Послесловие. Долгий путь домой
Основные принципы точных наук порой причиняют нам большие неудобства. Они учат нас сомневаться в правильности привычного образа мыслей, высоко поднимают планку того, что мы должны считать истинным, и заставляют думать, будто все наше прежнее понимание было неверным. В этом смысл ироничного замечания Джона Робинсона Пирса: «Мы никогда больше не будем понимать природу так же хорошо, как греческие философы».
Наука может пошатнуть устоявшиеся убеждения и подорвать веру в житейскую мудрость — например, мешает серьезно относиться к мифам о природных явлениях. Сейчас было бы сложно поверить в Аполлона, тянущего солнце по небу на своей колеснице.
Но эта «подрывная деятельность» в самом деле дает нам гораздо больше. Древо научного познания приносит такие обильные и восхитительные плоды, что может отбить вкус всех прочих. Ненаучная литература может показаться устаревшей, ненаучная философия — глупой, ненаучное искусство — бессодержательным, ненаучные традиции — бессмысленными, и, конечно же, ненаучная религия — абсурдной. В раннем подростковом возрасте, когда я только увлекся современной наукой, у меня возникло именно такое ощущение.
Если бы за научные знания нужно было заплатить столь болезненным сужением жизненного кругозора, многие справедливо сочли бы цену слишком высокой. К счастью, никто не требует такой ужасной платы.
Наука объясняет многие важные вещи о том, как мир устроен, но не утверждает, каким он должен быть, и не запрещает представлять его в воображении иным. Наука богата прекрасными идеями, но ею не исчерпывается все прекрасное. Она предлагает плодотворный способ познания физического мира, но не всеобъемлющее руководство по жизни.
Поразмыслив, я начал ценить эти факты и все глубже чувствовать их правильность.
Итак, ребенок из нашего предисловия вырос. Он может прийти к пониманию фундаментальных выводов, которые наука, используя свой радикально-консервативный метод, сделала относительно физического мира. Он готов вернуться к отправной точке своего путешествия по реальности и взглянуть на нее по-новому — через призму добытых знаний. В некотором смысле он может решить родиться заново. Это непростой выбор. Он болезненный, но неизбежный. В книге я осветил фундаментальные научные принципы. Их свидетельства неопровержимы и неоспоримы. Отрицать их нечестно. Игнорировать их глупо.
И вот наш бывший малыш пересматривает разделение мира на внутренний и внешний. Наука многое рассказала ему о материи. Он уже знает: материя состоит из нескольких строительных блоков, свойства и поведение которых мы хорошо понимаем. И он знает, что ученые и инженеры благодаря этим знаниям создают потрясающие вещи. Его iPhone позволяет мгновенно выходить на связь с друзьями в разных точках мира и получать доступ к любой накопленной человечеством информации. А в фотографиях, аудио и видео он может сохранять воспоминания, которые иначе бы унес неумолимый поток времени.
Он также узнал, что некоторые особые объекты — например, он сам и другие люди — сделаны из той же материи, что и остальной мир. Теперь он может понять многие особенности живых существ, прежде остававшиеся тайной, — например, то, как они получают энергию (метаболизм), размножаются (наследственность) и чувствуют окружающий мир (восприятие). Молекулы — а в конечном счете кварки, глюоны, электроны и фотоны — делают возможными эти сложные процессы, которые материя может реализовать в соответствии с законами физики. Не более и не менее. Это понимание не умаляет величия жизни — напротив, умножает величие материи.
В свете всего этого в соответствии с радикально-консервативным подходом было бы естественно принять гипотезу, которую великий биолог Фрэнсис Крик назвал «ошеломительной»: наш разум со всеми его особенностями — «не более чем поведение огромной совокупности нервных клеток и связанных с ними молекул». Это утверждение равносильно распространению метода анализа и синтеза Ньютона на мозг, что и делают нейробиологи-экспериментаторы. И хотя наше понимание работы мозга все еще неполно, до сих пор ни в одном из тысяч тончайших экспериментов эта стратегия не подвела. Никто не сталкивался с умственной деятельностью биологических организмов, не связанной с физическими явлениями в их телах и мозге. И даже в самых тонких экспериментах ученым никогда не приходилось делать поправки, связанные с тем, что думали находящиеся поблизости люди. Исходя из сегодняшнего нашего понимания, любые факты, противоречащие «ошеломительной гипотезе» Крика, вызвали бы недоумение.
При таком подходе разделение воспринимаемого мира на внутренний и внешний начинает казаться несостоятельным. Для младенцев это разделение — полезное открытие, а для взрослых — удобное эмпирическое правило. Но наука говорит, что в конечном счете существует только один мир. В материи — в нашем ее понимании — есть место и для разума. Она также может быть вместилищем внутренних миров, в которых он обитает.
В этом цельном взгляде есть и величественная простота, и странная красота. Мы должны рассматривать себя не как уникальные объекты («одушевленные существа»), не связанные с физическим миром, а, скорее, как упорядоченные динамические структуры материи. Эта точка зрения непривычна. Если бы ее не подкрепляли так убедительно фундаментальные научные свидетельства, она могла бы показаться надуманной. Но в ней есть огромное достоинство — она истинна. И если ее раз понять и принять, откроется путь к освобождению сознания. Альберт Эйнштейн сформулировал это как своего рода кредо:
Человек — часть целого, называемого Вселенной, часть, ограниченная во времени и пространстве. Он ощущает себя, свои мысли и чувства как нечто отделенное от всего остального мира, что является своего рода оптическим обманом его сознания. Этот оптический обман — своего рода тюрьма для нас <…>.
Я очень старался подчеркнуть: наука учит нас тому, что есть, а не тому, что должно быть. Наука может помочь нам достичь выбранных целей, но не выбирает цели за нас. Тем не менее в послесловии я бы хотел проложить мостик между цельным взглядом на мир, который приобрел наш герой, и нравственной позицией. Их связь не будет научно доказана. Ее ценность — в гармоничности.
Как известно, взгляды на мораль со временем изменились — здесь я говорю с позиции представителя американской культуры начала XXI века. Основываясь на согласии и опыте, люди постепенно отказались от старых взглядов и приняли новые. Таким образом, будет справедливо сказать, исходя из опыта и консенсуса, что новые взгляды — улучшенные варианты старых. Многие люди в древности считали рабство само собой разумеющимся, но теперь оно осуждается почти повсеместно, как и расизм, сексизм, агрессивный национализм и жестокость к животным. Общая тенденция этой нравственной эволюции — расширение круга эмпатии. В результате прогресса мы пришли к выводу, что все люди, как и вообще все другие живые существа, ценны и достойны глубокого уважения — не менее чем мы сами. Когда мы рассматриваем себя как материальную структуру, круг нашего родства оказывается, естественно, очень широким.
Вот продолжение кредо Эйнштейна:
Этот оптический обман — своего рода тюрьма для нас, ограничивающая нас миром собственных желаний и привязанностей к нескольким близким людям. Наша задача — освободиться из этой тюрьмы, расширив круг сострадания, чтобы охватить все живые существа и всю природу в ее красоте.
Эти задачи освобождения и эмпатии неотделимы от понимания основ науки. Это понимание помогает нам их достичь. Вселенная — странное место, и мы живем в ней все вместе.
