53

Январь 2020 года, Ла-Мадьер, Франция

Адам

Понятия не имею, как менеджерам вроде Мэтта это удается – выглядеть такими бодрыми и свежими, когда вчера он пил вместе с нами до двух часов ночи. У меня под глазами мешки размером с чемодан, а этот парень словно поднялся на рассвете и уже успел полноценно потренироваться в спортзале. Когда я спускаюсь в столовую, он сидит за накрытым к завтраку столом и пьет кофе с женщиной, которой я раньше не видел.

При виде меня Мэтт встает.

– Адам! Вот и вы. Надеюсь, вы хорошо спали? – Он указывает рукой на стол. – Прошу, садитесь и позавтракайте, прежде чем мы отправимся, спешки нет… О, и вы же еще не встречались с Реа, правда? Реа, это Адам, Адам – Реа.

Наверное, жена Хьюго. Привлекательная, но старше, чем я ожидал. Наверное, всего на пару лет моложе Хьюго, и на полтора десятилетия старше Кэсс. Она поднимает глаза и кивает мне, а потом отодвигает свой стул и промокает губы белоснежной салфеткой.

– Надеюсь, вам уже лучше? – спрашиваю я.

Реа коротко улыбается.

– Да-да, спасибо. Думаю, вы меня извините – мне надо позвонить.

Я сажусь за стол, и Милли ставит передо мной кофейник и небольшой кувшинчик, вроде бы со свежевыжатым апельсиновым соком.

– Доброе утро, Адам, – говорит она. Как Мэтт, Милли выглядит свежей и отдохнувшей, хотя вряд ли спала больше пары часов. – Что вам подать на завтрак?

– Хм… даже не знаю…

– Мне хотелось еще раз извиниться за то, что случилось вчера, – мне очень жаль. Надеюсь, на вашей одежде не осталось пятен?

– Не надо извиняться, взгляните на меня! Я одеваюсь на тайском рынке. И пятно от вина погоды не сделает.

Она кивает.

– Очень любезно с вашей стороны. Я так поняла, что вы какое-то время жили за границей, поэтому… как насчет традиционного английского завтрака? Думаю, вы давно его не ели, правда?

Она склоняет голову вбок и выжидающе смотрит на меня. Эта девушка действительно потрясающе красива.

– Звучит здорово, спасибо, – отвечаю я, пытаясь подавить в себе плотские чувства. Думаю, в подобных местах ухаживать за обслуживающим персоналом не принято.

Мэтт отпивает глоток кофе.

– Что вы думаете насчет сегодняшнего? – спрашивает он. – Или это глупый вопрос?

Я вздыхаю, громче и протяжней, чем стоило бы.

– Если честно, я в полном ужасе.

Интересно, я правильно ответил? Даже не знаю. Мэтт делает еще глоток и сочувственно кивает.

– Наверняка это очень тяжело, после стольких лет, – говорит он. – Но в то же время неплохо, что ситуация получит какое-то разрешение.

Киваю:

– Да, наверное. Если честно, уже спустя пару дней после исчезновения Уилла ни у кого не осталось сомнений в его смерти, так что…

Черт! Подозреваю, что и этого мне не стоило говорить.

– А что вы помните о том происшествии? Я так понял, вы катались… с покойным… вашим братом?

Милли ставит передо мной красиво сервированный английский завтрак. Тут есть даже фасоль в томатном соусе, которую я не ел много лет. Выглядит аппетитно.

– Спасибо, смотрится потрясающе, – говорю я. Милли коротко кивает и возвращается на кухню. Я начинаю есть.

– Я мало что запомнил, – лгу я. – Погода в тот день была кошмарная, видимость на нуле. Это мне пришло в голову покататься, не ему, и этого я так себе и не простил.

Мэтт кладет свою руку поверх моей. Мне от этого некомфортно, но было бы странно ее отдернуть.

– Уверен, тут нет вашей вины, – говорит он.

Я киваю и на секунду удивляюсь, чувствуя, как к глазам подступают слезы.

– Думаю, тут вообще никто не виноват. Проводилось расследование – оно подтвердило, что это был несчастный случай, не более того.

Такова моя версия – и я буду придерживаться ее. Заталкиваю в рот кусок бекона и пытаюсь проглотить.

– Бедняга Уилл! Только теперь, став старше, я осознал, насколько он был молод, когда погиб…

– Да уж. Кошмар, – соглашается Мэтт.

Повисает задумчивая пауза; мы оба молчим, и я понимаю, что жую чересчур громко.

Мэтт отодвигает свой стул.

– Ну ладно. Поступим так: вы заканчивайте свой завтрак, а я пойду кое о чем переговорю с Милли. Вернусь в десять тридцать и повезу вас… на разные встречи. Вы не против?

Я киваю.

– Отлично. И большое вам спасибо за гостеприимство и доброту. Вы и ваши коллеги сделали все, чтобы облегчить мое положение.

– Не за что, – отвечает Мэтт. – Мы здесь живем тесным кружком, и подобные происшествия влияют на всех нас. Мы все готовы помочь, чем только сможем.

Он снова похлопывает меня по руке с сочувственной улыбкой и скрывается на кухне.

Я возвращаюсь к своему завтраку.

* * *

В десять часов Мэтт снова входит в дверь с мужчиной, который представляется Дидье Дельпоном, главой туристического центра.

– Соболезную вашей утрате, мсье Кэссиобери, – говорит он на идеальном английском, но с акцентом столь выраженным, что это кажется нарочитым. Дидье пожимает мне руку, словно сжимая ее в тисках, обеими ладонями, и глядит при этом прямо в глаза. Это чересчур – даже не знаю, что ему сказать. Все произошло так быстро – раз, и я уже стал скорбящим братом.

– Спасибо. Ваши коллеги тут, на курорте, были ко мне очень добры. Я так признателен вам всем за помощь!

Он наконец отпускает мою руку и едва заметно пожимает плечами.

– Это самое малое, что мы можем сделать. Вашего брата забрали горы, и мы хотим оказать ему последние почести. Когда пропадает один из нас, мы все это ощущаем.

Мы… Нет никаких мы – если говорить про меня, Уилла и этот курорт. Мы приезжали всего раз. Я понимаю, что это чувство постоянно преследовало меня с самого приезда, и задаюсь вопросом, не объясняется ли их гостеприимство стремлением избежать обвинений и даже судебного преследования с моей стороны. Мир погряз в сутяжничестве – раньше такого не было.

Но нет. Я не собираюсь ни с кем судиться, заново вытаскивать все на свет божий, привлекать к себе лишнее внимание. Мои родители согласились с результатами расследования – никто не виноват. Мне же вообще было все равно. Как только я выписался из госпиталя и поправился достаточно, чтобы ездить, то стал скитаться по свету, принимать наркотики, чтобы обо всем забыть, и кидаться в самые безумные авантюры, потому что нисколько не беспокоился, буду жить или умру.

Для всех это был несчастный случай. Эти люди любят горы и искренне сочувствуют мне. Жаль, что такое печальное происшествие произошло на их курорте, который многие из них считают своим домом. Я должен выдержать этот посмертный тур, вести себя вежливо, подтвердить, что тело принадлежит Уиллу, и убраться отсюда как можно скорее.

– Месье? Вы не возражаете? – спрашивает мужчина из туристического центра.

– Простите. Я отвлекся. Что вы сказали?

– Ничего страшного. Я понимаю, вам предстоит тяжелый день. Я сказал, что сначала мы отвезем вас туда, где нашли тело, потом – к подъемнику, где… в общем, на котором вы тогда поднимались. Не знаю, помните ли вы спуск, он вне трассы и interdit, то есть под запретом, в такую погоду, поэтому мы не советуем вам заходить дальше. Но если вы настроены все-таки посмотреть и уверенно стоите на лыжах, то мы, возможно, найдем для вас подходящего инструктора, если погода наладится…

– Нет, – перебиваю его я, – спасибо, не стоит. Я не катался с тех самых пор и сейчас не собираюсь начинать. – Это звучит резче, чем я хотел. – Но спасибо за предложение, я понимаю, что вы стараетесь помочь, – добавляю я.

Дидье коротко кивает.

– Как пожелаете. Далее мы встретимся с Гийомом, водителем грейдера, который нашел вашего брата. Мы подумали, возможно, у вас будут к нему вопросы…

Киваю в ответ:

– Понятно. Спасибо.

Он указывает на внедорожник, припаркованный у входа, и протягивает мне куртку.

– Я пригнал машину – ехать недалеко, но так будет удобнее, чем пешком. Мэтт сказал, что у вас нет теплой одежды, потому что вы приехали из другого климата, и я принес вам эту. Надеюсь, я вас не обидел? Вы можете оставить ее себе, если захотите, но я понимаю, что с этим местом для вас связано много тяжелых воспоминаний, так что вы не обязаны.

Я натягиваю куртку – огромную, с логотипом курорта красным по черному, – и внезапно мне становится чуть лучше. Она мягкая, словно пуховая перина. Совершенно точно я ее оставлю.

– Большое спасибо. Очень предусмотрительно с вашей стороны.

– Если вы готовы, можем ехать.

Дидье разворачивается и направляется к машине. Мы с Мэттом следуем за ним.

* * *

Вся ситуация ужасно тягостная и неловкая. Мы поднимаемся вверх по склону, выезжая из деревни. Дорога постепенно сужается и превращается в тропу. Доезжаем до старой пастушьей хижины, где Дидье останавливает машину и говорит:

– Можно выходить.

Мы находимся на краю трассы, сразу над деревней, и мимо стремительно проносятся лыжники в разноцветных костюмах. Как только я ступаю на землю, ноги промокают, потому что снег забивается в мои легкие кроссовки. Снегопад не прекращается, ветер так и свищет. Я заталкиваю руки поглубже в карманы подаренной куртки, потому что у меня нет перчаток, но тут же понимаю, что в данной ситуации это выглядит непочтительно, поэтому вытаскиваю их и сжимаю в кулаки, чтобы сразу не замерзли.

Дидье указывает на склон и осторожно говорит:

– Вашего брата нашли там, на другой стороне трассы. В ту ночь сошла небольшая лавина, и тогда, видимо, тело сместилось с первоначального места. Думаю, перед тем как его подняли, полиция сделала фотографии; не знаю, захотите ли вы их увидеть, но если у вас возникнут вопросы, вы сможете позднее их задать.

– Нет, всё в порядке, спасибо.

В неловком молчании мы втроем стоим, уставившись в землю. Я складываю руки перед собой и зажмуриваю глаза, словно в молитве, но на самом деле думаю лишь о том, какие мокрые у меня ноги, как мерзнут пальцы и сколько еще придется тут простоять, пока можно будет вернуться в теплый салон внедорожника.

Открываю глаза и бросаю взгляд на Дидье. Интересно, он думает о том же? На улице жуткий мороз.

– У вас есть вопросы? – мягко интересуется он. – Мы не торопимся; поедем к подъемнику, когда вы будете готовы.

– Вопросов нет. Спасибо, что привезли меня сюда, я очень вам признателен.

Мы усаживаемся назад в машину, и Дидье заводит мотор.

Так холодно мне не было еще никогда в жизни, и я в ужасе от следующего этапа нашей поездки, которым, очевидно, станет подъемник. Меньше всего мне сейчас хочется ехать на нем, но будет, наверное, просто неприлично заявить об этом вслух. Вот почему я так радуюсь, когда вижу, что старую кресельную канатку заменили на современную, с кабинами.

– О… здесь ведь были кресла… когда мы катались? – спрашиваю я. – Или я что-то путаю? Я уже говорил Мэтту, что мало что помню о том дне…

– Да, действительно, были. Это самый новый наш подъемник – один из наиболее скоростных в регионе. Каждый час он может перевозить до…

Дидье замолкает, видимо, сообразив, что сейчас неподходящий момент хвастаться скоростью нового подъемника.

– Да, на канатке было очень холодно. И ветрено. Это мне запомнилось, – замечаю я.

– Наверняка. Я читал отчеты – в тот день из-за ветра подъемники закрыли вскоре после вашего… инцидента.

Снова неловкая пауза.

– Вы хотите подняться? – спрашивает Дидье. – Мы можем высадиться на вершине или, если вы захотите, просто сделать круг и сразу вернуться назад. Решать вам.

Я вообще не хочу никуда ехать – зачем? Но, чувствуя, что этого говорить нельзя, отвечаю:

– Да, давайте поднимемся. Спасибо.

Дидье обращается на французском к оператору подъемника, и тот открывает для нас турникет, одновременно приветствуя меня коротким сочувственным кивком. Мы садимся в кабину, нисколько не похожую на обшарпанные, исцарапанные плексигласовые «пузыри», запомнившиеся мне с прошлых поездок. Эта больше напоминает дорогой лимузин с затемненными стеклами и сиденьями, обитыми искусственной кожей, который движется так плавно, что этого даже не замечаешь. Наверняка Дидье распирает желание поговорить о его выдающихся свойствах, и он сделал бы это, находись в кабине кто угодно другой; но сейчас француз хранит почтительное молчание.

На вершине мы вылезаем и выходим из здания станции. Тут еще холодней и ветреней, и я чувствую, как снег снова набивается мне в обувь. Потихоньку делаю шаг назад, чтобы оказаться на противоскользящем резиновом коврике, ведущем со станции, а не на снегу.

– Итак, – говорит Дидье, задумчиво прикладывая палец к губам. – Насколько мы поняли из отчетов, вы поехали в том направлении.

Он указывает на знак, где написано «Hors piste». Надпись сопровождает броский и, пожалуй, не совсем уместный с учетом ситуации рисунок со схематичным человечком, падающим с обрыва. Все смущенно замолкают, явно обратив на него внимание и решив ничего не говорить.

– Как вы помните, погода была плохая, и вы, к сожалению, разошлись со своими проводниками. А после этого… ну, мы не знаем. Вас нашли на рассвете следующего дня в пещере, которую вы выкопали в снегу, с переохлаждением, в бессознательном состоянии, а несчастный Уилл… судя по тому, где было обнаружено тело, можно предположить, что он сорвался со склона. В целом эта тропа не очень опасна, но в плохую погоду спуск по ней сложный.

Снова воцаряется тишина. Это просто ужасно. Внезапно я ощущаю приступ жара, и мне кажется, что меня вот-вот стошнит, но я сглатываю, чтобы подавить дурноту.

Мне хочется заорать во все горло или, по крайней мере, крикнуть им, что я не понимаю, зачем они заставляют меня через это проходить, хотя в этом нет никакой пользы и Уилла уже не вернуть, но вместо этого я слышу собственный голос, который уверенно и вежливо говорит:

– Понятно. Спасибо. А сейчас мне хотелось бы вернуться назад.

Мэтт снова кладет руку мне на плечо, и я отворачиваюсь, делая вид, что иду назад к кабине, хотя на самом деле просто не хочу, чтобы меня кто-то трогал.

– Конечно, – говорит Дидье. – Едем.

– Кстати, если вы не против, я не хотел бы встречаться с водителем. Вопросов к нему у меня нет. Все это и так очень печально; думаю, я увидел достаточно.

Дидье кивает.

– Никаких проблем. Я все понимаю. Давайте просто пообедаем вместе, а потом мы отвезем вас в больницу, опознать тело.

* * *

Обед очень неплох. Похоже, меня отвели в лучший ресторан курорта – судя по обложке меню, недавно он получил мишленовскую звезду. Нам подают несколько крошечных блюд, больше похожих на произведения искусства, чем на еду. К моему облегчению, мы отвлекаемся от темы несчастного случая, перейдя на простую успокаивающую светскую болтовню; я рассказываю про мои путешествия и жизнь в Таиланде, а Дидье, в общих чертах, – о курорте и своей карьере. Судя по всему, это заготовленная речь, которую он привык произносить перед журналистами и бизнесменами, желающими инвестировать в курорт.

Устрицы потрясающие; никак не могу запомнить, в каких месяцах их можно есть – когда в названии есть буква «р» или когда ее нет, – но в таком роскошном месте волноваться об этом не приходится. Десерт впечатляет: это шоколадный крем в сфере из сахарных нитей. Но когда подают кофе с птифуром, я, несмотря на несколько выпитых бокалов прекрасного вина, чувствую, как настроение стремительно портится. Сейчас мне предстоит увидеть тело Уилла.

Никто не говорил, что я обязан это сделать, но, судя по всему, именно этого от меня ожидают. Я не знаю, как это работает, но вроде бы сейчас все решает анализ ДНК? Или карта от дантиста? Он ведь умер много лет назад…

Я действительно не представляю, чего ожидать.

* * *

После поездки в машине, показавшейся мне вечностью, хотя на самом деле она длилась не больше часа, мы подъезжаем к небольшому госпиталю.

В приемном отделении Дидье что-то говорит женщине за стойкой, и она бросает на меня сочувственный взгляд – я уже начал к этому привыкать, – а потом пускается в многословные объяснения, сопровождающиеся активной жестикуляцией. Наверное, объясняет, куда нам идти.

– Итак, вас уже ждут, – сообщает Дидье. – Тело вашего брата находится в часовне. Решайте сами, хотите ли вы его увидеть; если это кажется вам слишком тяжелым, необходимости нет. Будет достаточно, если, с вашего разрешения, у вас возьмут мазок из полости рта для анализа ДНК, и он подтвердит, что… нашли действительно Уилла.

Меня охватывает паника. Хочу я посмотреть на него? Я не знал, что у меня будет выбор. Как он может выглядеть, пролежав столько лет в снегу?

– Хм… даже не знаю… не уверен… – бормочу я.

Дидье трогает мою руку, и на этот раз я с изумлением осознаю, что рад прикосновению другого человека.

– Простите. Мы должны были разъяснить вам процедуру. Сейчас я отведу вас к медсестре – она уже видела вашего брата. Она возьмет мазок и, возможно, расскажет вам, чего ожидать. Тогда и решите, хотите вы видеть его или предпочтете запомнить таким, какой он был. Вы согласны?

Я киваю и с трудом заставляю себя прошептать:

– Спасибо.

У меня подкашиваются ноги и выступают слезы на глазах. Наверное, не стоило пить столько вина за ланчем. Я спотыкаюсь, и Дидье осторожно подводит меня за локоть к стулу.

– Принести вам чего-нибудь? Может, стакан воды?

Единственное, чего мне сейчас хочется, это лечь и заснуть, но я соглашаюсь выпить воды, потом делаю пару глубоких вдохов, и головокружение проходит.

– Извините. Спасибо вам. Сами понимаете, день сегодня эмоциональный. Но я уже в порядке. Можем идти к медсестре.

Сестра, пожилая женщина с добродушным лицом, совсем не говорит по-английски. С помощью Дидье она объясняет, что возьмет мазок у меня с внутренней стороны щеки, делает это, а потом заталкивает подобие гигантской ватной палочки в пластмассовую трубку.

Она долго что-то объясняет на французском, и Дидье переводит:

– Сестра сказала, что результат будет готов в течение суток, потому что, с учетом обстоятельств, анализ проведут в срочном порядке. Она читала отчеты полиции и патологоанатома, а также видела вашего брата и хочет подчеркнуть, что по состоянию… хм… в общем, по его телу и оставшейся одежде можно почти с уверенностью утверждать, что это Уилл.

Я киваю, и голова снова кружится.

– Да. Да, я понимаю.

– Еще она сказала, что вы можете увидеть его, если хотите, потому что многие родственники находят в этом утешение. Однако в данном случае, поскольку он долго пролежал в горах, тело выглядит плохо, и вы, возможно, предпочтете не смотреть на него. Но она подчеркивает – это только ваше решение.

Я киваю, на этот раз помедленней. До сих пор не могу решить, как будет лучше.

– Поскольку тело – то есть, прошу прощения, Уилл – пробыло в снегу так долго, установить причину смерти не представляется возможным, – продолжает Дидье. – Хотите, чтобы я сообщил вам некоторые детали из отчета патологоанатома, или лучше не стоит? Вы могли бы и сами его прочитать, но отчет на французском.

– Скажите, что там написано; я хочу знать, – с удивлением слышу я собственный голос, хотя на самом деле не знаю, нужно ли. Это все равно ничего не изменит.

Дидье кивает.

– Хорошо. Судя по всему, произошло падение – сломано несколько костей и основание черепа. Высота была большая – это объясняет в том числе, почему его не нашли, ведь тело лежало далеко от склона. Он погиб мгновенно и не страдал. Надеюсь, это немного вас утешит.

Я киваю.

– Спасибо. Мне важно было это узнать.

– Я могу также напомнить, во что он был одет. На нем была голубая лыжная куртка «Спайдер» и черные брюки – они разложились сильнее, поэтому фирму установить не удалось. Вы не помните, какой…

Я трясу головой.

– Простите, это было так давно… Я не помню, в чем он катался.

Я не добавляю, что не стал проявлять фотографии, которые сделал в ту поездку. Не хотел ворошить воспоминания.

– Ничего страшного. Результаты анализа поступят очень быстро и всё подтвердят. Теперь осталось решить, хотите ли вы увидеть вашего брата.

Я вдруг понимаю, что принял решение.

– Нет. Благодарю. Думаю, я воспользуюсь советом медсестры – запомнить его таким, какой он был. Думаю, Уилл и сам этого хотел бы.

Но я знаю, что это неправда. Ему было бы наплевать, захочу я смотреть на его труп или нет. Единственное, чего он хотел бы, – это остаться в живых.