Глава девятая
Око бури

Нигде тень призрака смерти не простиралась так широко, как над Филадельфией. В 1918 году Филадельфия с ее населением в 1 700 000 человек считалась в основном здоровым городом. Но среди ее многочисленных иммигрантских общин существовали значительные очаги бедности. И она также была домом для одного из старейших черных гетто в Соединенных Штатах [1]. Исторически Филадельфия была городом, где ранняя смерть воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Джек Финчер, сценарист и бывший главный редактор журнала Life, чей дядя умер от испанского гриппа в октябре 1918 года, вспоминает:

Одиннадцатого сентября на военно-морской верфи в Филадельфии произошла вспышка испанского гриппа, Кэмп-Дикс в Нью-Джерси и Кэмп-Мид в Мэриленде стали его жертвами 15-го и 17-го числа соответственно. К 18 сентября филадельфийское Бюро здравоохранения выпустило предупреждение о гриппе в рамках кампании, информирующей об опасности распространения инфекции через кашель, чихание и слюну. По данным The Philadelphia Inquirer, 600 моряков попали в больницу с гриппом, а также были случаи заболевания среди гражданского населения [3]. Двадцать первого сентября Бюро здравоохранения сделало грипп заболеванием, подлежащим уведомлению, хотя врачи утверждали, что грипп вряд ли затронет гражданское население [4]. Лейтенант-коммандер Р. В. Пламмер, медицинский помощник коменданта местного военно-морского округа, сообщил общественности, что военно-морские и городские власти сотрудничают, «чтобы сдержать эту болезнь в ее нынешних рамках, и этим, мы уверены, добьемся успеха» [5]. В тот же день, когда грипп был объявлен в Филадельфии болезнью, о которой нужно было бы сообщать, доктор Пол А. Льюис, директор лабораторий Филадельфийского института Фиппса, объявил, что он выяснил, что причиной испанского гриппа является бацилла Пфайффера. По словам The Philadelphia Inquirer, это «вооружило представителей медицинской профессии абсолютными знаниями, на которых можно основать кампанию против этой болезни» [6]. Заключение Льюиса ограничивалось местным изучением, что было незначительно по сравнению с объемом исследований, проводимых по установлению причин испанского гриппа. Это также имело трагические последствия. В приподнятом настроении, уверенный, что вакцину от испанского гриппа скоро обязательно изобретут, город дал разрешение на массовый парад 28 сентября, четвертый по счету Парад свободы. Двести тысяч человек собрались в начале шествия, которое растянулось по городу на двадцать три квартала.

Два лица в толпе, наблюдавшей за этим парадом, были Сюзанна Тернер и Колумба Вольц. Семнадцатилетняя Сюзанна училась в средней школе Уильяма Пенна. «Мы так остро ощущали войну, свободу. Мы маршировали, пели и копили деньги на облигации свободы», – вспоминала Сюзанна [9]. Колумба, которой было всего восемь лет, вспоминала этот день как «чудесный праздник с пением, огромными плакатами Дяди Сэма, качающимися в толпе» [10]. Колумба и ее подруга Кэтрин, взявшись за руки, пели и тратили свои гроши на облигации. «Мы с Кэтрин были счастливы, – вспоминала Колумба, – думая, что помогаем военным» [11].

Через день после парада началась массовая эпидемия испанского гриппа. Первого октября было зарегистрировано 635 новых случаев заболевания. Врачи были так заняты, что у них не было времени подавать отчеты: фактическое число случаев, вероятно, было намного больше. По оценке доктора А. А. Кэрнс из Бюро здравоохранения, в Филадельфии в период с 11 сентября до конца месяца было 75 000 случаев гриппа [12].

На верфях Хог-Айленда было уволено 8 процентов рабочих и распущено так много клепальных бригад, что число заклепок 3 октября сократилось с 86 000 до 11 000 [13]. Вечером все школы, церкви и театры Филадельфии были закрыты. В тот же вечер доктор Б. Ф. Ройер, исполняющий обязанности комиссара здравоохранения штата Пенсильвания, приказал закрыть все увеселительные заведения и салуны, а главный санитарный врач Блу рекомендовал такую же политику для всей страны. Хотя многие города и поселки последовали его совету, это мало помогло в том, чтобы остановить распространение болезни.

Анна Милани была совсем маленькой девочкой, живущей в итальянской общине на Норт-Стрит, когда случилась трагедия. «Помню, был теплый день, и мы сидели на крыльце. В сумерках мы услышали крики. В том же доме, в той же семье, где умерла девочка, умер полуторагодовалый ребенок. Кто-то сказал нам, что существует эпидемия испанского гриппа: Influenza de la Spagnuolo» (итал. испанский грипп) [14].

К концу недели, закончившейся 5 октября, 700 филадельфийцев умерли от гриппа и пневмонии. На следующей неделе умерли 2600 человек, а еще через неделю – более 4500. Врачи сбились с ног и на несколько дней опаздывали сообщать о смертях властям. По оценкам, были сотни тысяч больных. Пациенты переполняли больницы, прибывая в лимузинах, конных повозках и даже тачках. Что еще хуже, те, чья работа состояла в том, чтобы лечить пациентов, заболевали сами. Больницам приходилось справляться с еще меньшим количеством медсестер, санитаров и уборщиц. В Филадельфийской больнице заболели сорок медсестер. Вскоре власти стали умолять всех, кто способен и готов работать, оказать помощь. В Северной Филадельфии Сюзанна Тернер вызвалась помогать ухаживать за больными испанским гриппом.

Основные службы остановили свою работу во время эпидемии. Четыреста восемьдесят семь полицейских не явились на работу, в то время как Бюро детской гигиены было переполнено сотнями брошенных детей. Поскольку они не могли отправить детей в сиротские приюты из-за боязни распространения болезни, им пришлось просить соседей принять их. Когда 8 октября 850 сотрудников пенсильванской телефонной компании Bell не вышли на работу, фирма была вынуждена разместить в газете объявление, в котором говорилось, что компания не может принимать никаких «иных, кроме абсолютно необходимых звонков, вызванных эпидемией или военной необходимостью» [17]. На следующий день Министерство здравоохранения и благотворительности разрешило компании отказывать в обслуживании всем, кто делает несущественные звонки, что она и делала в тысяче случаев.

Медсестры стали свидетелями сцен, напоминающих настоящую черную смерть. В своих характерных белых одеждах и марлевых масках они сопровождались толпами людей, отчаянно нуждавшихся в помощи или приходивших из страха. Медсестра могла начать свой день со списка из пятнадцати пациентов, а в итоге принять пятьдесят. «Одна медсестра нашла в доме мужа мертвым в той же комнате, где лежала его жена с новорожденными близнецами. Прошло уже двадцать четыре часа с момента смерти и родов, а у жены не было никакой еды, кроме яблока, которое случайно оказалось в пределах досягаемости» [18].

В то время как гражданское руководство было разрозненным и непоследовательным [19], филадельфийский Совет национальной обороны координировал кампанию против пандемии. Эта организация открыла Бюро информации в универмаге Strawbridge and Clothier 10 октября с круглосуточной телефонной линией помощи и поместила объявление в местных газетах: «Больные гриппом, если вам нужны врачи, медсестры, машины скорой помощи, автомобили или любая другая служба из-за эпидемии, позвоните по телефону „Филберт 100“ и, когда вам ответят, скажите: „Грипп“ [20]. Коммутатор тут же заклинило из-за огромного количества звонков. Телефонная компания Bell удвоила, а затем увеличила вчетверо число своих линий. К 7 октября она была перегружена: 850 операторов заболели гриппом [21].

Как всегда во время эпидемий, бедняки были наиболее уязвимы. В трущобах семьи, которые не сразу заболели испанским гриппом, голодали, потеряв кормильцев-родителей. И им приходилось полагаться на добровольцев, доставлявших продукты из столовой на дом. К счастью, у Совета национальной обороны было достаточно машин. Для борьбы с эпидемией было выделено более 400 автомобилей из автокомитета четвертого Парада свободы. После 10 октября было выделено пятнадцать машин скорой помощи, а десятки частных автомобилей и даже такси были отданы для перевозки врачей и медсестер.

Но по-прежнему не хватало врачей, медсестер и вспомогательных работников для выполнения этой работы. В течение нескольких дней после вспышки 1 октября пожилых врачей отправили на пенсию, в то время как студенты-медики внезапно ощутили на своих плечах обязанности опытных врачей, работая по пятнадцать часов в день.

Благотворительные организации, религиозные и политические учреждения стремились помочь. Сотни учителей, которые не могли работать с тех пор, как школы были закрыты, также вызвались добровольцами. Архиепископ Догерти направил 200 медсестер из ордена Святого Иосифа в больницы скорой помощи. Католические монахини работали в Еврейской больнице под руководством доктора Коэна, общество Святого Винсента де Поля распределяло еду, одежду и уход, а его члены были готовы копать могилы, если потребуется [22]. В качестве санитаров-носильщиков выступали десятки сотрудников вневедомственной охраны из благотворительной ассоциации патрульных [23]. В Южной Филадельфии, где эпидемия была еще сильнее, сотни продуктовых магазинов закрылись и раздавали свои товары бедным и нуждающимся, а пожарный разъезжал по улицам на старой повозке, запряженной лошадьми, обеспечивая помощь и доставляя еду [24].

Пока «испанка» не пришла в город, Колумба Вольц всегда любила звук колоколов из соседней церкви. «Они звонили радостно, ликующе, все время. Колокола были прекрасны, и они доставляли мне такую радость» [25]. Все изменилось, когда по соседству начался испанский грипп. Колумба, жившая через дорогу от похоронного бюро, смотрела, как гробы громоздятся на тротуаре.

Весь день звонили похоронные колокола: «Бонг, бонг, бонг». Вдоль и поперек улицы на дверях домов висел черный креп. Я знала, что в каждом из этих домов кто-то умер. Я была очень напугана и подавлена. Я думала, что наступил конец света» [26].

Уровень смертности в Филадельфии рос: 2600 человек умерли на второй неделе октября, а 4500 умерли от гриппа и пневмонии на третьей неделе. А затем, словно в ужасной пляске, испанский грипп поразил торговые предприятия. «Однажды благотворительному обществу пришлось обратиться к 25 гробовщикам, прежде чем нашелся один, способный и желающий похоронить члена бедной семьи» [27]. Трупы оставались дома в течение нескольких дней. Частные предприятия были перегружены спросом, и некоторые воспользовались ситуацией, подняв цены на целых 600 процентов [28]. Было подано 28 жалоб на то, что кладбища взимают с семей 15 долларов за погребение, а затем заставляют их копать могилы самостоятельно. Семья Донохью, которая с 1898 года вела небольшой бизнес, была вынуждена нанять охранника, чтобы следить за гробами. Майкл Донохью, тогда еще совсем мальчик, вспоминал:

В Филадельфии был только один городской морг, на углу 13-й улицы и Вуд-Стрит, рассчитанный всего на 36 тел. Обычно этого было достаточно для жертв убийств или неизвестных Джонов Доу. К третьей неделе октября он уже с трудом справлялся с несколькими сотнями трупов, сваленных друг на друга в коридорах и в каждой комнате, покрытых грязными окровавленными простынями [30]. Тела не были ни забальзамированы, ни покрыты льдом, и вскоре от них начинало исходить тошнотворное зловоние. Двери, оставленные незапертыми, чтобы воздух мог циркулировать, открывали вид на сцену из ада. В какой-то момент в морге было в десять раз больше трупов, чем гробов [31].

К 10 октября в морге лежало 500 трупов, ожидающих погребения, – гробовщики и могильщики не могли удовлетворять растущий спрос на свои услуги. Чтобы справиться с огромным количеством погибших, власти открыли аварийный морг на холодильном складе на пересечении 20-й улицы и Кембридж-Стрит. Еще пять импровизированных моргов будут открыты до того, как эпидемия закончится [32].

Забрать тела было тоже проблемой. Забрать труп из больницы № 1 и отвезти его на кладбище было сравнительно просто, но гораздо больше времени требовалось на то, чтобы забрать мертвых из домов и квартир. Однажды шесть фургонов и грузовик проехали по городу и собрали 221 тело, которые пролежали в помещении от одного до четырех дней [33].

Маленькая Гарриет Феррел жила в бедном черном квартале. «Люди были в панике. Они страдали. Плакали. Министерство здравоохранения объявило, что все умершие должны были оставаться на улице до приезда специального фургона. Но это было просто невыносимо – оставлять любимого человека на улице, чтобы грузовик увез его» [35].

Вся семья Сельмы Эпп заболела испанским гриппом.

Пятьдесят бальзамировщиков Филадельфии вскоре обессилели из-за спроса на свои услуги. И эту проблему частично решил изобретательный гробовщик мистер Экельс из Ассоциации гробовщиков пурпурного Креста. Мистер Экельс попросил мэра Филадельфии связаться с военным министром, который прислал десять военных бальзамировщиков [37].

Другая проблема – нехватка гробов: самые дешевые из них были распроданы, остались только самые дорогие. А в некоторых случаях недобросовестные гробовщики и вовсе задирали цены. Эта проблема была решена в Филадельфии Советом национальной обороны, который нанял несколько местных деревообрабатывающих предприятий для изготовления дополнительных гробов. Были даны строгие инструкции, что они должны быть доступны только для похорон филадельфийцев и что гробовщик не может добавить к цене более 20 процентов [38].

Столкнувшись с нехваткой могильщиков, городские власти набрали землекопов из дорожного управления и заключенных из местных тюрем. Когда число погибших стало настолько велико, что простой рабочей силы стало недостаточно, дорожное управление предоставило паровую лопату для рытья траншей на поле Поттера для захоронения бедных и неизвестных. Их тела помечали на случай, если появятся родственники, которые позже захотят вывезти их на семейные участки. Майкл Донохью, чья семья владела небольшим похоронным бюро в Западной Филадельфии, вспоминал:

У семьи Донохью был один современный катафалк с выгравированной на нем фамилией. Они не могли поспевать за огромным количеством мертвых. «Все были в панике, смятении. Мы хоронили наших соседей, друзей, людей, с которыми вели дела, людей, с которыми ходили в церковь. Поток тел не прекращался. Печаль и горе продолжались день за днем» [40].

Семья Майкла была особенно поражена молодостью жертв испанского гриппа.

Семья Донохью вела подробные учетные книги с 1898 года. Но после того как эпидемия поразила Филадельфию, учетные книги отражают полный хаос и разруху, вызванные испанским гриппом.

Тем временем родители Колумбы Вольц заболели и слегли в постель. «Я окаменела. Мне было всего восемь лет. Я не знала, что делать. Никто из наших родственников не приходил к нам из страха заболеть. И весь день эти ужасные похоронные колокола звонили: «Бонг, бонг, бонг». Я слышала их даже во сне» [43].

В конце концов соседка пришла на помощь и стала ухаживать за больными родителями Колумбы. Девочка попыталась помочь: «Я сделала горчичники (припарки из горчичного семени в защитной повязке, предназначенной для лечения мышечной боли) и положила их на грудь моих родителей. Я приносила лимонад, бегала по поручениям» [44]. Колумба продолжала смотреть в окно, наблюдая за нескончаемым потоком похоронных процессий, входивших и выходивших из приходской церкви. Но потом у нее застучали зубы, разболелась и закружилась голова и начался жар. Она легла в постель.

Маленькая Гарриет Феррел тоже заболела вместе с отцом, братом, сестрой, тетей, дядей и двоюродным братом. Мать Гарриет была вынуждена ухаживать за ними всеми: «Приходил наш семейный врач, доктор Милтон Уайт. Он сказал маме, что ей больше не нужно меня кормить, потому что я не выживу. Он сказал, что если я выживу, то ослепну» [46].

На Норт-стрит Анна Милани заболела вместе со своими братьями и сестрами.

Жизнь в Городе братской любви стала суровой. И Сюзанна Тернер видела, как отношения ее соседей рушатся от испанского гриппа. «Соседи не помогали соседям. Никто не собирался рисковать. Люди стали эгоистичными. Мы потеряли дух милосердия. Страх просто иссушал сердца людей» [48].

Тем временем любимому брату Анны Милани, двухлетнему Гарри, становилось все хуже. Сосед привел в дом врача, который диагностировал двустороннюю пневмонию.

В другом районе Филадельфии миссис Феррел пренебрегала медицинским советом не кормить свою маленькую дочь. «Ты же знаешь, какие бывают матери. Ни одна мать не слушает, когда кто-то говорит ей, чтобы она не кормила своего ребенка. Она делает то, что должна делать для своих детей, и не слушает никого другого, и это то, что моя мать сделала для меня» [50].

Сюзанне Тернер, работавшей в приходской больнице вместе с монахинями, эпидемия позволила доказать свою значимость в качестве медсестры. Когда Сюзанна спросила об одной беременной пациентке, Фрэнсис, мальчик-посыльный, сказал, что она умерла. «Где же она?” – спросила я. – «В задней комнате школы», – ответил Фрэнсис. Итак, мы пошли по коридору, и я сказала: «Фрэнсис, мне кажется, я слышу там какой-то шум». Мы вошли. Она была жива. Монахини вызвали скорую помощь. Женщину доставили в больницу, где она родила ребенка [51].

Анна Милани, сама больная, ухаживала за младшим братом, когда мать велела ей немного поспать.