36
Бастьен и Манон шли в одну сторону, как рельсы, как железнодорожные рельсы. Вот именно. Не соприкасаясь и не пересекаясь.
Поэтому, когда Жад вернулась из лицея, открыла дверь в квартиру и услышала родительские голоса, это заронило в ней искру надежды.
Все лучше, чем невыносимость молчаливых завтраков, когда звон чайных ложечек о кружки и хруст намазываемых маслом гренков кажутся оглушающими. Она подошла к кухне, но оставалась незамеченной.
— Да что на тебя нашло, Бастьен? Разумеется, я очень сочувствую его семье, но мы совсем не знаем этого человека. Какой-то мигрант, с сиротой… У нас! Ты что, не можешь встретиться с ним где-нибудь в кафе?
— Что тебя беспокоит? Что он беженец? Или что араб? А если бы я пригласил коллегу, ты бы так же задумалась?
— Прекрати! Ничего общего. Я не расистка, я думаю о нашей дочери.
Бастьен повысил тон:
— Вот видишь! Ты вводишь понятие опасности. Ты что, боишься, что они ее сожрут, да? Успокойся, на этот случай у меня всегда при себе есть оружие. Если они окажутся бестактными, я прикончу их прямо в гостиной. Серьезно, Манон, я тебя не понимаю.
Жад сделала шаг вперед:
— Вы говорите об Адаме?
Услышав это имя, Манон рухнула на ближайший стул.
— Невероятно! Она его знает! Вы что, уже это обсуждали? А мне, значит, остается только заткнуться? Если хотите, я даже могу не надоедать вам и поужинать в кафе!
— Черт! — взорвался Бастьен. — Ты останешься дома, потому что мы семья. Это ведь еще что-то значит, а?
Манон бросилась в ванную, схватила упаковку лексомила, потрясла над ладонью, чтобы вывалилась таблетка, разломила ее надвое и приняла без воды. Вернувшись в кухню, она уже была более сговорчивой.
— И чем я их буду кормить?
— Пиццей. Я купил, — буркнул Бастьен.
— Французское кулинарное искусство. Высший класс.
— А что? Ты еще умеешь готовить?
— Ты мне осточертел.
Стоило Бастьену хлопнуть дверью, как Манон позволила себе снова заглянуть в ванную, чтобы принять осиротевшую половинку таблетки лексомила.
— Я накрою на стол и включу духовку, мамочка. Ты успеешь переодеться, если хочешь.
Манон, не оборачиваясь, посмотрела на отражение дочери в зеркале.
— Зачем? Тебе что, стыдно за меня?
— Не знаю, только ты ведь в спортивном костюме. Мы-то привыкли, но ведь к нам придут люди. Я не потому, что они иностранцы, а скорей потому, что это бездомные.
Тон у Жад был точно как у ее папочки. И глаза тоже. Да и в характере можно было не сомневаться. На мгновение Манон возненавидела дочь. Секунду спустя она уже испытала отвращение к самой себе и бросилась надевать просторный джемпер и джинсы.
Отворив входную дверь, Бастьен сразу пригласил Адама и Килани в гостиную, и, как и можно было ожидать, на какой-то момент все испытали смятение. Адам со своим пугающим шрамом и внушительной осанкой не знал, куда девать руки и ноги, и ощущал себя более грязным, чем обычно. Килани таращился во все стороны и прятался за спину сирийца. Жад уже едва сдерживалась, чтобы не наброситься на них с кучей вопросов. И хотя Манон соблаговолила натянуть на лицо полуулыбку и переодеться в более подходящий наряд, она явно была на пределе, как если бы уже одно присутствие этих незваных гостей могло непоправимо испортить паркет.
— Адам, это моя жена Манон.
— Очень приятно, мадам.
— И моя дочь Жад.
— Какая честь, мадемуазель.
Адам сделал шаг в сторону, чтобы обнаружить присутствие черного мальчишки.
— А я в свою очередь представляю вам Килани.
Все взгляды обратились на малыша, и, сам не зная почему, он одарил их широкой радостной улыбкой.
— К сожалению, он не говорит, потому что…
Бастьен предпочел вмешаться, прежде чем обстановка не накалилась.
— Он немой.
Адам присел на диван, Бастьен поступил так же, а Жад провалилась в мягкое кресло напротив них. Заметив, что Килани смотрит, как она утопает в столь странном сиденье, Жад пальцем указала ему другое такое же. Мальчонка немного постоял, затем плюхнулся в него и дал креслу поглотить себя. После чего расхохотался таким чудесным звонким смехом, что с этой секунды все расслабились. Просто ужин, и ничего больше. Только Манон по-прежнему держалась отчужденно.
— Ладно, пойду принесу напитки, — немного холодно объявила она.
Сириец доверительно склонился к Бастьену:
— Ты уверен, что все в порядке, друг? Знаешь, мы ведь не обязаны оставаться слишком долго.
— Успокойся. Это тебя не касается. Несколько месяцев назад Манон потеряла отца. И с тех пор очень несчастлива.
— Могу понять…
Никто не заметил, как Килани высвободился из прожорливого кресла и отправился в кухню, куда его манил приятный аромат жареного теста. Манон обернулась, держа в руках поднос со стаканами, кувшином апельсинового сока и другим — с пузырящейся газировкой. При виде Килани она вздрогнула и едва не уронила все на пол.
— Прости. Ты меня напугал.
Ребенок сделал шаг в кухню и принялся разглядывать помещение, то и дело бросая взгляды на Манон, чтобы убедиться, что она разрешила.
— Даже не понимаю, с чего вдруг я с тобой заговорила. Ты хоть меня понимаешь, а?
Обезоруживающая улыбка Килани. Манон поставила поднос на стол и налила мальчонке большой стакан газировки.
— Ты за этим пришел?
Мальчуган схватил стакан обеими руками и выпил почти залпом; пузырьки лопнули у него во рту, поднялись в нос, а из глаз брызнули слезы, однако все это ничуть не изменило счастливый изгиб его губ.
Манон смотрела, как он допивает последние оставшиеся капли.
— Пахнешь ты и правда дурно, — с огорчением заметила она, забирая у него стакан.
Тут Килани продолжил осмотр кухни и остановился перед висящей на стене фотографией — одной из спасенных из шляпной коробки в глубине чердака ее матери. Туманное утро на мосту в Праге.
— Тебе нравится? — тихо спросила она. — Это я сфотографировала. Когда была гораздо моложе.
Она подошла к рамке и к ребенку. И Килани взял ее за руку.
Прежде всего она удивилась. Почти отпрянула. Потом ощутила прикосновение его кожи, детской и все же шершавой. Запах грязной одежды. Увидела черный затылок. Тонкие запястья. Совсем ребенок. Она почувствовала, как у нее сжалось горло.
— У меня их полно. Если хочешь, я тебе покажу.
Усевшись за стол, Килани не спускал глаз с огромных лепешек, переполненных расплавленным сыром. Чтобы не испытывать его терпения, мальчику выделили первую порцию.
— Они с курицей, — уточнила Манон. — То есть я хочу сказать, что свинины там нет.
— Я не мусульманин, — заметил Адам. — Но и не христианин. Я думаю, что бог — это выдумка.
— Значит, можно достать бутылочку вина? — развеселился Бастьен.
— Наконец-то! А я уж начал сомневаться, что мы во Франции.
Бастьен встал и направился в кухню, а Жад не упустила случая завладеть гостем.
— Кстати, о Франции: где вы так хорошо выучили французский?
Адам вытер губы салфеткой и повернулся к девушке:
— Все мигранты говорят по-французски. Знаешь, какие три слова они выучивают первыми? «Да», «нет» и «убирайся». Правда, они произносят «убурайся». Это то, что им говорят чаще всего.
Жад не нашла ничего смешного в этой шутке, которая таковой и не была. Смущенный Адам дважды кашлянул и вновь посерьезнел.
— Мой отец преподавал французский в университете Дамаска. В соседней стране, в Ливане, случилась гражданская война, а в восемьдесят первом году был убит посол Франции. Ливанцы подумали, что это нападение совершила моя страна, и отношения с Сирией сделались натянутыми. Все всех подслушивали: Франция, Сирия, Ливан. Мое правительство стало искать переводчиков с французского языка, и тогда они связались с отцом и попросили его работать на них. Мы так никогда и не узнали, кто же убил вашего посла, но мой отец остался на своей должности, а потом несколько лет работал в посольстве Сирии во Франции.
— Так вы знаете Париж?
— Во всяком случае, меня много раз возили туда. Первые мои воспоминания связаны с коридорами отеля «Крийон», где мы жили во время официального визита. Отец говорил, что именно там я сделал свои первые шаги. Он был страстно влюблен в вашу страну и каждый вечер рассказывал мне об истории Франции. Потом я всегда одинаково легко читал книги и на твоем языке, и на сирийском. Ты «Фантомаса» знаешь?
— Признаюсь, не особенно. Это ведь был какой-то супергерой, верно?
— Почти. Но уж во всяком случае герой моего отрочества.
Манон снова положила всем по большому куску пиццы, и Килани в мгновение ока проглотил половину своего. Адам допил свой бокал и согласился, чтобы ему налили еще. В этот момент его глаза встретились со взглядом Манон, которая как-то неуловимо изменилась в течение разговора.
— Мне искренне жаль, Манон. С моей стороны было крайне бестактно столько говорить о своем отце. Бастьен рассказал мне о вашем горе. Примите мои извинения.
Она пожала плечами, как будто это не столь важно. По правде говоря, она об этом даже не подумала.
— А я, Адам, знаю про вашу жену и дочь, — ответила Манон. — Надеюсь, вы скоро с ними встретитесь.
В знак благодарности сириец только кивнул.
— Бастьен сказал, что вы тоже были полицейским?
— Да, в течение шестнадцати лет. Капитан Саркис, Дамасское подразделение по борьбе с преступностью, к вашим услугам.
— Капитан? — удивилась Жад. — А мой отец лейтенант. Выходит, вы старше его по званию? Типа, можете отдавать ему приказания?
Адам и Бастьен весело переглянулись.
— В принципе, да, — ответил сириец.
— А Килани тоже приехал из Сирии? — не унималась Жад.
— Нет. Думаю, он суданец. Но больше практически ничего о нем не знаю.
— Тогда как же вы познакомились?
— Это мальчик «для игры». Взрослые в «Джунглях» использовали его в своих сексуальных играх. Я ему помог. И теперь оберегаю его.
Определенно, представления Адама отличались от тех, что были приняты в семье Миллеров. Назвав Килани немым, Бастьен избежал неловкого момента, но не предвидел остального. Жад с наивностью, которая, впрочем, должна была давно покинуть ее, уставилась на мальчика, пока тот жадно доедал свою порцию пиццы, а потрясенная Манон просто опустила свои приборы на тарелку.
У нее на глазах выступили слезы. Случилось ли это под воздействием алкоголя? Или антидепрессантов? Или же от осмысления услышанного? Килани утратил всякий интерес к своей еде и с озабоченным видом, пытаясь понять, что происходит, встал из-за стола, чтобы подойти к ней.
— Все в порядке, милый, — улыбнувшись, успокоила она его. — Ты тут ни при чем. — А затем повернулась к Жад. — Ты закончила? Оставим мужчин, пусть побеседуют в гостиной, а десерт подадим позже. А ты пойдешь со мной, — обратилась она к Килани, — я покажу тебе другие фотографии.
На сей раз настала очередь Манон взять его за руку.
Вернувшись на диван, Бастьен взял сигарету и предложил другую гостю. Адам прикурил и сунул зажигалку Бастьена к себе в карман.
— У меня неприятности, — начал сириец. — Я помог Килани и рассердил этим опасных людей. Сегодня утром они убили собаку и положили ее у моей палатки. Как предупреждение. Не знаю, как долго я еще смогу защищать его. Я бы хотел, чтобы он покинул «Джунгли».
— У него есть кто-нибудь во Франции?
— Скорее всего, нет. Мой друг Усман сказал, что уже больше месяца видит его в лагере. Килани не оставался бы там так долго, если бы у него было где осесть. Он, как и все остальные, пытается перебраться в Англию.
— А я что могу сделать? — беспомощно развел руками Бастьен.
— Мне бы хотелось, чтобы ты рассказал мне, как происходит переправа на пароме. Как следует поступить, чтобы избежать полиции и проверок.
Бастьен сделал глубокую затяжку.
— Ты должен знать, что это почти невозможно. Повсюду есть колючая проволока, вертолеты, тепловизоры, собаки, самые разные полицейские подразделения — и это ты еще не добрался до таможенного контроля. Кроме того, Килани может свалиться с грузовика, его может раздавить грузом, или же он попадет под машину, пытаясь залезть в нее. А если бы я попробовал провезти его в багажнике своего автомобиля, как простой турист, мне светило бы пять лет тюрьмы.
— И все же придется найти решение, — упрямо возразил Адам.
— Я тебя не понимаю. Таких ребятишек в «Джунглях» тысяча. С чего вдруг ты решил помочь именно этому?
— Потому что он, а не другой, повстречался на моем пути. Я не выбирал.
— Знаешь ли ты, что, помимо риска провала, все это обойдется тебе в огромную сумму. Что ты будешь делать без денег, когда найдешь Нору и Майю?
— Совокупность всех этих препятствий обескураживает, согласен. Но если осиливать их одно за другим, то нет ничего непреодолимого. Я над этим подумаю.
Адам подходил к делу с точки зрения логистики. Как будто речь шла не о его жене и дочери. Бастьен потер виски и, прежде чем решиться помочь, несколько мгновений колебался.
— Возможно, есть другое решение. Но тогда рискуешь ты.
— Говори, друг.
— Так вот. Сейчас с тобой говорит не друг, а полицейский. Это насчет тех фотографий, что ты принес мне на службу. Скажем, к ним проявили интерес высокопоставленные лица. Которые могут без проблем обеспечить переезд в Англию.
— И чего же эти лица хотят от меня?
— Как ты и подозревал, те парни на снимках никакие не имамы. Один из них, предположительно, вербовщик ИГИЛ. Контрразведка хотела бы, чтобы ты внедрился в салафитскую мечеть и, если возможно, завербовался.
— Вы хотите, чтобы я узнал, каковы его намерения, и сообщил вам?
— Так точно.
— А в виде вознаграждения я получу гарантию, что Килани будет доставлен в Англию?
— Да, только знаешь ли ты…
— Не знаю, — перебил его Адам. — Я согласен. Я это сделаю. Для мальчика. Кому я должен передавать сведения?
Адам снова стал профессионалом. Он был уже не Адамом, а капитаном Саркисом.
— Э-э-э-э… Думаю, пока мне.
* * *
Бастьен и Адам задержались на пороге спальни. Устроившись на стоящей напротив кровати софе и оживленно беседуя с сидящей рядом дочерью, Манон листала страницы фотоальбома. Момент близости, свидетелем которой Бастьен не был уже долгое время. Килани спал, привалившись головой к бедру Манон и положив ноги на колени Жад.
— Мне очень жаль. Его стошнило, он свалился, как куль, и уснул.
— Ничего страшного, — успокоил ее Адам. — Его тошнило и после шоколадок, которые ему подарили в отделении полиции. Думаю, десерт можно пропустить.
Сириец тихонько потряс мальчика за плечо, и тот понемногу проснулся. Килани посмотрел на троих взрослых, на хорошенькую Жад и понял, что пора уходить. Он поднялся и тут же занял привычный пост возле своего защитника.
— Я отвезу вас в «Джунгли», — предложил Бастьен.
— Нет. Мы немного прогуляемся. Ему это пойдет на пользу.
Когда входная дверь закрылась, Миллеры собрались в гостиной. Оказавшись втроем впервые за долгое время, они вдруг почувствовали себя чудовищно одинокими.
— Если хочешь, можешь почитать у себя в спальне, Жад, — разрешил Бастьен.
— Мне бы хотелось немножко полазать по Интернету. Я много чего хотела бы узнать.
И Жад покинула слегка растерянных родителей. Супруги минуту помолчали, потом Манон положила голову на плечо Бастьена.
— Я была совершенно отвратительна. И теперь чувствую себя полной идиоткой, — прошептала она.
— А мне ты казалась восхитительной.
— Потому что ты слишком сильно любишь меня.
Она повернулась к нему и настойчиво поцеловала в губы. Он уже отвык от таких ласк.
Адам все еще находился на площадке, возле квартиры Миллеров. Вытащив из кармана зажигалку, которую стянул в гостях, он опустился на колени и теперь обжигал нижний край входной двери, оставляя тонкий след черной сажи. Килани заинтригованно следил за его действиями.
— Пошли, — поднимаясь на ноги, сказал Адам. — И по пути смотри в оба.
