» [10].
Драконовская реакция комиссара Браунлоу на эпидемию спасла жизни людей. Работая с доктором Х. С. Мастардом, эпидемиологом государственной службы здравоохранения и специалистом по борьбе с малярией, Браунлоу объявил Вашингтон «санитарной зоной» и разделил город на четыре автономных района. Новый закон сделал преступлением сознательное заражение гриппом, а также выход на улицу в состоянии болезни. Штрафы начинались с 50 долларов.
Несмотря на это, больницы Вашингтона были переполнены. В больнице Университета Джорджа Вашингтона все медсестры заболели гриппом. В Гарфилдской больнице и больнице скорой помощи в Лике персонала не хватало, и пациенты заполняли даже коридоры. «Единственный способ найти место для больных – это чтобы гробовщики ждали у задней двери, готовые убрать тела так же быстро, как умирают люди. Живые входили в одну дверь, а мертвых выносили через другую» [11].
В Кэмп-Хамфрисе под Вашингтоном 5000 человек заболели гриппом, а главный врач, подполковник Чарльз Э. Доэрр, умер. Несмотря на это, Браунлоу настаивал на том, чтобы послать пятьдесят солдат из Кэмп-Хамфриса в Вашингтон рыть могилы. Это произошло несмотря на то, что не было никаких гробов, которые можно было бы заполучить, потому что бессовестные гробовщики взвинчивали цены. Один вашингтонский чиновник прокомментировал эту ситуацию: «Взимание высокой платы за гробы в это ужасное время является не чем иным, как омерзительным по духу и непатриотичным предательством» [12]. Браунлоу доказал, что не гнушается воровством. Услышав, что две тележки гробов, предназначенных для Питтсбурга, находятся на Потомакской товарной станции, он захватил груз и направил его на площадку Центральной средней школы, где они были помещены под вооруженную охрану.
Однажды днем комиссар Браунлоу, ухаживая за больной гриппом женой, подошел к телефону и услышал, как женщина всхлипывает и говорит, что живет в одной комнате с тремя другими девушками. Двое уже были мертвы, а третья умирала. Она была единственной, кто остался. Браунлоу позвонил в полицию и попросил их навестить женщину. Через несколько часов позвонил сержант полиции и сообщил Браунлоу: «Четыре девушки мертвы» [13].
В другой части Вашингтона медсестра-волонтер постучала в дверь и услышала скрипучий голос: «Входите». Она вошла в комнату, где, к своему ужасу, обнаружила единственное оставшееся в живых существо – домашнего попугая [14].
Сам Конгресс тоже оказался поражен. Сорокалетний конгрессмен США Джейкоб Микер был доставлен в Еврейскую больницу 14 октября после того, как заболел гриппом в отеле. Микер женился на своей секретарше во время небольшой частной церемонии, на которой жених, невеста, судья и свидетели были в масках, и умер всего через семь часов [15]. Когда комиссар Луис Браунлоу и доктор Мастард оба стали жертвами гриппа, молодого Билла Сардо призвали помогать в похоронном бюро его отца. Дом был заставлен гробами.
Когда скорбящие приходили попрощаться с близкими, отец говорил мне: «Поднимись на второй этаж, а в третьем ряду в гостиной или в четвертом ряду столовой найдешь труп. Отведи туда этих людей». Тогда я провел бы их через дом, мимо всех остальных тел, туда, где покоился тот, кого они пришли проводить [16].
Годы спустя Билл Сардо не мог без содрогания вспоминать события октября 1918 года.
С того момента, как я встал утром, и до того, как лег спать ночью, я испытывал постоянное чувство страха. Мы были в марлевых масках. Мы боялись целоваться, есть друг с другом, вступать в контакт любого рода.
У нас не было ни семейной, ни школьной, ни церковной, ни общественной жизни. Страх разрывал людей на части [17].
В Северной Каролине новости об эпидемии распространялись медленнее. Семилетний Дэн Тонкель работал в текстильном отделе в магазине своего отца. К своему удивлению и шоку Дэн обнаружил, что фермерский рынок и местный кинотеатр внезапно прекратили свою работу, а школы закрылись. Сначала Дэн был рад, когда закрылись школы, но затем его заставил работать отец, который нуждался в помощи, чтобы управлять бизнесом, потому что все его сотрудники были больны.
С тех пор я стал работать вместе с ним.
Нам пришлось закрыть весь второй этаж магазина – отдел дамской одежды и большой отдел модной одежды, – что было очень важным решением. Дела шли очень-очень плохо.
Потом отец сказал мне, что трое из восьми его сотрудников уже умерли. Он сказал мне: «Мисс Ли не вернется». Я спросил:
«Почему?» – «Потому что она умерла», – сказал он. Мисс Ли умерла первой из его служащих.
Я был достаточно взрослым, чтобы понимать, что такое смерть. Я вдруг осознал, что происходит, что многие из наших хороших друзей и людей, которые любили нас, умрут [18].
Этот опыт лишил Дэна веры в медицину. Казалось, что врачи ничем не могут помочь или помешать неумолимому продвижению «испанки», которая сеяла смерть. «Медицинский мир не знал, как справиться с болезнью. У врачей не было ни лекарств, ни вакцин. А поскольку у докторов не было средства в их маленькой черной сумке, они мало что могли сделать» [19].
Но они старались. Гражданские врачи, в основном старые или вышедшие на пенсию, доблестно боролись за спасение жизней своих пациентов. В Эшвилле, штат Северная Каролина, будущий писатель Томас Вулф стал свидетелем попыток местного врача спасти жизнь его брата, когда люди собрались вокруг, чтобы попытаться спасти его.
Произведение Томаса Вулфа «Взгляни на дом свой, ангел: история погребенной жизни» содержит одно из самых зримых описаний испанского гриппа в современной литературе, основанное на жизни его брата Бенджамина Харрисона Вулфа, которому было всего двадцать пять лет. Читателю может показаться, что стиль писателя тяготеет к южной готике, является чрезмерно раздутым и гротескным, но таков был испанский грипп.
Главный герой Вулфа Юджин Гант, тонко завуалированная версия самого автора, сбежал от своей удушливой жизни в маленьком городке в Северной Каролине, когда пришло письмо от его матери, сообщающей ему, что испанский грипп обрушился на его родной город: «Все болеют, и никогда не знаешь, кто будет следующим, – писала она.
– Похоже, сначала он поражает взрослых и сильных. Мистер Хэнби, методистский священник, умер на прошлой неделе. Началось воспаление легких. Он был прекрасным здоровым мужчиной в расцвете сил» [20].
Несколько недель Юджин не получал больше никаких вестей, но однажды дождливым вечером его вызвали домой и сообщили, что его брат Бен тяжело болен двусторонней пневмонией. Вернувшись в семейное гнездо, мрачный домик в маленьком городке, Юджин стал свидетелем ужасной сцены. «Бен лежал на постели ниже них, залитый светом, как огромное насекомое на столе натуралиста, и они смотрели, как он отчаянно борется, чтобы его жалкое истощенное тело сохранило жизнь, которую никто не мог спасти. Это было чудовищно, жестоко» [21].
После того как вся семья провела ночь, нервно ходя на цыпочках за дверью больничной палаты, состояние Бена, казалось, улучшилось. Но во второй половине дня ему снова стало хуже, и попытки ввести кислород оказались безуспешными. Когда сиделка попыталась наложить маску на лицо Бена, он «по-тигриному сопротивлялся» [22].
Семья Гант готовилась к концу, все надеялись, что Бен умрет спокойно. Но в решающий момент он пришел в себя, и в последнем всплеске жизни мелькнул образ Старого Бена, героя, городского бунтаря. Бен втянул воздух долгим и сильным дыханием, его серые глаза открылись, и… он мгновенно исчез, «он сразу ушел презрительно и бесстрашно, как жил, в сумрак смерти» [23].
