Глава 12. Гражданская война

После внезапной смерти Цинны, Карбон отменил планы драться в Греции. Если война действительно разразится, то сражаться с врагом придется в Италии. Возвратившись в Рим, Карбон надавил на сенат, чтобы ничего такого не допустить. Продолжая призыв в армию, он попытался перехитрить врага, предложив обеим сторонам распустить легионы, тем самым выставляя себя миротворцем, а Суллу агрессором. В Риме на Карбона оказывали давление, чтобы проголосовать за нового консула на замену Цинне. Но он успешно отложил решение этого вопроса до плановых выборов следующего года. Вакансия Цинны так и осталась незаполненной.

Весь 84 г. до н. э. Карбон, теперь единовластный консул, собирал армию. Несмотря на бунт в Анконе, призыв рекрутов давался без особого труда. Под руководством Цинны сенат уже принял закон о наделении италийцев равными гражданскими и избирательными правами. Вербовщики недвусмысленно давали понять, что если вернется Сулла, всем этим достижениям придет конец. Италийцы хоть и мало интересовались механикой высокой римской политики, но при этом единодушно соглашались, что гражданские и выборные права заслуживают того, чтобы их защищать. До тех пор, пока Сулла выступал против равенства италийцев, после возвращения на полуостров ему было суждено сталкиваться все с новыми и новыми волнами сопротивления.

Но по приезде домой его ждали не только толпы италийцев – на стороне созданной против него коалиции, беспрестанно набиравшей силу, выступили и римские плебеи. Городской плебс, упорно сопротивлявшийся идее предоставления италийцам гражданства, отнюдь не прельщала мысль примкнуть к лагерю Цинны. Просто у него не было выбора. Вернувшись в Рим, Сулла наверняка не проявит себя столь благосклонно, как в прошлый раз. Убийство его друзей и разрушение владений гарантировало в наказание жестокий ответ. К тому времени в Италию уже просочились слухи о разграблении Афин. Опасаясь, что с ними обойдутся не лучше, городские плебеи приняли сторону Карбона, на тот момент занятого выстраиванием обороны Италии. Поэтому когда Сулла отплыл домой, Карбон сумел собрать войско численностью в 150 000 человек, мобилизовав богатства и ресурсы всей западной империи.

Годы правления в Риме позволили режиму Цинны расставить на ключевых постах по всей империи верных ему людей. Сципион Азиатский со своими двумя легионами по-прежнему стоял на македонской границе. Верный сторонник Цинны по имени Адриан обеспечивал контроль над Африкой, а потом приступил к мобилизации людей и налаживанию снабжения. Серторий обладал значительными связями в Цизальпинской Галлии, которые тоже можно было использовать для дела. В то же время остров Сицилия давно оказался в руках старого и стойкого приверженца популяров Гая Норбана. Став в 103 г. до н. э. трибуном, тот на пару с Сатурнином вдохновлял бунты, результатом которых стало изгнание Цепиона и Маллия. Пережив кровавую чистку 100 г. до н. э., он продолжил общественную карьеру, по всей вероятности избрался претором и получил назначение на Сицилию. Но вскоре после его прибытия вспыхнула Союзническая война и сенат продлил полномочия всех провинциальных чиновников. На посту Норбан оставался до самого ее окончания, а когда в Риме установился режим Цинны, с радостью принес ему клятву в верности. К весне 84 г. до н. э. Норбан правил Сицилией как минимум семь лет, держа в своих надежных руках неоценимые хлеб и человеческие ресурсы.

В роли джокера во всей этой истории выступал сын Помпея Страбона Гней Помпей, которому на тот момент исполнился двадцать один год. Для должности магистрата этот молодой человек, вошедший в историю как Помпей Великий, был еще слишком молод, но это не помешало ему после смерти отца зимой 87–86 гг. до н. э. стать главой семейства. Согласившись взять в свои руки власть, Помпей получил контроль над обширной сетью клиентов, созданной отцом на севере Италии, которую он, будучи гораздо популярнее отца, еще больше укрепил, благодаря своей амбициозной харизме. По словам Цицерона, Помпей «рожденный превосходить всех и во всем, снискал бы немалую славу, благодаря своему красноречию, если бы в погоне за ней не поддался ослеплению воинских подвигов». Едва достигнув совершеннолетия, Помпей уже обращал на себя внимание, поэтому добиться его лояльности каждая из противоборствующих сторон считала одним из своих высших приоритетов.

После года тщательной подготовки, возможной благодаря тому, что Сулла задержался в Азии, Карбон, наконец, провел новые консульские выборы. Вместо того, чтобы самому занять этот пост, он срежиссировал избрание в 83 г. до н. э. двух близких союзников режима: Сципиона Азиатского и Гая Норбана. Хотя этих двух человек порой изображают умеренными членами партии Цинны, в действительности они были самыми непримиримыми противниками Суллы и выбор пал на них как раз благодаря их способности вести гражданскую войну, не жаждая замирения, в отличие от увядших стариков из сената. Сам Карбон тем временем сложил с себя консульские полномочия и стал проконсулом Цизальпинской Галлии – благополучного региона на севере полуострова, располагающего значительными человеческими и материальными ресурсами. Превратившись из консула Рима в проконсула Цизальпинской Галлии, Карбон озарил тот самый путь, по которому за ним потом последуют Юлий Цезарь и Марк Антоний.

По окончании выборов Карбон уладил формальный вопрос, убедив сенат принять сенатусконсульт. Этот шаг наделил новых консулов неограниченной властью предпринимать любые необходимые шаги ради защиты государства, на которую претендовал не только Сулла, но и сторонники Цинны: «симпатии населения, скорее, склонялись в пользу консулов, ибо Сулла, выступивший против своей страны, действовал как враг, в то время как консулы хоть и преследовали собственные интересы, но все же радели за республику, пусть даже только для видимости». Когда Сципион Азиатский и Норбан вооружились особым решением сената, Италия превратилась для них в консульскую провинцию. Поскольку за ними была вся западная империя, в 83 г. до н. э. они вошли, высоко оценивая свои шансы похоронить Суллу вместе с его хвалеными легионами.

Тот по другую сторону тоже занимался приготовлениями. Урегулирование ситуации в Азии подразумевало не только восстановление римского господства: ему надо было получить в свое распоряжение все ее богатства. Собирая всю зиму подати, Сулла набил свои ларцы, и теперь мог позволить себе что угодно – какое судьба ни уготовила ему будущее. Кроме того, для доставки своего войска в Италию он построил флот из тысячи кораблей, а также наладил бесперебойное снабжение из Азии и Греции. Если сторонники Цинны задействовали все ресурсы запада, то он то же самое проделал с востоком.

Но если его враги уповали на волны новых рекрутов, то сам он рассчитывал на мощь своих пяти ветеранских легионов, следовавших за ним со времен Союзнической войны. Весной 83 г. до н. э. они представляли собой самую опытную и хорошо обученную армию во всем Средиземноморском регионе. Но из этого еще не следовало, что Сулла мог им безоговорочно доверять. Они уже так долго служили, снося все солдатские тяготы, что по возвращении в Италию вполне могли потребовать их демобилизовать. Однажды Сулла уже повел их на Рим и они за ним пошли. Но то, что они ему тогда подчинились, в значительной степени объяснялось жаждой славы и богатств, ждавших их на востоке. Пойдут ли они с ним на Рим сейчас, когда у них было уже и то и другое? Поэтому, готовясь к отплытию домой, он вырвал у своих людей клятву верно сражаться бок о бок с ним, пока он их не отпустит, – но сколько из них ее сдержат, сказать не мог.

Весной 83 г. до н. э. Сулла, наконец, пересек Адриатику и высадился в Италии. В порту Брундизий его ждало первое предвестие того, что все может получиться. Во время переговоров с сенатом он намекнул, что по возвращении примет гражданские и выборные права италийцев без дальнейших разговоров. И поэтому, оказавшись на месте, в продолжение темы заявил, что тем нечего бояться, потому как идею предоставить им в республике место он поддерживал точно так же, как и его враги. Жителей города эта новость привела в восторг, и любые ростки сопротивления ему тут же увяли. Вместо того, чтобы дать первый бой в долгом и трудном походе на Рим, Сулла вышел на Аппиеву дорогу, даже не выхватив из ножен меча.

Но помимо самого непосредственного влияния на ход гражданского конфликта, прибытие Суллы в Брундизий также ознаменовало собой окончание затянувшейся Союзнической войны между римлянами и италийцами. За последние пятьдесят лет вопрос предоставления последним гражданства неизменно представлял собой запретную тему римской политики. Вехами этого противостояния, своими корнями восходившего к аграрному закону Тиберия Гракха, стали законодательные инициативы Фульвия Флакка и Гая Гракха, возвышение Мария, революция Сатурнина, законопроект Красса и Сцеволы о выдворении италийцев из Рима, убийство Друза. Пятьдесят лет ожесточения и враждебности вылились в кровопролитную, разрушительную Союзническую войну, кульминацией которой стал захват Рима Цинной с помощью италийского войска. Маячившая на горизонте война с Суллой выглядела продолжением этого давнего конфликта. Выступи он в вопросе гражданства италийцев с враждебных позиций, лавина их сопротивления наверняка поглотила бы все его тренированные легионы. Но он, как тонкий политик, не собирался рисковать жизнью ради выдуманной чистоты римского гражданства. Заявив весной 83 г. до н. э. об отсутствии намерений выступать против гражданских и выборных прав италийцев, он закончил Союзническую войну. Независимо от того, кто выйдет победителем в предстоящем конфликте, италийцы войдут в состав республики на равных правах.

Двигаясь маршем по Аппиевой дороге, Сулла продолжал демонстрировать свои благие намерения. Грабить и терроризировать окрестности его солдатам было запрещено. Кроме того, он, чтобы погасить любые очаги сопротивления, раздуваемые в последние годы, трубил об уважении гражданских прав италийцев. И где бы он ни проходил, города и веси оказывали ему радушный прием – даже Апулия и Самний, два самых непримиримых антиримских региона во время Союзнической войны.

Хотя пропагандистские речи Суллы и мирный подход свели вооруженное сопротивление на нет, его собственный гражданский статус по-прежнему вызывал сомнение. Формально он с 87 г. до н. э. командовал войсками нелегально. По закону ему следовало передать командование Флакку и отправиться в изгнание. Сенаторы, готовые пойти на компромисс с ним, беспокоились по поводу легальности его пребывания на посту главнокомандующего, в то время как исполнительная власть, сенат и Народное собрание по-прежнему считали его вне закона.

Но когда к Сулле, неспешной процессией двигавшемуся по Аппиевой дороге, стали присоединяться могущественные, но до последнего времени сохранявшие нейтралитет отряды, отчаяние этих нервных политиков, не знающих, чью сторону принять, пошло на спад. Из вновь примкнувших самым значимым его союзником был Метелл Пий. Покинув Италию, он бежал на юг и укрылся в Африке, не мешая ни Цинне, ни Сулле. Но по зрелом размышлении пришел к выводу, что Сулла в этом конфликте представляет более легитимную сторону – даже с учетом того, что возвращавшегося на родину проконсула объявили врагом государства. Поэтому тот, ведя свои войска по Аппиевой дороге, пришел в восторг, увидев, что в его ряды влился Пий. Зная, насколько это повышает его шансы, он оказал Пию в своем лагере самый радушный прием, осыпал всеми мыслимыми почестями и чуть даже не назначил его командовать вместе с ним армией.

Но помимо Пия, почти такого же политического тяжеловеса, как он сам, Сулла также заручился лояльностью двух молодых людей, которые на тот момент набирали влияние и авторитет. Как и Метелл, ни один из них не был таким уж ярым сторонником Суллы, поэтому присоединились они к нему лишь под давлением обстоятельств. Со временем этим молодым людям предстояло сыграть главную роль в падении республики. Звали их Помпей Великий и Марк Лициний Красс.

Помпей, которому на тот момент было немногим больше двадцати лет, совершал действия и поступки, выходившие далеко за рамки его статуса. Он никогда не служил магистратом и на тот момент не занимал в армии никакой официальной должности, но, благодаря обширной клиентской базе своей семьи, слыл в Италии могущественной силой. В отсутствие Суллы сторонники Цинны пытались привлечь молодого Помпея в свой альянс, но к их вящему ужасу, тот, собрав собственную армию, повел ее на соединение не со Сципионом Азиатским и Норбаном, а с Суллой. Помпей был человек заносчивый и дерзкий, однако Сулла, желая укрепить его лояльность, потакал юноше и вел себя так, словно тот был великий человек, – вплоть до того, что вставал, когда он входил в комнату. Переметнувшись на сторону Суллы, Помпей нанес по Карбону и другим старым приверженцам Цинны серьезный удар: они не только лишились имевшихся в его распоряжении сил, но и потеряли северо-восток Италии, превратившийся из надежной базы во враждебно настроенную к ним передовую.

Кроме того, к двигавшемуся неспешным маршем Сулле присоединился человек, который через несколько лет станет главным соперником Помпея. Марк Лициний Красс, в то время мужчина немного за тридцать, был младшим братом Красса-Оратора, правда, не родным, но что еще важнее, сыном одного из тех, кого во времена Мариева террора объявили вне закона и отправили в изгнание. Но если его отцу и старшему брату пришлось покончить с собой, то ему самому удалось ускользнуть. После бегства из Рима Красс поехал в Испанию, где стараниями его родителя у их семьи была создана обширная клиентская сеть. Спрятавшись у верного друга семьи, он восемь месяцев жил в пещере на берегу моря, в то время как благодетели не только снабжали его едой и другими необходимыми припасами, но даже приставили двух девушек-рабынь. После смерти Цинны Красс вышел из своего убежища и, подобно Помпею, взялся собирать личный легион, дабы помочь Сулле, готовившемуся к неизбежной войне. Погрузив свое небольшое войско на корабли, Красс отплыл в Италию и предстал перед командующим. В лагере Суллы и началось легендарное противостояние между Крассом и Помпеем. Если с последним главнокомандующий обращался чуть ли не как с равным, то к первому относился как к подчиненному офицеру – и Красса это зрелище выводило из себя. Когда Сулла снарядил его на север продолжить воинский набор, Красс попросил дать ему конвой охраны, на что главнокомандующий ответил: «Я даю тебе для охраны отца, брата, друзей и родню. Всех их несправедливо и незаконно предали смерти, их убийц я и преследую»».

Сулла не только расположил к себе предводителей, до этого сохранявших нейтралитет, но и перетащил на свою сторону бывших врагов, которым теперь хотелось обеспечить местечко в лагере победителя. Да, он мог затаить лютую обиду, но при этом не менее страстно выставлял напоказ свое умение прощать. Из Рима, чтобы примкнуть к Сулле, уехал бывший консул Марций Филипп, в последний раз заявивший о себе в 91 г. до н. э. критикой оптиматов. Главнокомандующий не только не наказал его за сотрудничество с Цинной, но и назначил на высокую должность в своей армии. Его небывалое милосердие на этом позднем этапе распространялось даже на членов близкого окружения Мария. Публий Корнелий Цетег входил в дюжину тех, кого Сулла после первого похода на Рим назвал врагами государства. От патрулей тогда ему удалось ускользнуть, но теперь он сам явился к главнокомандующему в надежде пережить новый кризис. Тот использовал его мольбы в качестве шанса продемонстрировать свою доброту и умение прощать. Причем это был не пустой звук, когда началась война, он назначил Цетега на весьма ответственный пост. Но время, когда его благожелательность сменится более суровым отношением к закоренелым врагам, было уже не за горами.

В то же время под знаменами Суллы собрались далеко не все, а консулы Норбан и Сципион Азиатский по-прежнему возглавляли крупные армии. Зная, что Сулла движется с севера, они развернули свои силы в Кампании, перекрыв две главные дороги на Рим. Поскольку юг уже и без того пребывал под его контролем, они преследовали цель организовать в Кампании оборону и, в конечном счете, не допустить его похода на Рим.

Сначала легионы Суллы вступили в бой с армией Норбана на Аппиевой дороге у подножия горы Тифата. Еще накануне сражения он толком не знал, как его люди отреагируют на приказ сражаться. Но на следующее утро те с лихвой доказали свою преданность ему. Воюя с той же стойкостью, что и против войск Митридата, легионы Суллы разбили Норбана, заставили его убраться в Капую и укрыться за ее надежными стенами. Позже Сулла скажет, что после битвы при Тифате он понял, что выиграет эту войну и что его люди пойдут за ним куда угодно.

Пока Норбан отсиживался, запершись в Капуе, Сципион Азиатский повел наступление на Суллу с севера. Но если воины Суллы продемонстрировали свою непоколебимую верность по отношению к нему, то людей Сципиона все больше грызли сомнения по поводу того, стоит ли ввязываться в бой по приказу их командира. Обещание Суллы уважительно относиться к правам италийцев уже получило широкую известность. А если добавить сюда и слухи о его победе при Тифате, то вооруженное противостояние с ним выглядело насколько бесполезным, настолько и опасным. Понимая, что лояльность его войск оставляет желать лучшего, Сципион Азиатский встал лагерем недалеко от Суллы и предложил ему прийти к какому-то соглашению. Тот, вполне естественно, согласился, стороны объявили о перемирии, обменялись заложниками и каждая из них выделила для участия в переговорах по три человека: Сципиона почти наверняка сопровождал его главный легат Серторий, а Суллу Метелл Пий.

Внешне могло показаться, что цель их встречи сводилась к урегулированию политических разногласий, чтобы избежать открытой войны. Но Сулла начал переговоры «не потому, что надеялся или хотел прийти к соглашению, а потому что хотел посеять раздор в и без того уже приунывшей армии Сципиона». Расположившись в шатре для переговоров, Сулла послал своих людей покрутиться среди вражеских солдат, рассказать, какой он великий и как всегда держит слово, поведать, что он отнюдь не стремится развязать войну, а лишь хочет уладить дела с некоторыми личными врагами. Ни против Рима, ни против Италии он враждовать не собирается. Помимо прочего, люди Суллы не забыли упомянуть, что совсем недавно разбили армию Норбана. В итоге солдаты Сципиона Азиатского вполне обоснованно подпали под манящее влияние ветеранов Суллы.

Серторию столь близкое общение противоборствующих сторон совсем не понравилось – он, вполне возможно, проник в истинные намерения врага. Поэтому когда Сципион отправил Сертория проинформировать Норбана о ходе переговоров и спросить у коллеги мнение, тот преднамеренно заехал по пути в Капую. Незадолго до этого город Суесса присягнул на верность Сулле, но Серторий вошел в него и оккупировал силой, въявную нарушив перемирие. Узнав об этом, Сулла объявил, что с переговорами покончено. Стороны освободили заложников и стали готовиться к сражению – чего, собственно, и добивался Серторий.

Но было уже слишком поздно. После провала переговоров Сципион Азиатский приказал солдатам готовиться к войне, но те вместо этого решили сдаться. Когда армия Суллы повела наступление на занятые им позиции, его солдаты, как и подобает, двинулись ей навстречу. Но стоило им выстроиться в боевом порядке, как по его команде войска Сципиона преодолели разделявшее их расстояние, после чего новый командующий оказал им самый радушный прием. Сципиона, который ничего не мог поделать с этой массовой изменой, обнаружили в командном шатре и взяли в плен. Стараясь на каждом шагу демонстрировать свою доброту, Сулла допросил его и отпустил на все четыре стороны. Получив весть о том, что Сулла успешно переманил в свой лагерь целую консульскую армию, Карбон сказал, что «воюя в лице этого человека с лисой и львом, он больше опасался лисы».

Затем пополнившаяся новыми легионами армия Суллы переключила внимание на засевшего в Капуе Норбана. Он и ко второму консулу послал делегацию, предлагая провести переговоры, но тот, прекрасно осведомленный обо всем, что случилось с коллегой, отослал ее обратно, не дав никакого ответа. После чего Норбан покинул Капую и до конца войны старался избегать с противником контакта, чтобы его люди не переметнулись на другую сторону.

Борьба с Норбаном и Сципионом Азиатским ознаменовала собой резкий поворот в отношении к врагам. До этого он радушно принимал в свой лагерь всех бывших врагов и избегал в наказание грабить окрестные края. Теперь, когда боги через массовый переход армии Сципиона на его сторону недвусмысленно продемонстрировали свою к нему благосклонность, его великодушию наступил предел. Все, кто остался по ту сторону, потеряли всякую надежду и относиться к ним он будет не как к потенциальным союзникам, которых следует перетянуть на свою сторону, а как к подлежащим уничтожению врагам.

Полагая, что время играет на него, Сулла не торопился дать решающий бой. Вместо этого он продолжал набирать в свою армию все новых солдат, а по пути вовсю занимался политикой, чтобы переманить в свой лагерь всех и каждого на юге Италии. Стараясь помешать ему в этой деятельности, в июле 83 г. до н. э. Карбон вернулся в Рим и убедил сенат объявить всех присоединившихся к Сулле врагами государства. За лето обе враждующие стороны рассыпались по городам и весям Италии, каждая агитируя за себя. Посланцы Суллы всячески подчеркивали свои недавние победы, рассказывали, как на их сторону перешли неприятельские войска и сколько выдающихся государственных мужей принесли ему клятву в верности. Но самым важным их пунктом было непостижимое обещание проявлять уважение к гражданству италийцев. Если же говорить об агентах Карбона, то они заявляли, что Сулла снискал себе славу человека жестокого и коварного. О его беспощадных походах против гирпинов и самнитов во время Союзнической войны было хорошо известно. Кроме того, движущей силой череды событий, вылившейся в первый противозаконный поход Суллы на Рим, стала как раз его враждебная позиция в вопросе предоставления италийцам гражданства. В большинстве своем жители страны не знали кому верить: «В итоге им приходилось бросаться из стороны в сторону и потворствовать тому, кто на тот момент был ближе».

Особенно жаркой выдалась борьба за контроль над Пиценом, где посланцы Карбона всячески пытались умалить ущерб, нанесенный переходом Помпея на сторону врага. Но так как большинство тамошних правителей к тому времени уже примкнули к молодому генералу, тот сумел набрать для Суллы еще два легиона. Чтобы воспрепятствовать этим его усилиям, Карбон отправил отряд своих легатов, но тех попросту вышвырнули с территории, которая теперь окончательно оказалась в руках Помпея. Серторию, отправившемуся набирать рекрутов в Этрурию, издавна слывшую оплотом Мария, повезло больше, поэтому по возвращении Сципиона, отпущенного Суллой на свободу, он смог предоставить в его распоряжение четыре новых легиона.

Тот во главе этого войска отправился в Пицен, чтобы напрямую выступить против Помпея, но потерпел столь же позорное поражение, что и от Суллы. Когда его войска встали лагерем недалеко от расположения армии Помпея, подчиненные ему солдаты мгновенно сговорились с неприятельскими и опять поддались на посулы противоположной стороны. Поэтому Сципион, проснувшись утром, снова обнаружил, что его люди переметнулись к врагу. В эпоху, когда стороны в конфликтах возглавляли предводители, к которым солдаты питали беспрецедентную преданность, – Марий, Сулла, Помпей, Пий, Серторий, – Сципион оказался напрочь неспособен кого-либо вдохновить, в итоге целых две его армии накануне сражения примкнули к врагу. После этого он бежал в Галлию и больше оттуда уже не вернулся. Суллу тем временем произошедшее впечатлило даже больше, чем Помпея, «который хоть и был еще чрезвычайно молод, но уже сумел увести у врага огромную армию, в то время как те, кто был старше него и пользовался гораздо большим авторитетом, едва могли удержать в подчинении своих собственных слуг».

Что касается Сертория, то потеря Сципионом Азиатским легионов, только что набранных им самим, убедила его в необходимости что-то решать. Растеряв все иллюзии относительно государственных мужей, возглавлявших противоборствующие Сулле силы, он пришел к выводу, что Италия, по всей видимости, потеряна и если речь уж зашла о выживании, то сейчас самое время благоразумно отступить. Избравшись в том году претором и получив назначение в Испанию, Серторий покинул Италию и отправился туда набрать новую армию. После победы Суллы в гражданской войне и ликвидации им всех врагов, испанские легионы Сертория останутся единственной во всем мире силой, способной ему противостоять. Сам же он заявит о себе как о главном предводителе оппозиции его грядущему режиму. В армию Сертория из Рима бежали очень многие, стремясь обрести в ней безопасность, и ему без малого десять лет удавалось избежать поражения, озадачивая городскую власть, делавшую вид, что все вопросы улажены и жизнь вернулась в нормальное русло.

Но хотя Сулла становился все сильнее и вел стремительное наступление, до окончания войны было еще далеко. Большая часть севера и центра Италии все еще пребывала в оппозиции к нему и скептически оценивала его конечные замыслы. Примечательно, что Сулла совсем не хотел рисковать, ввязываясь в бой, потому что мог его проиграть. Поэтому осенью 83 г. до н. э. Рим по-прежнему оставался в руках его врагов.

Так как Норбан и Сципион продемонстрировали неспособность справиться с задачей победить Суллу, Карбон возвратился в Рим принять участие в выборах консулов 82 г. до н. э. Стараниями Народного собрания он в третий раз занял эту должность, в то время как его коллегой стал сын Мария – Гай Марий Младший. Подбираясь к тридцати годам, этот молодой человек до этого не пребывал ни на одном общественном выборном посту, но Карбон ухитрился обеспечить его участие в кампании, потому как и честь семьи, и личные предпочтения предопределили ему роль жестокого – даже безжалостного – врага Суллы. К тому же на высший пост его избрали отнюдь не за какие-то особые таланты полководца или способности в политике. По признанию самого Карбона, он стал консулом только потому, что имя Мария по-прежнему что-то да значило.

Зима 83–82 гг. до н. э. выдалась особенно суровой, и обе стороны приостановили боевые действия. Наступившая весна ознаменовала собой первую годовщину гражданской войны. Здесь важно не забывать, что несмотря на все речи Суллы, он не просто высадился в Брундизии, двинулся маршем на Рим и захватил его. Этому предшествовала долгая борьба за умы, сердца и мечи италийцев. Даже теперь, когда конфликт длился уже целый год, его конечный результат все так же оставался неясным.

К началу военной кампании 82 г. до н. э. старая стратегия Цинны контролировать армии и поставки в Галлии, Африке, Сицилии, Италии и Македонии сошла на нет и оставшиеся члены коалиции против Суллы заняли оборону, взяв низкий старт перед решающим сражением на северо-западе Италии. Карбон возвратился на север защитить Этрурию, Умбрию и Цизальпинскую Галлию от нападения Помпея. Тем временем, Марий Младший повел восемь легиооеым доказательство того, что Италия отнюдь не растаяла в его руках, стоило ему там появиться, что бы потом ни говорила его пропаганда.

Зная о выдвижении Мария, Сулла выступил маршем и заставил его отступить к неизвестному населенному пункту, известному под непонятным названием «Сакрипорт». Командующий приказал своим людям броситься за ним в погоню, но когда та затянулась на целый день, легаты убедили своего генерала скомандовать отбой и разбить на ночь лагерь. Сулла неохотно согласился. Но едва его солдаты взялись за дело, как Марий Младший проявил толику инициативы: вместо того чтобы сидеть сложа руки и ждать, когда его припрут к стенке, он приказал своим воинам атаковать легионы врага, пока тот располагался на привал. Сам по себе этот план, может, был и не плох, но солдаты Суллы, когда их заставили побросать лопаты и схватиться за мечи, пришли в ярость. Движимые гневом, они сами напали на врага, смяли его строй, а потом гнали до самого города Пренесте (ныне Палестрина).

Граждане города ненавидели Суллу и были готовы принять Мария у себя, но рисковать ради этого головой не собирались. Так как войско первого было уже на подходе, они отказались убрать оборонительные сооружения и открыть ворота. Мария с небольшой группой офицеров втащили на веревках, но большую часть войска он бросил на пыльной равнине у подножия городских стен. Когда легионы Суллы прибыли на место, началась кровавая резня. Прямо на глазах у Мария его воинов прижимали к стенам и безжалостно атаковали. И только когда пролилось достаточно крови, чтобы утолить жажду победителей, солдаты Суллы позволили выжившим сдаться.

Появившись на поле брани, сам он действовал с показной, расчетливой жестокостью. Он велел привести пленных, отобрал из толпы всех самнитов и согнал их в одну сторону. По его приказу их окружили, разоружили и безжалостно убили. Затем он повелел войскам приступить к осаде Пренесте. Теперь, поймав в ловушку Мария, Сулла контролировал весь юг Италии, а его разведчики не обнаружили армий, отделявших его от Рима. Он решил, что для него, наконец, пришло время возвращаться домой.

В Риме поражение Мария Младшего повергло всех в ужас. Большинство сторонников Суллы к тому времени город уже покинули, теперь в нем оставались лишь враги да предводители, сохранявшие нейтралитет и по-прежнему намеревавшиеся прийти к мирному соглашению. В число последних входила и группа видных сенаторов, никогда не встававших на сторону ни Мария, ни Цинны, но никуда не уезжавших из Рима за все время существования учрежденного ими режима. Поскольку Рим остался практически беззащитен, Марий Младший разослал всем остававшимся противникам Суллы предписание покинуть город и двинуться на соединение с Карбоном в Этрурию, где тот готовил последний оплот. Но при этом не забыл приложить к нему перечень тех, с кем следовало разобраться перед отъездом.

Вооружившись этим списком, один из преторов под надуманным предлогом созвал сенат, а когда его члены собрались внутри здания, спустил на них свору убийц. Двух сенаторов убили на месте, в том числе и двоюродного брата Карбона, заподозрив, что он вошел в тайный сговор со сторонниками Суллы. Второй попытался бежать, но у двери его настигли и убили ударом кинжала. Однако большей части фигурантов списка чуть было не удалось спастись бегством. Публий Муций Сцевола принадлежал к последнему поколению старых оптиматов. Он дружил со Скавром, Крассом, Антонием и присутствовал в доме Красса на той судьбоносной дискуссии об ораторах накануне Союзнической войны.

Когда Цинна захватил Рим, он остался в городе и ему, как потенциальному союзнику, которого полагалось лелеять и холить, предоставили широкую свободу действий. Теперь, попав в смертельный список, Сцевола избежал резни в здании Сената и укрылся в храме Весты. Тот представлял собой неприкосновенное святилище, но убийцы все равно ворвались внутрь, нашли Сцеволу и убили. Трупы, по обыкновению, сбросили в Тибр.

После этой расправы оставшиеся члены коалиции против Суллы покинули Рим и отправились на север. Когда они отправились в путь, в городе остался лишь перепуганный плебс. Жители Рима лишь недавно присоединились к коалиции против Суллы, причем единственно из страха перед его потенциальными действиями после возвращения. Теперь им предстояло узнать, что представляет собой его кара. Легионы показались на дороге и методично окружили город. Наконец, появилось окружение самого Суллы, прошло по городу и выдвинулось на Марсово поле – граждане Рима, решив, что голодная смерть хуже быстрой погибели от меча, открыли им ворота.

Но городской плебс ждал приятный сюрприз. Они собрались с духом в преддверии кровавой чистки, но вместо этого им сообщили, что Сулла объявляет всеобщий сбор, чтобы обратиться к народу Рима с речью и разъяснить свои цели. Когда все собрались на Марсовом поле, Сулла сказал, что собирается выступить в ипостаси хирурга, но не мясника. Да, он действительно потребует отнятую у него собственность и накажет несколько избранных врагов, но остальным его нечего бояться. После этого он оставил в городе небольшой гарнизон с несколькими верными ему офицерами во главе, а сам выступил на север – с той же стремительностью, с какой появился.

Его первый приезд в Рим преследовал цель утолить страх, чтобы убедить народ вести себя смирно и не бунтовать. И до последнего времени в его карьере не было ничего такого, что говорило бы о его неискренности. Как писал Плутарх, «сначала Сулла использовал ниспосланные судьбой блага умеренно, как и подобает государственному мужу, демонстрируя себя представителем знати и при этом благодетелем простого люда». Но вот его возвращение в Рим по окончании войны, когда больше никто не мог оспорить его власть, – уже совсем другая история. «Своим поведением он обеспечил верховную власть, заявив, что она не дает человеку оставаться собой, делая его капризным, суетным и жестоким».

На севере продолжалась война, и ситуация, опять же, складывалась не в пользу Карбона и остатков его сил. Пока Сулла двигался на север по Латинской дороге, Метелл Пий и Помпей перешли в наступление на побережье Адриатики, чтобы взять под контроль родной для Помпея Пицен. Переманив на свою сторону легионы Сципиона Азиатского, генералы Суллы послали одну армию на север, в Цизальпинскую Галлию, а вторую в Этрурию, дабы сломить последние цитадели Карбона.

Но хотя вокруг него все больше сгущался мрак, у Карбона оставалось еще достаточно сил, чтобы держаться в одиночку. Создав на адриатическом побережье оплот, он попытался пресечь попытку Пия захватить Равенну, но в отсутствие подходящего флота так и не смог ничего поделать. Поэтому он двинулся дальше в глубь территории и вскоре столкнулся с самим Суллой, двигавшимся на север после короткой остановки в Риме. Так как в армии Карбона собрались его самые закаленные недруги, о том, чтобы переманить ее на свою сторону, речь уже не шла. Поэтому Сулле, вместо очередной бескровной победы, пришлось драться. Легионы Карбона не только не отступили, но и без всякой поддержки продержались целый день и с наступлением ночи победитель так и не определился. Война по-прежнему продолжалась.

Но ее динамика уже претерпела изменения. Первоначально Цинна планировал мобилизовать все ресурсы Италии, чтобы сокрушить Суллу и его пять легионов, лишить его возможности получать подкрепление и тем самым вынудить сдать позиции. Теперь роли сторон поменялись местами – к лету 82 г. до н. э. Сулла мог набирать новых рекрутов, а Карбон оказался в изоляции. Когда Красс с Помпеем захватили Умбрию, Карбону пришлось послать туда несколько подразделений для укрепления тамошних баз. Но те попали в засаду, устроенную войском Суллы. Карбону это обошлось в пять тысяч человек, которых он не мог позволить себе потерять.

Однако подлинным крахом коалиции против Суллы стала потеря Марием Младшим легионов на юге. Карбон планировал навалиться на врага сразу по двум фронтам, но в итоге сам оказался в окружении. Признавая необходимость снять с Пренесте осаду, он отошел к адриатическому побережью и послал на подмогу городу несколько подразделений, жизненно важных для него самого. Если они добьются успеха, чаша весов войны может опять качнуться в другую сторону. Но первое подкрепление до Пренесте так и не дошло, по дороге на него набросился Помпей и разбил. Поверженные солдаты разбежались в разные стороны, и большинство из них потом уже не вернулись.

После того как сопротивление Сулле сошло на нет, самниты объединились с луканами и собрали последнюю крупную армию. Не проиграв ни одной битвы в Союзнической войне, эти люди питали к нему особую ненависть. Действуя преимущественно по собственной инициативе, они, чтобы снять с Пренесте осаду, мобилизовали десять тысяч человек. Сулла не хуже Карбона знал, как много зависело от того, сможет ли неприятель вызволить город из кольца осады, и поэтому расположил в его окрестностях собственную армию. Несмотря на яростный натиск самнитов и луканов, его легионы отбили предпринятую ими попытку и осада Пренесте продолжилась.

На севере в распоряжении Карбона еще оставалось целых сорок тысяч человек, но на фоне нарастающей череды неудач один из его подручных тайком вышел на связь с Суллой и в обмен на снисходительное к нему отношение пообещал «сделать кое-что важное». Для реализации этого «важного» плана он пригласил на ужин группу офицеров Карбона, в том числе и бывшего консула Норбана. Тот, заподозрив предательство, никуда не пошел, однако остальные приглашение приняли. Но когда пришли, их арестовали и казнили. После этого предатель бежал в лагерь Суллы, а Норбан, отчаявшись победить, поднялся на борт корабля, отплывавшего в греческий город Родос.

Карбон тем временем посылал в Пренесте все новые и новые войска, но до города те не доходили. Пока он сосредоточил усилия на юге, Метелл Пий, Помпей и Красс за его спиной заняли всю Цизальпинскую Галлию. Эта старинная провинция Карбона, служившая ему последним оплотом и надеждой, теперь оказалась в руках врага. Проиграв войну в Италии, он решил бежать, спрятаться там и каким-то образом прекратить войну на периферии империи. Серторий был уже в Испании, только что бежал в Грецию Норбан. Карбон подумал, что если отправится через Сицилию в Африку, то еще сможет одержать победу. А затем, передав северную армию под объединенное командование своих офицеров, бежал из Италии. И какие бы военные соображения он ни приводил в оправдание своего отъезда, теперь его в равной степени заботил как выигрыш в войне, так и спасение собственной жизни.

После разгрома в битве с Помпеем, объединенное командование, которое вместо себя оставил Карбон, решило, что в этой ситуации можно сделать только одно – полностью вывести армию с севера. Это даст ей возможность двинуться на Пренесте и продолжить войну в Самнии – регионе, известном своим враждебным отношением к Сулле. Северная армия прошла маршем на юг и соединилась с независимым войском самнитов и луканов, теперь возглавляемым самнитским полководцем Телезином. В начале ноября 82 г. до н. э. их объединенные силы предприняли последнюю попытку выбить врага из-под Пренесте. Но фортификационные сооружения, заблокировавшие все дороги, попросту оказались им не по зубам и заставили отступить. Так как все разумные стратегии на тот момент себя уже исчерпали, противникам Суллы оставалось только одно – предпринять еще одну отчаянную попытку спастись в этой войне. Хотя всю Италию заполонили неприятельские войска, Телезин обратил внимание, что на тот момент никакая армия между ним и Римом не стояла. Учитывая, что приближалась зима, а легионы Суллы все больше подходили к их позициям, он предложил сняться глубокой ночью с лагеря, ринуться в Рим и захватить его, пока им в этом не смог помешать Сулла.

Когда на следующее утро забрезжил рассвет, народ Рима обнаружил, что у Коллинских ворот встала лагерем сорокатысячная армия. Новообращенные сторонники Суллы собрали войско, которое выступило из города в надежде рассеять врага на тот случай, если все происходившее было блефом, направленным на запугивание города. Но это оказался не блеф. Выехавшие в ворота отряды больше не вернулись. После этого в Риме началась паника. Так как армия Телезина состояла в основном из самнитов и луканов, если ей удастся пробить в стенах брешь, пощады не будет никому. Пока легионы стояли у Коллинских ворот, их главнокомандующий и в самом деле произнес перед ними пламенную речь: «Для римлян наступил смертный час… эти волки, с таким неистовством попиравшие италийскую свободу, исчезнут только после того, как мы вырубим лес, в котором они прячутся».

Сулла был недалеко. Узнав, что минувшей ночью враг снялся с лагеря и двинулся на Рим, он утром бросился за ним вдогонку. Около полудня его авангард добрался до Рима, а когда подтянулись основные силы, тут же протрубили сигнал к бою. Невзирая на успехи последних полутора лет, весь остаток дня Сулла ничуть не сомневался в собственном поражении. Он лично возглавил левый фланг армии, постепенно уступавший напору самнитов. И в пылу сражения подумал, что Фортуна, наконец, ему изменила. Он даже послал в Пренесте одного за другим несколько гонцов приказать снять осаду города и прислать подкрепление его потрепанным врагом легионам. Но ему было неведомо другое: что Красс ударил по неприятелю с другого фланга, разгромил его и захватил лагерь. Лишь несколько часов спустя он понял, что выиграл, – только после того, когда Красс прислал к нему гонца с просьбой выделить дополнительный провиант для пропитания своих победоносных войск. Когда после сражения улеглась пыль, стало ясно, что они не только одержали победу, но и совершили последний в этой войне поход: пятьдесят тысяч врагов сложили головы, еще восемь тысяч попали в плен. Среди прочих на поле брани нашли и раненого Телезина. Его убили, а голову насадили на копье.

Когда легионы Суллы, вернувшись в Пренесте, принесли с собой головы самнитских полководцев, жители города капитулировали и отворили врата. Марий Младший попытался бежать через подземный ход, но обнаружил, что выходы из него охраняются врагом, и покончил с собой, дабы избежать пленения. Прибыв в город лично, Сулла приказал разделить всех его обитателей на три группы: римлян, самнитов и пренестинцев. Затем сказал, что римляне заслуживают смерти, но он как полководец-триумфатор пощадит их и простит. А самнитов с пренестинцами приказал окружить и всех до последнего убить. Затем разрешил осаждавшим город войскам безжалостно его разграбить. Голову Мария Младшего доставили в Рим. А когда ее водрузили на форуме, она стала наглядным доказательством недомыслия юности. Хохочущие римляне цитировали Аристофана: «Перед тем, как становиться к рулю, сначала надо научиться грести».

Теперь, одолев всех своих врагов, Сулла возвратился в Рим. По прибытии в город его обитатели увидели в нем совсем не того человека, который за несколько месяцев до этого к ним обращался. Вот что позже писал историк Кассий Дион:

«До победы над самнитами… его считали человеком в высшей степени гуманным и благочестивым… Но после этих событий он настолько изменился, что складывается впечатление, будто былые и нынешние деяния совершал совсем не один и тот же человек. Таким образом, может показаться, что он не выдержал испытания счастливой судьбой. Ведь сейчас он повторял те же поступки, которые сам порицал в других, когда был слаб, и множество других, еще более возмутительных. В итоге Сулла, сразу после покорения самнитов, хоть и положил войне конец… но сошел с избранного им же пути, оставил себя прошлого, с позволения сказать, за городскими стенами на поле брани, а потом решил превзойти Цинну с Марием и их преемников вместе взятых».